Текст книги "Коллекция одинокого бокала. А ты хорошо знаешь соседей"

Глава 3

– Слава Богу! – воскликнула Анна.

Тося еще не проснулась окончательно, и голос сестры растворился в остатках сна. В голове гудело, во рту было горько, да и все тело била мелкая дрожь. Сквозь ресницы проникал неприятно режущий свет и она, зажмурившись, пыталась понять, что с ней происходит.

– Как же здорово! – продолжала ликовать Нюся, смачивая губы Анастасии неимоверно противной жидкостью, да еще елозя по ним чем-то шершавым. Тося принялась плевать, чтобы избавиться от горечи и вытирать рот рукой. Движения получались неуклюжими, доставляющими дискомфорт. А тут еще Нюся никак не замолкала: – Радость то, какая! Я ведь боялась, что ты не успеешь.

– Куда? – прохрипела Тося.

– Я замуж выхожу!

– Замуж? – Тося открыла глаза, Нюся тут же приподняла ее голову, пытаясь напоить. – Да отстань ты со своими прилипаниями. Как замуж? С чего вдруг? За кого?!

– Сестренка, да ты же ничего не знаешь. Ой! Вот же я глупая.

– С этим спорить не буду.

– Шутишь! Значит и правда выздоровела.

– Не тараторь! Голова трещит.

– Это у тебя от лихорадки.

– Я уже уяснила, что больна. Ты мне лучше скажи, когда это ты успела так…., ну, чтобы замуж.

– Странно, я думала, ты знаешь…. Ну, да ладно. Меня засватали. Еще на Рождество!

– Так вот о чем… Стоп! Как на Рождество?! Это же вчера было…

– Что вчера? Бедненькая, ты совсем потерялась. Ты же месяц уже болеешь. А как бредила, как бредила! Все в круг звала, да неразборчивые песни пела. Тихохонько так, поскуливая.

– Я тебе что, щенок?! Поскуливая…

– А я иначе и обозначить не смогу. Протяжно так: «Пойдуууу, за собой поведу…» Больше ничего не разобрала. Да и никто не скажет. Ты ж только при мне говорила. А как бабушка заходила, тебя, словно связывали. Лежишь прутиком, не моргнешь, почти не дышишь. Сама белая, губы синие, только щеки огнем горят.

– Жуть! – выдала Тося, а сама в себе копается, вспоминать пытается, чем таким важным она занималась.

– Вот и я говорю – кошмар!

– Все, Нюсь, угомонись, вот она я, жива. Ты мне хоть поведай имя жениха.

– Странная ты. – Нюся улыбнулась. – Это же Константин. Мы же с ним…

– Уйди! – вдруг закричала Тося, перебив сестру, не дав договорить. – Уйди!

– Прости! Понимаю, устала… – слезы набежали на глаза Анны, она попятилась к двери, стараясь изгнать сжимающую сердце обиду и объясняя поведение кузины последствиями пневмонии.

Ровно месяц Анастасия пробыла в горячке. Сначала никто не мог понять, что с ней произошло. Когда вернулись из церкви, она спала и лишь щеки ее горели. Мать к ней только заглянула. Бабушка постояла рядом несколько минут, приложив руку ко лбу. Затем поправила одеяло и приказала девке ночевать у внучки. Та создала вид покорности, просидела до полуночи, а затем умчалась к себе. На заре вернулась, склонившись над Тосей, постояла пару минут и уселась в кресло, досыпать. Утром Антонина Михайловна проведав внучку, дала горничной кучу поручений, осталась сама. Тося по-прежнему не просыпалась. Когда девка вернулась, Антонина Михайловна, довольно громко спросила:

– А скажи-ка мне, бестия, ты, сколько настоя ей дала?

– Так как вы велели. Чашку налила, в чайничке добавочку оставила. Да она и чашки не выпила! Вон, сами посмотрите. Я же шуметь не хотела, вот и не убралась здеся! Сами пошлют, Машка туда, Машка сюда, а потом еще и стращают.

– Вот договоришься, ей Богу напросишься. Выдеру и в деревню отправлю, коз пасти.

– Коз мальчишки пасут. Я у вас уже старая, в деревню.

– А коль так, так выполняй поручения правильно.

– Да что вы прицепились?! Травки вы мне сами сыпали.

Антонина Михайловна треснула девку по загривку:

– Голос повышаешь?!

– Только чтобы услышали.

– Сиди здесь и жди. Как проснется – позовешь меня. Поняла? Меня и сразу!

– Поняла, я же с вами с детства.

– То-то! Мать твоя у меня служила, за тебя слезно просила. Я взяла. Так не заставляй пожалеть.

– Что Вы, благодетельница. Я же за вас каждый день молюсь. Вы же такая добрая, щедрая.

– Терпеть не могу лесть! Запомни! – ушла.

А Тосе к вечеру хуже стало, захрипела, то потом обливается, то в лихорадке трясется. Послали за доктором, он и сообщил, что простуда сильная. Советовал в больницу, но Антонина Михайловна посмеялась и взялась внучку сама лечить. Доктор каждый день захаживал, в трубочку слушал, пилюли выписывал. Антонина Михайловна рецепты рвала и в аптеку не посылала. Любовь, мать Анастасии, приходила, руки ломала, плакала над дочерью, а помощи никакой. В конце концов, Антонина Михайловна ее прогнала. И стали они с Натальей, да Анной сами у постели больной дежурить. Так прошел месяц.

****

Оставшись одна, Тося негодовала:

– Как так?! Она же младше! Это мой Константин. Мой! Как она могла?! – с постели не вставала, била руками по кровати и слезами обливалась. В этом состоянии и застала ее Антонина Михайловна:

– Здравствуй, внучка! Слава богу! Я-то, уж разуверилась…

– А то Вы веруете!

– Понимаю, после горячки еще никак не придешь в себя. Прощаю, дерзкое обращение. Но впредь, будь добра, имей уважение не поднимать голос!

– Простите, бабушка! Наверное, и правда, болезнь сильна была. Вон и подняться не могу. – разревелась.

– Ты поплачь. Слезы они тоже всю хворь выгоняют. А как успокоишься, поясни мне, где это так застудилась. Вроде дома всегда.

– Если бы я знала… – неоднозначно произнесла Тося, завывая еще сильней.

– Понятно. Выпей. Это травки, надо тебя на ноги ставить. Скоро бульон принесут, а к обеду и что посытнее.

– Не хочу я ни есть, не пить! Я больше ничего не могу.

– Эхехе. Почему в молодости столько глупости?

– Ага, а в старости?

– В старости? Мудрости хоть через край разбрызгивай, а радости… – Антонина Михайловна, напоив внучку, уселась в кресло и тихо начала: – А я все корила себя, думала, придираюсь к тебе. А ты вон значит как.

– Что я? Говорите уже толком.

– Сестру обидела. На чужого мужчину глаз положила. Да где ж это видано, чтобы барышня, образованная, сама мужчине навязывалась!

– Никому я не навязывалась.

– А коли так, то почто Нюсю оскорбила? Она за тобой тут столько ночей не спала, да и днем компрессы, простыни меняла. Это твоя благодарность? Ну, позвали девушку замуж.

– Она младше меня…

– И что? Прикажешь ей сватам сказать: «Простите! Сначала для Тоси найдите?»

– Никому я ничего не приказываю. Просто.

– Просто ты влюбилась. Только, голуба, одной женской любви мало. Да и устанешь быстро от мужской холодности. Думаешь, мамке твоей легко одной с детьми?

– А она что, не по любви шла?

– В том то и дело, что по любви. И с моего благословения. Однако слепа я была, да и лесть за чистую монету принимала. Вот твой батенька и загулял.

– Как загулял? Расскажи, бабушка. Я-то, думала, он умер.

– Как-нибудь, когда совсем оправишься. Опочил… Пусть земля ему будет пухом. – перекрестилась глядя в окно и поднялась. – Пойду я. Стара стала, как никак, а почти век мне. Приду еще. И не раз. Ты же лежи. Ешь, пей, поправляйся. А то одни косточки остались. Кто их замуж возьмет? И это, попроси у сестры прощения.

Прошло трое суток. Тося не видела Анну и не спешила с ней встретиться. Была ли у нее обида на нее? Была. Хотя она прекрасно понимала, что сестра не виновата. Что она сама подвела себя. Ведь стоило только, Аньке, намекнуть на чувства к Константину и та, совестливая, уже не смогла бы принять предложение. Однако Тося упорно обвиняла сестру. Просить прощение она и вовсе не собиралась, не видела своей вины. Да и то, что Нюся не заходила к ней последние дни, давало Тосе некую отсрочку и прежде всего возможность разобраться в себе, в той пустоте, что возникла у нее в голове, в потерянных событиях, за время болезни. Она чувствовала – произошло нечто важное. Нечто грандиозное и именно перед тем, как она заболела.

«А была ли это болезнь?» – все чаще и чаще спрашивала себя Тося. Но ответа не находила, как и веского подтверждения возникновения этого вопроса. Она была еще очень слаба и в основном проводила день в постели, лишь вставая ненадолго, размять ноги, посмотреть в окно, поторопить весну, ну и когда приходила горничная поправить постель. Ела мало, зато пила много и растягивала это на довольно длительное время. Делая крохотные глоточки, держа чашку в одной руке, как бы поддерживая ее ладонью, а второй рукой, постоянно, проводила по кругу, по часовой стрелке, автоматически напевая: «Я по кругу пойду, тебя за собой уведу… Глоточек, другой, пей дружочек мой, да ступай за мной…» Не закончились напевы и когда Тося, совсем оправившись, стала выходить из своей комнаты, присутствовать за общим столом. Стоило взять чашку в руки, как тут же в ее голове возникали несколько привязчивых фраз и ее губы беззвучно повторяли их.

Прошло достаточно много времени. Свадьба Анны была не за горами и в доме все больше и громче говорили о предстоящем событии. Это раздражало Анастасию, она запиралась у себя в комнате и ругалась на сестру, бранилась, хотя по-прежнему не встречалась с ней. Та, с бабушкой и своей матерью была в отъезде. Тося даже не интересовалась где именно они, по каким-таким неотложным делам отсутствуют столь долгий час. Хотя совсем недавно, до момента болезни, вывернула бы души всех на изнанку, чтобы это узнать. Спать ложилась рано и с большим ожиданием сна. Он у нее, на редкость, повторялся и был настолько реальным, словно она попадала в другой мир. А песенку, которая крутилась в ее голове, она, отчего-то, воспринимала как отголосок именно этих снов.

Комната Тоси была на втором этаже, отдельной от сестер, она вытребовала ее у деда с бабушкой, как только ей исполнилось шестнадцать, и дальней, у самой лестницы, что выходила к дверям во двор. Остальные сестры комнаты делили, даже Анна еще жила со своей младшей сестренкой. Не смотря на уединенность и отдаленность, приезд родных встревожил Тосю, хотя она и была уже в глубоком сне. Именно в тот момент, когда бабушка, войдя в фойе первого этажа, распинала горничную за нерасторопность, краски сна Тоси сгустились и закрутились в другом направлении. Проснулась рано, с головной болью и плохим настроением. За утренним чаем, где собралась их многочисленная семейка, за столом, она оказалась рядом с Анной.

– Тося! – воскликнула та: – Как я рада видеть тебя во здравии! После завтрака, пойдем ко мне, я тебе нечто покажу.

– К тебе?

– Тося, ну да, в нашу спальню с Мусей.

– Зачем это?

– Девочки! – грозно перебила их Антонина Михайловна и Нюся сжала локоть сестры.

Тося в ответ кивнула. Весь завтрак она ломала голову, для чего это Анне понадобилась. Составила даже речь, где вскользь решила поблагодарить ее. Но как только открылись перед ней двери, едва она заметила белоснежное платье, как в голове зашумело, завертелось и воспоминания нахлынули на нее. Она не слышала радостный щебет Анны. Она утопала в обиде и разочаровании. Схватившись руками за стул, закрыла глаза и сжала зубы.

– Тосенька, дорогая моя, ты так бледна! – Анна испуганно подскочила к ней. – Господи, да ты же еще не здорова, а я тут со своим глупостями.

– Да, мне не совсем хорошо! – Тося шумно дышала и отстранялась от сестры: – Мне надо на воздух! Прости! Я пойду.

– Давай проведу.

– Нет! – закричала Тося и убежала. Попав к себе в комнату, упала на кровать и рыдала, словно белуга, обливаясь слезами, делясь ими с подушкой. Она вспомнила все – как стояла и мерзла, как бабушка делала тайну из того, что теперь стало всеобщей радостью. Всех, кроме нее. Любовь к Константину, болезненная и безответная, вырастала стеной между ней и родными, хороня те теплые, близкие отношения с Анной. И вдруг, в лавине жалости к себе, она вспомнила, о листочках, о тех нескольких заговорах, списанных с книжки бабушки. Тося вмиг замолчала, села и насторожилась. Ее мозг лихорадочно работал, заставляя, выстроиться событиям, поминутно, с момента, как она нашла книгу. Ее не волновало, узнали ли бабушка, или мать о низком поступке свершенном ею. Ее беспокоило где они, те заветные, желанные листики. Металась, бегала, переворачивая все. Обессилила настолько, что просто упала в кресло, дотянулась до кувшина с водой, наливая в стакан, разбрызгивала воду, руки не слушались, да и в голове непонятно откуда появившейся сгусток давил на нервные нити зрения. Сделала пару больших глотков, откинулась на спинку кресла и тут же, машинально принялась водить пальцем по краю стакана, тихо-тихо, словно плача, запела: «По кругу пойду, за собой поведу. Мой милый, любимый, ступай за мной, за своею судьбой! Глоточек, другой, пей избранник мой…» Резко открыла глаза, поднялась, упустив стакан, глубоко втянула воздух в легкие и как куль свалилась на пол.

Холод сковал все, спина замерзла, все внутренние органы ныли, кисти рук и ступни кололи от холода. А в голове бушевал шквал шумов и сквозь него, Тося, слышала голоса, где-то там, далеко-далеко, с нечленораздельными звуками. Она открыла глаза и встретилась с потолком, нависшем над нею белым пятном в сером окружении. Вспомнила: как ей стало плохо, как она пила воду и даже причину влаги под левой рукой, осознала, что потеряла сознание, но никак не могла сориентироваться, сколько времени была в забытье. Обрадовалась, что никто не заметил ее отсутствия и, тем более, вернувшегося недуга. Ей так хотелось побыть одной. Подняла голову, но та была тяжела и тянула назад. Прежде чем пересилить себя и встать, повернулась на бок, собираясь взяться за кровать и… нечто светлое, совсем небольшое, выпячивалось в дальнем углу. Всунулась под кровать, вытянув руку вперед, царапая ногтями доски, ухватила за краешек и, вместе с клубом пыли, вытянула скомканную бумагу.

– Вот лентяйка! Прикажу выпороть за такою уборку. – говорила Тося разворачивая находку. И тут ее сердце заколотилось, кровь хлынула в голову, заставляя все члены затрястись, лицо покрыться красными пятнами. Еще секунда и, подчиняясь потоку радости, она забыла обо всех недугах. – Спасибо, что ты такая неряха!

Потаскав девку за косы, заставила выдраить комнату до блеска, восседая в кресле и следя за ней. Оставшись одна, уселась на кушетку, изучала находку. Ей казалось, что это все забавы, какими развлекаются деревенские девки в праздничные вечера, приговаривая к себе женихов. Что ничего в словах, переписанных ею из бабушкиной книжечки, нет сверхъестественного, а уж тем более от них не может быть худа. Но любопытство, да и то, что нашла это в тайнике у бабушки, а значит, старуха пользовалась, подталкивало Тосю испробовать и поскорее. Первым порывом было поэкспериментировать на Константине. Сорвать свадьбу, насолив всем, не только Нюське, и, доведя его до иступленной, болезненной любви к себе, бросить!

Как же ей этого хотелось. Проводя в своей комнате большую часть времени, встречаясь с семьей лишь за столом, она спешила к своим «заговорам». Константин не появлялся в их доме и даже не посещал деда, и она подумала, что мысли материализуются, что повторяя его имя, уже дала ростку разлуки проклюнуться. Она даже стала надеяться, что вот-вот услышит жалобный плач сестрицы, мол, все отменяется. Ах, как же ей хотелось напоить мужчину из своей чашки! Она даже несколько раз, как слышала дверной колокольчик, наливала в стакан воду, на всякий случай, и бежала встретить своего избранника. А как ему дать выпить, было не столь существенным. Главное, чтобы он пришел. Но, увы, его не было.

Колокольчик звонил и звонил. Тося возмутилась:

– Да что это, все вымерли?! – но, уже по привычке, налив в стакан воды, едва пригубила, причитая зазубренные слова, пошла на первый этаж. Как ни странно, ее никто не обогнал. Служки словно испарились. Решительно прошла к двери, отперла ее и…, на пороге стоял высокий, худощавый парень, в распахнутой шинели, зеленой рубахе, подпоясанной кожаным ремнем. Взгляд Тоси переместился к лицу: вроде, как и симпатичный, но вот только цвет лица болезненный, да и черные круги под глазами. А еще эта кожаная фуражка, с красной звездочкой вместо кокарды. Тосю передернуло от запаха. Собралась было уточнить, что это ему тут понадобилось, как парень, схватив у нее стакан, выпил залпом:

– Спасибо! – проговорил он, вытер рот рукавом и вернул пустой стакан. – Думал, умру от жажды.

– Понятно, от чего от вас так несет.

– Не понял!

– Чего надо, спрашиваю?

– Где хозяева?

– Я хозяйка!

– Да ладно! Этого дворца и ты, такая… эээ, молодая.

– Что надо? Спрашиваю в третий раз.

– Ну, допустим – второй. Врать не надо. Я хорошо слышу.

– И считать умеешь.

– Точно! Зови батеньку.

– А у меня его нет. Сгинул.

– Плохо.

– А тебе то что?

– Да мне все одно. Ладно. Раз говоришь, что ты хозяйка, то вот бумага, изучи.

– Что мне там изучать?

– Уплотняют вас. Давай это, изучай. Я завтра зайду.

– Как это уплотняют? И куда же больше? У нас и так тут скоро дышать нечем будет!

– А что, уже селили?

– Кого селили, а кто и сам заселился.

– Странно.

– Да у нас сейчас все странно! Все вверх ногами.

– Это точно! Но зато, свергнем всю капиталистическую, заевшуюся власть, поделим землю и будем жить!

– И как же?

– По-новому!

– А это как?

– Честно и по справедливости!

– Так как это?

– Темная ты! Землю – крестьянам, заводы рабочим. В общем – всем поровну.

– Ааа. Ясно. В полной анархии.

– Анархия – мать порядка. – добавил он. – Ты это, бумагу изучи и не выбрасывай. Если конечно читать умеешь.

– Я еще и писать могу.

– Здорово! Я, это, уточню и завтра зайду.

– Ступай уже!

Заперла дверь и тут только испугалась. Она слышала, что творится в столице, слышала рассказы о революции и том, какой беспредел по стране, но в их городке пока все было тихо и шло своим чередом. Правда, когда кто из простолюдинов напивался, то часто орал под окнами: «Ничего, скоро и к нам волна порядку докатится!»

Пройдя к своей комнате, глянула на стакан, как-то забыв, что его опустошили, вздохнула, затем пожала плечами, думая: «И что? Вот же – ничего! Выпил и выпил. Эх, размечталась!» Покрутила бумагу в руках и, не разворачивая, собралась отнести ее бабушке, как передумала и пошла к деду.

****

Смех и шушуканье раздражало. Анастасия достаточно долго терпела, надеясь, что кто из домашних разгонит девок по их рабочим местам, но как видно всем было наплевать. Закрыв книгу, она решительно направилась к двери. Едва вышла за порог, поняла, где именно те веселятся, услышала спешные шаги и заметила края юбок, убегающих от нее девушек. Вся прислуга в доме, а их было не мало, и, несмотря на большие перемены в обществе, никто не спешил уходить на вольные хлеба, побаивались лишь Антонину Михайловну и, как это ни странно, еще больше страшились ее, Анастасию. Если барыня бранилась и могла позволить себе легкую оплеуху, то Тося таскала их за косы и чубы, могла отходить всем, что попадалось под руку, а могла и лишить провизии на сутки. И никто ее бы не ослушался. Уж откуда она все узнавала, прислуга не задумывалась, просто старалась не связываться.

– Машка! – крикнула Тося, но в ответ ей отмалчивались. – Я ведь знаю, что это ты! Попадись только, все косы вырву. И если будешь молодых развращать, отдам замуж за дьякона, он как раз в третий раз овдовел.

Но и на эту угрозу Машка не отреагировала, что Тосю насторожило и она, идя к центральной лестнице, куда понеслись девки, думала: «Неужели так влияют призывы революционеров? Надо узнать, что в столице происходит. Да, надо! Сходить в контору, что ли, поговорить с Константином? Уж он-то, знает…» И тут ее мысли оборвались. Она подошла к окну и, по смещенным в сторону шторам, поняла, именно здесь развлекались девицы. За забором топтался парень, высокий, в шинели и черной фуражке, худой и длинный. Присмотревшись, она узнала визитера, принесшего письмо. Хмыкнула, пожала плечами, махнула на девок рукой и пошла к себе, забыв, о чем думала минуту назад, взялась за чтение.

На следующий день, сразу после завтрака, за которым присутствовала добрая половина семьи и угрюмо отмалчивалась, Анна не задержалась помочь бабушке подняться, а поспешила за Тосей:

– Сестренка! Ты все еще обижаешься на меня? Поясни хоть за что.

– А чего мне на тебя обижаться? Нам и делить нечего.

– Но я же вижу! Ты так смотришь на меня, словно я у тебя взяла без спросу нечто ценное.

– Не болтай глупости.

– Тогда что тебя так волнует?

– Да не волнует меня ничего. А вот тебя должно. Это же ты собралась замуж за старика.

– Ну, какой же он старик?! – улыбнулась Анна и даже взяла Тосю за руку. Та сразу отстранилась и с усмешкой глянула на нее:

– Он, поди, лет на двадцать старше тебя. Что с ним делать будешь? Кашкой кормить?

– Почему кашкой? Вот ты шутница! Он совсем еще молод. И старше меня всего на десять лет. Чем же это плохо? Вот дед на много старше бабушки, а вон как жизнь прожили, душа в душу, да долгую какую. Дай Бог им еще года!

– Ага, пусть живут! И ты живи, как тебе велят, раз своего мнения не имеешь. Небось и желаний никаких.

– Желаний у меня много, и мечты есть. Но я на все смотрю реально. Прости, Тося, не хочу тебя обидеть, но скажу. Не засидись в девках, со своими взглядами. Да и отношение к людям, поменяла бы, не все так милостивы, а то не успеешь и понять, как одиночество двери подопрет.

– Ты смотри, учить меня вздумала!

– Даже не пыталась. Прости, мне пора. – Анна спешно оставила Тосю одну посредине лестницы.

Та побурчала, но вдогонку не проронила ни слова. Медленно пошла к себе.

И снова он топтался у их калитки.

– И чего торчит?! – хмыкнула Тося и пошла к себе.

Свадьба была, по некоторым меркам высшего общества их городка, скромной. Гостей позвали мало, лишь самых близких. Венчание. Тося старалась быть в стороне, не разглядывать счастливых лиц, да не слушать сладких речей к молодоженам. В церкви стояла в уголке, рассматривая иконы. Крутилась, скучая, как вдруг ее взгляду попалась бабушка. Она наливала вино в свадебные кубки и…, тут Тося подошла поближе, а бабушка, провела рукой над бокалами, нечто нашептывая, и подала молодым, со словами:

– Пригубите, кровь Христову, на счастье семейное! Обменяйтесь и допейте до дна, чтобы прожить семьею долгие лета!

«Значит и правда слова волшебные. – думала Тося, глядя на ритуал. – Вино, надобно вино! И не просто угостить. Ладно, Анечка, живите счастливо! А я, я назло вам, такого супруга найду, что ты мне еще обзавидуешься!» Не стала дожидаться поздравительных речей, вышла из церкви, поспешила домой, чтобы, по возможности, и за стол не сесть.

– Анастасия! – окликнул ее мужской голос. Тося, не обращая внимания, шла дальше. – Настя! – позвали ее еще раз, и она замедлила шаг. – Здравствуйте, Настенька!

Тося медленно повернула голову. Настя, Настенька – так ее никто не называл. Странно, как-то по-новому, но ей понравилось, и она решила не ругаться, смотрела на парня, подумав: «Вот же жердь длинноногий!» Он догнал в два шага:

– Добренького дня, Настенька!

– И вам не хворать! Только меня Анастасией зовут. Я вам не девчонка какая.

– Не девчонка, это правда. Вы даже очень, девушка, видная!

– Ну, спасибо, обрадовали!

– Чего вы такая колкая? Разве я обидел чем?

– Попробуйте.

– Даже пытаться не буду!

– Правильно. Что надо? Снова бумагу принесли?

– А вы чего убегаете? У сестры же свадьба.

– Все-то вы знаете!

– А в чем секрет?

– Господи, да ни в чем! Просто домой спешу, сюрприз сделать.

– Сюрприз?! А мне показалось вы нарочно убежали, ну, вам, наверное, тоже жених люб.

– Еще чего! Этот-то старикашка. Да с ним плесенью покроешься. Нет, уж если я и выйду замуж, то за того, с кем весело будет и жизненно! Чтобы вся семья встрепенулась и пыль с себя стряхнула.

– О как. Ну, тогда вам только за разбойника надо идти.

– Точно, за анархиста. Слышала они по лесам и дорогам бегают. Думаете мне там место?

– Ну что вы, я же пошутил.

– А я подумала, вам дом мой нравится, вот решили не уплотнить, а выселить.

– Не пойму я вас, где шутите, а где серьезны. Не думал я вас выселять. Уплотнить могут, вон сколько бездомных.

– А те бездомные, что в жизни сделали? Хотя бы для себя, я не говорю уж для других. Работать надо, чтобы что-то иметь.

– Соглашусь частично. В доме у вас сколько работников?

– Ровно столько, сколько живет и питается. Ликбез читать мне не надо, сама грамотная.

– Колючая!

– Да, я такая! – тут она вдруг остановилась, посмотрела на него с ног до головы. – Большевик значит… Хорошо…. Семьей интересуешься…. А пойдем-ка к нам в гости.

– Зачем?

– Как зачем?! Письмо приносил? Уплотнять собирался? Выберешь комнату, если найдешь пустую. Поселишься. Будешь нас правде и праведной жизни обучать.

– Мне и у себя хорошо.

– Тогда так пойдем. У нас же вроде праздник, сестра замуж вышла. Гости полагаются.

– Не, без подарка не пойду.

– Ты сам подарком будешь!

– Прости, Настенька, красивая ты, но я не пойду.

– Ну, как хочешь. Тогда прощай!

– До свидания!