Текст книги "Опороченная Лукреция"

– Ты только сам себя мучаешь.

– Он не остановится до тех пор, пока не избавится от меня. Он твой брат, и ты любишь его. Слишком любишь. Твой отец защищает его. Вы все его защищаете.

– Я лишь об одном думаю, Альфонсо, – как защитить тебя и как уберечь от всех этих тревог. Послушай, мой дорогой, у нас есть план. Как только ты немного окрепнешь, мы незаметно вывезем тебя из Рима.

– А ты?

– Я уеду следом за тобой.

– Поезжай со мной, Лукреция.

– А наш ребенок?

– Мы должны ехать вместе. Хватит с нас разлук.

Она подумала – устроить побег для нас троих? Нет, слишком опасно: тройной риск! Но ей не хотелось расстраивать его, объясняя все трудности, с которыми им пришлось бы столкнуться. Пусть он мечтает об их побеге. Пусть его ночные кошмары сменятся счастливыми снами.

– Хорошо, – сказала она. – Мы уедем вместе.

– Лукреция, мне не терпится поскорей покинуть этот город. Навсегда – с тобой и маленьким Родриго. Но когда же?.. Когда?

– Когда ты окрепнешь.

– Но ведь это будет еще так не скоро!

– Нет. Твои раны заживают. Врачи говорят – у тебя завидное здоровье. Теперь уже осталось недолго ждать. Вот об этом и думай, Альфонсо. Думай об этом все время.

Он послушался ее совета – и, когда заснул, на его губах появилась счастливая улыбка.

Альфонсо уже мог ходить по своей комнате. Иногда он сидел на балконе и разглядывал ватиканские сады или просто подставлял лицо солнечным лучам. Врачи сказали, что вскоре он сможет даже сидеть в седле. Он с нетерпением ждал этого дня.

Сначала Санча и Лукреция помогали ему передвигаться, поддерживая под локти. Затем настал тот знаменательный день, когда он впервые вышел на балкон самостоятельно.

– Ну, теперь уже совсем скоро, – прошептала Лукреция.

– Нужно подождать, пока он не окрепнет настолько, чтобы выдержать долгую поездку, – сказала Санча.

Они решили, что Альфонсо начнет делать физические упражнения, и он решил тут же испытать свои силы. Увидев стоявшего внизу маленького горбуна, который все время находился неподалеку от своего хозяина, он подозвал его и велел принести арбалет – ему хотелось проверить, хватит ли у него меткости подстрелить какую-нибудь птицу в саду.

Арбалет принесли, и он выстрелил.

Выстрел оказался неудачным, и горбун побежал в сад за стрелой.

Чезаре прогуливался в саду вместе с одним из своих командиров, доном Микелетто Кореллой. Внезапно ему на глаза попался горбун, державший в руке стрелу и направлявшийся ко входу в здание.

– Это, случаем, не слуга моего зятя? – спросил Чезаре.

– Должно быть, он. Недаром же ваш зять стоит с арбалетом в руках. Взгляните-ка – вон на том балконе.

– Во имя всех святых! – воскликнул Чезаре. – Мы с вами едва избежали смерти!

Корелла улыбнулся вместе со своим начальником.

– Если бы стрела попала одному из нас в сердце, мы бы и впрямь не остались в живых. Ведь я не привык обходиться без ваших мудрых советов, мой командир!

– Значит… он покушался на мою жизнь!

– Никто не обвинит вас, мой командир, если в сложившихся обстоятельствах вы примете самые решительные ответные меры.

Чезаре положил руку на его плечо, и они дружно засмеялись. Им предоставился случай, которого оба так долго ждали.

Наступил полдень – время, когда почти все обитатели папской резиденции отдыхали от августовского зноя. Альфонсо лежал в постели. Утренние физические упражнения утомили его, и он спал, улыбаясь во сне. Лукреция и Санча сидели по обеим сторонам постели. Они дремали.

Внезапно за дверями комнаты послышалось какое-то движение, и Санча пошла узнать, что случилось. Лукреция последовала за ней. В коридоре они увидели солдат, те арестовывали прислугу Альфонсо.

– В чем дело? – строго спросила Санча.

– Простите за беспокойство, мадонна, – сказал Микелетто Корелла, – но эти люди обвиняются в заговоре против Папы.

– Это невозможно! – воскликнула Лукреция.

– Такова воля Его Святейшества.

– Какой такой заговор? – спросила Санча.

– Не знаю, мадонна. Я всего лишь исполняю приказ. Он поклонился и в некотором замешательстве посмотрел на них – будто был смущен необходимостью расстраивать таких прелестных дам. Затем добавил:

– Его Святейшество отдыхает в своих покоях. Почему бы вам не сходить к нему и не попросить освободить этих людей, если вы так уверены в их невиновности?

Санча и Лукреция помчались в апартаменты Папы. Его там не было.

Тогда они внезапно переглянулись и, не сговариваясь, побежали в комнату Альфонсо. И опоздали.

Альфонсо лежал поперек постели. На его горле остались синеватые пятна – от безжалостных рук Микелетто Кореллы.

Глава 3
ЗАМОК НЕПИ

Погребальная процессия остановилась у небольшой часовни на площади Святого Петра, а затем направилась к кладбищу Санта Мария делле Феббри. Было уже темно, и впереди шли двадцать факельщиков в черных плащах с балахонами. В тишине раздавались только звуки шагов и тихие голоса монахов, молившихся за душу покойного.

Дворец Санта Мария дель Портико погрузился в траур. Слуги говорили шепотом – встречаясь в коридорах, опускали покрасневшие глаза.

В покоях мадонны Лукреции не было слышно плача – она и ее золовка корили себя в случившемся и пытались утешать друг друга.

Санча то приходила в ярость, то вновь впадала в отчаяние.

– Как мы могли оказаться такими дурами? – воскликнула она.

Лукреция потупилась.

– Нам не следовало поддаваться на их уловку.

– Потратить столько сил… провести столько бессонных ночей, самим готовить пищу, выхаживать его, ни на минуту не оставлять без присмотра… а затем… оказаться такими дурами!

Лукреция закрыла лицо руками.

– Ох, Санча, меня не покидает ужасное чувство, что я приношу несчастье всем, кто меня любит.

– Глупости! – закричала Санча. – Они бы не посмели это сделать, если бы мы не оставили его одного. Во всем виновата только беспросветная тупость.

– Мы ведь отлучились совсем ненадолго.

– Ровно настолько, чтобы этот мерзавец успел задушить его.

– Он сказал, что, когда они вошли в комнату, у Альфонсо началось кровотечение.

– Кровотечение! – воскликнула Санча. – Ты что, не видела синяков у него на горле? Пресвятая Богородица, забуду ли я их когда-нибудь?

– Прошу тебя, Санча, не надо.

Внезапно в дверях показалась запыхавшаяся Лойзелла. Ее глаза грозили вылезти из орбит.

– Сюда идет Валентино, – пролепетала она. – Вот-вот будет здесь.

Дверь тотчас закрылась. У Лойзеллы не было ни малейшего желания кокетничать с Чезаре Борджа.

– Как он смеет! – воскликнула Санча.

Лукреция задрожала. Она не желала видеть его – боялась выдать чувства, которые не могла не испытать при встрече с убийцей своего супруга.

Послышался топот солдатских сапог, и, когда дверь снова распахнулась, двое солдат встали на страже. Затем в комнату вошел Чезаре.

Лукреция отвернулась. Санча с ненавистью и презрением посмотрела на него.

Он холодно усмехнулся. Санча выпалила:

– Убийца! Как смеешь ты приходить сюда? Как смеешь осквернять наше горе?

Чезаре подошел к Лукреции.

– Правосудие свершилось, – ледяным тоном произнес он.

– Правосудие? – повернувшись к нему, медленно проговорила Лукреция. – Убийство человека, который никому не причинил зла, – это ты называешь правосудием?

Его лицо немного смягчилось.

– Что он никому не причинил зла, это не его заслуга. У него просто не хватило времени. Но он действовал так, что было ясно – либо он, либо я. Мне пришлось защищаться, вот и все.

– Он бы и пальцем тебя не тронул, – сказала Лукреция. – Не допустил бы, чтобы я страдала вместе с тобой.

– Дорогая сестра, у тебя слишком покладистый характер. Ты не знаешь, до чего людей доводят амбиции. Видишь ли, незадолго до смерти он покушался на мою жизнь. Хорошо еще, что я заметил его, когда он стоял на балконе и держал в руках арбалет!

– Он всего лишь стрелял в голубя – хотел испытать свои силы, – сказала Лукреция.

– Тебе нужен был предлог! – воскликнула Санча. – Вот ты и воспользовался этим случаем!

Чезаре явно игнорировал ее. Он продолжил:

– Существовал заговор… против меня… и против Папы. Дорогая сестра, ты позволила дурачить себя. Заговорщики собирались в твоих покоях – пока вы болтали о поэзии и искусстве, твой супруг и его друзья обсуждали планы военных действий. Его смерть была вполне своевременна.

– Так ты признаешь себя виновным в убийстве? – спросила Санча.

– Я признаю только то, что смерть Альфонсо Бишельи была угодна правосудию, – такая же участь ждет всех предателей. Лукреция, я пришел, чтобы сказать тебе следующее: вытри слезы и не оплакивай тех, кто замышлял заговор против твоего отца и брата. – Он взял ее за плечи. – Часть твоей прислуги уже находится под арестом. Так нужно, Лукреция. Девочка моя, не забывай того, что ты сама говорила, – кем бы мы ни были, прежде всего мы – Борджа.

Он хотел заставить ее улыбнуться, но выражение ее лица осталось каменным. Она сказала:

– Чезаре, уйди. Пожалуйста… немедленно уйди. Он опустил руки и, повернувшись, быстро вышел из комнаты.

Папа пригласил ее, руководствуясь самыми лучшими побуждениями, но принял довольно сухо – отрешенное выражение лица и безутешная скорбь в глазах Лукреции отнюдь не пришлись ему по душе. Альфонсо умер; его уже ничто не вернет. А ей всего двадцать лет, она прелестна, как ангел, и он собирается устроить для нее брак не хуже прежнего. К чему же такой отчужденный вид?

Он поцеловал ее и на несколько секунд прижал к себе. Для перевозбужденного состояния Лукреции этого оказалось достаточно, чтобы вызвать у нее приступ исступленных рыданий.

– Ну хватит, хватит, дочь моя, – поморщился Александр. – Сколько можно лить слезы?

– Отец, я его так любила! – всхлипнула она. – Я во всем обвиняю себя.

– Ты… обвиняешь себя? Но это же глупо!

– Я поклялась смотреть за ним… и покинула его… оставила ровно настолько, чтобы подручные моего брата успели убить его.

– Мне не нравится этот разговор, – сказал Папа. Она закричала:

– Но ведь это правда!

– Дитя мое, твой супруг предал нас. Он принимал наших врагов и вступил с ними в заговор. Он сам виноват в своей смерти.

– Отец… и вы можете сказать такое?

– Дорогая моя, я должен говорить то, что считаю правдой.

– В ваших глазах Чезаре не может сделать ничего дурного.

Он с потрясенным видом уставился на нее.

– Дитя мое, ты критикуешь нас… твоего отца и твоего брата… и все из-за своего слепого увлечения каким-то… чужаком!

– Он был моим супругом, – напомнила она.

– Он не был одним из нас. Ты меня изумляешь. Вот уж никогда не предполагал, что услышу от тебя такие высказывания!

Она не упала на колени и не стала молить о прощении, что непременно сделала бы несколько месяцев назад, а вместо этого она продолжала стоять, сохраняя каменное выражение лица и ничуть не беспокоясь о том, какое неодобрение могла вызвать в своей семье, – так велико было ее горе, так опустошительно подействовала на нее потеря любимого человека.

– Отец, – наконец сказала она, – пожалуйста, разрешите мне пойти прилечь.

– Разумеется, ступай, если тебе так угодно, – сказал Папа таким холодным тоном, каким еще никогда не разговаривал с дочерью.

Александр никак не мог успокоиться. Положение сложилось довольно деликатное. Король Неаполя желал знать, каким образом погиб его родственник. Убийство герцога Бишельи сейчас обсуждалось во всех республиках и королевствах. Наверняка при этом вспоминалось убийство Джованни, герцога Гандийского. И говорилось примерно следующее: «Чезаре Борджа убил брата, а теперь и зятя. Кого же Валентино сделает своей следующей жертвой? Ясное дело, вступать в эту семью – небезопасно».

И вот в такой-то ситуации, размышлял Александр, нужно найти для Лукреции нового жениха; нужно – и все-таки придется подождать, пока улягутся слухи.

Но забудут ли когда-нибудь о позоре ее первого супруга и о смерти второго?

Прежний Александр обругал бы Чезаре за излишнюю поспешность действий, благодаря которой все поняли, кто убил его зятя. Нынешний Александр поступил иначе – воспользовался своим хитроумием, чтобы найти оправдание сыну.

Он позвал Чезаре, и они поговорили на эту тему.

– Чадо мое, сейчас к нам присматриваются во всех республиках и королевствах Италии, – начал он. – Многие полагают, что против нас не было никакого заговора, что Альфонсо ни в чем не провинился и что убийство было совершено из ненависти.

– Какое нам дело до их мнений?

– Всяким действиям, сын мой, лучше придавать видимость благих намерений. Альфонсо был просто глупым мальчишкой, но он был принцем Неаполя.

Чезаре щелкнул пальцами.

– Вот он и получил свой урок этот Неаполь со всеми своими ублюдочными принцами и принцессами.

– Нам нужно думать о будущем, Чезаре. Никто не должен говорить, что принц Неаполя… или, к примеру, Милана… или Венеции… может приехать к нам в Рим, каким-то образом вызвать наше недовольство, а потом расстаться с жизнью. Иначе, когда мы пожелаем пригласить к себе такого принца, он не будет спешить с приездом в Рим… что, конечно же, огорчит нас. Нет! Все эти люди должны зарубить себе на носу, что Альфонсо организовал заговор против тебя… и тебе пришлось принять ответные меры, прежде чем он смог бы тебя убить. Ты арестовал его слуг?

– Они сейчас в замке Сан-Анджело.

– Пусть там и остаются. Тебе предстоит провести допросы по этому заговору и кое-какие показания послать в Неаполь… как, впрочем, и в Милан. А еще лучше – распространить их по всей Италии.

– Считайте, что с этим делом уже покончено, – проворчал Чезаре.

– Нет. С подобными делами не может быть покончено до тех пор, пока остаются свидетели.

– Хорошо. Я это сделаю… в подходящее время.

– Ну вот и превосходно, сын мой. Полагаю, подходящее время наступит до твоего отъезда в армию.

Чезаре вдруг сжал правую руку в кулак и ударил по левой ладони.

– И подумать только! – воскликнул он. – Моя родная сестра снова будет препятствовать нам!

– Она очень любила своего супруга.

– Она любила нашего врага! Папа тяжело вздохнул.

– Увы! Грустно сознавать, но в своем горе она, кажется, совсем забыла о наших интересах.

Чезаре пристально посмотрел на отца. Еще совсем недавно Лукреция была его любимым ребенком, и Чезаре мог поклясться, что в Ватикане она пользовалась большей благосклонностью, чем кто-либо. Сейчас Папа уже не восторгался своей дочерью. Странное дело – Чезаре должен был совершить убийство, чтобы уменьшить отцовскую зависимость от сестры. Глупая Лукреция! Она могла бы править Италией, для этого от нее требовалась лишь любовь к отцу – ее чистая, бескорыстная любовь, и больше ничего. Ей же понадобилось показать, что ее скорбь по убитому супругу превосходит любовь к родителю – и Александр, который всегда избегал неприятных впечатлений, отвернулся от своей чрезмерно эмоциональной дочери.

– Не могу отделаться от мысли, что этот супруг околдовал ее какими-то чарами. Когда он был жив, мы не удосужились повлиять на нее должным образом. Теперь она так убивается по нему, что об этом знает весь Рим. И народ – это сборище сентиментальных бездельников – уже плачет вместе с ней и вопит о расправе над человеком, который избавил Рим от предателя. – Чезаре повысил голос. – Санча и она… они только и делают, что утирают друг дружке слезы да причитают о его добродетелях. И вот, дорогой отец, Лукреция Борджа – моя сестра и ваша дочь – уже готова вместе со всеми взывать о расправе над своим родным братом!

– Она никогда не будет взывать к расправе над тобой, Чезаре. Она любит тебя… какие бы минутные увлечения ею ни владели.

– Уверяю вас, сейчас она не думает ни о ком кроме своего мертвого супруга. Разлучите их, отец, – вдвоем они причинят нам немало хлопот. Отошлите Санчу обратно в Неаполь. А Лукрецию – куда-нибудь еще. Ничего хорошего ее присутствие нам не сулит.

Папа ответил не сразу.

Он думал: пожалуй, здравая мысль. Действительно, пусть ненадолго уедет от нас. Пусть немного успокоится. В душе-то она все равно Борджа, – такая же, как и все мы. Лукреция, как бы сейчас ни страдала, не будет слишком долго оплакивать человека, которого не вернуть ни слезами, ни упреками. Небольшой отдых в каком-нибудь тихом уголке Италии – и она уже затоскует по Риму, по своей семье. Была ли она когда-нибудь счастлива без них?

Наконец он сказал:

– Ты прав, мой сын. Санча вернется в Неаполь. Что касается Лукреции, то она тоже уедет из Рима. Полагаю, недолгое пребывание в замке Непи благотворно подействует на ее расстроенные нервы.

И вот Лукреция покинула Рим и поехала по дороге Кассия, что вела через Фарнезе, Баккано и Монтеросси, – на север, в величественный и суровый замок Непи.

Расположенный на горном плато с многочисленными окружающими его ущельями и угрюмыми отвесными скалами, этот замок был будто создан для того, чтобы навевать мысли о бренности человеческих страстей перед лицом могущественной природы. Однако Лукреция осталась равнодушной к его мрачному и грозному виду. Сейчас ей хотелось только одного – одиночества.

На ней всегда были черное платье и черная вуаль, а на ее столе появлялась только глиняная посуда. На долгие часы она запиралась в своих покоях и предавалась воспоминаниям о тех счастливых годах, которые провела вместе с Альфонсо – заново переживала их первую встречу, свадебную церемонию, рождение маленького Родриго. Мальчик жил вместе с матерью, и, видя его, Лукреция тщетно старалась забыть ту страшную минуту, когда она вместе с Санчей вернулась из апартаментов Папы и нашла супруга распростертым на постели… бездыханным… убитым.

Страдания и безутешная скорбь ни на мгновение не покидали ее. Подписывая бумаги, она отныне именовала себя Несчастной Принцессой Салернской.

За развитием событий Джованни Сфорца следил с нарастающим ужасом. Он знал – что произошло со вторым супругом Лукреции, то могло случиться и с первым. Опозоренный Папой и так долго проклинавший его жестокость, он теперь понимал, что прежде недооценивал свое положение – ему-то, по крайней мере, сохранили жизнь.

Сохранили, но не гарантировали.

Чезаре Борджа намеревался основать для себя герцогство Романья, а одной из важнейших крепостей этого герцогства предстояло стать городу Пезаро, синьором которого был Джованни Сфорца.

Вот и сейчас, в солнечный сентябрьский день, ему принесли очередное сообщение о том, что Чезаре неуклонно продвигается вперед. Увы, он знал о своей беззащитности перед ним. А что ждет Джованни Сфорца, когда он лицом к лицу встретится с Чезаре Борджа? Чезаре, убивший второго супруга своей сестры, едва ли воздержится от расправы над первым. Какую смерть сулят ему обагренные кровью руки Чезаре? Ведь именно он, Джованни, пустил по свету рассказы о скандальных интимных связях в семействе Борджа. Правда, кое-какие слухи о них всегда ходили, но досужей молве он придал характер достоверных сведений.

Если они ославили его импотентом, то он заклеймил их позорной печатью кровосмешения.

Вне всяких сомнений, чем ближе подступали войска Чезаре, тем менее подходящим местом для него становился замок Пезаро.

Куда он мог податься?

В Милан? Милан снова захватили французы, и его родственник Лудовико оказался в плену у Луи. Тогда он подумал о мантуйском роде Гонзага – ведь его первая супруга была сестрой Франческо Гонзага, того самого маркиза Мантуанского, который во время предыдущего французского вторжения так много сделал для освобождения Италии от несметных полчищ короля Карла Восьмого.

Итак, Джованни Сфорца отправился в Мантую, где был радушно принят Изабеллой д'Эсте, супругой прославленного Франческо Гонзага.

Изабелла недаром слыла одной из самых умных, образованных и красивых женщин Италии. Пожалуй, единственным ее недостатком была чрезмерная властность, происходившая от высокомерного пренебрежения ко всем итальянским фамилиям, кроме наиболее знатной и древней – то есть ее собственной, Эсте.

Десять лет назад, когда они поженились, Франческо обожал ее. Тогда она казалась ему самим совершенством, идеальным сочетанием проницательности и неотразимости. Что касается ее самой, то Изабелла всего лишь терпела его. Она недовольно морщилась, глядя на его высокую, хорошо сложенную фигуру, которую он унаследовал от своих германских предков, – черты, отличавшие Гогенцоллернов, не укладывались в ее представления о мужской красоте. Его нос был приплюснут; глаза – водянисты; лоб – слишком широк. Обаяние супруга ничуть не трогало Изабеллу, и она искренне удивлялась, когда таковое замечали другие женщины.

Вскоре у Франческо появилась потребность во внебрачных любовных связях – во-первых, он был человеком исключительно чувственным, а во-вторых, мужчины, не имевшие любовниц, в его время зачастую обвинялись в импотенции.

Но даже это не поколебало ее безразличного отношения к супругу. Какое ей было дело до его любовниц, если только она могла рожать достойных наследников своей и его семьи?

Молва о недюжинном характере Изабеллы окрепла, когда сразу после рождения одного из ее детей обнаружилось, что это была девочка, – тогда она встала с постели и хладнокровно вытащила младенца из чудесной, украшенной золотом и серебром колыбельки, которая по указанию матери готовилась для мальчика.

Она была волевой женщиной – гордой, красивой, остроумной и всеми почитаемой, но лишь немногими любимой.

Изабелла слышала о женщинах, пользовавшихся покровительством Папы, – слышала и завидовала им. Вот почему она решила не отказывать в убежище перепуганному Джованни Сфорца, когда тот прискакал в Мантую и попросил защитить его в минуту опасности.

– Моя дорогая маркиза, – припав к ее руке, сказал он, – я прибыл к вам, как последний нищий. От всех былых владений у меня осталась лишь надежда, что брат моей незабвенной Мадалены не прогонит меня.

– Разумеется, мы не прогоним вас, – сказала Изабелла. – У нас вы найдете надежное и спокойное пристанище. Должно же в Италии быть хоть одно место, где смогут приютиться люди, пострадавшие от этих возмутительных Борджа.

– Как счастлив я слышать ваши слова, маркиза! Изабелла бросила на него пренебрежительный взгляд – он был слабым мужчиной, а она презирала слабость. Тем не менее ей хотелось представить его своему небольшому двору и из первых уст услышать рассказы о бесстыдствах Папы Римского.

На следующий день Изабелла собрала у себя всех своих самых знатных друзей, среди которых не было только герцога Гонзага, и после довольно долгих разговоров о литературе и политике объявила, что присутствующий здесь Джованни Сфорца, имевший опыт близкого общения с семьей одного из наиболее могущественных людей Италии, сможет сказать им, насколько правдивы слухи о распутности Папы и его детей.

И Джованни начал отвечать на вопросы Изабеллы.

С Лукрецией его вынудили развестись! Почему? Да потому что Его Святейшество терпеть не мог супруга своей дочери, с которой состоял в порочной близости. Брак не был свершен? Ложь! Наглая ложь! Консумация их супружества была полной и многократной. И эта невинная златокудрая Лукреция, что посмела встать перед собранием важных духовных лиц и поклясться в своей целомудренности, на самом деле оказалась беременной. Но ребенок был не его.

В покоях мантуанского замка гремели раскаты хохота. Отзвуки старых скандалов вдруг получили новую силу, и Джованни почувствовал, что в какой-то мере это льстило его самолюбию. Он не мог воевать с Чезаре на поле боя – но мог сражаться с ним при помощи языка.

Лукреция почти все время проводила у колыбельки своего сына. Он помогал ей переносить горе, но она всякий раз плакала, когда замечала в нем черты Альфонсо и думала о том, что маленький Родриго больше никогда не увидит своего отца.

Служанки уже отказались от попыток утешить ее; они жалели, что их госпожу разлучили с мадонной Санчей. У той было свое несчастье – но все-таки эти две дамы умели находить общий язык.

И вот однажды в покои Лукреции вбежал запыхавшийся паж. Он торопился сообщить, что к замку приближаются солдаты.

Она убрала с лица волосы, поправила платье и подошла к окну.

Ее глазам предстало великолепное зрелище. Солдаты шли в ярких мундирах, со сверкающими на солнце знаками отличия. Они двигались безукоризненно ровными рядами и пели бодрую походную песню. Впереди развевались желтые и красные знамена. В какой-то момент песня стихла; герольды на своих серебряных трубах громко заиграли триумфальный марш.

А затем она увидела его. Он ехал во главе всех колонн – кондотьер в своем ослепительно роскошном наряде, – и ее сердце учащенно забилось от гордости за него. Впервые за последние шесть недель Лукреция улыбнулась.

Она поспешила вниз – встречать брата.

Он спрыгнул с коня, передал поводья одному из своих многочисленных слуг. Потом подбежал к ней, подхватил на руки и расхохотался.

Несколько мгновений она разглядывала его. Наконец обняла и воскликнула:

– Чезаре… ах, Чезаре!

Но тут же вспомнила апартаменты в резиденции Борджа – и обмякшее тело Альфонсо, лежащее поперек кровати.

– Зачем ты здесь? – помрачнев, спросила она.

– Странный вопрос, сестренка! Мог ли я проходить всего в нескольких милях от твоей крепости и не поддаться такому неодолимому искушению, как встреча с тобой?

– Я не ждала тебя.

Он поставил ее на ноги и с улыбкой сказал:

– Я проголодался. Мы все проголодались. Ты накормишь нас?

Она подозвала карлика, который стоял неподалеку и с удивлением наблюдал за ними.

– Ступай на кухню и скажи – пусть приготовят все, что есть. Видимо, нам придется накормить целую армию.

Карлик побежал в замок. Чезаре повернулся к своему ординарцу и приказал найти в городе подходящие помещения для постоя. Точнее – для ночлега, потому что завтра утром они снова отправятся в путь.

Когда ординарец ушел, он попросил провести его в ту комнату, где она проводит наибольшую часть времени. Они поднялись в ее покои и встали у окна, разглядывая гористые окрестности замка Непи.

– Как ваши военные успехи? – спросила она Чезаре.

– Все идет по плану, – ответил он. – Скоро у меня будет собственное королевство.

– Вот видишь. Разве я не говорила, что твои желания когда-нибудь сбудутся?

– Говорила, сестренка.

– Я ведь до сих пор помню, как ты бранил свою кардинальскую мантию.

– О, все эти жизненные неурядицы когда-нибудь проходят, – с жаром проговорил он. – Когда мы стоим лицом к лицу с ними, они кажутся громадными, непреодолимыми препятствиями, – а издалека выглядят всего лишь незначительными помехами на нашем пути. Вон гора Витебро – посмотри на нее! Сейчас ее можно принять за какой-то туманный мираж… А подойди поближе, встань под отвесными склонами – это будет совсем другое дело!

Она улыбнулась. Он взял ее за подбородок и повернул лицом к себе.

– Так будет и с тобой, сестренка.

Она покачала головой и отвела взгляд от его глаз. На какое-то мгновение в них вспыхнула злость.

– Неужели тебе еще не надоело лить слезы? – с досадой спросил он. – Лукреция, ты ведешь себя неразумно.

– Я любила своего супруга, – ответила она. – Ты не любишь свою жену и поэтому не можешь понять, почему я так переживаю его смерть.

Он вдруг рассмеялся.

– Прежде чем я тебя покину, – сказал он, – ты станешь такой же веселой, как и прежде.

– Я слышала, ты собираешься провести здесь всего одну ночь.

– Это ничего не значит. Все равно до моего отъезда ты перестанешь думать о своем супруге. Прекрати думать о нем, Лукреция. Прекрати сейчас же.

Она отвернулась.

– Чезаре, – сказала она, – тебе меня не понять. Он сменил тему.

– Я прикажу подать ужин прямо сюда… в эту комнату призраков. Мы будем ужинать вдвоем – ты и я. Что ты на это скажешь?

– Все лучше, чем сидеть за столом с твоими слугами. Он принялся ходить из угла в угол.

– Не такой я представлял себе нашу встречу… мне-то казалось – ты обрадуешься… споешь что-нибудь для меня и моих подчиненных… подаришь нам веселый, счастливый вечер, о котором мы вспоминали бы, идя на бой с врагами!

– Чезаре, для веселья у меня нет никакого настроения. Тогда он подошел к ней и взял за плечи.

– И все-таки, клянусь, до моего отъезда твое настроение изменится.

Лукреция стояла, не отворачивая лица от брата. Она думала: прежде я испугалась бы его в таком состоянии духа; теперь мне уже все равно. Умер Альфонсо, мой супруг и любовник. А если он умер, то мне нет никакого дела до того, что случится со мной.

В комнате накрыли небольшой стол. Для Чезаре поставили серебряные блюда, для Лукреции – глиняные. Чезаре нахмурился и позвал слугу.

– Это что такое? Почему из этого должна есть твоя госпожа?

Слуга задрожал от страха.

– Если так угодно благородному господину, мадонна Лукреция желает в знак ее вдовства питаться из глиняной посуды.

– Безобразие, – сказал Чезаре. Лукреция обратилась к слуге.

– Оставь эти блюда. Пока не кончится траур по моему супругу, я буду есть только с глиняной посуды.

– Дорогая сестра, ты не будешь есть с глиняной посуды, покуда с тобой за столом сижу я.

– Чезаре, я вдова. Мне положено соблюдать траурные обычаи.

– Эти обычаи положено соблюдать, когда существуют причины для траура, – сказал Чезаре.

Он снова позвал слугу.

– Еще один серебряный прибор, – с улыбкой скомандовал он.

И на столе появилось еще одно серебряное блюдо.

Какая разница? – подумала Лукреция. Теперь уже ничего не имело значения. Разве траурные обычаи могли вернуть Альфонсо? Разве ему станет хуже, если она поест с серебряной посуды?

К ужину Лукреция почти не притронулась.

– Не удивительно, что ты так похудела, – сказал Чезаре. – Увы, у меня не будет ни одного доброго известия для нашего отца.

– Прошу тебя, не расстраивай его рассказами о моем плохом самочувствии.

– А я прошу тебя воспрянуть духом! Подумай о своем здоровье! Сколько можно раскисать в этом унылом месте?

– Для меня оно не хуже, чем любое другое.

– Лукреция, оставь свой бесполезный траур. Этот парень умер. Его уже не вернуть. Понимаешь – не вернуть! Поэтому я требую, чтобы ты поела. Ну, давай… у вас здесь превосходные повара. Я приказываю тебе – ешь! Учти, я буду настаивать до тех пор, пока ты не научишься послушанию.

– Я уже вышла из того возраста, когда меня кормили с ложечки, – сказала она.

И подумала: Господи, как давно это было! Она даже испугалась – будто призрак убитого Джованни вдруг появился в этой комнате и встал у стола, рядом с призраком Альфонсо.

Но если их тени и впрямь потревожили ее, Чезаре ничуть не обеспокоился. Он убил ее супруга и их брата – и не испытывал ни малейших угрызений совести. Когда Чезаре было необходимо избавиться от людей, он от них избавлялся. А когда они исчезали – переставал о них думать.

– Тогда представим, что ты в детской, – сказал он. Она посмотрела ему в глаза.

– Тогда здесь был бы Джованни.

– Бывали счастливые дни, – возразил он, – когда за столом сидели только ты и я. Давай вообразим, что сейчас – один из таких дней.

– Я не могу! – неожиданно закричала она. – Не могу! Когда я думаю о детской, то все равно вспоминаю Джованни, – так же, как все остальное время вспоминаю Альфонсо!