Текст книги "Соломон. Царь тысячи песен"

Глава 6

Еще видел я под солнцем: место суда, а там беззаконие; место правды, а там неправда. И сказал я в сердце своем: «праведного и нечестивого будет судить Бог; потому что время для всякой вещи и суд над всяким делом там». Сказал я в сердце своем о сынах человеческих, чтобы испытал их Бог, и чтобы они видели, что они сами по себе животные; потому что участь сынов человеческих и участь животных – участь одна: как те умирают, так умирают и эти, и одно дыхание у всех, и нет у человека преимущества перед скотом, потому что все – суета!

Все идет в одно место: все произошло из праха и все возвратится в прах. Кто знает: дух сынов человеческих восходит ли вверх, и дух животных сходит ли вниз, в землю? Итак, увидел я, что нет ничего лучше, как наслаждаться человеку делами своими: потому что это – доля его; ибо кто приведет его посмотреть на то, что будет после него?

Экклезиаст. Гл. 3

Как только посольство в Египет покинуло Иерусалим, Соломон начал готовиться к визиту в Финикию. Путешествие в Тир он задумал давно, еще при жизни Давида, но тяжелая болезнь отца и постоянно нарастающая борьба за власть между различными группировками царедворцев не позволила тогда осуществить этот замысел. Сейчас обстановка в стране была еще более напряженной: по Израилю поползли подхваченные жарким ветром слухи о скорой женитьбе царя на египетской принцессе. Враждебно настроенные левиты посылали проклятия дому фараона, неустанно напоминали людям о страданиях и унижениях народа Израиля во времена египетского рабства. Да и пророк Натан, учитель Соломона, авторитет которого в Израиле был непререкаем, не понял и не поддержал его в трудную минуту, а возмущенный и раздосадованный, демонстративно покинул Иерусалим. В городе, в самых людных местах, неуловимыми серыми тенями сновали противники царя, подогревая и без того распаленные щедрым солнцем еврейские головы разговорами о том, что Соломон незаконный правитель, так как избран был не старейшинами Израиля, а назначен волею отца и пророка Натана. Все это, вместе взятое, составляло серьезную угрозу не только власти, но и самой жизни Соломона. И все же после недолгих сборов он тайно отправился в Финикию. Отъезд царя, как и власть в его отсутствие, обеспечивали Садок и Ванея. Соломон знал, что Финикия богатая страна, а Тир, ее столица – прекраснейший, хорошо защищенный город, и любые попытки удивить царя Хирама окажутся жалкими и смешными. Поэтому его скромную свиту составили всего сотня пеших фелефеев и хелефеев, пятьдесят конных гиборим и десять боевых колесниц – ровно столько, сколько посчитал необходимым Ванея для обеспечения безопасности Соломона в пути.

Это была первая его поездка за пределы государства – первая из немногочисленных в будущем; поездка, положившая начало великой славе Израиля и бессмертию его третьего правителя – Соломона. Впрочем, это будет позже, а сейчас царь, с тревогой в сердце, в первый раз покидал свою неспокойную и непокорную страну…

* * *

Хирам, давний друг Давида, искренне обрадовался визиту Соломона. Пренебрегая всеми правилами, он встретил его далеко за пределами своего дворца, заключив уставшего царя Израиля в объятия. Две недели в гостях пролетели для Соломона, как один короткий миг. Он был поражен тем, что узкая, каменистая полоска земли, прижатая к берегу Средиземного моря, руками трудолюбивых и искусных финикийцев была превращена в сказочную, надежно укрепленную страну Великолепные дома и дворцы, утопающие в зелени, располагались вокруг уютных гаваней и портов. Многочисленные корабли доставляли товары со всех концов света – товары, которые по добротным, широким дорогам покидали страну, обеспечивая Финикии неиссякаемый и живительный источник чистого и всемогущего золота! Соломон, стоя часами на высоком холме, с завистью наблюдал, как пестрый и многоязыкий людской муравейник, с раннего утра и до позднего вечера, кропотливо и упорно наполнял необъятную казну царя Хирама достатком и могуществом. В один из таких дней, на этом самом холме, откуда открывался завораживающий вид на сказочный цветок под голубым небом – Финикию, он дал клятву себе перед Богом построить великий Израиль – богатый, могущественный, вечный!

За день до возвращения Соломона в Израиль у него с Хирамом состоялся важный разговор.

– Понравилось ли тебе у нас, Соломон? – учтиво спросил царь Финикии.

Они расположились на террасе царского дворца, среди экзотических растений, укрытые от палящего солнца живым зеленым пологом.

– Финикия – прекрасная страна! Разве может она не понравиться?

Хирам широко улыбнулся.

– Я рад, что пребывание здесь не вызвало у тебя разочарования. Ты ведь знаешь, мы дружили с твоим отцом, Давидом, и не просто дружили, но были верными союзниками в военные и мирные времена.

– Я очень ценю расположение Финикии к Израилю и дружбу, которая была между тобой и моим отцом. В наше неспокойное время это дорогого стоит…

– Что ж, рад это слышать! – одобрительно сказал Хирам. – И я напомнил об этом для того, чтобы ты знал: с моей стороны ничего не изменилось. Ты провел здесь половину месяца, но я не знаю пока истинной цели твоего визита. Не думаю, что царь Соломон проделал долгое путешествие только для того, чтобы полюбоваться красотами Тира и просто побеседовать с давним другом дома Давидова.

Соломон развел руками.

– Ты воистину прозорлив, царь Финикии! Я с радостью и почтением принимаю твою дружбу. И буду говорить так открыто, как не могу пока говорить ни с кем в собственном доме. Да, не только красоты этой прекрасной земли привели меня в Финикию. Наши страны связывала личная дружба царей, славные военные победы и взаимовыгодная торговля. Об этом не раз говорил мне отец.

– Да, мы хорошо торговали. Особенно в последние годы, – согласился Хирам.

– Я еще молод годами, но хочу не просто сохранить то, что оставил после себя Давид, а стократ приумножить! – Соломон встал с кресла, подошел к краю террасы и провел рукой по искусно отделанным слоновой костью перилам. – Здесь, – Соломон развел руками, – все построено на века, все дышит изяществом и роскошью. Израиль большая страна, и сделать ее такой же много сложнее, но я это сделаю! – он круто повернулся, и Хирам увидел лихорадочный блеск в глазах юного царя. – Сделаю! – ударил Соломон кулаком по перилам. – Бог свидетель, я это сделаю!

Соломон вернулся в кресло и уже спокойно произнес:

– Если ты не против, мы увеличим, значительно увеличим нашу торговлю. Я сделаю сильной армию, построю города и укреплю границы… Но для этого мне нужно золото, много золота! – Соломон бросил быстрый взгляд на Хирама. – И это золото я буду просить у тебя.

Хирам улыбнулся.

– Мои возможности не безграничны, – он развел руками. – Но если ты скажешь, сколько тебе нужно, возможно, мы и сможем помочь.

– Не так много, чтобы ты отказал, но и не так мало, чтобы я мог без этого обойтись… – сто двадцать талантов[9]9
  Талант – счетная монета евреев (около 35 кг), равнявшаяся 60 минам, или 6,000 драхмам, или 3,000 священным сиклям. Подобно всем прочим монетам она изменялась в своей ценности в различные времена и в различных местах; локоть – мера длины, приблизительно 50 см.


[Закрыть] будет тебе по силам?

– А что ты сможешь дать в залог, под обеспечение этой суммы? – уклонился от прямого ответа Хирам.

– Двадцать больших поселений в Галилее с людьми и их имуществом, – не задумываясь, сказал Соломон. И быстро добавил:

– Это будет с лихвой, можешь мне поверить.

Хирам рассмеялся.

– А ты хорошо подготовился к разговору. Не зря до меня доходили слухи о мудрости Соломона! Ну что ж, я, пожалуй, дам тебе сто двадцать талантов! Но ты покажешь мне сначала эти поселения.

Соломон пожал плечами.

– Они все на нашей границе, покажу с радостью… Но это еще не все, – притворно вздохнул он. – Мне нужны материалы для постройки города и Храма, искусные рабочие… Много материалов и много рабочих. Я буду покупать у тебя гораздо больше, чем мой отец, и поэтому рассчитываю на хорошую скидку.

Хирам потер ладонями.

– Дам, все дам! Первую партию привезу лично – морем, в Яффу. Заодно и увижу твой залог под золото. Но из порта – доставка за твой счет, равно, как и содержание рабочих. И я сделаю для тебя, как для брата, хорошую скидку. За материалы и рабочих будешь расплачиваться, как и Давид, – пшеницей, маслом, вином. Ну а сколько – мы с тобой подсчитаем!

Соломон удовлетворенно кивнул.

– Получишь все, что просишь, и самого высокого качества… А сколько у тебя торговых кораблей? – неожиданно спросил Соломон.

Хирам удивленно посмотрел на него.

– Не могу сказать точно, но много! Да и купцы имеют свои корабли… А почему ты об этом спрашиваешь?

– Я тоже буду торговать с разными странами. Можем это делать вместе, если ты поможешь мне построить корабли на Чермном[10]10
  Чермное море – древнее название Красного моря.


[Закрыть] море…

Хирам подошел к Соломону и обнял его.

– Если ты сумеешь исполнить хотя бы половину из того, что я здесь услышал, станешь великим царем, равным которому еще не было во все времена!

* * *

Когда Соломон вернулся в Иерусалим, он сразу же пригласил к себе Ванею, Азарию, Адонирама и Садока.

– Скоро к нам начнут прибывать корабли от царя Хирама, – без предисловий начал он. – Они доставят в Израиль строительные материалы: ливанский кедр, слоновую кость, железо… Прибудут также тысячи искусных мастеров – строителей, резчиков камня, плавильщиков метала. И мы должны подготовиться, чтобы принять людей и все остальное.

– Позволено мне будет спросить? – поклонился Ванея.

Соломон кивнул головой.

– Позволено! Я думаю, что вопросов будет много и не только у тебя одного.

– Что задумал строить мой господин?

Соломон посмотрел на застывших в напряжении царедворцев, и в сердце его закрались сомнения и страх.

Не много ли я беру на себя? – подумал он. – Они примут все, что я скажу Но принять и исполнить не одно и то же, а лучших нет и не будет… один я, всегда один…

– Храм, – буднично произнес Соломон, еще погруженный в свои мысли. – Храм, города, дороги… Легче спросить, чего я строить не буду.

Воцарилась тишина. Напряжение последних недель, восторг и подъем, испытанные Соломоном в Финикии, грандиозность планов, которые в прекрасном дворце Хирама казались такими ясными и достижимыми, здесь, в собственном доме, в самом сердце пыльного, серого и мрачного Иерусалима показались ему сейчас смешными и дерзкими. Тревожные мысли-изменники окрепли, расширились, переплелись в мощный клубок безразличия и тоски, отозвались, как эхом, трусливой занозой в ранимом и одиноком сердце.

– Храм, города, дороги… – еле слышно повторил Соломон. Повторил не им, а себе. Слова эти на миг повисли в воздухе, разлетелись, не встретив препятствия в напряженной тишине огромного зала, и вернулись в сердце царя уже другими, словно чужие – сильные, решительные, смелые!

– Ни я, ни вы и никто другой в пределах Израиля до дня сего даже не помышлял об этом. Отец мой, великий Давид, да будет память о нем вечна, собрал весь Израиль – от Дана до Вирсавии – под своей железной рукой. Много малых и больших народов платят нам дань, дают для войска людей и скот для моего дома. И все это сумел сделать отец мой, Давид! – голос Соломона окреп. – Но он не построил ничего в Израиле, почти ничего, потому что строил сам Израиль… Соломон сделал паузу и властно, голосом, к которому все уже привыкли, добавил:

– Так что строить буду я! Тебе, Адонирам, повелеваю увеличить подати по числу людей в коленах Израиля и среди других народов – строго и справедливо! Тебе, Ванея – отпустить многих воинов по домам, чтобы сеяли они пшеницу и растили скот для потребностей новых. Сколько всего людей в войске нашем?

– Если понадобится, легко собрать сможем тридцать раз по тысяче пеших, четыре сотни конных и колесничих и в отдаленных селениях, на границах около пяти тысяч, – отчеканил Ванея.

– Я спрашиваю, сколько воинов постоянно находится в войске?

– Ну, третья часть…

– Половину отправишь временно по домам, пусть скот пасут и лозу взращивают. Тогда и подати новые собирать легче будет.

– У нас могут возникнуть большие трудности с коленами Дана и Эфраимовым. Да и старейшины остальных областей могут не подчиниться, – озабоченно возразил Азария.

Соломон нахмурил брови.

– Зачем Давид собрал все племена в Доме едином? Чтобы охранять их от врагов, а они делали то, что хотят, поступая каждый по глупости своей? Не бывать этому от сего дня! Израиль и Иудея – одна страна, и в ней – один царь! Во всех двенадцати областях Израиля укрепить власть приставников – назибов[11]11
  Назибы – то же, что и приставники – представители царя в областях (губернаторы).


[Закрыть], чтобы обеспечивали они не только царский дом всем необходимым, но и были начальниками над старейшинами и судьями. При назибах содержать военных людей числом не менее пятидесяти для поддержания порядка и спокойствия, а также обеспечения людьми общественных работ. И еще! – Соломон в упор посмотрел на Ванею. – С первого дня помазания я только и слышу от слуг своих, что в Иерусалиме и других городах много праздных людей и вредных разговоров. Это мешает мне установить мир и порядок. Или у тебя недостаточно сил и умения, чтобы не беспокоить этим царя и не отвлекать его от дел государства?

– Я только и ждал от тебя этих слов, мой господин! – ухмыльнулся Ванея. – Теперь в Иерусалиме не будет вредных разговоров, а у тебя будет достаточно людей для любых работ!

Соломон недовольно поджал губы.

– Мне нравится то, что ты сказал, но мне не нравится то, как ты сказал. Царь силен тогда, когда у него большое войско, но царь велик тогда, когда он справедлив, несмотря на большое войско. Все должно делаться по закону и в граде Давидовом, и в самом дальнем селении!

– Ты как всегда прав, мой господин! – вмешался Садок. – Справедливый суд – Божий суд! Но как сделать, чтобы от Иерусалима до самого малого горного селения суд был действительно праведен? Как сделать, чтобы левиты судили людей по справедливости, а не по разумению своему и не по выгоде своей; как сделать, чтобы судьи не боялись судить праведно, чтобы потом не стать самим судимыми толпой? И как сделать, чтобы правда все же восторжествовала, невзирая на неправедный суд?

Соломон уважительно посмотрел на Садока.

– Я сам много думал об этом еще тогда, когда был жив отец мой Давид. Думал и не нашел ответа. Разве всегда, когда Бог посылает нам испытания, болезни и несчастья, мы покорно принимаем участь свою и не ропщем? А ведь это самый справедливый суд – Божий Суд! Так что тогда говорить о суде человеческом? Но все же мы должны стремиться к тому, чтобы и суд человеческий был праведен и справедлив. Суд – самый мощный столп, на котором зиждется власть! И чем мощнее и надежней этот столп, тем сильнее и незыблемей власть царя над народом. Посему повелеваю от сего дня и впредь судей назначать из числа левитов, по предложению старейшин и одобрению народа. Только тот может справедливо судить свой народ, кто этим народом избран. Дабы избежать давления и угроз, суд вершить не у городских ворот, при скоплении всех людей, а в специальных местах, куда приводить только судимых, свидетелей… и представителей от народа тоже.

– А кто будет судить в Иерусалиме? – спросил Азария.

– А кто правит в Иерусалиме? – ответил вопросом Соломон.

– Тогда у моего господина не останется времени ни на что другое, – усомнился Азария. – Иерусалим велик, и ежедневно здесь происходят суды по делам разным. Неужели великий царь будет судить всех – от торговца водой, которому недоплатили шекель, до убийцы и казнокрада?

– Нет, конечно, нет! – улыбнулся Соломон. – Украденным шекелем займутся судьи из левитов иерусалимских. Но если этот шекель не вернут, тогда продавец воды может рассчитывать на суд и защиту царя, равно как и любой другой человек в пределах Израилевых. И мы построим в Иерусалиме Дом Правосудия – большой и величественный, где и будем судить – достойно и справедливо; и будут перед судом тем все равны – от землепашца простого до чиновника царского – равны, как равны все смертные перед Богом бессмертным!

Глава 7

И обратился я и увидел всякие угнетения, какие делаются под солнцем: и вот слезы угнетенных, а утешителя у них нет; и в руке угнетающих их – сила, а утешителя у них нет. И ублажил я мертвых, которые давно умерли, более живых, которые живут доселе; а блаженнее их обоих тот, кто еще не существовал, кто не видал злых дел, какие делаются под солнцем.

Видел я так же, что всякий труд и всякий успех в делах производят взаимную между людьми зависть. И это – суета и томление духа! Глупый сидит, сложив свои руки, и съедает плоть свою. Лучше горсть с покоем, нежели пригоршни трудом и томление духа.

Обратился я и увидел еще суету под солнцем; человек одинокий, другого нет; ни сына, ни брата нет у него; а всем трудам его нет конца, и глаз его не насыщается богатством. «Для кого же я тружусь и лишаю душу свою блага?» И это– суета и недоброе дело!

Двоим лучше, нежели одному; потому что у них есть доброе вознаграждение в труде их: ибо если упадет один, то другой поднимет товарища своего. Но горе одному, когда упадет, а другого нет, который поднял бы его. Также, если лежат двое, то тепло им: а одному – как согреться? И если станет преодолевать что-либо одного, то двое устоят против него: и нитка, втрое скрученная, не скоро порвется.

Лучше бедный, но умный юноша, нежели старый, но неразумный царь, который не умеет принимать советы; ибо тот из темницы выйдет на царство, хотя родился в царстве своем бедным.

Видел я всех живущих, которые ходят под солнцем. С этим другим юношею, который займет место того. Не было числа всему народу, который был перед ним, хотя позднейшие не порадуются им. И это – суета и томление духа!

Экклезиаст. Гл. 4

Дороги… Паутиной вен и артерий они оплетают тело и душу страны. По ним, словно кровь, текут караваны с товарами, движется на убой покорный скот, идут на битвы воины; по ним движется сама Жизнь… Широкие, как полноводная река, и узкие, как пересохший ручеек, дороги бесстрастно несут на теле своем страдания и счастье людей, радость и горе, торжество и отчаяние. Они многое видели, многое знают, о многом молчат. Они имеют начало и имеют конец, но никогда не кончаются, как никогда не заканчивается Дорога в жизни каждого из нас. Пока мы существуем, мы в пути, на вечной дороге скитаний длиною в короткую земную жизнь…

Пыль на пути из Яффы в Иерусалим стояла так плотно, что порой нельзя было рассмотреть ладонь на вытянутой руке. С самого утра, как только еще сонное солнце небрежно подкрасило бледными румянами верхушки Галилейских гор, из Яффы бесконечной, потной змеей потянулись тысячи людей и животных. Огромные черные мулы, низко нагнув покорные головы и жалобно мыча, обреченно месили мощными ногами иссушенную зноем землю, медленно и упорно, волоком тащили связанные веревками стройные ливанские кедры. Их было – тысячи! За ними, на расстоянии, едва достаточном, чтобы не задохнуться от пыли, сгорбленная под тяжестью ящиков и тюков, двигалась пестрая людская толпа. Иудеи и хананеи, филистимляне и иевусеи, примиренные общей непосильной ношей, собранные со всех пределов Израиля волей Соломона и копьями Ваней, раскачиваясь, словно в такт бесконечной молитве, шаг за шагом, двигались в сторону Иерусалима. Их было – десятки тысяч! Не трагичное переселение гонимых народов, не бегство от неведомой и страшной опасности, не поиски лучшей доли собрали этих людей в живую и бесконечную цепь, а непреклонная воля царя, положившая начало великой, немыслимой в прежние времена стройке – стройке, имя которой – Израиль! Но они этого не знали: не могли и не должны были знать. Они были просто строительным материалом, гораздо менее ценным, чем тот, который пригибал сейчас их спины к земле; чем тот, который волоком тащили обреченные мулы…

* * *

Соломон появился в Яффе за день до прибытия кораблей из Финикии. Вокруг порта образовался целый город: тысячи вьючных мулов, коров и овец, телеги с мукой, бурдюки с вином и оливковым маслом на многие километры растянулись вдоль единственной дороги на Иерусалим. Чуть поодаль, сколько хватало глаз, раскинулись шатры и навесы. Несколько сотен конных воинов и добрая тысяча пеших обеспечивали порядок и охрану этого Вавилона. Соломон, на боевой колеснице, в сопровождении Ваней и полусотни гиборим, без устали носился по лагерю, внезапно появляясь в самых неожиданных местах. Царя интересовало все: достаточно ли корма для скота, устройство мест молитв и жертвенников для всесожжений, приготовление и распределение пищи и воды. И только спустя десять дней, когда первый финикийский корабль, груженный зерном, покинул Яффу, отправившись в обратный путь к берегам Финикии, Соломон поспешил в Иерусалим.

Несмотря на непреклонную волю царя, стремление поскорее начать задуманное, строительство Храма пришлось отложить на неопределенное время. Когда Соломон увидел своими глазами количество строительного леса и других материалов, рабочих, их пожитки и инструменты, он осознал, что Иерусалим не сможет все это ни принять, ни вместить. Соломон понял, что сначала нужно построить большой поселок на окраине Иерусалима, снабдить его всем необходимым для жизни людей. И поселение это следует строить не как временное жилище для строителей, а основательно, потому что грандиозные планы царя не мог вместить в себя сегодняшний город Давидов. В грезах своих, во сне и наяву, царь видел его большим и красивым, и поселок строителей должен будет стать естественным продолжением святого города.

Дни, наполненные лихорадочной суетой, пролетали так быстро, что, казалось, наступила одна сплошная темная ночь, разбавленная короткими и редкими промежутками света, когда торопливое солнце, едва успев подарить надежду, стыдливо пряталось за вершинами безучастных гор.

Соломон был в отчаянии: прошло уже несколько месяцев, закончился сезон дождей, а строительство Храма, ставшее навязчивой идеей, не продвинулось даже на самый маленький шаг. Финикийцы – прекрасные строители – готовы были воплотить в жизнь любой замысел, но замысла этого ни у Соломона, ни у его приближенных, ни у пророка Г ада, занявшего место Натана рядом с царем, не было. Соломон, привыкший все решать сам, сейчас этого решения не имел…

Однажды утром наступил момент, когда царь просто физически не сумел покинуть свои покои. У него ничего не болело, ровно билось молодое сердце, послушно и легко двигались руки и ноги, но страх и отчаяние, завладевшие его головой, сковали невидимыми путами волю Соломона. Он не хотел вставать с ложа, боялся выйти в мир, где нужно было принимать решения – решения, которых у него не было.

«…Когда будет совсем трудно, когда боль и тоска захлестнет твое сердце, приди сюда еще раз…» – вдруг послышалось Соломону.

– Каин! – вспомнил он. – Каин!

* * *

Соломон вошел в подземелье и огляделся по сторонам. Страха, как когда-то прежде, не было. Не было и лихорадочного возбуждения в ожидании чего-то таинственного и неведомого; была просто пустота и безмыслие – безразличное, вязкое, тягучее.

Царь присел на скамью и огляделся. Все было здесь так, как в последний раз, когда с ним говорил Голос.

А было ли это? – подумал Соломон. – Или мне пригрезился Каин? Прав был Натан, гордыня движет мной, не для людей задумал строить я страну, а для славы своей. Суета все это, суета и томление духа!.. Господи, великий и непостижимый, укажи мне путь истинный, как указывал ты отцу моему, Давиду, как указывал праотцам нашим – Аврааму, Исааку и Иакову, – он тяжело вздохнул.

Здесь ты найдешь то, что поможет тебе справиться, – подсказала услужливая память.

Соломон лихорадочно завертел головой. Надежда ярким лучом, болезненно пробежала по его воспаленным нервам. Царь заметался по комнате, держа высоко над головой факел, ища то, что мог оставить для него Каин, то, что успокоит и прояснит его загнанную в отчаяние душу. Круг его поисков сузился, он подошел к жертвеннику и опустил трясущуюся руку в чашу, нащупал пальцами что-то прохладное…

Соломон поспешно покинул подземелье, уже в покоях своих, плотно прикрыв дверь, подошел к окну и разжал ладонь. Темно-красный камень, обрамленный золотом, блеснул, преломив солнечный луч. Соломон расслабился, преодолел дрожь и уже спокойно и внимательно стал рассматривать украшение. Перстень оказался ничем не примечательным, у Соломона было много колец гораздо более искусных и дорогих. Но что-то притягивало царя, не отпускало его взгляд от темно-красного, как кровь жертвенного ягненка, камня. Соломон осторожно надел перстень на палец – тот оказался на несколько размеров больше, чем нужно. Царь горько усмехнулся: В него можно просунуть голову… – успел подумать он, когда почувствовал, что кольцо сжалось, плотно охватив палец. Соломон в страхе сорвал кольцо и с опаской вновь приблизил к глазам. На внутренней стороне он заметил едва различимую надпись: «ВСЕ ПРОХОДИТ… ПРОЙДЕТ И ЭТО…» Он на мгновение замер, пораженный простотой и глубоким смыслом этих нескольких, полустертых временем слов.

– Пройдет! Конечно, пройдет! – радостно выкрикнул Соломон. Он сел на ложе, поцеловал перстень и уже спокойно, без суеверного ужаса, надел его на палец. – Все проходит… Пройдет и это… – прошептал он, погружаясь в глубокий сон.

Соломон проспал до следующего утра. Ему приснился Храм – неповторимый и величественный Храм, достойный неповторимого и великого Бога – храмовый двор, святилище, алтарь, в каждой самой мелкой детали…