Текст книги "Сталь решает не все"

– Так наши Сагит и Хамит – просто авантюристы и счастливчики, – удивился Ждан, но услышал ответ казарина:

– Эти уважаемые купцы живут в Усть-Итиле и находятся под охраной казар, поэтому и торгуют с местными племенами.

– Как же насчёт дани «по белке с дыма», – Белов всё интересовался таким совпадением с летописями, – вы со всей Булгарии берёте или как?

– Так это мы все прибрежные племена обложили уже давно, – смущённо заметил Прон, единственный выживший десятник у казар, один из немногих обладателей сабли, – не так много, чтобы уйти в леса, а нам небольшой прибыток. Мелочь, а приятно. Но эту дань мы берём только до Вятки, дальше по Каме не ходили, шкурка выделки не стоит. Города ваши маленькие, у вятичей пушнины больше. А на Каме народ дерзкий, придёшь один раз, свой город сожгут сами и уйдут в леса, потом двадцать лет никто не селится по берегам. Торговать не с кем, нас купцы просят не ходить в ваши края. Тайга густая, в лесу никого не найти, даже зимой дорог совсем нет, один раз нынче рискнули и то, ерунда получилась.

– А на Дону и Днепре тоже казары работают, – заинтересованно уточнил бывший сыщик, вспоминая исторические книжки, – или это черкасы постарались?

– На Дону черкасы, а по Днепру наши ребята балуют, – улыбнулся Прон, вспоминая свои похождения. – Черкасы только на юге устроились, а мы до Днепра северней их кочевий ходим. Аккурат по границе степи и леса получается, на Днепре городов много и дороги есть для конницы, там можно много дани собрать, если быстро двигаться. Там товар продавать выгодней, ромейские купцы больше дают, чем персидские. Так мы раз в пару лет и ходим к Днепру в набеги.

Оставив подробные разговоры с казарами на потом, уральцы занялись обустройством пленных и их судьбой, в ожидании вестей от Сысоя. Все покалеченные кони были забиты. Пленники, способные держать в руках ножи, занялись разделкой убитых и забитых лошадей, мясо морозили, а требуху пускали в пищу. Голод казарам не грозил, лошадей погибло достаточно, чтобы прокормить пленников до тепла. Зато здоровых трофейных коней насчитали три десятка, не считая полусотни, взятой Сысоем, было, отчего задуматься. Где и чем прокормить такую добычу до весны, уральцы не представляли. Пока лошади питались походным набором из казарского обоза, но он был рассчитан на неделю, не больше.

После погребального костра, на следующий день, на котором превратились в дым и нападавшие, и защитники городка, уральцы продолжили разговор с казарами, выясняя, как те представляют свою судьбу. Ждан с Беловым опросили десятка два самых толковых казар, в результате получили идентичные ответы.

– А чего думать, – удивлялись респонденты, – коли вам нужны воины, объявляйте условия, многие пойдут на службу. Можете нас продать купцам, да цены нормальной не дадут, не больше десяти кун с человека выручите, а до весны кормить-поить надо. Можете выгнать нас домой, доберёмся понемногу, только коней дайте для раненых и сани.

– А казнить, – поинтересовался Белов, читавший о кровавой тризне, – за гибель наших людей.

– Можно и так, – равнодушно отвечали казары, – да похоронили уже погибших, наша кровь им не поможет, а убивать зазря вам тоже прибытка никакого. Нас прикончишь, больше никто тебе живым не сдастся, будешь людей терять своих зазря.

– А верить вам можно? – поинтересовался Ждан. – Вон как сдались, нас так же бросите?

– Тут ведь как, – пояснил Прон, – мы присягаем своему атаману, пока он жив, будем за него драться. А оружие сложили потому, что наши атаманы все погибли или ранены были, как я, например, и без сознания лежали. Да и умный атаман своих людей зря губить не станет, сам команду даст отступить или сложить оружие.

Пока ждали возвращения Сысоя, разделили трофейных коней, отправив десяток самых крепких в Бражинск, корма для такого количества дополнительных лошадей должно было хватить. Купцы Баймака уже разъехались по окрестным селениям скупать овёс и прочий корм для коней, направились торговцы даже в Булгарию. Ждан предложил по десятку коней отправить на постой до весны в уральские города с условием, что летом те вернут половину, остальные останутся бесплатно горожанам, выкормившим коней. Так определили на зимовку сорок лошадей. Баймак отстраивался, пленники выздоравливали, через неделю вернулся Сысой с большим обозом.

Преследуя бежавших булгар, уральцы довольно быстро их догнали, меняя коней через каждые полчаса, уже в сумерках стали видны спины отставших беглецов. Сысой честно предложил им сдаться, после отказа начал отстрел. В результате до полной темноты количество беглецов уменьшилось до десятка всадников. Остальные были убиты либо ранены и пленёны. Пока уральцы ночевали, напуганные беглецы добрались в темноте до пограничного Сулара, к воротам которого Сысой привёл свой отряд в полдень. На предложение выдать беглецов последовал матерный ответ и смех, никто из горожан представить не мог, что три десятка юнцов в состоянии захватить крупный город в сотню домов. Сысой разбил недалеко от городских ворот лагерь, отправив дозорных смотреть за частоколом, чтобы горожане не выпустили людей Зыряты.

Утром подошёл обоз с пушками. Сысой предупредил старейшин, что уральцы сами войдут город и отыщут беглецов, тогда захваченный город станет уральским навсегда. Косность человеческая неистребима, знали суларцы о захвате соседних городов, но мы же всегда лучше соседей. Соседи, по определению, дураки и лентяи. Поэтому на предложение Сысоя ответ был стандартным – матерные оскорбления и предложения постучать головой в ворота, вдруг рога вырастут.

Суларцы были так уверены в неуязвимости, что не стали слушать Зыряту и его воинов, не решились на вылазку, когда уральцы устанавливали пушки напротив городских ворот. И совершенно напрасно – ворота вылетели после второго залпа ядрами, не просто вылетели, а раздавили нескольких зевак и пару городских стражников.

Уральцы не спешили ворваться в городскую черту, издалека расстреляли всех, кто походил на лучников или пытался оказать сопротивление. Только затем с ружьями наперевес въехали в узкие улочки Сулара парами, как тренировались брать города. Первая пара смотрит вперёд и вниз, вторая – вверх и по сторонам, и так далее. Деморализованные зырятовцы ждали своих преследователей на центральной площади, вместе со старостами города. Сопротивление уральцам никто не оказал, присоединение города Сысой провёл по стандартной схеме. Каждый старейшина рода, проживавшего в городе, отдал в заложники по одному сыну или внуку, да то же сделали половина горожан. Сысой поинтересовался у купца Окуня, прожившего в Суларе пять лет, не поменять ли городского старейшину, на что здравомыслящий торговец ответил отрицательно. Он же предупредил, что будет присматривать за порядком в городе, в случае чего направит гонца. С учётом этого уральцы даже не стали оставлять в городе своего гарнизона.

После возвращения группы преследования из Сулара зигзагообразно встал любимый вопрос – что делать, в частности – с булгарами. Отпустить их можно было, но это становилось не смешно. Так Зырята повадится ходить на уральцев каждый год по два раза, уральцы только на войне разорятся. Все трофейные лошади не стоили половины использованных патронов и снарядов, не говоря о погибших. Если бы не этот экономический расчёт, можно наградить бойкого десятника и отправить за очередной партией оккупантов. После совещания с командирами Белов принял решение относительно казар и булгар, которое объявил в присутствии всех горожан и пленников.

– Те из вас, кто пожелают служить уральцам, получат коня, саблю и другое оружие. До весны обеспечим бесплатным питанием, дальше за свой счёт. Платить будем по десять кун в месяц, с одним условием – служить не меньше трёх лет. За ранения отдельная плата, за удачные сражения или другую службу – тоже отдельная плата. Особое условие – никаких грабежей и насилия над людьми. Вся служба воинская. Другим казарам, не желающим служить уральцам, придётся отработать лето. Работа не воинская, лес валить, мастерам помогать. Кормить за хорошую работу будем от пуза, осенью отпустим на все четыре стороны. Тех, кто не будет работать, всё равно не отпустим раньше, но держать будем взаперти, впроголодь. Нашим старым друзьям – булгарам – такого предложения не делаем. У них одна дорога – отработать три года руками, за кормёжку. Предупреждаю сразу тех, кто сбежит, искать не будем, в следующий раз просто повесим. Земля не так велика, чтобы мы не встретились снова, хоть через десять лет, – Белов обвёл взглядом задумчивые лица пленников: – За любое преступление в отношении уральцев – кража, грабёж или насилие – тоже смерть. Жизнь ваша принадлежит нам до поры, пока вы не рассчитаетесь за набег. Думайте три дня, потом думать за вас станем мы.

Пока казары обсуждали предложения, из Бражинска привезли пачку бумаги, на которой дружинники стали описывать по стандартной схеме приметы пленников и брать с них отпечатки пальцев обеих рук. Записывали десять самых толковых дружинников с помощниками, успевая за день обработать до восьми-десяти пленников, работа заняла четыре дня. Такая регистрация подействовала на пленников не просто пугающе, среди казар пошёл разговор, что их души заколдованы и посчитаны, поэтому побег невозможен, уральские шаманы отберут душу беглеца на расстоянии. Белов всеми силами способствовал таким слухам.

В результате полсотни казар присягнули на воинскую службу уральцам, их на конях отправили в Бражинск для размещения и обучения. Остальные тоже отправились на санях и пешком в сторону бывшего Тывая. Белов давно облизывался на устье Сивы, городок на этом месте прикрывал бы Бражинск и служил великолепной торговой и военной базой на Каме. Тем более что просека через Сторожку до Камы наезжена и гружёные сани проходили этот путь за пару часов. Три года думал об этом старейшина, и как раз нынче появлялась возможность провести самые затратные подготовительные работы, отстроить мастерские и укрепления. Этими работами и занялись пришедшие из Баймака пленники.

Купцам с помощью суларцев удалось закупить в пограничных селениях и в булгарских городах достаточно зерна и сена, чтобы прокормить всех трофейных коней. Закупки продолжались всю зиму, припасы везли даже с Вятки, так далеко забрались уральские купцы. Слухи о крупном поражении казар быстро расползлись по Прикамью. Белов не удержался от соблазна внести свою лепту в распространение нужных сведений, его люди в уральских селениях усиленно распространяли самые противоречивые рассказы о сражении, якобы от лица очевидцев.

Кто-то рассказывал, что уральцам помог дух воды Ва, растопивший лёд под ногами казарской орды. Другие доподлинно видели явление Сварога, бившего молниями во врагов уральцев, которые сгорали десятками. Третьи, самые молчаливые, под большим секретом рассказывали доверенным булгарским купцам, что старейшины из Булгара сами предупредили уральцев о казарах.

Более того, они ещё год назад через Зыряту заключили тайное соглашение с Беловым о том, чтобы извести вместе с уральцами казар и избавить булгар от казарских вымогателей. Поэтому Зырята и отделился от казар во время сражения, а в Суларе его воины даже не пытались сопротивляться уральцам. И сейчас булгарский десятник остался в Бражинске, обсуждает с уральцами совместные действия против казар.

Белов пока и сам не знал, будет ли польза от таких слухов, но внести подозрения между булгарами и их союзниками всегда полезно. Ещё пара подобных нюансов, и казары не смогут свободно проходить через Булгарию до уральцев: либо сами не захотят, либо булгары не пустят. Глядишь, от нескольких нападений удастся избавиться, каждый мирный день работает на уральцев. К весне полсотни суларских подростков включатся в работу, десяток из них усилит небольшую уральскую дружину, до осени ребята сработаются и обживут новую уральскую крепость на Каме. С такой защитой мастера в Бражинске смогут работать без опасения, да и торговый оборот увеличится, купцы будут выгружать товар на берегу Камы, не теряя день на подъём по Сиве и Бражке, столько же на спуск. А доставку товара можно организовать посуху, просека есть, коней более чем достаточно.

Число любопытных, посетивших после сражения Баймак, превысило все разумные пределы. Ладно бы только уральцы из окрестных селений, не меньше было булгар, начиная от недавно присоединённых суларцев и заканчивая целыми делегациями, прибывшими за сто километров и более. Отметились и сойки из Липовки, прибывшие самой большой делегацией, по три человека от каждого из трёх селений. Даже представители четырёх ближайших родов, живущих на берегах Вятки, поинтересовались небывалым для здешних мест побоищем.

Глядя на такое паломничество, уральцы росли прямо на глазах, молодые дружинники начали понемногу осознавать значение своей победы.

Реакция на полученные сведения у родов была противоположная, три рода угров, жившие по соседству с Баймаком, предпочли откочевать подальше в леса. Начали метаться и угорские селения по соседству с Бражинском, им Белов сделал строгое внушение, лично навестив каждого старейшину.

– Если ваш род откочует от уральцев, – чётко выговаривал он, глядя в глаза старейшинам, – мы объявим вас умершими. Тогда ни одной железной вещи вам не продадим, врагов направим на ваши селения, вы же умерли, мёртвым враги не страшны. Всем уральцам запретим вступать в брак с мёртвыми, даже голодной зимой не подадим куска еды. Если вы этого хотите для своего рода, можете откочёвывать.

Долго разговаривал бывший сыщик со старейшинами, добиваясь своего, ни один род угров больше не откочевал от уральских границ. Со славянскими родами всё было с точностью до наоборот, в Бражинск за зиму пришли два десятка славянских семей, даже небольшой род из пяти семей попросился в полном составе в город, обещая стать уральцами. Два рода с берегов Вятки прислали своих старейшин с просьбой принять их в состав племени уральцев, к ним на десяти санях со своим отделением отправился хозяйственный Кудим, он не пропустит ни одной мелочи. Старейшины родов заверили, что на сорок подростков уральцы могут рассчитывать, и намекнули, что за десять лошадей готовы отдать дополнительно двадцать подростков. Кудим сразу гнал с собой небольшой табун, чтобы не терять время на переезды.

Самый интересный номер откололи старые знакомые – сойки. Они прислали в Бражинск целый санный поезд, с тремя старейшинами из всех родственных селений во главе со старым знакомым старостой Липовки. Эти хитрецы пять лет выжидали выгодных условий для себя, торгуя с уральцами, но не вступая с ними в союз. Сойки дистанцировались от уральцев при всех вооружённых конфликтах, даже когда уральцы присоединили Россох и другие булгарские города, родственные булгарам сойки сделали вид, что всё в порядке. Сейчас они почувствовали, что могут упустить последнюю возможность равноправного вхождения в состав уральцев.

С расширением числа уральских городов на берегах Камы торговцы всё реже поднимались по малым рекам, где покупательная способность аборигенов была ниже, чем в городах. Мелкие торговцы, плававшие по малым рекам, брали с собой небольшой стандартный запас железных изделий, позволявший скупать меха, не более. Такого роскошного предложения, как пять лет назад, когда Белов пытался переманить соек к себе, больше не было. Никто не дарил молодёжи зажигалки, отрезы шёлка и стальные ножи. Парни и девушки несколько лет угрожали своим старейшинам уходом под крыло уральцев.

Немалую долю приложила к этому Ива, превратившаяся за последние годы в статную двадцатилетнюю красавицу. Все её ровесницы давно были замужем, родили по два-три ребёнка, но своенравная дочка старейшины Липовки отвергала всех сватов, устраивая скандалы с родными.

Последний скандал совпал с победой уральцев у Баймака, в которую Ива буквально ткнула носом своих родичей.

– Если сойки не присоединятся к уральцам этой зимой, весной я уйду в Бражинск, причем не одна, – заявила Ива старейшине соек, – со мной уйдёт половина селения, уральцы принимают всех. А вы живите, как жили.

Больше разговоров девушка не вела, демонстративно собирала вещи и готовилась к весне. Вместе с ней к переезду в Бражинск стали готовиться больше двадцати семей только в Липовке, старейшины соек не смогли такого выдержать и решились на присоединение к уральцам. Но даже здесь они хотели добиться для себя исключительной выгоды.

– Мы прибыли в Бражинск, – начал разговор на правах старого знакомого старейшина Липовки, – чтобы заключить союзный договор с уральцами. На правах старых соседей мы предлагаем наши селения для уральских торговцев, обещаем продавать им все добытые меха и рассчитываем на самые лучшие товары, которые будут привозить уральские торговцы в наши селения.

Старейшины значительно улыбались и смотрели на Белова, ожидая его благодарности. Они помнили, как пять лет назад он уговаривал соек присоединиться к уральцам, и считали, что старейшина будет неимоверно рад союзу с тремя селениями соек. Для Белова не были секретом их предложения, о них он узнал больше месяца назад. Старый опер не выпускал из внимания ни одно из соседних селений, особенно больших, регулярно получал подробные отчёты от торговцев и жителей каждого селения об истинном положении дел. Да и сам он не ленился навещать соседние селения, в которых завёл обширные знакомства, чтобы получить информацию, так сказать, из первых рук.

Предложения соек он знал и был готов к ним, но не так, как они предполагали. Сойки не ведали, что Белов застал распад огромной империи, созданной именно на союзных обязательствах, что для него само слово «союз» ничего не значит без подкрепления жёсткими экономическими условиями. Для него было очевидно, что никакие благонравные «союзы» невозможны при создании крепкого монолитного уральского государства, на которое он рассчитывал. Изначально он решил, что уральцы будут жить с одинаковыми правами и обязанностями, и только в унитарном государстве, никаких союзных республик и автономий.

– Нет, друзья мои, – улыбнулся Белов старейшинам, – не нужен мне такой союз, живите отдельно, как жили испокон века. Такой союз я вам предлагал пять лет назад, вы, как я помню, отказались. Не будем ворошить прошлое.

Глядя на растерянных старейшин, уралец не удержался от издёвки и показал на штабеля брёвен и досок недалеко от своего дома.

– С весной будем ещё дома строить для новых поселенцев, – подмигнул он сойкам, – летом семей сорок переедут в город, готовимся.

На лицах старейшин отразилась еще более унылая гримаса. Белов демонстративно вперился взглядом в главу делегации, намекая, что ждёт ответа.

– Э-э-э, – начал старейшина, – если ты отказываешься от союза, что нам делать?

– У вас два пути, – глава Бражинска поочерёдно посмотрел каждому старейшине в глаза, – вернуться домой свободными от обязательств или войти в состав уральцев без всяких условий, как это сделали все соседние роды. Вы направите в Бражинск своих детей или внуков, не старше восемнадцати лет, и по одному подростку от двух семей, за каждого я заплачу стандартную цену – котелок за девушку и нож за парня. Других условий я предложить не могу, у нас все равны.

Старейшины попросили время для обсуждения и вернулись в гостевой дом, как по привычке называли гостиницу, организованную для многочисленных приезжих. В двухэтажном здании были восемь двухместных номеров и два люкса, из двух комнат с санузлом. В рекламных целях Белов устроил во всех номерах водопровод, воду в бак заливали пока вручную, в перспективе это должны были делать насосы. К сожалению, некому было работать над насосами, выточенные цилиндры и поршни лежали, ожидая своего мастера. Недалеко от гостиницы стояла общественная баня на десять мест, которая топилась каждый день. После строительства храма да проведённого снятия проклятий всю зиму паломники не переставали прибывать в Бражинск. Зима, как известно, самое свободное время у сельского жителя в средней полосе, только охотники трудятся зимой более напряжённо, стремясь запастись пушниной для обмена на железо и ткани.

Раньше у окрестных племён и родов любимой зимней забавой были кражи лошадей и другого скота у соседей. Белову, с его драконовскими методами, всего за пять лет удалось избавить соседей от зимних набегов, к тому же он переселил из всех соседних селений добрую половину активной молодёжи в свой городок. Поэтому любимым зимним развлечением стало паломничество в Бражинск, для посещения храма и других развлечений, которые привлекали окрестную молодёжь. Поимимо танцев привлекали лыжные трассы, самодельные коньки напрокат, а карусели и качели были почти в каждом селении. Чтобы выгуливать лошадей, скотники организовали катание в санях, с горок на санках катались тоже, хоккей с мячом и шайбой, зимний футбол прочно пустили корни в городе, две трети населения которого были моложе двадцати лет. Да и покупки в торговых лавках Бражинска оставались достаточным стимулом для посещения города. По провинциальной привычке, практически все паломники останавливались на ночлег у родни, поэтому в гостинице проживали исключительно купцы, немногочисленные в зимнее время.

Совещались старейшины соек недолго, на следующий день они с утра пришли к Белову и заявили, что просят принять соек уральцами на обычных условиях. После того как договаривающиеся стороны обсудили все вопросы по доставке и расселению подростков, старейшина Липовки остался со старостой Бражинска наедине.

– Чего хочет твоя дочь? Она знает, что у меня две жены, которых я не брошу, – напрямую спросил его Белов, – знает, что мне больше сорока лет.

– Э-э-э, – смутился старейшина, не ожидавший прямого вопроса, – она хочет стать твоей женой, пусть третьей. Это… без твоего согласия мне лучше не возвращаться.

– Я вышел из того возраста, когда мне подбирали жён, – грустно улыбнулся Белов, – да и ты опоздал со своим сватовством, лет на пять раньше надо было. Жениться сейчас я на Иве не буду. Если захочет, пусть переезжает в Бражинск, работает здесь, будем каждый день встречаться, а там видно будет.

– Но она любит тебя, – попытался что-то изменить старейшина, – больше пяти лет она хочет выйти за тебя замуж. Ты погубишь девицу.

– Думать о её замужестве должен не я, а её родители, – резонно возразил уралец, – чем они занимались пять лет? Иве я ничего не обещал. Это моё последнее слово, поживём, увидим.

Ничего не ответил старейшина, только качал головой, уходя из дома Белова. Любил свою дочку староста Липовки, потому и не настоял на сговорном замужестве, как было принято в большинстве семей, где добрые соседи или друзья обговаривали женитьбу детей задолго до брачного возраста. Как успел убедиться Белов, такие браки были достаточно ровными и долговечными. Вечно занятым домашним хозяйством и детьми женщинам не оставалось времени на любовные терзания, да и старели они быстро. У тридцатипятилетней женщины были взрослые дети, внуки; хлопоты по устройству дочерей и сыновей не способствовали любовным терзаниям.

Похожая судьба была у их мужей, проводивших большую часть жизни в лесу или на реке, возвращавшихся в родную избу не каждую ночь. Люди не терзались вопросом, в чём смысл жизни, правильно ли живут. Они жили для общества, для рода, и положение рода, его благосостояние и развитие считали главной целью существования.

– Почти как в далёкие семидесятые годы, – вспомнил Белов поведение своих родных, – чтобы всё было, как у людей. Надо или не надо, тогда никого не интересовало, главное, чтобы не было стыдно перед родственниками и соседями, чтобы всё было, как у всех. Купили соседи гарнитур, нам надо такой же. Поступил племянник в московский вуз, значит, своего сына туда надо готовить. Причём тут любовь, если дом – полная чаша? Какие любовные терзания, когда надо картошку убирать, капусту солить, зимой снег сгребать и так далее.

От этих воспоминаний защемило сердце, он вышел на улицу городка, сравнивая наезженные санями дороги с разбитым асфальтом своего мира, аккуратно прочищенные дорожки вдоль домов с занесёнными снегом и грязью тротуарами родного города, у администрации которого хронически не хватало денег на пешеходов, как, впрочем, и на проезжую часть дороги, тоже. Белову вспомнились жалобы своего приятеля, работавшего в мэрии, который говорил, что из города забирают 89 процентов собранных налогов. С каждым годом часть налогов, остающаяся в городе, уменьшается на пару процентов.

«Интересно, – отстранённо подумал он, – как там в России? Стала Москва вторым Косово или нет? Вся провинция вымерла или только её русская часть? Кем заселяется Урал, китайцами или корейцами?»

Зайдя к Сурону, сыщик долго беседовал с ним о пути развития человечества и уральцев, в частности. Тот с осени готовил два десятка священников-миссионеров для уральских селений. Обсудили материальные проблемы и перешли на духовные тонкости.

– Мне представляется, что наши священники должны воспитывать в людях не столько любовь к богам, сколько любовь к своему, уральскому, роду и своей земле, – за кружкой отвара из лесных трав рассуждал отставной сыщик, нашедший в лице Сурона родственную душу. – Если мы не приучим людей любить природу, не пройдёт и полсотни лет, все леса вырубят и в реках вместо рыбы будет одно дерьмо плавать.

– Не может такого случиться, – задумывался собеседник, – сколько поколений наших предков живут здесь, и ничего.

– Откуда, по-твоему, пустыни в Египте и Ливии, – поражал его старейшина, – почему наши горы сплошь поросли лесом, а в Армении и Ромее дерево в горах не найдёшь. Дрова там большая ценность, я не говорю о горах Парфии и Персии. Всё потому, что людей там живёт много, а нас пока мало. Но за пять лет вокруг Бражинска распахали столько полей, что, без заботы об их сохранности и сохранении лесов, пустыня будет и здесь.

– Как же ты предлагаешь поступать, – задумывался Сурон, – священник не может и не должен запрещать мирские дела.

– Он должен в каждом уральце воспитать любовь к своему краю, где каждая веточка и рыба суть творенье божье, младшие братья наши.

* * *

…– Что мне теперь, господа старейшины, ополчение поднимать? Или у казар воев нанимать? Что посоветуете? – Авар откинулся на спинку трона, мрачно уставился на покрытую голубым изразцом печь в углу думного зала. Изящные рисунки на плитках невольно завораживали своей искусностью. Опытный охотник, царь машинально начинал сравнивать изображения с настоящими животными, мысленно добавляя к рисункам объёма и толщины, изменяя пропорции и окраску. Когда Авар прошёл второй ряд плиток, он опомнился и взглянул на своих бояр-старейшин. Те подозрительно молчали, даже записные вояки не требовали похода, с привычными обещаниями богатой добычи и лёгкой победы.

«Неужели эти дикари всех напугали», – вздрогнул от глупой мысли Авар.

– Ну?!! Что молчите?!!

– Коли велишь воевать тех дикарей, – поднялся со скамьи воевода Бер, прозванный так за редкостное сходство с медведем, – надо оружных людей сотен двадцать собирать да казар просить полутысячу, не меньше. До распутицы не успеем столь народу исполчить, снег уже рыхлый. Так, что летом на лодках вверх по Каме или зимой по льду. Решай, царь.

– Хватит двадцать-то сотен? Или всех рабами оставим, как ныне, да ещё пару городов отдадим? – не сдержал злости Авар, давно отвыкший от военных поражений.

– Не ведаю, государь, – развёл руками Бер. – Один Род всё знает, как воинская удача ляжет.

– Дозволь мне, царь-батюшка… – После давяще длинной паузы поднялся старейшина Елень. Это его города теперь граничили с камскими дикарями, в случае поражения он рисковал остаться без земель и дохода. Конечно, кое-какая торговлишка останется, но полюдье с пяти городов пропадёт. – Может, замириться с теми дикарями? Зырята баял, они мир предлагали и отступного много за городки. Ежели взять с них хорошую плату, мы за пару-тройку лет на их же серебро казар наймём да своих воев снарядим. Тогда можно и ударить, да вернуть всё с лихвой. Опять же, если у дикарей серебро забирать, им не на что своих воев содержать будет. Мы за несколько лет мощное войско снарядим, а дикари закамские ослабеют, грабить им будет некого. Лазутчики наши тем временем всё узнают про лесовиков: кто у них глава, где селения, сколь войска, как воюют.

– Дело говорит Елень, – поднялись с мест сразу трое старейшин, чьи торговцы плавали по Каме. – Наши купцы, царь-батюшка, всё доподлинно узнают и твоим слугам доложат про тех дикарей пришлых.

– Что скажешь, Бер? – грустно обвёл взглядом Авар своих ближников. Понятно, что не хотят воевать без подготовки, да и ему самому спокойнее будет, когда врага изучат. Но неприятно колет в груди, что-то не так он делает.

– Разведать хорошо бы, да сил собрать неспешно, с казарами договориться. Годик-другой нам не помешает, – медленно кивал воевода, мысленно прикидывая свои действия на ближайшие месяцы.