Текст книги "Теория невероятности"

Но каждому суждено умирать, сбрасывая тело, как изношенное платье, и рождаться вновь, чтобы, снова приходя в этот мир, узнавать под новой личиной тех, кого любил когда-то, расплачиваться за прошлые грехи, искать свое предназначение…

Почти никому из живущих не дано знать, кем он был раньше, – может быть, и к счастью. Когда-то древние греки верили, что милосердные боги погружают души умерших в Реку Забвения, чтобы при новом рождении освободить их от воспоминаний о прошлых жизнях, чтобы ни боль, ни чувство вины не омрачали их существование в следующем воплощении.

Остаются только сны и видения наяву, мечты и беспричинные страхи, влечение к давно забытому времени или месту и странное, будоражащее душу чувство дежавю, но мало кто знает, что все это лишь отблески прошлой жизни. Человек не всегда понимает, почему он поступает именно так, а не иначе, но очень часто необъяснимые вроде бы поступки продиктованы стремлением сделать все, что не успел прежде.

И пусть Тринадцатый – не совсем человек, но и с ним происходит то же самое. Сейчас, как и в прошлой жизни, сердце его разрывается от жалости и душа бьется в отчаянной попытке остановить, вразумить, спасти…

Все повторяется.

Василий Гаршев шел по Страстному бульвару. Иногда он любил пройтись просто так, без определенной цели. Особенно в такие дни, как сегодня…

Каждый раз после Акта Правосудия он чувствовал прилив силы во всем теле, легкость в движениях, а главное – в душе пело и переливалось особенное чувство, наполняющее его пьянящей радостью, придающее особенный смысл жизни.

Он был счастлив. Ну, почти счастлив, ибо нет в мире совершенства. И все-таки… Никогда человек не может быть ближе к Богу, чем в тот час, когда он честно выполняет свой долг.

Сегодня ночью еще одна ведьма покинула этот мир. Еще одно грязное и грешное создание не сможет больше ступать по земле, отравлять воздух своим ядовитым дыханием, не сможет вредить людям! Она ушла, чтобы занять уготованное ей за грехи место в аду, и не будет больше вселять дурные мысли, что сводят с ума, разбивают семьи, толкают людей на отчаянные и нелепые поступки, за которые потом приходится расплачиваться всю жизнь, доводят до самоубийств…

Он не уставал удивляться, как глупы и слепы могут быть люди, не замечая порой самых очевидный вещей. Так ребенок, играющий в траве, не видит змею или принимает ее за пестрый шнурок, тянет ручки, пока ядовитое пресмыкающееся не укусит его…

Земля переполнена злом! И носителями его в большинстве своем являются женщины. Они так суетны и лживы, так стремятся к низменным плотским наслаждениям, что готовы предаться дьяволу за самую ничтожную выгоду. Склонность ко злу содержится в самой женской природе. Даже в Библии написано, что она была сотворена из грудного ребра, как бы отклоняющегося от мужчины! Конечно, это метафора, но удивительно точная и верная. Женщина всегда обманывает. Она – всего лишь несовершенное животное, преисполненное телесной скверны и не способное воспринять ничто высокое и духовное.

В прежние времена люди понимали опасность и умели с ней бороться. Женщина занимала подобающее ей место, а те грешницы, что из-за природного злонравия или суетной гордыни пытались обрести власть над душами и телами других людей и вступали ради этого в сделку с врагом рода человеческого, быстро находили свой печальный конец. Верные слуги Господа всегда стояли на страже, вовремя выявляя злодеек и предавая их суду и казни, а церковь в милосердии своем давала им возможность раскаяться перед смертью и назвать сообщниц своих злодеяний, чтобы облегчить свою участь, представ перед Богом, и, может быть, даже обрести спасение.

Но время шло, и люди постепенно забыли свои обычаи, разучились бороться со злом, что несут ведьмы, а главное – перестали даже замечать его! Ослепленные гордыней и безверием, находясь в плену у материализма, они верят только в то, что можно потрогать руками, взвесить, измерить или обнаружить с помощью хитрых приборов.

А дьявол, как известно, не спит… И верные его прислужницы быстро поняли, что больше им ничто не угрожает. «Просветители» и «гуманисты» направили людей по ложному пути, и теперь можно не опасаться заслуженной кары. Женщины бесстыдно выставляют напоказ свое тело, красят лицо, виляют бедрами, зазывно улыбаются… Недаром ведь сказано еще в древних писаниях, что не найдется мужчины, который бы так стремился угодить Всевышнему, как старается женщина – будь она не совсем уродом – понравиться мужчине. И не просто понравиться, а завлечь, поработить, превратить в игрушку и орудие для ненасытного сладострастия, а в конце концов – украсть его душу…

У старого раскидистого дерева совсем молоденькие девицы – наверное, лет по пятнадцать – шестнадцать, не больше! – собрались в кружок. Они курили, пили пиво, передавая бутылку из рук в руки, громко смеялись… Несмотря на юный возраст, печать порока уже легла на их лица. Василий с отвращением покосился на ярко накрашенные рты, короткие майки, обтягивающие драные джинсы, всклокоченные волосы, выкрашенные во все цвета радуги… Если в прежние времена только ведьмы в подобном виде собирались на свои богомерзкие шабаши, и даже они хотя бы днем старались соблюдать приличия, то теперь у женщин вовсе не осталось стыда! Видеть такое было неприятно. Он чуть ускорил шаг, но одна из девиц неправильно истолковала его взгляд.

– Молодой человек! – крикнула она и помахала рукой. – Идите к нам! Смотри, вроде ничего себе кекс, – обратилась она к подруге, – интересно, какой у него…

Она что-то шепнула ей на ухо, и обе девицы закатились от смеха.

Василий понял, что именно она имела в виду, – и сразу почувствовал, как кровь застучала в висках от гнева. Глаза на мгновение заволокло багровой пеленой. Хотелось сейчас же заткнуть рот этой наглой твари, ударить, может быть, даже убить… Но Василий изо всех сил старался не подавать виду. «Нельзя, нельзя сейчас… – твердил он себе, – день, вокруг полно народу, их слишком много…» Надо поскорее уйти прочь, миновать опасное место, пока он еще может контролировать себя.

Он почти бежал по бульвару, а вслед ему несся издевательский смех и похабные шуточки:

– Ну, ты, Тигра, напугала чувака! Вдруг он еще девственник!

– Ага, а еще трезвенник и язвенник!

– А может, он мальчиков любит?

Василий сжал кулаки так, что ногти впились в ладони. Когда развеселая компания осталась далеко позади, он замедлил шаг и, наконец, без сил опустился на скамейку.

Все удовольствие от прогулки, от ясного и теплого летнего дня было напрочь испорчено. Пот струился по лицу, руки и ноги противно дрожали. Спокойно, только спокойно… Пытаясь справиться с накатившим волнением, он старался дышать размеренно и глубоко, а про себя вновь и вновь твердил запавшие в память строки из Екклесиаста: «Я нашел, что женщина горче смерти, она – петля охотника. Ее сердце – тенета, а ее руки – оковы. Кто угождает Богу, тот ее избегает. Грешник же будет ею уловлен».

Обиднее всего было ощущать собственное бессилие. Да, он делает все, что может, но не дано ему будет переделать этот мир! Все равно что муравью перетаскать по песчинкам высокую гору. Скольких бы явных и тайных колдуний и их пособниц, погубивших свои души, он ни сумел уничтожить – все равно их много, слишком много… Просто руки опускаются!

Иногда, в минуты слабости – вот как сейчас, например, – он думал над тем, почему же случилось такое, что именно ему предназначено было стать охотником за ведьмами, их судьей и палачом – возможно, последним на земле? Может быть, вся его жизнь была только предисловием, подготовкой к той великой Миссии, которую теперь приходится выполнять…

Жарким летом восьмидесятого года Москва принимала у себя Олимпийские игры. Это было важное политическое событие, призванное не столько выяснить, кто из спортсменов быстрее бегает или выше прыгает, сколько продемонстрировать всему миру преимущества самого передового социалистического строя. Власти старались как могли – ограничили въезд в город, чтобы «колбасные» электрички из Рязани или Калуги не позорили лицо столицы очередями страждущих заполучить батон колбасы за два двадцать, предусмотрительно выселили за сто первый километр все подозрительные элементы, на прилавках магазинов появились дефицитные товары и продукты, чтобы ни у кого не возникало сомнений – да, мы всегда так живем! В стране победившего социализма, где все делается исключительно на благо человека, и быть не может иначе…

В тот день, когда переводчица Нелли Гаршева – отличница, спортсменка, комсомолка и просто красавица! – должна была сопровождать делегацию из Алжира на обзорную экскурсию по городу, ей слегка нездоровилось с самого утра. Нелличка находилась на седьмом месяце беременности, и до декрета ей оставалось совсем недолго. Можно было бы, конечно, и бюллетень взять, но в те короткие дни 0лимпиады-80 хороших переводчиков отчаянно не хватало. На собрании коллектива было сказано четко – никаких отпусков, больничных, отгулов и прочих отговорок! Дело важное, политическое, это понимать надо. Вот закончится Олимпиада, разъедутся гости – тогда пожалуйста, сколько угодно, можешь хоть вообще не выходить до самого декрета.

И Неля, как сознательная девушка, все понимала правильно. Надо так надо… В конце концов, она же советский человек! Да и самой было ужасно интересно поработать с настоящими иностранцами. Когда еще выпадет такой случай?

Несмотря на легкую слабость, в то утро настроение у Неллички было отличное. В самом деле, чего еще желать? У нее в жизни все складывалось замечательно, просто разыгрывалось как по нотам! Есть семья, где ее холили и лелеяли. Папа – отставной генерал КГБ – просто надышаться не мог на обожаемую дочку, а мама, всю жизнь проработавшая в ЦК профсоюзов, хоть и была с ней строга временами, но тоже любила. Всего два года назад она закончила с отличием Институт иностранных языков, и теперь есть интересная работа, а в перспективе – загранкомандировки, служебный рост, общение с интересными людьми…

А год назад произошло знаменательное событие – Неля вышла замуж. Любовь была – ну просто как в кино! Стасик носил ее на руках, дарил цветы, стоял под балконом… Подумав о муже, она улыбнулась кокетливо и нежно, поправляя непослушный локон. Его красивое лицо, его сильные руки просто сводили ее с ума. Пусть давно миновал медовый месяц (молодые провели его в Юрмале), а Неля была влюблена, как в первый день. Ее Стасик – лучше всех на свете, самый умный, самый красивый, самый талантливый! Конечно, он приехал из провинции, закончил физкультурный институт, и пусть мама презрительно морщилась от его манер и часто повторяла что-нибудь вроде «это человек не нашего круга», но папа только позвонил кому надо (а влиятельных знакомых у него немало!) – и вот, пожалуйста! Стасик шустро двинулся по карьерной лестнице и за три года успел дорасти до второго секретаря райкома комсомола.

Так что теперь у нее есть все, что нужно для счастья. Даже квартира на Ленинском проспекте – уютное трехкомнатное гнездышко для молодой перспективной семьи. Еще раз спасибо папе-генералу! А вот теперь совсем скоро родится их первенец – желанный, любимый, будущий дипломат, писатель или киноартист…

Неля почему-то была совершенно уверена, что у нее будет мальчик.

Уже выходя из дома, она бросила последний взгляд в зеркало – и осталась вполне довольна собой. Модное платье прямого покроя выгодно скрывало ее положение, а открытые туфельки на высоких острых каблучках – даже сейчас она не могла от них отказаться! – делали фигуру совсем стройной, летящей…

Возможно, именно они и стали причиной того, что случилось дальше.

Весь день Неля чувствовала противный звон в ушах и несильную, но ощутимую боль внизу живота, и все-таки старательно улыбалась. К вечеру ноги сильно опухли, ремешки от туфель глубоко врезались в кожу, оставляя красные полосы, но Неля мужественно порхала во главе колонны гостей из братской Африки и вымученно улыбалась.

Экскурсия уже подходила к концу, когда Нелли неудачно ступила на высокую ступеньку «Икаруса», нога соскользнула, и она упала прямо на раскаленный за день асфальт.

Что было дальше – она не помнила. Тело пронзила такая боль, что Нелли уже не могла реагировать ни на что другое. Кажется, вокруг суетились люди, кто-то вызвал «скорую»… Потом все утонуло в черно-багровом облаке, и Неля уже не могла думать ни о чем, кроме боли.

Когда она пришла в себя, вокруг было темно. Нелли не сразу поняла, что она не у себя дома, что лежит на больничной кровати, а главное – что больше не чувствует ребенка! Ей было больно, она с трудом могла пошевелиться, губы пересохли, и язык словно не помещался во рту. Рядом с кроватью стояла какая-то штука с длинной прозрачной трубочкой, и из нее в вену на руке стекала прозрачная жидкость. То ощущение другой маленькой жизни в собственном теле, к которому она успела привыкнуть за месяцы беременности, исчезло.

Неля очень испугалась. Она хотела крикнуть: «Где мой ребенок? Что с ним?» – но из горла вырвался только хриплый стон. Пришла старенькая медсестра, стала ее успокаивать, накапала валерьянки… Она что-то говорила, поглаживая ее по плечу высохшей морщинистой рукой, но Нелли не сразу сумела вникнуть в смысл ее слов. Она поняла главное – теперь она стала матерью! Ее сын, которого они так ждали, родился слабенький, недоношенный, но живой. Скоро она вновь заснула, одурманенная лекарством, и всю ночь ей снился ее ребенок.

Дальше потянулись бесконечные дни, наполненные тревогой и страхом.

Впервые увидев ребенка – крошечного, с тонкими ручками и ножками и странно сморщенным личиком, похожего на маленького старичка, – Нелли разрыдалась. Сколько раз в мечтах она представляла себя гордой счастливой матерью, держащей на руках щекастого бутуза! В жизни получилось совсем не так, и она чувствовала себя виноватой. Врачи и сестры старательно уверяли ее, что все будет хорошо, но за их бодрыми словами, утешениями и улыбками Неля видела совершенно другое.

Как-то вечером, проходя через бесконечно длинный больничный коридор, она случайно подслушала разговор двух медсестер на посту. Одна, молоденькая, сменялась с дежурства, снимала шапочку и озабоченно говорила:

– У Гаршевой-то совсем плох ребеночек. Глотать не может, ночью опять задыхался, думали – до утра не доживет.

Другая, постарше, зевнула и равнодушно ответила:

– Может, оно и к лучшему. Молодая еще, нового родит.

Неля аж задохнулась от гнева. Эта самая медсестра была всегда так любезна, охотно принимала маленькие подарки и уверяла, что все обойдется, а за глаза вон что говорит! Хотелось подбежать к ней и крикнуть прямо в лицо: не смей! Не смей так говорить о моем ребенке!

Но Неля сдержалась и проскользнула мимо тихо как мышка. Она понимала, что не может дать волю своим чувствам.

Целый месяц она каждый день ездила в больницу. Каждый раз она поднималась по лестнице с замиранием сердца, боясь, что врачи вдруг начнут отводить глаза, будут уговаривать не волноваться, а потом отведут в маленький кабинетик, пропахший нашатырем и валерьянкой, и скажут: ваш ребенок умер. Так уже было с Таней, молодой круглолицей девушкой, похожей на героиню старого фильма «Свинарка и пастух», и Неля навсегда запомнила ее крик, трясущиеся руки, слезы, беспрерывно текущие по щекам…

Не дай Бог никому перенести такого!

Каждый раз Неля со всех ног бежала к сыну, спешила удостовериться, что он жив, увидеть его… Он лежал в каком-то ящике с прозрачными стенками, похожем на большой аквариум, весь опутанный трубочками, и выглядел таким несчастным, жалким и одиноким! А ей нельзя было даже подойти, чтобы взять на руки свое дитя, погладить это тощенькое, слабое тельце.

Хотелось крикнуть – отдайте мне ребенка! Неля от души верила, что стоит ей забрать сына домой – и все будет хорошо, уж она-то сумеет выходить, вырастить, вернуть здоровье… Ветру на него дохнуть не даст!

И наконец этот день настал. Такси подкатило не к парадному входу, откуда обычно выписывали счастливых мамаш после положенной недели пребывания в роддоме, а к какой-то неприметной боковой двери. По дороге домой Неля снова и снова вглядывалась в крошечное личико, чуть прикрытое краем кружевного конверта, пытаясь разглядеть в нем черты будущего красивого, сильного и умного мальчика, в которого со временем он обязательно вырастет. Ребенок спал, чуть причмокивая губами, а Неля тихо плакала от радости.

Она не знала, что самое трудное только начинается.

Хотя мальчик и выжил, но все равно был очень слабенький. Он был такой хрупкий, что его и на руки-то было взять страшно! Поначалу маленький Вася (Неля так назвала его в честь отца, как будто забыв про то, что раньше они со Стасиком колебались между Никитой и Денисом), даже молоко сосать не мог самостоятельно, плохо глотал, и приходилось терпеливо, капля за каплей кормить его через пипетку, постоянно согревать, чтобы, не дай бог, не простудился, протирать лосьоном сморщенную кожицу…

Молодая хорошенькая женщина всего за несколько лет превратилась в нервное, издерганное существо неопределенного возраста. Весь ее мир теперь был сосредоточен только вокруг ребенка. Врачи, уколы, массажи, бесконечный ежедневный уход… Даже ночью Неля спала вполглаза, ежесекундно прислушивалась – как там сыночек? Не кричит ли? Не плачет? Не раскрылся ли во сне, не замерз? Больше всего Неля пугалась, когда Вася начинал закатываться от крика, все его тельце выгибалось дугой, и крошечное личико заливала страшная, мертвенная синева. В такие минуты она чувствовала свою беспомощность и ужасно боялась – а вдруг он умрет сейчас прямо у нее на руках?

Ребенок подрастал, но легче не становилось. Он не держал головку, не пытался ползать и переворачиваться, не проявлял свойственной здоровым детям любознательности… Участковый врач – усталая немолодая женщина – только головой качала:

– А что вы хотите, мамочка? Задержка в развитии. Заниматься надо с ребеночком!

И Неля занималась. С утра до ночи она то разминала его ручки и ножки, то кормила, то играла в развивающие игры, то спешила на консультацию к очередному специалисту…

Муж недолго смог выносить такую жизнь. Рядом с больным ребенком и вечно озабоченной женой он как-то растерялся. Сначала обижался и часто повторял: «Ты совсем не уделяешь мне внимания», потом стал задерживаться на работе, а то и вовсе пропадал где-то на несколько дней. В конце концов – Васе как раз исполнилось три года – он собрал вещи и ушел насовсем. Развод, конечно, большой минус для карьеры, но даже это его не остановило. Много позже Неля случайно узнала, что Стасик женился на дочери очень влиятельного человека и, вовремя уловив ветер перемен, успешно занялся бизнесом…

Пока он собирался, Неля сидела молча, ссутулившись как старуха, и как будто даже не понимала, что происходит. Когда за спиной мужа громко хлопнула дверь, она вздрогнула от неожиданности, вскочила и кинулась к детской кроватке. Единственная мысль была: «Не разбудил бы ребенка! Васенька так пугается резких звуков, это может спровоцировать приступ…»

Дальше стало совсем плохо. С работой Неле, конечно, пришлось распрощаться. О том, чтобы отдать Васю в ясли, и речи быть не могло! Хорошо еще, удалось пристроиться в бюро переводов, а там можно было брать работу на дом. Неля без устали переводила статьи, диссертации, даже повести и романы. Стучала по ночам пишущая машинка, и женщина, кутаясь в пуховый платок, старалась нажимать на клавиши осторожно, чтобы не разбудить мальчика.

А утром все начиналось снова. Если бы не помощь бабушки Софьи Аркадьевны, Неля бы вообще не справилась. Выслушав горестный рассказ дочери о муже-подлеце, она только вскинула голову, увенчанную короной седых волос, и процедила, поджав губы: «Я же тебе говорила! Это человек не нашего круга. Ему нельзя было доверять».

Неля покорно кивала. Она знала, что мама совершенно права, и чувствовала себя виноватой за то, что не смогла удержать мужа, за то, что отец, крепкий еще мужчина, как-то сразу сник и постарел, а главное – за то, что не смогла доносить ребенка до конца срока, родить его сильным и здоровым. Ведь именно с этого начались все несчастья в семье! Если бы не та ступенька в автобусе, все могло сложиться совершенно по-другому…

Теперь у нее в жизни только одна цель – поставить сына на ноги. Ради этого Неля не жалела ни сил, ни времени, ни средств. Каждый год она возила его к морю, искала и находила все новые и новые методы лечения, обращалась то к профессорам с мировым именем, то к знахарям…

Заметных результатов это не приносило. Вася оставался таким же слабеньким, переболел всеми детскими инфекциями – и корью, и свинкой, и коклюшем, – а говорить начал только в четыре года. Неля плакала по ночам от бессилия. Когда очередное светило медицины – старенький профессор с седой бородкой клинышком – как-то обронил «в конце концов мальчик перерастет», она только презрительно поджала губы и вышла, ни слова не говоря.

В это ненаучное «перерастет» Нелли совершенно не верила. За долгие годы хождений по врачебным кабинетам она сама научилась разбираться в многочисленных болячках сына не хуже любого медика, умела делать массаж, могла сделать укол, по самым незначительным признакам умела определять приближение приступа… И твердо знала одно – лучше ее никто не сумеет позаботиться о ее ребенке!

В школу Васенька ходил редко. Там – бесконечные инфекции, сквозняки, нерегулярное питание, драчливые дети и придирчивые учителя, которые не смогут понять, что мальчику трудно выдержать ежедневную нагрузку. При малейшем недомогании Неля вызывала врача, и дома мальчик проводил гораздо больше времени, чем со сверстниками.

А время менялось, и жизнь не становилась легче. В тот августовский день, когда на Лубянке подцепили краном памятник Дзержинскому и он висел в свете прожекторов, словно казненный, Нелин отец Василий Степанович долго смотрел на телеэкран, словно не мог поверить своим глазам, потом вдруг как-то странно, утробно замычал и упал лицом на стол. Приехавшая «скорая» констатировала смерть от обширного инсульта.

И Неля, и ее мать были совершенно ошарашены горем, сбиты с толку, растерянны… Но надо было жить дальше, и это было совсем непросто. Совсем скоро оказалось, что персональная пенсия превратилась в смешные копейки, и хотя переводы оплачивались неплохо, но цены росли каждый день, а Неля совершенно не умела находить выгодные заказы, договариваться, настаивать на своем… Оплату все время задерживали, и, когда деньги оказывались у нее в руках, они успевали обесцениться в несколько раз.

Надо было как-то сводить концы с концами, и Неля с мамой решили, что гораздо удобнее им будет поселиться вместе. Генеральскую квартиру на Кутузовском пришлось сдать заезжим коммерсантам, и, хотя Софья Аркадьевна плакала, покидая обжитое гнездо, и величаво-скорбно, словно королева, отправляющаяся в изгнание, просила постояльцев ни в коем случае ничего не трогать и не менять, но деньги были ох как кстати. Бесплатная медицина как-то постепенно стала превращаться в платную, а Васю надо было лечить, покупать фрукты и витамины, возить к морю летом…

И все же старенький доктор оказался прав. К пятнадцати годам Василий сильно вытянулся, раздался в плечах, голос у него стал ломаться, над верхней губой появились темные усики. Бесконечные хвори постепенно сошли на нет, щеки налились здоровым смугловатым румянцем, и под рубашкой бугрились мускулы… Мальчик даже за писался в секцию восточных единоборств и три раза в неделю пропадал вечерами на тренировках.

Неля только ахала, даже ходила к тренеру и требовала прекратить издеваться над больным ребенком, но сын твердо сказал «нет». Впервые в жизни он посмел спорить с ней! В тот же вечер он принес справку из поликлиники, где черным по белому было написано «практически здоров», ни слова не говоря положил ее на стол перед матерью и вышел из комнаты.

Казалось, что впервые за долгие годы можно немного передохнуть, да что там – радоваться надо! Однако Неля наблюдала за переменами со страхом и недоверием.

Всю жизнь она выхаживала, вытягивала сына с того света, а теперь, когда ее заботы вдруг стали не нужны, она не знала, что делать дальше! Будто не замечая, что сын перестал быть крошечным болезненным существом, нуждающимся в ежесекундной опеке, она продолжала варить протертые супчики и кашки, стряпала котлетки на пару, овощные легкие салатики – в общем, исключительно диетическую и полезную еду. Она не забывала пощупать лобик по утрам, проследить, чтобы сын надел курточку и не забыл застегнуть верхнюю пуговицу, а стоило ему чихнуть или кашлянуть – моментально укладывала в постель и вызывала врача.

Вася никогда не спорил. Он был очень воспитанным мальчиком – покорно глотал безвкусную еду, мыл руки по десять раз на дню, принимал витамины, укутывал горло противным колючим шарфом, говорил «спасибо» и «пожалуйста», во всем слушался маму…

И ненавидел ее до дрожи.

Каждый раз, когда мать подходила к нему, он сжимался, словно в ожидании удара, а если прикасалась – весь передергивался от отвращения. Ну почему, почему эта женщина считает его своей собственностью и вечно лезет со своими советами, помощью, ненужной лаской, слюнявыми поцелуями и бесконечными причитаниями по любому поводу? Он знал наизусть все ее жесты, слова, вечно поджатые губы, вечные жалобы вроде «жизнь несправедлива», «твой отец нас бросил на произвол судьбы» и неизменное, коронное – «я тебе всю себя отдала, без остатка!».

Хотелось крикнуть – не отдавала бы! Не надо!

Не отставала и бабушка. К старости ей стало тяжело ходить, она передвигалась опираясь на палку – грузная, оплывшая седая старуха. Она очень любила подолгу рассказывать о своих болезнях, словно находя в этом своеобразное удовольствие, и вспоминать прошлое, когда при муже-генерале жила как королева. До сих пор она никак не могла свыкнуться с тем, что это время прошло. Софья Аркадьевна как-то упустила из виду, что рядом больше не было ни домработницы, ни шофера, ни сиделки, что раньше присылали на дом по первому требованию, а потому вся тяжесть забот легла на дочь.

– Неля! Уже восемь часов, а ты опять забыла про мои капли! Принеси, пожалуйста. Неужели так трудно запомнить, что мне надо принимать их утром и вечером? Вот когда жив был твой отец…

Вся квартира пропахла лекарствами, диетической едой, как будто нарочно приготовленной так, чтобы есть было невкусно, а главное – особенным, затхлым запахом старости. Бабушка очень боялась сквозняков, и окна почти никогда не открывали. Иногда казалось, что в этом доме просто нечем дышать.

Жить под опекой двух женщин – вечно усталых, озабоченных, недовольных всем на свете – было куда как тяжело. Вася отмалчивался и старался поскорее уйти к себе в комнату. Но и там он не чувствовал себя спокойно. Непременно войдет мама с какой-нибудь очередной таблеткой, теплым молоком или бесполезным разговором или бабушка попросит принести ей капли, пуховый платок, чаю или еще чего-нибудь… Обычно этим занималась мать, но, когда ее не было дома, капризы упрямой старухи приходилось выносить Васе.

Выхода из этой опостылевшей жизни было не видно, и Вася терпел, стиснув зубы покрепче. А что еще оставалось? Иногда вечерами, лежа в постели, он мечтал, как когда-нибудь станет взрослым и сможет уйти отсюда, чтобы никогда не видеть их обеих, а главное – сумеет совершить что-то важное, имеющее значение не только для него самого, но и для всех людей, станет знаменитым и могущественным…

Но мечты оставались мечтами. Наступал новый день, и все возвращалось на круги своя. Надо было вставать, идти в школу, сидеть на уроках, потом возвращаться домой… Посмотрев как-то фильм «День сурка», Вася подумал, что его жизнь очень похожа на судьбу незадачливого героя. С той лишь разницей, что у него-то этот самый день начался еще с рождения и другой жизни он не знал вовсе.

Немного оживлялся он только в те дни, когда ходил на тренировки. В спортзале, среди ребят, отрабатывающих удары и броски под команды сэнсэя, куда больше было воздуха, простора и пахло совсем иначе – кожей от матов, здоровым потом и немного пылью. Даже это очень нравилось Васе. Пусть не сразу все получалось, и все тело болело, особенно вначале, зато здесь, среди сверстников, он наконец-то чувствовал себя свободным от унизительного бабского контроля и удушающей заботы. Он упорно, почти фанатично тренировался, отрабатывая каждое движение по многу раз, и вскоре кое-что стало получаться… Даже тренер хвалил. Вася расцветал от гордости и чуть ли не в первый раз в жизни чувствовал себя почти счастливым.

Но дело было не только в этом. В тот год у него появилась собственная, тщательно оберегаемая от посторонних глаз тайна.

В секции с ним занимался Андрей Смоляков – спортсмен, отличник, гордость школы… Но главное – парень был красив как бог! Каждый раз, когда Вася видел его, смотрел в его смелые и дерзкие голубые глаза, он чувствовал, как нежно и сладко замирает что-то в груди. Когда отрабатывали удары и броски в парах, было очень страшно причинить ему боль. Прикосновения к его телу, его запах вызывали и вовсе странное волнение и трепет… Тренер еще ругался:

– Ты бей как следует! Что ты гладишь его, как девчонку? Эх, учи вас…

Что бы он понимал!

А в душевой Вася украдкой разглядывал безупречные линии его тела, прекрасного, как греческая статуя Аполлона на картинке из учебника истории, и просто млел от счастья и смутных мечтаний. Очень страшно было, что кто-нибудь заметит его взгляд, и Вася радовался, что маленькая тесная помывочная всегда была заполнена клубами пара.

Постепенно они подружились. Андрей был парень не злой, не заносчивый и как будто даже не замечал своего физического совершенства. Они вместе ходили домой после занятий, благо жили почти по соседству, говорили о музыке (обоим нравились группы «Пикник» и «Сектор Газа»), о новых фильмах, ну и о спорте, конечно…

Все кончилось в один день. Вася возвращался домой из школы. Стояла середина осени, когда неба не видно от серых туч и промозглый холодный ветер навевает самые мрачные мысли, вгоняя людей в простуды и осеннюю депрессию, но у него настроение было хорошее. Подумаешь, погода! Вася думал о том, что сегодня опять тренировка, он пойдет в зал, и Андрей будет там, как всегда…

– Эй, Васек, привет!

Он обернулся – и увидел приятеля, машущего ему с противоположной стороны улицы. Да не одного, а с Ленкой Зубаревой, что училась с Васей в одном классе, считалась самой красивой девочкой и вечно строила глазки парням. Молодой учитель истории Николай Петрович, которого за глаза все звали просто Коленькой, почему-то всегда краснел, вызывая ее к доске…