Текст книги "Битва королев"

ШОТЛАНДСКАЯ НЕВЕСТА

Уильям Маршал возвратился в свой родовой замок близ Ридинга и понял, что лучше было бы не покидать его никогда. Там он родился, там ему суждено и умереть. Восемьдесят лет он пространствовал по свету – другие мужчины уходили из жизни гораздо раньше. Из его ровесников в живых не осталось никого. Может быть, Господь даровал ему столь долгие лета за его безгрешность? Ведь его сверстники ой как грешили, а те, кто был помоложе, – о них и молиться Господу не было смысла. Место им уготовано в самой геенне огненной….

Он служил своей стране долго, верно и с пользой, на какую был способен. И часто, как ему представлялось, выручал родину из беды.

Оглядываясь в прошлое, он особо гордился последними четырьмя годами, проведенными возле юного короля Генри, – за эти годы страна ожила, а ведь дотоле была трупом, отданным на растерзание стервятникам-французам.

Теперь на английской земле был порядок. Народ истосковался по твердой власти, и он ее наконец получил. Законы были суровыми и наказывали смертью за любое преступление, но люди благодарили Закон за избавление от разгула и насилия. Слава Господу, Англия живет теперь в мире и в недалеком будущем обретет прежнее величие.

Он и верховный судья Губерт де Бург позаботятся об этом. Страна будет в долгу перед ними, и останутся они в памяти народной как истинно праведные и мудрые правители.

Его жена так трогательно пеклась о нем. Они росли вместе в юности и вместе старели. Их брачный союз был прочен и приносил плоды. Пятерых сыновей они произвели на свет и пятерых дочерей. И браки его детей сделали Маршала влиятельнейшим из вельмож благодаря родственным связям, но он всегда ставил государственные интересы выше узкосемейных, и все же Господь платил ему за праведность сторицей. Богатство его и влияние росли…

Однако он предчувствовал близкий конец и желал уйти из жизни еще на гребне славы и обладая властью над страной.

Кому будет нужен разбитый параличом, немощный старик? Кто будет оплакивать его, опуская в могилу? Нет! Он хотел оставить по себе память как о мужчине цветущем и разумном, как о рыцаре, ушедшем в мир иной во всеоружии, в сияющих, а не в ржавых доспехах.

Супруга его, Изабелла – тезка вдовствующей королевы, – заметила, что он погрузился в оцепенение, сидя за столом, и поспешила к нему.

– Тебе нехорошо, мой муж? – осторожно осведомилась она.

– Посиди рядом со мной, – попросил он.

Она подчинилась, испытывая неизъяснимую тревогу.

– Нам незачем обманывать друг друга. Скоро меня не станет.

– У тебя что-то болит?

– Боль приходит и уходит… Но в мою память возвращается все чаще прошлое, и мне тогда кажется, что мой король – не теперешний Генрих, а тот… его дед… своенравный, блестящий Генри Анжу, любящий войну не ради побед и кровопролития, а ради торжества стратегии, как в шахматной игре. Он частенько мне говорил: «Битва может быть выиграна одним остроумным словом или передвижением одной дюжины всадников, и незачем тогда класть мертвыми на поле боя тысячи мужчин. Ведь они пригодятся в другом деле…»

– С той поры нами правили еще два короля, – тихо напомнила ему жена.

– Да! Ричард… Он забыл, что у него есть собственная страна. Ему милее показалось отрубать головы сарацинам… и Джон… негодяй Джон…

– Забудь о нем… Он уже истлел в гробу.

– Да, слава Господу! Но он оставил нам в наследство сына, свое отродье… А я сделал этого мальчика королем.

Она отшатнулась в ужасе.

– Молчи! При маленьком Генри Англия живет в мире.

– Пока я жив…

– Губерт де Бург и ты сотворили это счастье для страны.

– Оно не вечно…

– Не каркай!

– А ты не летай вокруг меня, как черная ворона. – Маршал начал заговариваться. – Вороны кружатся… они чуют падаль… Много пищи им останется в Англии… Пошли гонца к нашему сыну Уильяму! Пусть поторопится… Если хочет застать меня живым…

Испуганная женщина устремилась в дом, в таинственную комнату, заставленную шкафчиками, где хранились лекарственные снадобья.

Уильям Маршал догадывался, куда она направилась, и знал, что это бесполезно. Он улыбнулся – ласковой, доброй стариковской улыбкой. Как много прожито ими совместно! Сколько она знает о нем! И знает, где спрятана белая длинная рубаха с вышитым на ней Святым Крестом, в которую надо облачить расставшееся с душой его мертвое тело.

Он сполз на землю, встал на колени и обратился к позлащенным заходящим солнцем безоблачным небесам с мольбою, чтобы его старший сын Уильям прибыл вовремя, взял бразды правления в свои руки и спас Англию.

Соответствующий документ им, как регентом королевства при юном Генрихе, был давно написан и лежал на его рабочем столе, прикрытый от посторонних взглядов листом чистого пергамента.

Молодой Маршал, срочно прискакавший в замок, был потрясен зрелищем окаменевшей фигуры отца. Он привык видеть старика постоянно бодрым и деятельным, и таким он будет, ему казалось, вечно.

Отец был его кумиром и руководил, может быть, сам того не желая, всеми деяниями сына, хотя они часто не во всем соглашались и даже шли друг на друга войной.

Теперь тяжесть, которую нес на своих плечах старший Маршал, должен принять на себя его первенец.

Сухие стариковские руки слегка погладили плечо сына, а поблекшие глаза уставились молодому Уильяму в лицо.

– Вот так, сынок! Время, отпущенное мне, истекло. Дух еще здоров, но плоть отказала. Не смотри на меня с такой печалью. Я стар и, как и все люди, смертен. Долгую жизнь я прожил, и, признаюсь тебе, я ею доволен. Молодой король моими стараниями крепко сидит на троне и имеет хороших советников. Французы изгнаны из страны, и Губерт де Бург надежно защитит Англию от новых вторжений. Я просил его, кстати, приехать сюда. Мне надо с ним повидаться до… моего отбытия.

Молодой Уильям тряхнул головой, тщетно пытаясь справиться с нахлынувшей на него тоской.

– Ты говоришь о смерти, отец, словно о поездке куда-то далеко… в Ирландию, например…

– Так оно и есть…. Тот свет совсем близок…

– И ты послал за мной для того, чтобы лишь сказать мне «до свидания»?

– И еще кое о чем тебя попросить. Позаботься о матери, Уильям. Ее молодость, как и моя, уже далеко в прошлом. Нам было всегда хорошо вместе. Мне повезло и с женитьбой, и с детьми… хотя ты иногда, – тут старик хитро подмигнул, – ты выступал против меня.

– То было время, отец, когда большинство англичан не видели иного выходя для себя, как восстать против дурного короля ради спасения Англии.

– Да, конечно. Я ни их и ни тебя не осуждаю, но королю надо служить, каким бы он ни был. Слава Господу, все эти раздоры уже позади.

– И я обещаю, отец, служить верно и королю, и стране. – Сын склонил голову.

Старший Уильям, разумеется, не забыл про «подвиг» своего старшего сына, отобравшего укрепленный город Уорчестер у короля Джона и отдавшего его без боя французу Людовику. Но то происходило так давно, в почти незапамятные времена, и бывшие враги или уже умерли, или помирились. Старший сын и наследник Маршала теперь стал ярым сторонником юного Генри.

С детских лет он был обручен с крошкой Алисой – дочерью Балдуина де Бетьюи, но брак так и не состоялся, потому что девочка скончалась еще в раннем возрасте.

Дети так и не познали сладость любовного поцелуя, и Уильям Маршал-младший, повзрослев, превратился в завидного жениха – и внешностью, и здоровьем, и богатством, и политическим влиянием – он превосходил всех своих холостых сверстников и имел возможность сочетаться браком даже с особой королевских кровей.

Ему обещали отдать в жены Элеонор – младшую дочь Джона, но до свершения истинного брака оставалось ждать еще три года, а тут предложила сама себя наследница Роберта Брюса – владыки южной Шотландии и претендента на трон этой северной страны.

Сама идея брачного союза – могущественного английского вельможи с северным «разбойником» – вызывала у клики рыцарей, столпившихся у трона короля Генри во главе с Губертом де Бургом, неприятный холодок беспокойства.

Младший Маршал, подаривший уже однажды чужестранцу Людовику славный город Уорчестер, может также щедро одарить и новоявленных родственников-шотландцев.

Поэтому все государственные мужи настаивали на его браке с принцессой Элеонор.

Молодой Уильям гордился этой возникшей вокруг него суетой, тщеславие переполняло его душу, хотя он тщательно скрывал свои чувства.

Когда отец уйдет в мир иной, он наследует огромное состояние, хотя жить дальше без отца будет не так легко. Отцовская рука всегда создавала ему тень в жаркие дни и согревала в лютые морозы.

Между тем старик гладил иссохшими пальцами запястья сына и бормотал, запинаясь, что-то совсем бессвязное, все более утрачивая силы.

Неожиданно его голос снова окреп:

– Ты пойдешь по моей дорожке. Ты второй в роду эрл Пембрук. Я хочу, чтобы ни капли грязи не запятнало это имя.

– Тебе еще жить и жить, отец, – заверил умиравшего старика Уильям.

– Я доживу до приезда Губерта де Бурга, – твердо заявил регент королевства.

Старик был верен своему слову до конца. Де Бург прибыл и провел с Маршалом несколько часов, беседуя при закрытых дверях.

Слугам, прикладывавшимся к замочной скважине, удалось только разобрать громкое восклицание де Бурга:

– Нет человека более потрудившегося на благо Англии, чем вы, милорд!

И ответ Маршала:

– Теперь потрудись ты, де Бург!

С глубоким поклоном де Бург простился с регентом и удалился. Будучи суровым, доблестным воином, он все же оставался человеком, подверженным простым чувствам и способным даже разрыдаться. Перед расставанием он произнес следующие слова:

– Милорд регент, не ждите от меня таких же успехов, какие были достигнуты вами. И преданности короне от дворянства не ждите. Совесть твердит одно, а ненасытное брюхо требует другого… Служба королю – опасное дело.

– О, как я хорошо это познал на себе! Почти каждый день становишься перед выбором. Я знаю, что ты верно служил Джону и спас Артура от оскопления… Но ведь, имея дело с королями, есть только один способ наставить их на путь истинный – быть самим им примером. Если рядом с владыкой не подлец, король задумается, пусть изредка, прежде чем совершить подлость.

– Вряд ли на это можно рассчитывать, – с грустной улыбкой произнес де Бург.

– А иного пути у честного человека нет. Упоенный властью король часто не ведает, что творит, и сам роет яму под своим троном.

Де Бург был вынужден согласиться с мудрым старцем.

Беседа их тянулась долго. Им надо было обсудить множество проблем. С юным королем дела вроде бы обстояли неплохо. Мальчик быстро взрослеет и набирается ума-разума. Его младший брат Ричард находится под надежным присмотром и вполне, возможно окажется со временем далеко от Англии, если будет провозглашен греческим королем.

На протяжении всего разговора старик неоднократно повторял:

– Служи Генриху, но будь осмотрителен, не доверяйся ему целиком… ради блага Англии. Не так все благополучно в мире, как может показаться на первый взгляд. Папа Римский строит козни. Ему хочется управлять нашим островом с континента через своих епископов. Слава Богу, я обезопасил короля Генриха от претендентов. Ричард отправится в дальние края, Элеонор выйдет замуж за моего первенца… но тревожит меня Изабелла и ее маленькая красотка Джоанна. Жди от них разных пакостей.

– Кажется, они прижились там у себя, в Ангулеме.

– Но мне доложили, что Лузиньян вернулся из крестового похода. Будет ли он сидеть спокойно в своей глуши, дожидаясь, когда подрастет его крошка-невеста?

Уильям Маршал тяжело вздохнул.

– Слишком много народила плодовитая Изабелла детей, и у всех у них есть право на престол. Боже спаси и сохрани Англию!

Язык у старика уже заплетался. Некогда могучий организм не отзывался ни на лекарственные снадобья, ни на пускания крови. Маршал отходил в мир иной без всяких мучений, постепенно слабея. Такую легкую смерть от заслужил своей долгой праведной жизнью.

Как только регент скончался, покой в стране нарушился. Де Бург, владевший всей полнотой власти и правивший железной рукой, все же кое-что не предусмотрел.

Молодой Уильям Маршал потребовал для своих бывших союзников-французов назначения на важнейшие государственные посты. Сенешаль Пуату, де Бург и архиепископ Кентерберийский встали против этого стеной, понимая, чем грозит Англии подобное нашествие чужестранцев, от которых только недавно удалось освободиться.

В разгар яростных споров, сотрясавших древние своды Вестминстера, Уильяма известили о бракосочетании Изабеллы с Хьюго де Лузиньяном.

Уильям тут же бросился за советом к архиепископу Кентерберийскому. Облаченный в пурпурную рясу, Стивен Ленгтон в гневе воскликнул:

– Это чудовищно! И каково унижение для Англии, что нас поставили в известность только после свершения церемонии!

Губерт де Бург, присутствующий при этом разговоре, тоже был возмущен до глубины души.

– Пусть когда-то они и были обручены, но с тех пор она уже побывала замужем, стала королевой, а Лузиньян обручился с ее дочерью. Их связь греховна и достойна осуждения.

– А если Лузиньян будет настолько нагл, что еще и потребует за Изабеллой приданое? – предположил Уильям.

– Никакого приданого они не получат! – жестко заявил де Бург. – Все приданое останется за принцессой Джоанной.

Приняв такое решение сгоряча, де Бург, однако, поразмыслив, убедил себя, что оно – единственно правильное и послужит на благо королевству.

Он продумал уже, как ему следует поступить в дальнейшем.

Воинственный шотландский король Александр грозился обрушиться на северные графства Англии, но если он получит в жены маленькую Джоанну с богатым приданым, хорошенькую, да еще с некоторыми правами на английский престол в случае преждевременной кончины ее братца от эпидемии или от отравы, то шотландцы оставят северную границу в покое.

Но Александр, конечно, не захочет ждать три года до совершеннолетия невесты. Значит, надо вызывать Джоанну и выдавать ее замуж поскорее, тем более – как доносили шпионы де Бургу – девочка вполне созрела и личико ее покуда не испорчено оспой.

Вся троица – де Бург, Уильям Маршал и архиепископ – пришли к общему решению: немедленно посылать во Францию за Джоанной.

Девочка уединялась в отдаленных покоях замка и старалась как можно реже попадаться кому-либо на глаза. У нее не было никого, с кем бы ей хотелось поделиться своей печалью. И никто не понял бы ее. Все считали, что она еще мала, чтобы влюбиться и ревновать. А ревность грызла ее. Когда-то она со страхом думала о предстоящей свадьбе, но с той поры успела полюбить своего жениха, а он… он изменил Джоанне с ее же матерью.

Ей незачем теперь прилежно учиться и радовать успехами в науках добрых наставников, незачем лелеять свою лошадку и гордо красоваться в седле на верховых прогулках и на охоте. Незачем вдыхать сладкий осенний воздух – лучше поскорее умереть. Но страшная костлявая старуха-смерть все не приходила, хотя Джоанна и звала ее.

Зато любовь к Лузиньяну разгоралась все жарче.

По какому праву мать отняла жениха у дочери и завладела им – самым добрым, самым умным и красивым из всех мужчин, живущих на свете?

– Королева околдовала нашего сеньора, – такого мнения придерживались слуги.

Но может ли быть так, что могучего рыцаря околдовали и сделали безвольным?

А ведь он, кажется, тоже любил маленькую Джоанну?

Она чувствовала себя лишней везде – и в замке, и в окрестных полях и рощах. Ей казалось, что она готова пойти на любое преступление, чтобы только возвратить себе его любовь.

Служанки, перетряхивая и укладывая в сундуки ее наряды, горестно вздыхали:

– Вы, госпожа, скоро станете шотландской королевой и, может, пойдете на нас войной. Ведь это дикий народ, и все они там чуть ли не людоеды.

Не в силах слушать эти глупые, мрачные бредни, девочка все же решилась припасть к ногам матери и исповедаться ей.

– Ведь Лузиньян был моим женихом, мама, и он любил меня! Почему же с твоим появлением он так переменился?

– Потому что, моя крошка, он полюбил меня еще раньше и еще сильнее, чем тебя… Не забивай себе голову такими вопросами. Лучше отправляйся на урок. Учитель уже заждался тебя. Ты собираешься стать королевой, а королева должна многое знать и уметь.

– Я не хочу расставаться с тобой… и с Хьюго, – всхлипнула Джоанна.

Но мать не понимала ее или притворялась, что не понимает.

Изабелла получила известие из Англии и в бешенстве заметалась у себя по покоям. Хьюго тщетно пытался утихомирить разбушевавшуюся супругу:

– По какому праву они лишают меня приданого? И при этом ссылаются на волю моего собственного сына! Он всего лишь неразумное дитя, а проклятый де Бург вертит им как хочет!

– Простим им их прегрешения, милая Изабелла! Наша любовь дороже всех поместий и замков!

– Я никогда ничего не прощаю! Это ты – святой бессребреник, а я не такая. Мое приданое – это почти четвертая часть английской казны! Я не позволю де Бургу прибрать к рукам столь жирный куш! На эти деньги я еще намереваюсь одеть и снарядить на свадьбу Джоанну. А Генри, видите ли, заявляет, что я вышла замуж, не получив от него разрешения! От кого? От прыщавого мальчишки, которого четырнадцать лет назад носила в своем чреве?

Муж мягко напомнил ей:

– Теперь он король Англии.

Изабелла взвилась чуть ли не до потолка:

– Хорош король! Этого короля я сама короновала своим обручем, снятым с шеи! А могла бы подвязкой от чулка – все едино!

– Поосторожней, Изабелла! Думай, что говоришь…

– Я здесь у себя дома и говорю, что хочу…

– Словами делу не поможешь…. Английские скупердяи не дадут тебе ни гроша.

– Я буду воевать с ними!

– Будь благоразумна, жена моя!

– А ты, Хьюго, слишком благоразумен! Ты всегда позволял другим увести у тебя из-под носа все, что им захотелось! Со мной такие штучки не пройдут! Де Бург сказал: «Не будет приданого…» А я говорю – будет! Он еще осмеливается требовать, чтобы Джоанна немедленно возвращалась в Англию! Кому он приказывает? Мне, королеве? Я, королева, должна слушаться какого-то де Бурга лишь только потому, что он управляет несмышленым королем?!

– А если они не вышлют приданого, что мы можем сделать?

Изабелла с раздражением посмотрела на слабовольного супруга.

– «Что мы можем сделать?» – передразнила она мужа. – Я скажу тебе, что мы сделаем и с чего начнем. «Пришлите нам принцессу Джоанну», – пишут они. Что же я отвечу? Пришлите мне мое приданое! Не будет одного, не будет другого.

– Мы не имеем права удерживать Джоанну здесь, если они просят ее вернуться.

– Джоанна – моя дочь! Если я решу, что она должна остаться со мной, то она и останется!

В глазах Изабеллы появился зловещий огонек, который очень не нравился Хьюго. Но он был ее рабом и не смел ей возражать.

Итак, она превратилась в заложницу. Джоанна узнала об этом не от матери и не от Хьюго, а из разговоров служанок.

Ее брат настаивает на возвращении Джоанны в Англию, но мать и отчим не отпустят ее, пока им не вышлют материнское приданое.

– А его не вышлют никогда, – таков был вывод, сделанный прислугой.

Джоанна представила себя одиноко бродящей по замку Лузиньяна до конца дней своих, где за стеной супружеской спальни предаются пылкой любви Изабелла и Хьюго. Мать равнодушна к судьбе дочери, отчим тоже старается избегать ее, потому что вид удрученной девочки ему неприятен и напоминает о собственном неблаговидном поступке.

Она притворялась вялой и безразличной ко всему, но на самом деле жадно вслушивалась в сплетни и перешептывания. Мать и отчим ничего ей не сообщали. Джоанну это возмущало, ведь именно ее жизнью они играют как хотят и еще держат ее в полном неведении.

Она подслушала разговор о короле Шотландии, Вроде бы ее брат заключил с ним какой-то договор. Трудно поверить в то, что Генри заключает с кем-то договоры.

Четыре года прошло с тех пор, как она покинула Англию. Тогда Генри было всего десять лет, столько же, сколько ей сейчас. Сейчас ему четырнадцать – возраст, когда принцесса уже считается зрелой для брака.

Но для короля это совсем немного. И все же Генри – король, и даже заключает межгосударственные договоры.

Для нее было потрясением узнать, что ее включили как одно из условий договора.

«Принцесса Джоанна должна уехать в Шотландию, потому что она теперь невеста короля Александра», – так говорили слуги.

Хьюго отверг ее, значит, ей придется уезжать к Александру.

«Я не поеду!» – рыдала Джоанна по ночам в одиночестве у себя в спальне. Но все же хочет ли она в действительности оставаться с матерью и Хьюго?

Изабелла обрушивала свой гнев на Генри и его советников. Все должны были теперь обращаться к ней с осторожностью, даже Хьюго. Всем надо было помнить, что она не просто графиня Лузиньян, а еще и королева.

С момента коронации королева остается королевой до конца дней своих. А Изабелла была коронована и носила корону Англии.

– Я заплатила за свою корону большую цену! – Ее крик достиг ушей Джоанны. – Долгие годы я провела рядом с безумцем. И за это требую награды! Никто не смеет забывать о моем высоком ранге!

Шло время, и Джоанна продолжала влачить странное существование, словно бесплотная тень бродя среди живых и зная, что от нее с радостью бы избавились, не будь она заложницей не оплаченного ее братом приданого. Так бы продолжалось, наверное, бесконечно.

Но за спиной Стивена Ленгтона и де Бурга стоял могучий Рим, и однажды в замке случился великий переполох, так как прибыли гонцы от самого Папы с посланием графу Лузиньяну.

Ужас распространился по дому, потому что только одного боялись все люди без исключения – осуждения Римом, а Рим, именно он, угрожал этим Хьюго.

Если Хьюго де Лузиньян не вернет принцессу Джоанну в Англию, он будет отлучен от церкви.

Изабелла громко расхохоталась в ответ на подобную угрозу, но вспышка ее веселья была притворной, ибо она страшилась геенны огненной не меньше остальных христиан. Конечно, она была еще молода, и если все будет продолжаться, как шло до сих пор, то у нее впереди еще много лет благополучной, полной удовольствий жизни, прежде чем ей придется поближе к кончине укрыться в каком-нибудь монастыре для необходимого покаяния и очищения. Но ни в чем нельзя быть абсолютно уверенным, и если она вдруг умрет скоропостижно, находясь под церковным отлучением, то неминуемо отправится прямиком в ад.

Однако держалась она с посланцами Папы высокомерно и даже нагло. Ее бесило поведение старшего сына, вмешавшего Рим в их семейный спор.

Изабелла заявила, что не намерена уступать королю Генри, его министрам и самому Риму. Она не отпустит Джоанну, пока приданое не будет выплачено.

Хьюго урезонивал супругу. В ответ Изабелла заявила, что готова потерпеть и церковное отлучение. Он объяснил ей, что все не так просто, потому что если человек отлучен от церкви, то он уже не вправе рассчитывать на соборование и услуги священника и, таким образом, умрет без покаяния и отпущения грехов.

Но еще страшнее то, что слуги его, подданные и вассалы освобождаются от всех клятвенных обязательств перед ним. Они могут в любой момент покинуть своего господина и не будут за это наказаны. Если отлученный от церкви сеньор затеет войну, то проиграет первое же сражение, еще и не взявшись за оружие, ибо все его солдаты не поверят, что Бог захочет даровать такому человеку победу.

Изабелла вспомнила, что когда король Джон находился под церковным отлучением, то даже он, далеко не религиозный и чересчур самоуверенный наглец, скоро осознал, что надо вымаливать себе прощение.

Итак, им придется проститься с мыслью о приданом, но зато они отделаются от раздражающей их своим присутствием унылой Джоанны.

Изабелла выслушала Хьюго, а затем направилась в спальню дочери, где Джоанна в последнее время уединялась все чаще.

Девочка апатично глядела в окно на грустный осенний пейзаж.

При виде матери она спохватилась и поспешно сделала реверанс.

– Присядь со мной, дочь, – произнесла Изабелла.

Джоанна подчинилась – напряженная, встревоженная.

– Собирайся в дорогу. Завтра ты покидаешь нас.

– Завтра! – вскричала Джоанна.

– Да, завтра. Ты возвращаешься домой, в Англию. И не говори мне, что ты этим недовольна. Я видела, с каким унылым видом ты бродишь по замку. Тебе здесь уже разонравилось.

– Но я думала, что вы хотите… чтобы я оставалась с вами…

– Теперь не хотим.

– Вы получили приданое?

– Мошенники по-прежнему отказываются платить, но все равно ты должна ехать. Папа Римский ввязался в сражение, и, если б твой братец оказался сейчас здесь, я бы надрала ему уши за его бесстыдство. Подумать только – призвать на помощь Папу… против собственной матери. Неблагодарный мерзавец!

– Вы говорите о короле, миледи!

– Я говорю о своем ребенке! – резко возразила Изабелла. – А тебе надо собираться… Там, в Англии, они подготовили тебе сюрприз – муженька, по крайней мере. Ты улыбаешься? Ты довольна?

– Я думала, что он найдет себе другую, пока я достигну брачного возраста.

– Все возможно. Ему предлагали обручиться с твоей сестренкой.

– С Изабеллой? Но ведь она совсем дитя.

– Александр желает получить в супруги сестру короля Англии. Элеонор уже обещана Маршалу, так что остаетесь вы с Изабеллой. Ты предпочтительнее, потому что Изабеллу пришлось бы слишком долго ждать.

Джоанна в растерянности залилась вдруг смехом.

– Мне приятно видеть, что ты счастлива, девочка, – произнесла Изабелла.

– А разве это не счастье, миледи, когда тебя перебрасывают, словно мячик от одного к другому, не заботясь о твоих чувствах?

– У принцесс нет ни чувств, ни своей воли. Они делают то, что им говорят.

– Не всегда. Вы поступили по-своему.

– Я была обручена с Хьюго, а Джон забрал меня…

– Вы сами этого хотели, миледи. Иначе вы бы не поступили так.

Изабелла невольно улыбнулась дочерней проницательности. Но вслух она произнесла:

– Нет, дочь. Твой отец взял бы меня силой. Мои родители не посмели ему перечить.

– Но вы-то могли посметь, миледи!

– Но он предложил мне корону, не так ли? Я тогда не знала, что он сумасшедший… самый жестокий безумец на свете. А в конце концов он умер, и я вернулась к Хьюго. – Ее голос вдруг смягчился. – Будь разумной, моя девочка. Поступай всегда мудро и с расчетом, и в один прекрасный день ты заимеешь все, о чем мечтаешь. А теперь готовься к отъезду…

Она вновь перешла на деловой тон:

– Ты должна быть послушной, если не хочешь, чтобы нас отлучили от церкви, а этого очень боится твой отчим. Отлучение принесет нам всем много вреда.

– Я буду готова к утру, – с каменным лицом произнесла Джоанна.

Королева положила свои нежные руки на плечи девочке.

– Не бойся, малышка. Старайся пользоваться сполна тем, что дарует тебе жизнь. Я слышала, что Александр весьма приятный молодой человек.

Она запечатлела торопливый поцелуй на дочерней щечке.

Наутро принцесса Джоанна отправилась в путь, обратно в Англию.

Молодой король Генрих начал получать удовольствие от положения, которое занимал. Дурные предчувствия, охватившие его при известии о кончине отца и о том, что это означает для него, как старшего сына и, следовательно, наследника престола, теперь развеялись, и все складывалось так хорошо, как он не смел и надеяться.

Ему были приятны знаки уважения, оказываемые его персоне такими людьми, как де Бург и архиепископ Кентерберийский.

Конечно, они ожидали от него именно таких действий, на какие сами рассчитывали, но, будучи умен не по годам, он и не пытался настаивать на своей воле и послушно следовал их указаниям, понимая, что все это идет на пользу и ему, и королевству. Наступит время, когда он будет способен поступать без чьей-либо указки, ему только надо учиться поприлежнее, чтобы поскорее избавиться от опекунов.

А пока он будет спокойно выслушивать мудрые советы и согласно кивать головой.

После кончины Уильяма Маршала де Бург стал его главным советчиком. Генриху нравился де Бург. Он не был таким серьезным и старым, как Маршал. В нем было больше мягкосердечия и больше темперамента. Он не производил впечатления человека столь великих достоинств, благородства и честности, как Маршал, рядом с которым нормальные люди с их маленькими слабостями ощущали себя неисправимыми, обреченными на вечное проклятие грешниками.

К архиепископу Стивену Ленгтону Генрих относился с благоговейным почтением – его высокая духовность выделяла его среди прочих церковников. Он был образованнейшим интеллектуалом, человеком твердых принципов, которые привели его к конфликту и с королем Джоном, и с Римом одновременно.

Когда Стивен Ленгтон был свободен от исполнения церковных обязанностей, то занимался сочинительством проповедей и составлял комментарии к Библии. У него было много недоброжелателей, о нем злословили, на него клеветали, но де Бург отзывался о нем как о сильном человеке и говорил, что это большая удача для Англии иметь такую личность на посту главы церкви.

«Да, он хороший человек и, может, даже великий… но уж очень он неудобный…» – думал про него Генрих.

Архиепископ недавно возвратился из поездки по континенту и вновь занял свое место в Кентербери. Губерт объяснил королю, что Ленгтон добился хотя бы одной, но очень важной для Англии уступки со стороны Папы.

Стивен просил его святейшество убрать из страны папского легата Рандульфа и не присылать нового легата, пока жив архиепископ Кентерберийский.

К большому удивлению де Бурга, Папа Гонориус согласился с этой просьбой.

– Это значит, Ваше Величество, что пока Стивен Ленгтон несет свою службу в Кентербери, Англия будет свободна от Рима, и Папы не смогут назначать нам своих наместников.

Теперь настало время для истинной коронации.

Губерт убеждал Генриха в ее необходимости.

– Вас короновали сразу же после смерти вашего родителя. Тогда надо было спешить. И все было сделано в спешке. И короновал вас не архиепископ Кентерберийский… И скажу больше, корона была не настоящей, а взят был золотой обруч с шеи вашей матери. Сейчас все будет по всем правилам. Коронация очень важна. Это тот случай, когда народ воочию видит миропомазание короля и как корона возлагается на его голову, а бароны и прелаты произносят слова присяги ему как своему суверену. Теперь вы уже в более подходящем возрасте для такой церемонии.

Губерт чуть скривился от собственной лжи. Четырнадцать лет вряд ли подходящий возраст, но все же это не десять…

– А главное, – добавил он, – вы поумнели и подросли. И на этот раз коронация произойдет уже в свободной от чужеземцев стране.

Итак, солнечным майским днем прошедшего года, 1220-го от Рождества Христова, Генрих был торжественно коронован в Вестминстере Стивеном Ленгтоном.

Это был Троицын день, и церемония была впечатляющей. Все знатнейшие бароны и высшие церковные иерархи целовали руку короля и клялись ему в верности.

Он был счастлив, и когда наконец, усталый физически и опустошенный духовно, лег в постель, то мысли его унеслись в будущее, которое представлялось ему таким же празднично-великолепным, как и коронация.