Текст книги "Клад Василия Блаженного"

– Вот о чем, Елена Андреевна, я хотел вас спросить. Вы, наверное, знаете окружение профессора Плотникова, с кем он работал на кафедре. Как вы думаете, кто у вас там в университете подходит под это определение?

На фотографии был запечатлен лист из научной работы профессора Плотникова, измазанный чем-то красным.

Лена, зажмурившись, поняла, что это явно не вишневое варенье, а, скорее всего, кровь, настоящая кровь. Внизу листа крупным почерком Ивана Васильевича (его почерк Лена узнала бы из тысячи, так как вся ее диссертация была им исписана), была сделана надпись: «оп. ску… знает».

После буквы «у» или закорючки, ее обозначающей, стояла крупная красная клякса. Дальше что-то неразборчивое.

– Что это? – спросила Лена.

– Посмертное послание от профессора Плотникова, – споро жуя очередной блинчик, ответил Яшин.

– Это его кровь? – побледнев, спросила Лена.

Одно дело читать о кровавых преступлениях в бульварных книжках и дешевых детективчиках, другое дело – понимать, что эта красная клякса – кровь ее обожаемого учителя, преподавателя, да и просто хорошего человека.

Лена прижала руки к лицу, оно пылало.

Владимир хмуро кивнул.

– Да, кровь. Вы сами хотели узнать подробности дела! – заметил он.

– Да, да, извините. А кто такой «ску»? – успокоившись, спросила девушка.

– Вот об этом «ску» или «ку» – там неразборчиво написано – я и хотел вас спросить! У вас есть в университете кто-то с такой фамилией? – приняв деловитый тон, поинтересовался следователь. – Эту записку мы нашли на столе профессора Плотникова, ее он написал, уже будучи при смерти, понимая, что счет идет на секунды, он что-то пытался до нас донести, – объяснил Владимир.

– Вы думаете, это имя убийцы? – поразила Синицкую догадка.

– Скорее всего. Если вам остается жить несколько секунд, то логично написать для полиции имя преступника, вы так не находите?

– А что такое «оп»? – разглядывая записку, спросила Лена.

– Не знаю точно. Там кровь попала, много неразборчиво. Но этот «оп. ску» что-то явно знает, это пытался сообщить Плотников. Подумайте, Лена, кто у вас в вузе или в ближайшем окружении профессора имеет фамилию, начинающуюся на «Ску» или «Ку»?

Лена ненадолго задумалась, потом сказала:

– Знаете, у нас на кафедре русской истории есть профессор Скурвин, но он не имеет отношение ко времени Василия Блаженного, он занимается двадцатым веком – большевиками, съездами КПСС и сталинской эпохой.

– Отлично, профессор Скурвин, а как его инициалы?

– Олег Павлович, это, выходит, и есть «оп»? – Лена изумленно закрыла рот руками.

– Хм, очень складно выходит, надо навестить этого Олега Павловича, – потер руки в предвкушении следователь Яшин.

– Но вы не знаете Скурвина, этот старичок сам дышит на ладан, ему восемьдесят семь недавно стукнуло. Он совершенный божий одуванчик, не от мира сего. Кроме своей работы, он ни о чем говорить не может! Не могу поверить, что он мог пырнуть Плотникова ножом! Он еле ходит, куда ему ножами орудовать, – покачала головой Лена.

– Все равно надо его проверить, и божии одуванчики иногда способны на убийство, – твердо произнес Яшин.

– Но в записке написано, что «оп. ску» что-то знает, а не что он убийца! – резонно заметила Синицкая.

– Трезвое замечание, а кто-нибудь у вас в универе еще есть на «ску»?

– Есть у нас аспирант Курочкин, мой ровесник. Он на «ку». Зовут его Алексей, отчество не помню, – немного подумав, ответила Елена.

– А может, тут и не «оп», а «ап», или даже «ан», – рассматривая надпись, заметил Яшин, – тут все очень неразборчиво.

– Всех студентов Плотникова я не знаю, но у него занимались все пять курсов, там, возможно, есть с подобными фамилиями. Это надо в деканате узнать. Детей и внуков у Ивана Васильевича не было, работала у него одна Антонина Сергеевна, баба Тоня, приходящая домработница. Но он был очень компанейский человек, его все любили в университете, и студенты, и аспиранты, и коллеги, – непрошеная слеза скатилась по щеке девушки. – Кто же мог его убить?

И уже не стесняясь, Синицкая заревела в полный голос. Она уже не обращала внимания на Яшина, который бестолково забегал по кухоньке, пытаясь ее успокоить. Со слезами у Лены выходило нервное потрясение последнего суматошного дня.

Яшин скрылся в ванной, нашел там аптечку, накапал в стакан пару капель валерьянки и сунул его Лене под нос. Синицкая, все еще в слезах, оттолкнула его руку с лекарством и скрылась в недрах ванной.

Там, включив кран, принялась долго и с надрывом рыдать, вспоминая профессора Плотникова, нож в руках незнакомца из музея. Перед ее глазами прыгал храм Василия Блаженного, с икон которого смотрели с жалостью и сожалением святые.

1558 год. Город Москов
Стройка на Троицком подворье, ныне Красная площадь

– А еще Василий ох и мудрен был, и прозорлив гораздо. Он будущее предрекал как обычным людям, таким, как мы с тобой, так и, поговаривают, даже царю-батюшке, всему граду Москов и стороне нашей родной пророчествовал. Вот ты знаешь, Ванютка, что он про страну нашу говорил? Нет, головой машешь, то-то же. А Василий всю правду чистую вещал.

Подросший Иван неуверенно мотнул головой:

– Все ты, дядька Никодим, придумываешь! Опять своими сказками потчуешь, работать надо, а ты лясы чешешь.

– Ничего не придумываю, слушай сюда, только тихонько, – дальше он заговорил шепотом. – Я, еще когда молод был, частенько Василия слушал, запоминал его слова, авось в жизни чаво пригодится. А теперь хочу тебе свое знание передать. Чтобы память о Василии Блаженном и его чудесах сохранилась. Память у меня до сих пор хорошая. Вот слово в слово помню: «…Не может люд российский жить без кнута. Уж сколь страшен мой друг и кровопиец Ивашка Грозный, уж сколько проклятий высыпано на его голову, яко зола от сожженных душ, а будут чтить его как самодержца великого». Вот как говорил Василий.

Ваня от изумления зажмурился, закрыл уши и замотал головой:

– Окстись, окаянный. Ты что, Никодим, мне тут крамолу и клевету на царя-батюшку вешаешь?! Да за такие слова нам обоим языки отрежут и кожу спустят. Я ничего не слышал от тебя и слышать не собираюсь, а будешь еще такие речи вести – я сам на тебя донесу государевым людям. Ишь чего удумал!

От возмущения Иван покраснел до ушей, подскочил с лавки, на которой сидел и отесывал небольшие камешки для строительства. Его глаза горели праведным гневом, только преклонный возраст старого Никодима и уважение к нему не позволяли дать ему по морде за святотатство в отношении царя Иоанна Васильевича.

– Да сядь ты, молод, видать, еще. Не понимаешь многого, Ваня. Или для тебя в диковинку, что на самом деле происходит в государстве? – так же тихо, но твердо спросил Никодим.

– Ничего не слышу, ничего не вижу. – Ваня снова закрыл уши руками и зажмурился. Потом, чуть отдышавшись, открыл один глаз и спросил: – Так царь-батюшка наш почитал и уважал Василия Нагого? Я слыхал, после того смерти сам царь Иван Васильевич и важные бояре на руках несли гроб юродивого, а отпевание проводил митрополит Макарий.

– Все так, все так и было. Вот те крест, я сам там присутствовал. А про будущее пророчества узнать хочешь?

– Нет уж, дядюшка. Хватит на сегодня пророчеств, если хотим до утра дожить и в особый приказ не загреметь. Да и работать надо.

Иван демонстративно отвернулся от Никодима. Старик недовольно закашлял, вот уже пару месяцев мучила его немочь старческая. От каменной крошки при строительстве першило горло, но умереть, не передав свои знания новому поколению, Никодим никак не мог.

– О-хо-хо, – по-стариковски закашлял он, а сердце заныло от нехорошего предчувствия…

Москва. Наши дни
Где-то в Отрадном

– …За Ивашкой Грозным будет много царей, но один из них, богатырь с кошачьими усами, злодей и богохульник, наново укрепит русскую державу, хотя на пути к заветным синим морям поляжет треть народа русского, аки бревна под телеги… И буде долго править третий душегуб. И ради грозного порядка в великой державе усатый этот царь из диких горцев положит на плаху и всех сотоварищей своих, и друзей верных, и тысячи тысяч мужей и женок… Сожгут и уничтожат малые и великие храмы. И потом отстроят их. Hо Бог не вернется в них, ежели служить в новых храмах будут не ему, а злату. И тогда бедный люд вновь отвратится от церквей наших… И буде Россия целый век жить без царя и прольет реки своей крови. И потом посадят на престол несмышленого юношу, но вскоре его вместе со свитой объявят самозванцами и погонят с Руси… Долго будет продолжаться в царстве великая смута, пока ее не остановит великий воин, призванный всем народом нашим… – Елена Синицкая оторвала взгляд от книги и уставилась в ярко-голубые, но еще воспаленные глаза следователя Яшина.

Тот почесал нос и заметил:

– Все это, конечно, очень интересно, но я не вижу никакой связи пророчеств юродивого шестнадцатого века с нашими современными убийствами.

Лена нахмурилась и, немного замявшись, сказала:

– Но вы же сами попросили рассказать вам поподробнее о личности Василия Блаженного. Ведь все эти преступления так или иначе связаны с ним. Он – святой, чудотворец, пророк. Он предсказал правление Петра Первого: «богатырь с кошачьими усами», который «на пути к заветным синим морям» положил треть населения. Василий Блаженный предсказал правление Сталина: «усатый царь из диких горцев», что положил на плаху тысячу людей. – Лена рассказывала с жаром и азартом, глаза ее горели живым огнем. – Потом пророчества об уничтожении храмов и церквей, о том, что царей не будет. Даже некоторые исследователи трактуют предсказания так, будто в них было о приходе к власти Путина, и…

– Так, стоп-стоп, про Путина давайте не будем, Елена Андреевна. Так мы совсем отойдем от нашего исследования и залезем в густые политические дебри. Все это весьма познавательно, я признаю великий дар пророка и чудотворца у Василия Блаженного. Хотя во все это я не очень-то и верю, но все-таки кто и зачем убил Плотникова в его собственном кабинете и оставил практически лежащим на монографии о том самом святом Блаженном, и что искал таинственный посетитель в храме, и кто такой «оп. ску»? – все это я надеюсь выяснить с вашей помощью. – Он улыбнулся Лене озорной располагающей улыбкой, от которой девушка просто растаяла.

– Хорошо. Не будем углубляться в политику, просто я хотела вам рассказать о колоритной фигуре Василия Блаженного, – тем не менее недовольно пробормотала она.

– Вы мне лучше о храме Василия расскажите, – заискивающе попросил Яшин.

– Храм называется собор Покрова Пресвятой Богородицы, что на Рву, строительство велось предположительно с тысяча пятьсот пятьдесят пятого по тысяча пятьсот шестьдесят первый годы, – сложив руки на коленях, тоном заправской отличницы перед экзаменатором принялась рассказывать Лена. – Собор объединяет одиннадцать церквей-приделов, часть из которых освящена в честь святых, дни памяти которых пришлись на решающие бои за Казань. Центральная церковь сооружена в честь Покрова Богородицы, вокруг нее группируются отдельные церкви в честь: Святой Троицы, Входа Господня в Иерусалим, Николы Великорецкого, Трех Патриархов: Александра, Иоанна и Павла Нового, Григория Армянского, Киприана и Иустины, Александра Свирского и Варлаама Хутынского. Они размещены на одном основании-подклете. А также имеется придел в честь нашего с вами знакомца Василия Блаженного, по имени которого храм получил второе, более известное название, и церковь Иоанна Блаженного, вновь открытая после длительного запустения в ноябре две тысячи восемнадцатого года. Собор входит в российский Список объектов всемирного наследия ЮНЕСКО и является филиалом Государственного исторического музея, где я и работаю, – Синицкая сделала небольшую передышку.

– Все это весьма интересно, но я могу это же прочитать и дома в Википедии, – сурово процедил Владимир. – Вы не ответили на вопрос, почему именно здесь убивают людей?

Лена вспыхнула:

– Да откуда я знаю, почему именно здесь убивают людей?! Как будто я их здесь убиваю! Вам не угодишь, про пророчества о будущем – не надо, про собор – не надо. Так что вам рассказать? – гневно воскликнула девушка.

Ей было еще неловко после сцены в ванной, когда она, поддавшись эмоциям, вдоволь нарыдалась, а потом Яшин долго успокаивал ее валерьянкой и чуть ли не гладил по головке.

С одной стороны – да, неудобно, стыдно перед посторонним человеком, причем перед симпатичным мужчиной, да еще и пришлось выходить из ванной с красными глазами заплаканными, с распухшим носом – тоже мне, красавица.

Но он должен понимать, что она все-таки женщина, а эмоции прекрасному полу не чужды.

Лена кинула на него неприязненный взгляд. То по головке гладит, то бездушного робота включает.

– Ладно, извините меня, Елена Андреевна. Я сам не знаю, какая информация по храму мне от вас нужна. И, наверное, я поеду, засиделся уже. Спасибо за завтрак, за чай, за лекцию по истории. Извините, если что. Вот моя визитка. Если что-то вспомните, звоните в любое время дня и ночи. И еще раз извините, – отчего-то сконфузился следователь.

Лена хмыкнула и пошла провожать гостя в прихожую.

* * *

«Так, сегодня уже поспать не получится – нужно заехать в деканат, узнать, что же теперь делать с диссертацией и кто мой новый научный руководитель» – так рассуждала Лена, запихивая в сумочку многострадальный ноутбук и бумаги по научной работе.

Милашка-следователь уже укатил, потому придется добираться до вуза на метро. Хотя уже далеко не раннее утро, в подземке такой толкучки нет, можно благополучно доехать в другой конец Москвы.

Лена, накинув светло-оливковый плащ и сменив туфельки на удобные и комфортные балетки, заспешила в сторону метро.

* * *

На кафедре скучала Марианна Владимировна, секретарь декана исторического факультета Натана Юрьевича. Сегодня веселушка и болтушка Марианна выглядела какой-то помятой, заметно похудевшей и с черными кругами под глазами, даже яркая рыжая шевелюра и боевой макияж не добавляли радости в ее облик.

Увидев Синицкую, она обрадовалась, через силу улыбнулась и зашептала:

– Ах, Леночка, ты уже знаешь? У нас горе! У нас такое горе! Иван Васильевич… Он… Его… – дальше ее слова прервались обильными рыданиями.

Лена ободряюще погладила Марианну по полной пухлой руке, унизанной серебряными кольцами с камнями всевозможных цветов и размеров.

Любовь к серебру у Марианны Владимировны давно стала притчей во языцех для всех студентов и работников деканата. Зато никогда не возникало проблемы, что же дарить трепетной секретарше на день рождения или Новый год.

Она радовалась любой серебряной цепочке как самому роскошному платиновому колье и обязательно надевала ее на следующий день. Вот и сегодня поверх ее модной, горчичного цвета водолазки на пятом размере груди красовался не один десяток цепочек с кулонами. Выглядела она как рождественская елка – это не считая еще серебряного пирсинга в носу и нескольких, конечно же серебряных, колечек в левом ухе.

– Ах, какой преподаватель был! Ах, у кого же рука поднялась на него?! – шмыгая носом, вопрошала небеса Марианна. – Ах, кто же теперь у нас факультативы вести будет? Натан Юрьевич уже с утра с Потаповым закрылся в кабинете, все решают, что же делать. А ты что хотела? – обратила свой взор на Синицкую секретарша.

– Так у меня Плотников научным руководителем… был, – с трудом произнесла последнее слово Лена. – Вот хотела узнать, к кому мне теперь обращаться…

– Ах, Иван Васильевич… – снова заголосила Марианна.

Потом, внезапно успокоившись, сказала как отрезала:

– Сегодня у нас все равно ничего не понятно, дурдом такой. И Натан Юрьевич занят, и все замы его бегают, как ужаленные. Ты пока иди работай, спокойно пиши, как с Плотниковым договаривалась. А когда все прояснится, я тебе сама звякну, или заходи через недельку, – снова шмыгнув носом, пояснила секретарь.

– А другие аспиранты чего?

– А чего-чего? Тоже спрашивают, все Плотникова жалеют, эх, какой мужик был! Тут где-то Курочкин с утра слонялся, у него тоже Плотников научным был. Можешь с ним посоветоваться, а вот и он, только вспомнишь… – скривила ярко накрашенный рот Марианна.

Лешку Курочкина она не переваривала, как, кстати, и многие преподаватели и студенты. Сложным был товарищ Курочкин – он любил, как сейчас говорят, подстраиваться под обстоятельства. Марианна в курилке употребляла другие слова про него, но злые языки поговаривали, что виной здесь была именно женская ревность. Еще на четвертом курсе Марианна пыталась кокетничать с Алексеем, но тот внезапно дал ей от ворот поворот. Потому нынешняя секретарша и затаила злобу на симпатичного аспиранта.

То, что Леха был симпатичный и к нему липли девочки, Лена признавала как факт, как данность, тем более для нее стало потрясением, когда Курочкин начал оказывать ей знаки внимания.

Но, во-первых, на тот период Лена, как она считала, состояла в благополучном браке, а во-вторых, смазливые и скользкие мужчины, такие как Леша, ей никогда не нравились.

Он был предупредителен, галантен, всегда модно одет, но что-то в его глазах и улыбке было неестественное, наигранное, как будто он всегда был ненастоящий, неживой, а просто играл на публику, каждый момент ожидая реакции зрительного зала.

– Леночка, синичка моя, ты тоже здесь?! Уже слышала про Плотникова? – подошел неспешной походкой довольного кота Алексей.

Лена скривилась, она терпеть не могла, когда коверкали ее фамилию.

– Добрый день, Алексей. Да, я уже слышала. Какая большая трагедия, – сочувственно, но вместе с тем твердо произнесла она.

– Да, Иван Васильевич крутой мужик был. Кто же его прирезал-то? Вы не знаете? – со смешком осведомился Курочкин.

Девушки одновременно развели руками.

– Откуда же нам знать? – капризно фыркнула Марианна.

– Леночка, а я с тобой хотел поговорить, так сказать, тет-а-тет. – Подхватив Синицкую под локоток, Курочкин потащил ее по коридору, подальше от всевидящего ока Марианны Владимировны.

Лена, оглянувшись, кивнула ей на прощание и нехотя пошла вслед за Алексеем.

– Пойдем в столовку, пирожков полопаем, поболтаем, – сильно и уверенно тянул аспирант Синицкую по гулким пустым коридорам вуза.

– Да куда ты меня так тащишь? Я сама дойти сумею! Что случилось? – наконец рявкнула она.

– Да ничего не случилось. Просто я так опечален смертью Плотникова, он же у тебя тоже был научным руководителем? Давай посидим в тихом месте?

Они уже дошли до столовой.

Алексей плюхнулся за пластиковый стол, принес бутылку колы себе, чашку капучино для Лены и четыре пирожка с яблочным повидлом.

– Что с тобой, ты какой-то нервный, взвинченный? – поинтересовалась у него девушка.

– Станешь тут нервным. Мне защищаться надо, а Плотникова прирезали, кого теперь в руководители дадут? Эту грымзу Старовойтину? Или Пименова? Они совсем не по моей тематике. Я с тобой хотел посоветоваться, – откусывая пирожок, сообщил Курочкин.

– А что со мной советоваться, я тоже без руководителя осталась. И тоже не знаю, к кому нас распределят. Марианна сказала, что ничего пока не понятно. Что только на следующей неделе ясно будет, что с нами делать.

– Так что же, сидеть без дела? – подскочил с пластикового стула Алексей.

– Почему же без дела?! Пиши дальше свою работу. Ты без Ивана Васильевича что, работать не можешь? – ухмыльнулась Лена.

– Могу, конечно. – Красивое лицо Курочкина изуродовала неприятная гримаса.

Лена неопределенно хмыкнула.

Она пригубила принесенный капучино и сразу закашлялась. Кофемашина в столовой была дрянная, и кофе она варила так себе, но на безрыбье, как говорится… А без кофе сегодня никак. После такой бессонной ночи.

– Ты чего-то сегодня тоже какая-то заполошная! Из-за Плотникова переживаешь? Или что случилось? – сочувственно произнес Алексей.

– Да, на работе неприятности. – Лене не хотелось ни с кем обсуждать события в музее, но подписку о неразглашении она же не давала.

– В храме Василия, что ли? – проявил догадливость Курочкин. Многие в вузе знали, что Синицкая там подрабатывает и одновременно проводит научные исследования.

– Ага, – неопределенно кивнула Лена.

– И че там?

– Да вчера день был напряженный. Сначала какого-то мужика убили прямо в храме возле раки Василия, а затем ночью кто-то залез в музей, опять же в церковь Василия Блаженного.

– А что ему там нужно было? – внимательно взглянул на нее аспирант Курочкин.

– Да понятия не имею. Чуть меня преступник не убил, хорошо, что дядя Петя, охранник наш, вовремя появился. – От пережитых волнений у Лены на глазах появились слезы.

– Бедная моя девочка, ты же знаешь, что всегда можешь на меня рассчитывать, – Курочкин положил свою сильную мужественную руку на ее ладошку. – А ты хорошо запомнила негодяя? Сможешь его узнать при встрече? – проникновенно заглядывал он в глаза девушки.

– Спасибо, Леша, за поддержку, но мужика того я не узнала, да и не видела я его толком, – произнесла Лена, но руку свою все-таки вытащила.

Курочкин неопределенно хмыкнул, потом, снова закусив пирожком, спросил:

– А что тот мужик делал в храме, ну, тот, которого траванули? – спросил он.

– Траванули? Откуда ты знаешь, что его траванули? Я вроде не говорила об этом. Ну, не важно, а может, и говорила. Да не знаю я толком, что с ним случилось. Тот мужик у меня на экскурсии был, а потом мы услышали крик такой жуткий, просто волосы дыбом от него. Яшин сказал, что его отравили.

– Яшин? Кто такой Яшин? – удивился Алексей.

Лена чуть не прикусила свой болтливый язычок.

– Владимир Яшин – следователь, он занимается этим делом, и убийством Ивана Васильевича, кстати, тоже, – смущенно ответила она.

Это смущение не осталось незамеченным для аспиранта Курочкина.

– Да? Неужели? Вот так совпадение! И ты с ним знакома, с этим следователем? Что ты о нем думаешь? – принялся засыпать ее вопросами Алексей.

– Мы познакомились сегодня, когда он меня допрашивал, – при этих словах Лена покраснела до кончиков ушей, вспомнив, как Володя Яшин отпаивал ее валерьянкой и гладил по голове, успокаивая ее истерику.

Курочкин отпил колу из пластикового стаканчика и с неопределенной ухмылкой продолжил:

– Ну-ну, а следователь Яшин наверняка молод и хорош собой?

«Что это, ревность? Дорогой Курочкин, так я тебе ничего и не обещала», – пронеслась в голове у Лены правильная мысль.

– Я его не рассматривала, – твердо проговорила она, глядя в глаза собеседнику. – А вы с какой целью, аспирант Курочкин, интересуетесь? – попыталась перевести все в шутку девушка.

– Да так просто, – немного смутился Алексей. – Я вот что спросить еще хотел, ты же с Плотниковым близко общалась? Он тебе ничего не передавал, на хранение, так сказать?

– Да нет вроде, а что?

– Да понимаешь, бабушка моя Элеонора подружка его хорошая, еще со студенческой скамьи. Вместе на одном курсе учились, и сейчас поддерживали хорошие отношения, дружили семьями, так сказать. Он перед смертью у нее кое-какие бумаги по Василию Блаженному взял. Хотел эти исследования в своей монографии прописать, а теперь вот – бабушка просила забрать этот дневник, который еще деду моему принадлежал. Теперь-то Ивану Васильевичу он точно не понадобится, – развел руками заботливый внук.

– А я не знала, что твоя бабушка научной работой занимается, – удивилась Лена.

– Да она и не занимается. Она вот уже тридцать лет в школе работает, историю преподает. А этот дневник, как она говорила, нечаянно нашла на даче нашей, в каких-то старых коробках. Это мой дед Михаил Осипович всю жизнь до самой смерти собирал старые документы, исследовал храм святого Василия. Он был архитектором, но интересовался историей архитектуры и строительства собора. Я вспомнил, что твоя диссертация тоже по этой тематике, думал, что, может, Плотников с тобой поделился материалами, – медленно жуя пирожок с яблочным повидлом, сообщил Алексей.

– Нет, мне он ничего не передавал, – покачала головой Синицкая, а затем продолжила: – Я сегодня собираюсь наведаться к бабе Тоне, домработнице Плотникова. Передать соболезнования, предложить свою поддержку. Если хочешь, поедем вместе – поищешь там документы своей бабушки. А как они хоть выглядят?

– Да там блокнотик небольшой, старый, типа ежедневника в коричневом переплете.

На первой странице написано, что он принадлежал Михаилу Осиповичу Каретникову, моему деду.

– Я сейчас бабе Тоне позвоню и сразу поедем.

– Заметано. – Сразу повеселев, Курочкин принялся доедать уже третий пирожок с повидлом.