Текст книги "Маркиза Бонопарта"

Глава 8. Крушение

Анжелика спала. Она не слышала веселья в русском лагере, не знала о том, что к фельдмаршалу Кутузову пожаловал посол Бонапарта Ло Батист де Лористон. Маркиза уснула, обнадеженная тем, что завтра она увидит своих братьев, и доктор Шлосс, – она надеялась на него как на бога, – обязательно поможет старшему из них.

Рано поутру Алексей Анненков приоткрыл дверцу ее чулана – маркиза спала. Пережив сильное волнение накануне, она спала крепко. Свечи в канделябре, стоявшем в изголовье ее кровати, уже потухли, и только один огонек освещал Анжелику, огонек той свечи, которую Анненков держал в руках. За его спиной теснились княгиня Орлова и Алексей Бурцев.

На лице спящей маркизы Алексей не заметил тревоги, оно казалось умиротворенным. Красота ее притягивала и соблазняла, и только сознание близкого присутствия княгини Лиз удерживало его от того, чтобы не прикоснуться к ней.

– Ну что? Она спит? – прошептала княгиня Анна. – Как же мы скажем ей? Боюсь, ударов для мадам уже довольно…

– Немного не дотянул, – так же шепотом произнес Бурцев. – Доктор Шлосс уже собрался, все приготовил, а тут – на тебе.

– Не будем будить ее, – решила княгиня. – Пока она спит, она еще надеется, – и выдворив всех, Анна осторожно прикрыла дверь.

Где-то совсем близко прокукарекал петух. Анжелика открыла глаза. На какое-то мгновение ей показалось, что она находится в своем чайном будуаре в Париже, и тонкий шелк белья на ее постели еще хранит очертания и тепло тела того, кто был здесь с ней, а теперь уехал, потому что его призвал к себе император… О, это жалкое пробуждение, щемящее сердце, – нет ни усыпанных вышитыми розами гобеленов на стенах в ее родном и уютном гнездышке, ни кровати-раковины, кружево белья из которой выглядывает наподобие морской пены. Нет и не будет никогда белых роз, какими Арман всегда приветствовал ее поутру, даже если находился далеко, – их привозил курьер, и они будили маркизу своим нежнейшим запахом… Ничего этого нет. А есть тоска по дому, усталость от всего пережитого, закопченные стены чулана и утренний осенний холод – так что носа не высунешь из-под меховых одеял, пока не затопят печь.

Однако маркизе некого упрекнуть, кроме самой себя. Ее никто не звал на войну. Анжелика сама решила расстаться с прозрачными пеньюарами, тончайшими чулками и трепетным запахом духов. Точнее, она все это загрузила в дорожный саквояж, но война оказалась совсем не такой, какой представлялась в Провансе. И пробыв при ставке Бонапарта всего лишь несколько часов, маркиза очутилась в конечном итоге вот здесь, в закопченной избе, топящейся по-черному, вынужденная надеяться на милость двух дам, едва знакомых ей прежде. Арман же обманул ее ожидания еще горше, чем это сделала война.

События минувшего дня и появление Луизы на аванпостах снова встали в памяти Анжелики, и чтобы не позволить грусти лишить ее решимости, она откинула одеяла и встала, дрожа от холода.

Быстро одевшись и попрыскав на лицо ледяной водой, стоявшей рядом с канделябром в серебряном кувшине, Анжелика выглянула в сени – ее поразила тишина в большой горнице, где обычно поутру уже слышался гомон слуг. Главный из них, очень забавный, как казалось Анжелике, малоросс, всегда возился с самоваром, все засовывая щепки в трубу, хотя тот вовсю уже кипел. Сегодня же – никого. Анжелика встревожилась. А может быть, она проспала и княгиня Анна с Бурцевым уже отвезли доктора Шлосса на аванпосты? Но как же без нее? Почему не разбудили? Пожалели? Ах, зачем! Теперь придется скакать самой…

Досадуя на хозяйку дома да и на себя саму, Анжелика распахнула дверь в горницу – и остановилась на пороге. Сердце ее вздрогнуло – она сразу почувствовала неладное. Оказывается, никто никуда не уехал. Обе русские княгини, Анна и Лиза, сидели за пустым столом, а Бурцев и граф Анненков стояли чуть поодаль, у печи, которую никто еще и не думал топить. Все они молча смотрели на нее, и Анжелика вдруг заметила, что в темно-голубых глазах Анны блеснули слезы. Маркиза пошатнулась – ее словно ударили. Где-то в глубине души она уже догадывалась, но боялась поверить самой себе.

– Что? – спросила она, превозмогая слабость, которая вдруг охватила ее – и ноги подкосились. – Мы не едем на аванпосты? Почему? Французы? – пораженная общим молчанием, она ухватилась за свое предположение, как за последнюю соломинку. – Французы отказались показать Александра доктору Шлоссу? Но почему?

Женщины за столом переглянулись, и Анна решила взять всю тяжесть сообщения на себя.

– Ma chère, вам надо собрать все мужество, – произнесла она, поднимаясь и направляясь к французской маркизе. – Мы все готовы исполнить свои обещания вам, и маршал Мюрат ни в коем случае не стал бы препятствовать, но увы, наши старания теперь бесполезы. Вот Алексей… – она указала на Бурцева и хотела продолжить, но слезы перехватили ее голос, она замолчала и прижала платок к лицу.

– От Мюрата прискакал адъютант, – проговорил Бурцев глухо, не глядя на Анжелику, – ваш брат, генерал де Траиль… умер… в госпитале… ночью… – Лешка отвернулся, – мы опоздали…

Анжелике показалось, что она ослышалась…

– Умер? Как?! Этого не может быть! – воскликнула она. – Мы же послали ему лекарства, еду…

– К сожалению, ваш брат не получил ничего, – проговорила Анна, вытирая слезы, – Мюрат передал нашу посылку своим адъютантам, а те растащили все… Теперь у французов все так – каждый за себя.

Прижавшись к стене, Анжелика опустилась на скамью и в отчаянии сжала руки. Ее сухие расширившиеся глаза смотрели перед собой.

– Это я виновата, – прошептала она, – я… Я знала, что он ранен. Я видела его на Бородинском кургане. Я не поехала к нему – струсила, струсила за себя. И теперь… Если бы я сама отвезла ему лекарства, он был бы жив. О боже! – она сжала руками виски и, низко наклонив голову, замотала ею. Спутанные волосы разметались до пола. – Я все время думала только о себе. Как я наказана! – простонала она. – О Александр! Я не думала, не думала, что выйдет так…

– Не убивайтесь, на все воля Божья, – Анна Орлова пыталась утешить ее, понимая, что всякие слова излишни. – Ведь у вас остается еще один брат. Вы можете отправиться к французам и заботиться о нем. Мы проводим вас…

– Да, да, я готова, – собралась Анжелика. Она встала и хотела сразу же вернуться в чулан, чтобы забрать свою шляпу и дорожный плащ, но острая боль в груди заставила ее вскрикнуть – и все померкло перед глазами.

Сделав несколько неловких шагов, маркиза наклонилась вперед и упала бы, если бы подскочивший Бурцев не подхватил ее на руки. Маркизу уложили на постель. Граф Анненков срочно отправился за доктором Шлоссом.

Силы Анжелики не выдержали. Она металась в горячечном бреду, не чувствуя ни себя, ни текущего времени. Когда же сознание вернулось к ней и она открыла глаза, то обнаружила себя все в том же закопченном чулане. Прошло уже семь дней.

Память плохо возвращалась к маркизе. Она обвела глазами скромную обстановку своего жилища, наморщила покрытый испариной лоб, совершая усилие, – и резким толчком что-то прояснилось в ее мозгу. Она попыталась сесть. Но боль в груди заставила ее снова опуститься на подушки.

– Мне надо ехать к Пьеру, надо ехать, – задыхаясь, твердила она.

– Куда ехать, милочка? – недовольно проговорил доктор Шлосс, склонившись над ней. – Вам надо лежать и лежать. Вы нескоро еще вернетесь к прежнему состоянию…

– Но я не могу оставаться более, – проговорила маркиза. – Мой маленький брат. Он теперь совсем один. – Она тихо заплакала и отвернулась к стене. – О горе мне, горе…

– Не надо изводить себя, мадам, – ответил ей немец довольно сухо. – Все равно это бесполезно, пока организм сам не позволит вам осуществить ваше намерение. Излишним же страданием вы только ослабляете его. Придет время – поедете, куда захочется… А пока – подумайте о себе…

– Я и так думала о себе слишком много, – прошептала она.

Доктор Шлосс ничего не сказал на этот раз – он собирал свой саквояж, только поправил очки, невольно выдав внутреннее волнение. Зато Анжелика услышала рядом вздох и тихую молитву – по голосу она узнала княгиню Анну:

– Votre Excelеnce[29]29
  Ваша светлость (фр.).


[Закрыть], – маркиза повернулась так быстро, как только могло позволить ее больное тело, и протянула к Анне тонкие дрожащие руки. – Вы же знаете, мне нельзя задержаться. Ни на денек. Мой брат, мой Пьер… Он тоже может погибнуть в любую минуту. Пожалуйста, помогите мне…

– Моя дорогая. – Анна присела на ее кровать, строгое лицо княгини выражало искреннее сочувствие. – Я разделяю ваше горе и ваше страдание. Но во-первых, вы очень слабы и не сможете даже выйти из дома, не то что доехать до аванпостов и долго находиться там, у французов, где вам никто не окажет помощи. Вы не облегчите положение своего брата, явившись к нему больной, а станете обузой для него. А во-вторых, – она вздохнула, – даже если бы вы и смогли ехать, – теперь это невозможно. Главнокомандующий издал приказ о наступлении, и значит, все передвижения невоенных лиц по лагерю прекращены, и вас, да и меня тоже, просто не допустят на аванпосты. Надо укрепить силы и ждать другого случая… – Она ласково провела рукой по осунувшемуся личику Анжелики. – Даст бог, Вы свидитесь со своим братом, но немного позже… Когда армия выступит, вы поедете в карете княгини Лиз, потому что не сможете ехать верхом…

Что еще могло прозвучать для Анжелики печальнее? Какое еще сообщение оказалось бы более разрушительным даже для тех немногих сил, которые еще оставались у нее? О, как корила она себя за все прежнее, что именовала теперь не иначе как глупостью и высшим проявлением себялюбия. Но что она могла поделать? Предательская болезнь сковала все существо маркизы, продлевая страдание, уже представлявшееся бесконечным, обрекая на муку и ее саму и брошенного ею брата. Но разве она предполагала, могла ли представить себе, что во французской армии, бывшей некогда идеалом благородства и самопожертвования, адъютанты маршала запросто прикарманят предназначенное для раненых? О боже, что будет с Францией?! Что будет с Пьером? Увидятся ли они еще когда?

Разрыдавшись, маркиза утратила контроль над собой. Анна пыталась успокоить ее, но решив, что лучше оставить пока француженку одну, ушла проводить доктора Шлосса.

Алексей Анненков тоже навестил маркизу вскоре. Однако Анжелика не повернулась к полковнику, предпочитая, чтобы он думал, будто она в беспамятстве. В эти дни она ненавидела Алексея. Ей казалось несправедливым, просто насмешкой дьявола, что русский офицер, пусть во всех смыслах исполненный достоинств, но чужой ей человек, любовник другой, такой же чуждой ей женщины, остался жив, благодаря ее, Анжелики, стараниям о нем, а ее родной брат умер. Кто виноват? Анненков? Да, она винила его. Коленкур? Она проклинала его. Но больше всех их она винила и проклинала себя. Свои чувства, свои заблуждения, свои разбитые надежды.

* * *

Адъютант командующего арьергардом Лешка Бурцев летел в ставку Кутузова как на крыльях. Он шпорил верного своего коня-калмыка и несся, не разбирая дороги, – она всюду была одинаково плоха. Под луной блестели лужи вчерашнего дождя, который лил всю ночь. Грязь летела из-под копыт калмыка во все стороны – все сапоги и даже гусарская сумка со срочнейшим донесением Милорадовича и маленькой неизменной запиской Анне Алексеевне оказались замараны ею.

Всего несколько часов назад Милорадович получил сообщение от партизанского командира Дениса Давыдова – французы выходят из Москвы и движутся в южном направлении. Прочитав его, Милорадович просиял (так радостно и светло он не улыбался уже многие месяцы, от самого Немана) – и сразу погнал Лешку к Кутузову. А Лешка – и рад был стараться, торопился как мог.

Около полуночи влетев в Тарутино, Бурцев соскочил с измученного калмыка у знакомой фельдмаршальской избы и, отворив тяжелую дверь, вбежал в сени. Проскочив мимо изумленного главного квартирмейстера Карла Толя, он юркнул за печь – знал, что именно там почивает обычно Кутузов.

– Куда?! – кричали ему возмущенно Толь и подоспевший Коновницын. – С ума спятил? Кто тебе позволил главнокомандующего будить?

– Россия, Россия-матушка, господа, – весело отвечал им Лешка.

Те в недоумении замолчали.

– Да что стряслось-то? Что? Ты кто таков? – Кутузов еще не спал, так – дремал. Он приподнялся на кровати.

Лешка сунул главнокомандующему сюртук и помог надеть.

– Лешка Бурцев я, ваше сиятельство, помните? – говорил он. – Михаил Андреевич меня прислал, срочно велел сообщить…

– Ну шустер, шустер ты, браток, – покачал головой Кутузов, застегивая сюртук. – Всех генералов обскакал. Ну, говори, не томи, что там у Михайлы Андреевича случилось.

Бурцев помолчал, выдерживая паузу, а потом провозгласил так, чтобы слышали все штабные – и позавидовали, что он первый узнал и принес весть:

– Ваше сиятельство! Денис Давыдов сообщил: Наполеон выходит из Москвы. Бегут! Бегут! Вот донесение…

– Уррра! – закричали за перегородкой и было слышно, как упала скамейка. Генералы и офицеры обнимались и поздравляли друг друга.

– Господи, благодарю тебя, – проговорил Кутузов растроганно и, обернувшись к иконам, осенил себя крестом. – Вот теперь и мы за дело примемся, – он решительно пристукнул себя по коленке ладонью. – Молодец, Лешка, неси свечу!

– Как ветер, ваше сиятельство!

Еще недавно затерявшаяся среди лесов деревенька Тарутино мирно спала, а теперь ожила: повсюду в окнах засветились огни, захлопали двери изб. Тишину лунной ночи разорвали громкие голоса, по улицам зацокали копыта лошадей – ординарцы и вестовые мчались от фельдмаршальского дома во все стороны, поднимая фонтаны грязи.

– Анна Алексеевна! Елизавета Григорьевна! – взяв у Кутузова приказ Милорадовичу срочно разведать, где находится французский авангард, а потом следовать за русской армией, Лешка Бурцев ворвался в «дамскую» избу и, пока разбуженные хозяйки одевались, зажег все свечи, которые только были в горнице.

– Что такое, Алексей? – Анна вышла, накинув на тонкую кружевную рубашку цветастый крестьянский салоп. Волосы ее, распущенные, длинные, спускались по плечам ниже пояса. – Что кричишь?

– Выступаем, Анна Алексеевна! – Бурцев даже пританцовывал от радости. – Французы бегут из Москвы. А мы теперича – за ними: кто скорее обратно до Немана добежит. Я у фельдмаршала был, он приказ отдал – всем подъем, и в поход!

– Господи, Пресвятая Богородица, благословенная, – Анна перекрестилась на иконы. – Неужели дождались?

– Письмецо от Михаила Андреевича, – Бурцев подсунул ей конвертик. – Ответ уж потом пришлете. Я полечу – некогда мне. – Он поцеловал руку княгини. – Теперь уж только на победу согласные мы? – подмигнул он весело. – А на меньшее – ни-ни.

– Лешка, на словах скажи, что обнимаю, что желаю удачи, – попросила Анна. – Может, съешь чего? Голодный поди?

– Не-а, – Бурцев мотнул головой, одевая кивер. – Лететь надо. А меня у фельдмаршала накормили. Курочкой. За такое известие без чарки да угощения кто отпустит?

– Ну, беги, – улыбнулась Анна, хотя в глазах у нее стояли слезы. Она повернулась к Лиз, вышедшей за нею, и, приникнув головой к груди своей давней подруги, заплакала: – Сколько страданий! Дождались…

Потемкина молча гладила рукой волосы Анны, но слезы тоже, не спросясь, заблестели на ее щеках.

На тихих улицах деревеньки уже слышался топот солдат, громыхали пушки – армейские части выходили из лагеря. За ними к утру потянулись обозы и госпиталь. В полдень 11 октября русская армия окончательно оставила Тарутино.

Как и предполагалось, Анжелику перенесли в карету княгини Лиз. В ней, устроенной уютно и богато, погруженная в отчаяние и все еще мучимая горячкой маркиза ехала за движущейся куда-то армией по скучной и грязной проселочной дороге. Она замечала радостное возбуждение на лицах русских – но даже не поинтересовалась причиной. Теперь ей было все равно, куда ехать, маркизу охватили апатия и полное бессилие перед судьбой. Она не то что казалось сломленной – она ощущала себя таковой. И сочувствуя ее состоянию, Анжелику старались не беспокоить.

Уже на рассвете до нее донеслись орудийные выстрелы – где-то впереди кипел жаркий бой. Слышались перекаты ружейной перестрелки.

– Что это? Где мы? – вяло спросила Анжелика у Анны, когда та принесла ей на завтрак горячего чая и пироги с черникой.

– Мы в пяти верстах от Малоярославца, – ответила ей княгиня.

Анжелике название ничего не сказало. Заметив недоумение на лице маркизы, Орлова объяснила ей:

– Это такой город, недалеко от Калуги и от Тарутино, где мы стояли лагерем. Туда сейчас рвутся французы…

– Рвутся французы? – слегка удивленно переспросила Анжелика. – Разве они не в Москве?

– Нет. Бонапарт ушел из Москвы и теперь движется на юг, – сказала Анна. Она торопилась к раненым, которые уже поступали с места сражения, и Анжелика больше не стала расспрашивать княгиню.

Скоро потянуло знакомым терпким запахом пожара. Барабанный бой, крики, лязг штыков – сражение разгоралось нешуточное, сродни Бородинскому.

Анжелике очень хотелось встать, сесть верхом на Звезду и скакать туда, где вполне мог оказаться Пьер. Простившись с русскими (довольно уже, загостилась!), спасать своего единственного теперь брата. Но болезнь никак не отпускала ее, и она даже не могла пошевелиться, не то что скакать…

– Ура! Ура! – послышалось совсем близко.

Русские отбили Малоярославец – уже в третий или в четвертый раз. Мимо кареты Анжелики пронесся сияющий как именинник Михаил Милорадович – его авангард, несказанно быстро проделав пятьдесят верст, наконец, присоединился к армии. За генералом такой же торжественный и радостный пролетел Бурцев.

Проводив их взглядом, Анжелика отвернулась от окна. Она чувствовала себя чужой на русском празднике как никогда прежде. Конечно, никто из них, ни граф Милорадович, ни тем более гусарские офицеры Бурцев или Анненков не были виноваты в том, что она так долго не могла разрешить своих сердечных дел и погубила родного брата. Они кормили ее, они помогали ей, они сочувствовали ей – все, без исключения…

Знаменитые вишневые сады Малоярославца полыхали – они освещали округу, хотя теплая ночь уже укутала ее. Длившийся более полусуток бой затихал. На некоторое время воцарилась тишина, изредка прерываемая стихийными перестрелками. Потом рядом с каретой заговорили. Анжелика слышала, как заржала тревожно Звезда. Кто-то громко прокричал приказ возничему. Карета тронулась. Вслед за армией, уходящей от Малоярославца, госпиталь снова двинулся в путь.

* * *

Не сумев пробиться на юг России, французы вынуждены были свернуть на Старую Смоленскую дорогу, по которой они пришли в Москву, а теперь откатывались на запад. Гусары Милорадовича и казаки атамана Платова преследовали их по пятам, не давая передышки. Вся остальная армия шла стороной, по менее разоренным землям.

Атаковав французов у Вязьмы, Милорадович впервые за всю войну вошел в освобожденный русский город с музыкой. Вскоре Наполеон оставил и разрушенный, сожженный в августе Смоленск.

Когда госпиталь приблизился к городу, доктор Шлосс впервые разрешил Анжелике сесть верхом. Она с ужасом смотрела на все, что побросали, отступая, французы: тут валялись скопом награбленные в Москве люстры, фарфор, картины, ковры… – вперемешку с оставленными пушками и ружьями.

Множество французских солдат и офицеров сдавалось теперь в плен, надеясь на кормежку у русских. Анжелика объехала их всех, надеясь, что среди них окажется Пьер. Но, увы, брата она не нашла. Никто из тех, у кого она спрашивала про него, ничего не рассказал ей – просто не знали. У Кутузовской палатки складывали, точнее, сбрасывали навалом, трехцветные знамена некогда знаменитых дивизий…

Представшая ее взору картина полного разложения и позорного бегства наполеоновской армии потрясла маркизу, а испытываемый ею страх за младшего брата стал просто паническим. Она решила при первой же возможности все-таки примкнуть к французам и искать, искать его. Но как искать, когда сами пленные признаются – они не знают, кто движется с ними рядом, а кто просто напросто отстал? Никакой организации больше не существовало.

В середине ноября у города Борисова на берегу реки Березины главные силы русских наконец настигли самого Бонапарта и те немногие войска, которые еще соблюдали при нем порядок. Отбросив невероятным усилием авангард генерала Милорадовича, французы под прикрытием сорокапушечной батареи принялись наводить переправу на реке. Даже без окуляра легко можно было рассмотреть, как толпы безоружных солдат и обозы с награбленным добром, с которым многие никак не желали расстаться, беспрерывной чередой движутся по шатким переходам, сделанным на козлах.

Ожидая приказа атаковать, русские смотрели на них свысока, в прямом смысле, с высокого речного берега. Анжелика попросила у генерала Милорадовича зрительную трубу и внимательно рассматривала своих земляков, подходящих к переправе. Их было много, все пестро одеты… Маркиза почти отчаялась, как вдруг фортуна улыбнулась ей. Она увидела Пьера. Тот брел, прихрамывая, закутанный в пятнистый плед. Потом он уселся на снег и начал перематывать обмотки, которые скрывали его покалеченные ноги. У Анжелики слезы хлынули из глаз, слезы радости и отчаяния одновременно.

– Мой мальчик, мой мальчик! – прошептала она. – Наконец-то я нашла тебя! Боже мой, только не ходи на этот мост, подожди, подожди меня!

Пушки с французской батареи продолжали стрелять, но даже не думая об опасности, Анжелика хлестнула Звезду и погнала ее вниз, к реке.

– Маркиза! Куда вы? Вот черт! – услышала она сзади голос Бурцева.

– Там мой брат! – только и успела прокричать ему она.

С крутого берега Звезда, хотя и подкованная по-зимнему, все равно скользила, но Анжелика не жалела ее. Она напряженно вглядывалась – Пьер все еще сидел у моста. Сзади за маркизой послышались крики, топот – кто-то помчался за ней следом.

Слетев с пригорка, Звезда опрокинулась и придавила бы хозяйку, если бы та ловко не соскочила с нее, успев вытащить ногу из стремени. Оставив лошадку подниматься, Анжелика побежала к брату. Пули свистели, ядра рвались вокруг… Маленький, худой французский солдат с трудом взобрался на коленки, а потом встал со снега и пошел прихрамывая дальше…

– Пьер! Пьер! Пьер, подожди!

Он остановился. Потом как-то робко оглянулся, боясь, что ослышался. Анжелика бежала к нему, сбросив шляпу и плащ, чтобы не мешали, чтобы скорее, чтобы успеть – золотые волосы маркизы трепал холодный северный ветер:

– Братик мой, родной! Подожди меня!

Несмелая улыбка скользнула по потрескавшимся, серым губам солдата, он выронил свой тощий мешок.

– Анжелика… Анжелика, – он не верил своим глазам. А когда она подбежала и обняла его, прижав к себе, заплакал… – Неужели, неужели это ты, сестричка моя? – шептал он. – Я совсем ослаб, я так одинок, сестрица. Они воруют у меня еду, они избивают меня, потому что я еще мал… Александр умер. Они даже не похоронили его. Они выбросили его в канаву, и еще издевались… Я так ждал тебя в Москве. Маршал Мюрат сказал мне, что ты приедешь. Я так ждал…

– Я не смогла, – она сняла с его головы форменную шапку, повязанную сверху платком, и ласково гладила по слипшимся волосам. – Я заболела. Я долго болела, мой мальчик. А как только поправилась – сразу стала искать тебя… Мы теперь вместе. Ты не бойся – все самое страшное уже позади… Мы поедем домой…

Пьер радостно кивнул.

Сзади послышалось шипение… Анжелика обернулась – и обомлела: рядом с ними на льду вертелась граната, запущенная с французской батареи.

– Бежим! – крикнула она Пьеру и сильно дернула его за собой.

Но они не успели – раздался взрыв. Анжелика рванулась вперед и повалила Пьера на снег, закрывая собой. Последнее, что она успела услышать прежде, чем все звуки померкли для нее, – это русское «ура!» где-то совсем близко. Авангард генерала Милорадовича пошел в атаку на французов…

– Маркиза, маркиза, вы живы? – из полной, кромешной тьмы и тишины до нее вдруг донесся знакомый голос Бурцева. – Анжелика, вы слышите меня?

Приподняв голову, она посмотрела вперед – мосты через Березину пылали. Наполеон приказал поджечь их, чтобы задержать русскую армию на противоположном берегу. Перед мостами, потеряв всякую надежду на спасение, толпились солдаты, которых император Наполеон просто бросил на произвол судьбы. Они десятками, сотнями сдавались в плен, и даже радовались ему.

– Вы живы, Анжелика, – произнес Бурцев радостно.

– Да, да, – проговорила она, повернувшись. Тотчас же острая боль от ушиба сковала ей виски. Преодолев ее, маркиза тут же вспомнила о Пьере. – Это мой брат, – сказала она Бурцеву. – Я нашла его…

Пьер неподвижно лежал на спине, глаза его были закрыты.

– Убит? – вскрикнула Анжелика. – Неужели убит?! – она бросила на Бурцева взгляд, в котором тот легко прочел отчаяние.

Русский гусар наклонился над мальчиком. Осмотрев его, он сдернул со своей головы кивер.

– Увы, мадам, – печально произнес он. – Дыхания нет.

– Я не верю, я не верю! – Анжелика вскочила на ноги. – Несите его к доктору Шлоссу. Несите немедленно, Алексей. Этого не может быть! Нет!

– Доктор Шлосс не поможет, – вздохнул Бурцев и хотел привлечь Анжелику к себе, но маркиза оттолкнула его. Наклонившись, она схватила брата за плечи и по снегу потащила его в русский госпиталь. Понимая, что разубеждать ее бесполезно, Бурцев молча помогал ей.

Увы, доктор Шлосс сказал маркизе то же самое, что и гусарский офицер, – мальчика поразил осколок прямо в сердце. Единственное утешение – он совсем не мучился. Умер сразу. Будто вздохнул…

Анжелика не плакала. У нее уже не осталось слез, чтобы плакать. Она поцеловала мертвые губы брата. Русские солдаты вырыли Пьеру могилу, Анна Орлова облачила его в парадный мундир с золотыми эполетами, который нашелся в одном из брошенных французских обозов. Так посмертно сбылась мечта младшего брата маркизы – он стал генералом. Похоронили Пьера в русской земле, на берегу реки, который, по словам Анны, летом очень красив и зелен. Почтили салютом. Офицеры и даже сам генерал Милорадович отдали мальчику честь…

Вот и все. Вот теперь она точно – одна. И некого ждать, и не о ком больше беспокоиться. Она шла среди густо облепленных снегом елей, а Звезда послушно плелась за ней, иногда утыкаясь мордой в спину хозяйки. Вот и все. Александр – мертв, и маленький Пьер – тоже. И где-то там, в Провансе, еще остается их несчастная мать, которая ничего пока не знает, но, когда узнает, – не переживет горя. Кто скажет ей? Анжелика понимала, что она сама должна это сделать. Она, единственная оставшаяся в живых из троих детей старой графини де Траиль.

* * *

Когда русская армия вошла в Вильно, где полгода назад русский император Александр Павлович узнал о переходе французов через Неман и начале войны, Анжелика уже окончательно решила для себя, что должна ехать к матери. У французов больше не существовало ни центра армии, ни флангов – все перемешалось между собой: пехота, пушки, артиллерия – армия Бонапарта была разгромлена и бежала из России. Война подходила к концу.

День вступления русских в Вильно выдался чудесным – солнечный, тихий. Установился небольшой морозец, снег искрился и скрипел под ногами.

Анжелика с грустью смотрела, как русские полки готовятся к смотру на площади у ратуши. Этот день, она полагала, должен стать последним для нее в России. По просьбе маркизы генерал Милорадович договорился с Мюратом, все еще командовавшим остатками французской кавалерии, что маркизу проводят к ним, а маршал в свою очередь даст ей сопровождение для возвращения в Прованс.

С удивлением Анжелика узнала, что Мюрат остался теперь за главного во французской армии – император Наполеон, бросив своих солдат, удалился в Париж. За ним последовал и Арман де Коленкур, из-за которого и произошли все несчастья в ее жизни. Теперь Анжелика вовсе не жалела о нем и не желала увидеться. Никогда. Там, в Париже, его ждет Адриена де Канизи, которая не знала и не видела всего того, что довелось пережить Анжелике, и которая по-прежнему считает императора Бонапарта великим, а красивого, галантного де Коленкура – благородным. Вот пусть и будут они счастливы там – все вместе!

Анжелике же теперь ближе всех сделался Мюрат – он оставался с армией и покорно принимал все невзгоды. Потеряв двести двадцать четыре эскадрона кавалерии, а вместе с ними – всю свою роскошную красу и задор, Мюрат командовал теперь мелкими частями, в которых полковники сделались рядовыми, а бывшие блестящие корпусные командиры – генералы Себастиани и Латур-Мобур, – взводными. Когда-то Арман посмеивался над не очень тонким и неглубоким умом Мюрата. Но у неаполитанского короля обнаружились такие достоинства, как храбрость и стойкость, а Коленкур просто сбежал, как трусоватый придворный заяц, а не генерал.

Маркиза перевела взор на заснеженную замковую гору с остатками башни Гедемина – все сияло в солнечном свете. Анжелику морозец даже радовал, если можно было отыскать возможность радоваться в глубоком мраке, царившем в душе маркизы. Соболья шуба и высокая шапка – колпак, отороченная серебряным кружевом, – подарки щедрой Анны Орловой, – хорошо согревали Анжелику. Издалека она видела Кутузова и его штаб – они готовились принимать парад.

Вот от ратуши показалась первая колонна гренадер. Гренадеры шли весело и бодро, одетые не по форме, в меховых шапках и валенках, в теплых полушубках. Из солдатских рядов вперед выбежали десятка два человек и приплясывая завели бодрую песню.

Посмотрев на них, Анжелика отправилась к себе – готовиться к отъезду. В Вильно стояли не в палатках и даже не в крестьянских избах, а в уютных богатых домах местных панов. Наконец-то после стольких месяцев Анжелике представилась возможность принять ванну и выспаться в мягкой, теплой постели, а также вдоволь наглядеться на себя в широкое овальное зеркало – ей отвели целых три комнаты с прекрасной обстановкой. Возможно, такая перемена чрезвычайно воодушевила бы маркизу, предвещая, что все тяготы, выпавшие на ее долю, заканчиваются, если бы не смерть Пьера…

Вернувшись в свои апартаменты, Анжелика скинула шубу и принялась разбирать вещи, которые сегодня вечером намеревалась взять с собой в походном саквояже. Конечно, заботливая княгиня Анна, с кем теперь, после событий в Тарутино, Анжелика сблизилась даже больше, чем с Лиз, собрала маркизе в дорогу и теплые меховые пелерины, и пушистые платки, и муфты, чтобы руки не мерзли, и немало съестных припасов, и даже сухие духи на всякий случай. Анжелика перебирала все, думая с благодарностью о строгой, даже суровой русской княгине, которую прежде просто побаивалась.

Внезапно ей под руку попался солдатский ранец Пьера – все, что осталось на память от брата. От обоих братьев. Приподнятое настроение сразу потухло. С тех пор как Пьера похоронили на берегу реки Березины, Анжелика не смотрела, что хранилось в ранце, – просто духу не хватало. Теперь же она расстегнула его.