Текст книги "Опороченная Лукреция"

Нет, ему не следовало позволять себе то, что было привычно в Италии.

Тем не менее он запомнил лицо слуги, которого – померещилось ли ему? – забавляло унижение его господина.

Понемногу готовясь к родам, Лукреция будто и впрямь чувствовала, что наступило самое счастливое время в ее жизни. Она отказывалась оглядываться назад; не желала и смотреть в будущее. Настоящее было наградой за все – за пережитое в прошлом и за все, что могло когда-либо произойти.

Ее любовь к супругу, казалось, крепла с каждым днем. Папа, восхищавшийся их преданностью друг другу, не уставал повторять, что и сам чувствует растущую привязанность к своему зятю.

В покоях дворца Санта Мария дель Портико по-прежнему встречались литераторы и кардиналы; вокруг тех и других постепенно сгущалась атмосфера политической напряженности. Вскоре образовалась антипапская, антифранцузская, партия, а поскольку ее собрания проходили в апартаментах Лукреции, то со стороны Альфонсо выглядел одним из ее лидеров.

Однако сам он, как и Лукреция, быстро уставал от политики. Ему едва исполнилось восемнадцать лет, и в жизни существовало множество вещей, гораздо более интересных, чем какие-то интриги. Порой его раздражали такие люди, как Асканио Сфорца, который с неутомимым постоянством – или так казалось ему? – следил за поведением гостей, по-своему толковал их слова, искал скрытые колкости, намеки. К чему все это? Жизнь прекрасна. Вот и наслаждайся ею. Таков был девиз Альфонсо.

Папа был обходителен и заботлив. Никто больше, чем он, не радовался беременности Лукреции, и Альфонсо изумлялся той разительной перемене, которая всякий раз происходила с этим великим, всемогущим человеком, когда рядом с ним оказывалась его любимая дочь. Гуляя с супругами в садах Ватикана, он высказывал свои мысли о будущем их ребенка. Мягкие, напевные интонации его голоса так завораживали Альфонсо, что тот почти видел прелестного золотоволосого мальчика, играющего – ах, как быстро летит время! – в этих садах и парках.

Казалось невероятным, что у такого человека могут быть враги; Альфонсо был совершенно счастлив и не вспоминал о Чезаре.

Однажды Папа сказал ему:

– Дорогой зять, у меня есть к вам небольшое предложение. Давайте-ка мы с вами возьмем двоих моих кардиналов и отправимся на охоту в Остию. В тамошних лесах полным-полно дичи, и вы, надеюсь, не пожалеете о проведенном времени. – Он улыбнулся, увидев удивленное лицо Альфонсо. – Что касается Лукреции, то ей лучше остаться здесь и немного отдохнуть. В последние дни она выглядит усталой, а мы должны думать о ребенке. Кроме того, у вас будет хороший стимул побыстрее набить ягдаш и вернуться к вашей любимой супруге. О! Я представляю, как вы обрадуетесь, встретившись с ней!

Лукреция посоветовала ему ехать и ни о чем не беспокоиться – она знала, как он обожал охоту, а его отсутствие не могло затянуться больше, чем на несколько дней. Поэтому Альфонсо пустился в путь, составив компанию Папе и кардиналам Борджа и Лопесу. Тогда-то, в лесах Остии, ему довелось убедиться в том, что его тесть ко всему прочему был и превосходным охотником. Право, он начинал верить в слухи о сверхъестественных силах, владевших Папой Римским Александром Четвертым! Вот только силы эти были не от дьявола, нет – от Бога.

А затем настал тот незабываемый день, когда Альфонсо со сладко замирающим сердцем вернулся в Рим, проехал по широким улицам и наконец, жмурясь от яркого февральского солнца, увидел Лукрецию, поджидавшую его на балконе дворца.

Золотоволосая и стройная – всего только на третьем месяце беременности, – она легко сбежала по лестнице и, не в силах сдержать чувств, бросилась ему на шею. Альфонсо нежно обнял ее, потом со слезами на глазах воскликнул:

– Ах, как я счастлив… как счастлив быть дома!

Он и сам удивился тому, что теперь называл своим домом этот город, жизнь в котором еще не так давно представлял себе с ужасом и отвращением.

Когда они остались вдвоем, она сказала, что очень скучала по нему. Скучала и никак не могла дождаться его возвращения.

– Ты когда-нибудь думала, что будешь так счастлива, как сейчас? – спросил Альфонсо.

– Нет, – ответила она. – И даже не представляла, что на свете бывает такое счастье.

Это была правда. Во время свиданий с Педро Кальдесом она знала, что никогда не будет так безмятежно наслаждаться встречами с ним. Они мечтали о небольшом домике под Римом, где могли бы жить вместе. Но в таком случае ей пришлось бы навсегда расстаться с отцом, любовь которого слишком много значила для нее. А сейчас она не теряла ничего из того, чем так безумно дорожила. Ее счастье было полным. Ей казалось, что когда родится ребенок, она забудет о своем первенце, потеря которого причинила ей столько боли.

Она сказала Альфонсо:

– Да, со мной такое впервые, но я думаю, что буду еще счастливей, когда смогу прижать к себе нашего ребенка.

Они лежали, держась за руки. А когда заснули, то и во сне не разнимали рук.

Следующий день разрушил все их планы. Утром к Лукреции пришла Санча.

– Погода обещает быть чудесной, – сказала она. – Значит, пора готовиться к поездке в виноградники кардинала Лопеса.

Лукреция вспомнила. Вчера вечером кардинал пригласил обеих дам к себе, и они с радостью согласились навестить его угодья.

– А что, – с улыбкой добавила Санча, – беременность тебе к лицу! Ты выглядишь даже лучше, чем несколько месяцев назад.

– Это мне счастье к лицу, дорогая сестра, – ответила Лукреция.

– И ты не разочарована в моем брате? – спросила Санча.

– Ты же знаешь о моих чувствах к нему.

– Заботься о нем, Лукреция. Заботься, когда вернется Чезаре.

– У тебя есть новости от него?

– Я знаю, что он собирается жениться на Карлотте, но это мне было известно еще до его отъезда.

Лукреция грустно улыбнулась. Она понимала ревность Санчи и сочувствовала ее несчастью. Санча со злостью добавила:

– Он уехал в октябре. Сейчас уже февраль. И все еще нет никаких известий о его браке. Говорю тебе, Лукреция: вашего брата держат там в качестве заложника. Фигурально выражаясь, его заковали в золотые, но – цепи. Почему Чезаре до сих пор не женился? Потому что король Франции не желает отпускать его обратно на родину!

– Ты хочешь сказать, что он так привязался к Чезаре… Санча рассмеялась.

– Видимо, ты полагаешь, что весь мир разделяет твою любовь к нему? Вынуждена тебя разочаровать – ты ошибаешься! Король Франции намеревается не сегодня-завтра напасть на Италию, а поскольку любимый сын Папы Римского находится у него в руках, то он может быть уверен в том, что Папа не станет препятствовать его планам.

– Ты серьезно? Чезаре… заложник?

– А почему бы и нет? Вспомни, ему ведь это не впервой. Правда, в прошлый раз он сумел сбежать, но, думаю, то геройство теперь ему выйдет боком. Французы редко забывают унижения, которым иные смельчаки решаются подвергать их.

– Санча! Ты хочешь сказать, что Чезаре в опасности?

– Пожалуй, да. Но только не в той, которой ты так боишься. Я не сомневаюсь, о себе-то он сможет позаботиться. А вот жениться на Карлотте… Едва ли ему это удастся. – Санча пожала плечами. – Ладно! Какую шляпку ты выбираешь?

Лукреция постаралась сосредоточить внимание на шляпках. Ей не хотелось думать о том, что Чезаре находится в какой-либо опасности – не важно, в какой именно. Если он не добьется руки Карлотты, то найдет другую невесту. Так или иначе, скоро ее брат вернется домой. Поэтому она не будет омрачать своего счастья, напрасно переживая за него.

Поместье кардинала Лопеса, освещенное яркими лучами февральского солнца, было не по-зимнему живописно. Лукреция решила веселиться, как все прошлые месяцы. Она желала прогнать от себя тяжелые мысли, которые пробудила в ней Санча.

Кардинал Лопес и его прислуга устроили для гостей настоящее пиршество. Встав из-за стола, они пошли на скачки, которые к их приезду устроил кардинал. Затем стали играть на свежем воздухе. Было много смеха, но Лукреция все-таки не могла избавиться от какого-то смутного беспокойства. Ей не терпелось поскорей увидеться с Альфонсо – он наверняка рассеет ее тревогу, а отец… нет, отцу лучше не досаждать этими надуманными страхами.

Они уже шли обратно. Желая побыстрей вернуться к Альфонсо, Лукреция побежала вниз по склону холма, у подножья которого находилась конюшня кардинала. По пути она оглянулась и крикнула:

– Эй, поторапливайтесь! Давайте бежать наперегонки! Бернардина, шедшая следом, сначала завизжала от радости, а потом, схватив Франческу за платье, закричала:

– Вперед! Ну-ка, кто будет первой?

– Только не ты! – засмеялась Лукреция и пустилась весь дух.

Она была впереди всех и уже подбегала к конюшне, когда вдруг споткнулась о камень и упала. К несчастью, Бернардина бежала всего лишь в двух шагах позади, а потому не успела отскочить и упала на нее. Франческа навалилась сверху. Несколько секунд обе лежали на Лукреции и со смехом пытались встать на ноги. Наконец это им удалось, и они, продолжая смеяться, пошли дальше. Затем внезапно остановились и посмотрели назад. Лукреция лежала неподвижно – в том же самом положении, в каком упала.

Папа сидел у постели дочери. Ее привезли во дворец и тотчас сообщили о несчастном случае в Ватикан. К моменту появления Папы здесь уже собрались лучшие лекари Рима. Они опасались, что последствия могли быть серьезными. Лукреция лежала бледная и неподвижная. Она потеряла ребенка.

Открыв глаза и увидев своего отца, она сразу все поняла. Александр был бледен как полотно.

– Дорогой отец… – начала она.

Он тотчас нагнулся к ней. Сейчас она нуждалась в его утешениях.

– Дочь моя, ты поправишься, – прошептал он. – Непременно поправишься.

У нее задрожали губы.

– Мой ребенок…

– Ох, но ведь это несчастный случай. Вы с Альфонсо любите друг друга, и у вас будет еще много детей. А что касается этого… мы даже не знаем, был ли это мальчик.

– Мальчик или девочка – все равно я любила его.

– Мы все любили его. Увы, ему не было суждено появиться на свет. – Папа тяжело вздохнул. – Ах, дочь моя, главное – ты спасена. Я благодарю всех святых за эту их милость. Да как же мне убиваться из-за нерожденного внука, когда у меня осталась любимая дочь? Лукреция, ты не знаешь, сколько ужасов я пережил, услышав о твоем несчастном случае! Я молился за твою жизнь, как еще никогда и ни за что не молился!… И вот, мои молитвы услышаны. Моя возлюбленная дочь спасена. А ребенок… Говорю тебе, у вас еще будут дети.

– Отец, – сказала она, – побудьте со мной. Пожалуйста, никуда не уходите.

Он улыбнулся и кивнул.

Она откинулась на подушки и постаралась думать о детях, которые будут у нее и Альфонсо; когда у них появится ребенок, живой ребенок, она перестанет убиваться из-за этого, неродившегося; ей нужно смотреть в будущее; она должна забыть о тех страхах, которые пробудила в ней Санча.

А между тем во Франции Чезаре все еще ничего не добился. Он уже жалел о том, что пустился в эту авантюру. Впервые в жизни ему пришлось испытать такие унижения. Карлотта Неаполитанская ненавидела его. Своим друзьям она заявила, что и под угрозой смерти не станет супругой Борджа, который ко всем ее титулам может прибавить только прозвище «Мадам Кардинальша». Разумеется, друзья Карлотты позаботились о том, чтобы эти слова достигли его ушей.

Правда, при встречах она напускала на себя простодушный вид и говорила, что он не должен винить ее за свой неуспех при дворе. Ей, мол, просто нельзя не слушаться своего отца, упрямство которого одобряют все короли Европы – кроме короля Франции, конечно же.

Это была явная издевка, и Чезаре с трудом сдерживал ярость, копившуюся в нем с каждой прошедшей неделей.

Однажды король вызвал его к себе. С ним была королева, и он не отпустил тех нескольких министров, что стояли возле трона. Чезаре сразу почувствовал – ему предстоит испытать какое-то новое унижение.

– У меня для вас печальная новость, дорогой герцог, – вздохнул Луи, и Чезаре показалось, что люди, стоявшие у трона, едва удержались от смеха.

– Я слушаю вас, сир, – призвав на помощь все свое самообладание, выдавил Чезаре.

– Двое наших подданных вступили в законный брак, – сказал Луи. – Боюсь, это событие вас не порадует.

– Я имею какое-то отношение к этим двоим подданным Вашего Величества?

– Непосредственное, дорогой герцог. Одна – принцесса Карлотта.

У Чезаре непроизвольно дрогнули губы; кровь бросилась в лицо. Он сжал кулаки – с такой силой, что ногти впились в ладони.

Его голос задрожал, а потом сорвался на крик:

– Она… вышла замуж?!

– Да, за одного бретонского барона. – Король пожал плечами. – Разумеется, ее отец дал согласие на этот брак, и мы с королевой не смогли воспрепятствовать его решению.

Правая рука Чезаре сама собой потянулась к рукояти шпаги. Перед ним были враги: это они все так подстроили. А он-то старался, вез им папскую буллу о разводе! Без нее, небось, король и королева не смогли бы сейчас быть вместе – и вместе же издеваться над ним! Ведь они намеренно оскорбили его, дав понять, что какого-то бретонского барона считают более важной персоной, чем сына Папы Римского.

Это было невыносимо. Они требовали от него слишком многого. Он не может терпеть подобные унижения.

Вероятно, Луи понял его чувства, потому что быстро добавил:

– Ах, мой дорогой герцог, при дворе есть и другие дамы. Кто знает, может быть, они окажутся менее капризными.

О Пресвятая Богородица, мысленно взмолился Чезаре, помоги мне успокоиться! Уйми этот жар в крови, который призывает меня совершить убийство!

Ему удалось выдавить из себя:

– О каких дамах изволит вести речь Ваше Величество? Луи благодушно улыбнулся.

– Представляю ваше разочарование, дорогой герцог. Но не отчаивайтесь – я могу предложить вам неплохую замену. У моего родственника, короля Наварры, есть прелестная юная дочь. Что вы скажете о браке с Шарлоттой Наваррской?

У Чезаре застучало в висках. Он настраивался на Карлотту, но Шарлотта и в самом деле была приемлемой альтернативой.

– Ален д'Альбре, – продолжил король, – кузен мой, подойдите-ка и скажите нам, что вы думаете о партии между нашим добрым другом герцогом де Валентинуа и вашей малышкой Шарлоттой.

Король Наварры обошел трон и встал перед королем Франции. Вид его был мрачен. Он сказал:

– Сир, до сих пор я думал, что кардиналам не дано права вступать в брак.

– Наш герцог уже не кардинал, – напомнил ему Луи.

Чезаре не удержался и воскликнул:

– Меня освободили от обета безбрачия! Я вправе жениться, как и любой другой мужчина!

– Я не могу верить на слово, – упрямо произнес Ален Наваррский. – Мне нужны доказательства того, что человек, бывший кардиналом, уже не связан целибатом.

Чезаре выкрикнул:

– Глупец! Весь мир знает, что я свободен! Наступила полная тишина. Луи холодно оглядел его.

Этот чужеземец забыл о строгости французского этикета – ну что ж, пусть теперь пеняет на себя. Чезаре опомнился.

– Прошу простить мою несдержанность. Но все это легко доказать.

– Тем более, – с угрюмым видом заметил Ален.

– Вы должны простить его настороженность, – добавил Луи. – Он отец, и ему не чужды отцовские чувства.

– Ваше Величество может объяснить ему, что я свободен.

– Мы в полной мере докажем ему ваши слова, – сказал король. – Но на это уйдет некоторое время.

– Мне понадобится документальное подтверждение, Ваше Величество, – заявил Ален.

Король встал и, подойдя к Алену, взял его под руку; затем повернулся и поманил к себе Чезаре; наконец, держа обоих мужчин под локоть, подвел их к узкому окошку в углу залы. Остальные заговорили между собой – чтобы своим молчанием не смущать частную беседу короля.

– Такое подтверждение у вас будет, – обращаясь к Алену, негромко сказал он. – Его Святейшество доставит его вам без малейшего промедления. – Он повернулся к Чезаре. – Аманье, брат Шарлотты, будет вашим братом, дорогой герцог. Он уже давно мечтает о кардинальской мантии. Кардинальская мантия, Ален! Полагаю, увидев в ней своего сына, вы быстрее примите правильное решение, не так ли?

– Доказательство, сир, – сказал Ален. – Документальное доказательство для меня и кардинальскую мантию для моего сына. Когда я получу все это, тогда… тогда я не буду препятствовать замужеству своей дочери.

Чезаре промолчал. Ему требовалась хоть какая-то невеста. Без нее он не мог возвращаться в Рим. А Шарлотта д'Альбре была такой же дочерью короля, как и Карлотта.

В свадьбе с ней он видел единственный способ избежать позора, но в то же время не мог не насторожиться.

Насколько соответствовал истине слух, ходивший при дворе: «Король держит Чезаре Борджа своим заложником»?

Что если ему предложили этот брак, руководствуясь всего лишь здравым желанием превратить его в добровольного гостя, а не подневольного? Чезаре не сомневался – король даже сейчас обдумывает различные планы нападения на Милан. Мог ли он, великий Чезаре, вновь оказаться в унизительном положении заложника?

Тем не менее брак с родственницей короля Франции вполне устраивал его.

Он решил жениться на Шарлотте – и как можно скорее.

Королевский двор переехал в Блуа. Так пожелал король, собиравшийся отметить свадьбу Чезаре Борджа, герцога де Валентинуа, и юной Шарлотты д'Альбре.

Сейчас Луи пребывал в отменном настроении. Ему нравился этот величавый замок, высящийся над берегом полноводной Луары. Здесь он родился в один из июньских дней тысяча четыреста шестьдесят второго года. И здесь же в апреле тысяча четыреста девяносто восьмого года принял запыхавшегося посыльного, который встал перед ним на колени и воскликнул: «Король умер! Да здравствует король!»

С Блуа его связывали приятные воспоминания.

Вот почему он решил, что свадебные торжества должны состояться в замке Блуа. Его войска были готовы к марш-броску на Милан, а любимого сына Папы Римского ему удалось на семь месяцев задержать во Франции. Супружество еще на несколько месяцев привяжет Чезаре к Франции, поскольку он не покинет жену, пока она не забеременеет. Более того, Борджа отныне будут накрепко прикованы к французскому королевскому дому – хоть и велика честь для них, но скоро они узнают ее истинную цену.

Теперь у него появилась возможность управлять действиями Папы Александра Четвертого – первая победа будущей итальянской кампании. Получил он и желанный развод. Право, недурной задаток за дочку Алена д'Альбре, ничтожное имение и титул.

На торжества он взирал с благодушной улыбкой. Ах, какие пышные церемонии! Ну ничего, пусть Борджа раскошеливается. Пусть себе бросает деньги на ветер, если ему так хочется. Его отец богаче всех на свете – отчего же сынку не покрасоваться перед французскими циниками? Лучше уж тот потратится на свадьбу, чем на снаряжение итальянской армии.

Погода стояла теплая, солнечная, и все с восторгом приняли предложение Чезаре провести праздник на открытом воздухе. Прямо на земле были расстелены украшенные цветами богатые ковры, а по бокам, в форме квадрата, натянуты на жерди великолепные расшитые золотом гобелены. Получился как бы огромный зал – со столами, ломящимися от всевозможных яств, с пространством для танцев, с гобеленами вместо стен и с голубым небом вместо потолка.

Папа, обрадовавшись известию о свадьбе сына, прислал в подарок невесте шкатулку, полную драгоценных камней. Юная провинциалка Шарлотта была поражена такой щедростью.

Ей недавно исполнилось шестнадцать лет, а выглядела она еще моложе. Привезли Шарлотту только вчера, и даже Чезаре, встретив ее робкий взгляд, был тронут ее застенчивой простотой. К тому же он понял, что она заранее готова обожать его – преклоняясь перед величием своего суженого и еще не зная всех слухов, ходивших о нем.

Танцуя с ней под голубым небом импровизированного бального зала, Чезаре решил сделать ее счастливой – на то время, пока он будет оставаться во Франции. Пока не убедится в том, что супруга ждет ребенка.

Его замыслы были так же честолюбивы, как и прежде. Подобно королю Луи, он вынашивал планы покорения Италии. Поэтому ему не терпелось покинуть супругу и с победой вернуться в Рим – чтобы оттуда начать завоевывать родную землю, а может быть, и весь мир.

Лукреция снова была в положении, и отец каждый день навещал ее.

Когда в Рим на взмыленном коне прискакал Гарсия – гонец, которого Чезаре отправил на родину с сообщением о браке, – Папа Римский радовался так, словно состоявшаяся свадьба была его собственной. Он послал за Лукрецией и велел немедленно позвать беднягу гонца, едва не валившегося с ног от усталости и не успевшего даже перевести дух после долгой дороги.

Увидев его состояние, Александр распорядился о том, чтобы ему принесли мягкое кресло и бутылку доброго вина, но не пожелал ни на минуту откладывать наслаждение от рассказа Гарсии.

– Святой отец, свадьба прошла превосходно, – выдохнул Гарсия.

– А брачная ночь?

– Тоже, Ваше Святейшество. Я ждал до утра, чтобы привезти вам это известие.

– Сколько раз? – поинтересовался Папа.

– Шесть, святой отец.

– О! Сын достоин своего отца! – рассмеявшись, воскликнул Александр. – Право, я горжусь моим мальчиком.

– Его Величество король Франции высоко оценил достоинства господина герцога.

Александр еще громче рассмеялся.

– Говорят, Ваше Святейшество, господин герцог превзошел лучшие достижения Его Величества.

– Бедный Луи! – воскликнул Папа. – И не думал, что Валуа будут соперничать с Борджа!

Затем он пожелал узнать все подробности свадебной церемонии и брачной ночи, рассказ о которой попросил повторить два или три раза подряд.

В последующие дни приближенные никак не могли понять загадочного поведения Папы. Тот почти не слушал своих кардиналов и все время задумчиво бормотал:

– Шесть раз! Неплохо… совсем неплохо, сын мой.

Санча забеспокоилась. Она подстерегла брата, когда тот шел в апартаменты супруги.

Альфонсо насвистывал веселую мелодию – одну из тех, что Лукреция часто играла на лютне. Его безмятежная, почти блаженная улыбка могла кого угодно довести до белого каления.

– Альфонсо, – прошипела Санча. – А ну-ка, ступай за мной. Нам нужно поговорить.

Он вытаращил глаза.

– Санча! Кажется, ты чем-то встревожена?

– Чем-то встревожена! Да если бы у тебя была хоть крупица здравого смысла, ты бы тоже не был так беззаботен!

Альфонсо поморщился. После отъезда Чезаре Санча сильно переменилась. Ни один любовник ее не устраивал, и она вечно была чем-то недовольна.

– Ну, – нетерпеливо произнес он. – Что случилось?

– Французы готовят вторжение.

Внезапно на Альфонсо напала зевота. Он с трудом подавил ее.

– Можешь не отворачиваться, Альфонсо, это ничего не изменит. Ситуация настолько серьезна, что даже Асканио Сфорца обеспокоен.

– О Господи, когда же он угомонится?

– Милый мой! В отличие от тебя, он знает, что творится вокруг него!

– Что на сей раз?

– Интрига.

– По правде говоря, Санча, я не могу представить тебя не связанной с какими-нибудь интригами. Но, признаюсь, мне больше нравилось, когда они были любовными.

– Как по-твоему, что произойдет, когда вернется Чезаре?

– Полагаю, он станет твоим любовником. И ты перестанешь его ревновать к супруге-француженке.

– Теперь он крепко-накрепко связан с королем Франции, а французы всегда хотели получить Милан… и Неаполь. Мы с тобой принадлежим к видному неаполитанскому роду. Не забывай об этом, Альфонсо. Чезаре нашему дяде никогда не простит отказа в браке с Карлоттой. Чтобы отомстить королю Федерико, он объединится с французами. И я не хотела бы оказаться в Неаполе, когда туда вступит Чезаре со своими войсками.

– Мы с тобой не только неаполитанцы, – сказал Альфонсо, – но еще и родственники Его Святейшества, а он дружелюбен с нами.

– Альфонсо, ты глупец… безнадежный глупец!

– Санча, я устал от тебя.

– Ну и ступай к своей супруге! – в сердцах воскликнула Санча. – Ступай… упивайся своей любовью, пока у тебя не отняли ее. Альфонсо, я тебя предупредила. Будь осторожен, когда Чезаре вернется в Италию.

– Теперь ему придется соблюдать приличия, принятые при французском королевском дворе.

– Ах, брат мой, не все родственники Луи желают заботиться о своей репутации. У некоторых есть и другие, очень честолюбивые желания. – Внезапно она схватила его за руку. – Альфонсо, ты мой брат, – с жаром сказала она. – Так давай же будем вместе, как было всегда.

– Разумеется, Санча, мы будем вместе.

– Тогда… не поддавайся иллюзиям, брат мой. Не позволяй усыплять свою бдительность. Опасность уже совсем рядом… и она грозит всему нашему дому. Не забывай – ты не только супруг Лукреции, но еще и неаполитанский принц.

Семнадцатилетнего Гоффредо никто не воспринимал всерьез. Никто. Все радовались свадьбе Чезаре и беременности Лукреции, а ему, младшему сыну Папы Римского, по-прежнему не уделяли сколько-нибудь должного уважения. Его не окружали почетом и уважением, привычными для Чезаре, а в прошлом – для Джованни. Он знал, почему. Кое-кто поговаривал, что Гоффредо не был сыном Папы; и, судя по всему, Александр разделял эту точку зрения.

Сам же Гоффредо благоговел перед семьей Борджа и полагал, что если не будет принят в ее круг, то жизнь потеряет для него всякий смысл.

Чтобы привлечь внимание к сходству между ним и Чезаре (а также и Джованни, покуда тот был жив), он взял в привычку после наступления темноты брать с собой слуг и бродить по римским улочкам, заходя в таверны, приглядывая женщин легкого поведения или задираясь к подвыпившим мужчинам. Так бывало любил проводить досуг Джованни, и Гоффредо очень надеялся услышать от горожан: «О, этот парень пойдет по пути своих братьев!»

Однажды ночью, когда он и его слуги прогуливались по мосту Сан-Анджело, стражник приказал им остановиться.

Гоффредо, немного встревоженный, но решивший показать себя истинным Борджа, выступил вперед и спросил, что это за грязное отродье мешает его ночному моциону.

Стражник обнажил меч, а из темноты вышли двое других солдат. У Гоффредо появилось желание ретироваться, но он понимал, что Чезаре и Джованни поступили бы иначе.

Его противники оказались людьми не из робкого десятка; кроме того, они знали, что Папа не питал к Гоффредо той фанатичной любви, которой пользовались остальные члены его семьи. Чезаре был во Франции; Джованни – в могиле. Вот римские стражники и решили, что не позволят молодому Борджа вселять страх в сердца добрых горожан и что ему нужно преподать урок.

– Прошу вас, мой господин, – миролюбиво сказал старший стражник, – ступайте своей дорогой и не причиняйте римлянам беспокойства.

– А я вас прошу соблюдать правила хорошего тона, – вспыхнул Гоффредо. – Особенно, когда разговариваете с мужчиной из рода Борджа.

– Я стою на посту, – возразил стражник, – и не должен блюсти ничего кроме покоя горожан.

У Гоффредо не оставалось иного выхода, как только набраться ярости, положенной в таких ситуациях всем истинным Борджа, и с кулаками наброситься на дерзкого обидчика; однако стражник был наготове. Его меч вонзился в бедро Гоффредо, и юноша со стоном упал на камни моста.

Увидев Гоффредо, Санча внезапно представила себя вдовой. Бледного и истекающего кровью, его принесли во дворец на импровизированных носилках из двух связанных плащей. Тело юноши было неподвижно, глаза закрыты.

Санча потребовала отчета о случившемся, и узнала, что ее супруг не подчинился стражнику, приказавшему гулякам спокойно идти своей дорогой, и тот напал на него.

– Если бы не мы, – сказал один слуга, – вашему супругу была бы суждена та же участь, что постигла его брата, герцога Гандийского, тело которого однажды утром нашли в Тибре.

Санча взялась за дело. Прежде всего она вызвала лекарей, а когда убедилась в отсутствии серьезной угрозы для жизни супруга, дала волю своей ярости. Еще бы! Никто не посмел бы напасть на Джованни или Чезаре – перед ними все трепетали от страха! А с Гоффредо обошлись, как с каким-то сопливым мальчишкой. Словно он и не был сыном Папы Римского.

Она решила строго наказать стражника, осмелившегося поднять руку на Гоффредо, – дать хороший урок всем, кто не желал оказывать должного уважения ее супругу.

Рано утром она попросила аудиенции у Александра, который разозлил ее своей безучастностью к судьбе сына. Он не только не уволил своих слуг, но и не уделил невестке ни одной из тех обворожительных улыбок, что были так привычны для любой знатной и мало-мальски привлекательной женщины Рима.

– Ваше Святейшество! – воскликнула Санча. – Неужели этому негодяю не воздадут по заслугам?

Папа смерил ее изумленным взглядом.

– Я говорю о том дерзком солдате, – продолжила Санча, – который осмелился напасть на моего мужа.

Папа грустно вздохнул.

– Ах, мне жаль нашего маленького Гоффредо. В самом деле, печальная история. Но, насколько мне известно, стражник исполнял свой долг.

– Долг – применить оружие против моего супруга? Гоффредо чуть не умер от потери крови!

– Гоффредо вел себя вызывающе. Когда его вежливо попросили угомониться и идти своей дорогой, он ни с того ни с сего набросился на человека, призванного наблюдать за порядком в городе. По-моему, у стражника не было выбора. Он должен был защищаться… и охранять покой горожан.

– Вы хотите сказать, что ему это сойдет с рук?

– А почему бы и нет? Гоффредо напал первым – он и получил по заслугам.

– Но он же ваш сын!

Папа пожал плечами и с безразличным видом посмотрел в окно. Он явно сомневался в словах Санчи. Она потеряла последние остатки самообладания.

– Ваш ублюдок! – крикнула она.

– На этот счет у меня есть кое-какие сомнения.

– Сомнения?! Да какие тут могут быть сомнения? Он и внешне напоминает вас! И ведет себя – как вы! Разве это не похоже на всех Борджа – рыскать по улицам, чтобы найти женщину и изнасиловать?

– Моя дорогая Санча, – сказал Папа, – мы все знаем, что ты только частью происходишь из королевского рода и что эта часть – ублюдочная. Пожалуйста, не бравируй тем, что составляет основу твоей крови.

– Я вам скажу правду! – закричала Санча. – Вы не только Папа Римский, но еще и отец бесчисленного множества детей! Большинство их вы никогда не решитесь признать своими – но если речь идет о таком близком вам сыне, как Гоффредо…

Папа поднял руку.

– Санча, я прошу тебя уйти.

– Не уйду! – продолжала кричать Санча, словно и не замечая обеспокоенности в папской свите. – Вы не презирали моего рождения, когда женили меня и Гоффредо!

– Для Гоффредо ты – подходящая пара, – сказал Папа. – Я не знаю, кто его отец. Как и в твоем не была уверена твоя мать.

– Я дочь короля Неаполя.

– Так говорит твоя родительница. Но люди порой выдают желаемое за действительное… И уж конечно, твое поведение позволяет усомниться в ее словах.

Санча вспыхнула. Вызов был брошен не только ее рождению, но и красоте. Никогда еще Папа не позволял себе такой озлобленности в отношениях с женщинами.

Он холодно добавил:

– Ты уйдешь добровольно?