Текст книги "Мария в поисках кита"

– Что он сказал? Переведи! – тотчас потребовала ВПЗР.

– Сказал, что чрезвычайно рад новой встрече со знаменитой писательницей из России, – на свой страх и риск перевела я.

– Запомнил меня, надо же! – Радости ВПЗР не было предела. – Ах ты мой хороший!..

Она заключила слегка опешившего Хесуса в объятия и расцеловала.

Нам достался тот же столик, что и в прошлом году (козырное место у окна снова было занято какими-то туристами, судя по застревающим в глотках окончаниям слов – американцами). Но на этот раз ВПЗР нашла наше месторасположение превосходным. И вообще была на редкость смиренной – сказывалась-таки относительная близость ее вожделенного Талего. Лишь единожды за весь вечер возникла бледная тень скандала – когда ВПЗР потребовала, чтобы ей немедленно завели Хадию Нин, певицу из Бурунди. Хадия Нин – ее последнее музыкальное увлечение: настолько сильное, что придется, видимо, вставить ее в список ста сорока четырех тысяч избранных. Предварительно выкинув из него Джоан Арматрейдинг (или Рейчел Ямагату). Хотя до этого может и не дойти, если ВПЗР подсядет на кого-нибудь другого, типа солистки распавшейся шотландской группы «Cocteau Twins» (уточнить в Интернете, как зовут солистку!). Также подойдут сразу три солистки распавшейся немецкой группы «Tic Tac Тое» (их имена и уточнять не стоит, все равно не запомнишь). А если ВПЗР вдруг наткнется на разухабистый чикагский коллектив «DEVOTCHKA» или сводный хор караимов г. Варна (+ танцевальная группа + хормейстер) – кого будем выбрасывать из списков?..

О существовании Хадии Нин в аргентинском ресторане и слыхом не слыхали – вот удивление так удивление!

Но общими с Хесусом усилиями нам удалось склонить ВПЗР к прослушиванию певицы Чамбао. Это оказалось несложно, учитывая ее благодушное настроение и то, что Чамбао и вправду была классной! Я, естественно, получила по голове, за сокрытие такой великолепной вокальной жемчужины местного разлива. И сразу же после втыка узнала (мысли носятся в воздухе!), что мне тоже уготовано место в списке избранных. Не самое козырное, в конце списка, что-то вроде 143 998.

– Мне, конечно, лестно… Но с чего бы вдруг?

– Скажем, это производственная необходимость, – сказала ВПЗР, глядя на меня сквозь бокал с красным вином. – Я тут подумала, что совершенно не знаю, как без тебя обходиться. Особенно после конца света. Ну, ты рада?

– А должна?

– Конечно.

– Тогда рада.

Опять я иду на поводу у этой ненормальной сумасшедшей чиксы с большим приветом! Тетки, которая (совершенно необоснованно!) считает, что мир должен вертеться вокруг нее. Что у людей, ее окружающих, не может быть никакой личной жизни, собственных друзей и возлюбленных. И что все должны участвовать в представлениях, которые она разыгрывает, или, по крайней мере, стоять за кулисами. Я не верю в конец света и вовсе не жду его приближения, – с чего бы тогда радоваться?..

– По-моему, ты не очень-то радуешься, Ти. Ты вообще какая-то грустная последние дни.

Талего, гребаный остров! Вот что заставляет меня грустнть лезть на стенку от тоски!

– А вы заметили?

– Конечно! Я всегда замечаю, что происходит с людьми, находящимися рядом со мной.

«Всегда замечаю», как же! Это не просто квази-мега-гипербола, это гипербола в неизвестной науке степени, бесконечно большая величина!

– Я просто ума не приложу, что мне делать на этом острове… Вы будете писать книгу, это понятно. А чем заниматься мне? Сколько мы там пробудем? Месяц, два?

– Как покатит. Может быть, и больше…

Господи ты боже мой! Хоть бы соврала!!!

– Тем более! Ни объектов приложения сил, ни особых развлечений там нет…

– Не стоит думать, Ти, что жизнь – сплошной цирк дю Солей! Аскеза иногда намного полезнее. Во всяком случае, продуктивнее. А для мыслящего человека развлечение всегда найдется. Ты ведь мыслящий человек?

– Не исключаю такой вероятности.

– Вот видишь! Проанализируешь прошлое, составишь бизнес-план на будущее… И просто отдохнешь…

Что-то новенькое! До сих пор ВПЗР ни секунды не заботилась о моем отдыхе. Наоборот, я по сто раз в неделю получала метку «праздной овцы, у которой каждый день – еврейская суббота». Не-ет, меня не проведешь!..

– Мне почему-то кажется, что ваш Талего – то самое место, где вы вполне смогли бы обойтись без меня. Вы же сами намекали на loneliness. И даже на solitude!

Упоминание об одиночестве нисколько не смутило ВПЗР. Ничего удивительного, если учесть, что единственный вид одиночества, который она приемлет, – одиночество публичное.

– Я и собираюсь проводить время в благословенном solitude. Ты будешь нужна лишь для поддержания контакта с аборигенами. Я ведь совсем не знаю испанского…

– Разговорника вполне хватит на первых порах. Я как раз прихватила с собой разговорник. Прекрасное издание…

– Не пойдет. Формальный испанский мне ни к чему. Мне нужен живой, пропущенный через сердце язык. Со всякими лингвистическими штучками, утепляющими сюжет.

– Типа «мьерды»?

– Ха-ха! Типа «мьерды», да! Ты смотришь в самый корень.

«Мьерда» – единственное испанское слово, которое удосужилась запомнить ВПЗР. Более того, она произносит его без всякого акцента. Примерно так же, как Катушкин произносит свое «шайзе». И то, и другое означает «дерьмо».

– Только так мы сможем расположить к себе этих чертовых аборигенов. – При упоминании об аборигенах, как составной части ненавистного человечества, ВПЗР морщится. – Лингвистические штучки, прибамбасы и фигулины.

– Вы их расположите и без фигулин. Одним только «мьерда». Но и без «мьерда» вы – удивительно располагающий к общению человек.

– Ты так считаешь?

– Абсолютно в этом уверена. Так что мои услуги на Талего вам вряд ли понадобятся. Я вам буду только мешать.

В общем-то, ВПЗР – бабец умный, а где-то даже – мудрый, а где-то даже – со слегка зашкаливающим IQ (без этого такую уйму вполне достойных книг не напишешь). Но на лесть она ведется как конченая дура, как продавщица отдела нижнего белья. И чем кондовее лесть – тем быстрее ведется! И сейчас бы повелась, если… Если бы на Талего, гребаном острове, ей не пришлось бы решать свои гребаные проблемы в одиночку.

Решать проблемы в одиночку – вот что ее до смерти пугает! Конфликт интересов налицо. Быстренько взвесив все «за» и «против», ВПЗР включает Лулу́.

Лулу – чудный мальчуган с реликтовой французской рекламы бисквитов «Lefèvre-Utile». Что это за фирма и что это за бисквиты, я и понятия не имею, выпускались они еще в Первую мировую. Винтажная жестянка с Лулу была украдена ВПЗР из маленького магазинчика в Барселоне. Не знаю, стоило ли рисковать репутацией из-за десятиеврового Лулу? ВПЗР считает, что стоило, один орден на его рисованной цыплячьей груди стоит дороже. Вроде бы это легендарный CROIX DE GUERRE – военный крест 1915 года. Но не исключено, что и медаль «От благодарной Франции» неизвестно какого года. Во всем остальном Лулу – самый обыкновенный мальчик, хотя и чуть более умилительный, чем следовало бы. Белый беретик, красно-синяя пелеринка (о, эти национальные цвета!), высокие ботиночки на шнуровке и корзинка с печеньем в руках. Лулу жрет бисквит и смотрит на тебя таким проникновенным взглядом, что хочется сделать для него все возможное и невозможное: купить радиоуправляемую модель яхты Абрамовича, усыновить, впихнуть в Йель по достижении призывного возраста и переписать всю зарубежную недвижимость на его имя. Хорошо, что у меня нет зарубежной недвижимости и желания кого-либо усыновлять: случился бы конкретный попадос!

А включить Лулу в контексте ВПЗР означает только одно: скроить такую физиономию (она это умеет!), что сразу хочется… см. выше!

При этом глаза ВПЗР становятся круглыми, как у птицы, и на самом их дне блестит влага. А я прямо-таки вижу белый беретик, пелеринку и ботиночки с почему-то развязанными шнурками. Ах ты мой зайчоныш, ну кто о тебе еще позаботится, как не я?! И шнурки завяжем, и висюльку на груди протрем (не военный крест, а орден Почетного легиона, на меньшее ВПЗР не согласна). Но в этот раз она идет даже дальше, чем обычно: влага поднимается метра на четыре выше ориентира и готова вот-вот выплеснуться из глаз.

– Хочешь оставить меня, Ти? – голосом, не предвещающим ничего хорошего, спрашивает ВПЗР.

– Нет.

– В момент, когда ты больше всего нужна?

– Никто не собирается вас оставлять…

– Подгадала случай, чтобы воткнуть нож мне в спину?

– И не думала…

– Куснуть руку, дающую тебе кусок хлеба?

– Да что вы в самом деле!..

– Это ведь предательство, Ти. Самое настоящее предательство. Думаешь, я не знаю, какие переговоры ты ведешь у меня за спиной? Ты давно хотела переметнуться к…

Тут ВПЗР ошарашивает меня именем, хорошо известным в писательских и читательских кругах. Популярная беллетристка, тиражи которой на несколько порядков выше, чем у ВПЗР. ВПЗР считает беллетристку конченой графоманкой и жаждет ее публичной казни у фонтана перед Большим театром: чтобы другим неповадно было писать дрянные книжонки. Эту беллетристку я видела в гробу (из красного дерева с позолоченными ручками), а она… Она вряд ли знает о моем существовании! И уж тем более вряд ли нуждается в моих услугах: у нее и так все шоколадно.

– Это полный идиотизм, – стараясь держать себя в руках, говорю я. – Ни к кому я не собираюсь переметнуться.

– Хочешь променять Служение Таланту на Служение золотому тельцу? – В умении взводить себя на пустом месте ВПЗР нет равных.

– Не хочу.

– Тогда почему ты отказываешься от Талего? Он на сегодняшний момент и есть краеугольный камень Служения Таланту.

Ну вот и наступил последний акт supermelodramы: Лулу-ВПЗР плачет. Натурально – плачет! Тихие слезы падают на пелеринку, на орден, на корзинку с бисквитами «Lefèvre-Utile» и на сам бисквит, торчащий из лулу-вэпэзээровского рта. Каким образом подмоченным оказывается еще и беретик – уму непостижимо… Supermelodrama, одним словом, разыгравшаяся при этом исключительно в моем жалостливом воображении.

– Ну хорошо, – ломаюсь я. – Поеду с вами на этот гре… прекрасный остров. И побуду, пока все не наладится. Такой вариант устроит?

– Более или менее, —

слезы ВПЗР моментально высыхают, и малыш Лулу снова отправляется к себе, на Первую мировую, за очередным орденом/медалью: на этот раз – за Верден. Чтобы снова появиться, когда призовут полковые трубы ВПЗР. Мне же эти самые полковые трубы весело наигрывают: «Ты попала, Ти! В очередной раз – попала!»

Чтобы закрепить достигнутое, ВПЗР обещает мне золотые горы: походы по мадридским магазинам на обратном пути (ребахосовскую разницу в цене она обязуется возместить из собственного кармана), как минимум два дня в «El Court Ingles’e»[7]7
  Крупнейшая сеть универсальных магазинов в Испании.


[Закрыть], а лучше – три!.. Любую вещь из десигуалевской коллекции, на которую я только ткну пальцем (опять же – за счет средств работодателя). И даже поездку на Мальдивы в обозримом будущем. И поездку на Гибралтар. И поездку в Доминикану. Убив на перечень грядущих благ минуты три, ВПЗР плавно возвращается в день сегодняшний, вернее – завтрашний, где ее подстерегает благословенный Талего.

Остров ее жизни.

– Меня ждет прорыв! – ВПЗР даже подпрыгивает на стуле. – Чувствую, что напишу там лучшую свою книгу! Этот остров не такой, как все другие острова!

– Как будто вы были на других островах!

– Конечно была! На одном только Шпицбергене прожила пять лет… Шпицберген – чем тебе не остров? Я и на Кубе успела потусить. И на Ибице, пока она не стала такой популярной среди диджеевского транс– и хаус отребья…

Примечание: Раньше, насколько мне помнится, шпицбергеновская эпопея занимала года полтора от силы. А Куба с Ибицей и вовсе не всплывали.

– Я уж молчу про Гаити, – продолжает фантазировать ВПЗР. – Ну ни капельки мне там не понравилось, сплошные ураганы и стихийные бедствия… Ежедневно по десятку человек смывало, не говоря уже о мелком и крупном рогатом скоте…

– И как только вы уцелели?

– Назло всем… Как обычно. И запомни – никакие другие острова Талего и в подметки не годятся. Это – любовь с первого взгляда. Уверена, нас ждет там нечто необычное… Выдающееся. Откровение господне, как ни пафосно это звучит. Пафосно?

– Пафосно-пафосно.

– Да и плевать. Я прямо вижу, как мы гуляем по кромке зимнего моря… Зимнее море – это тебе не летнее море. Зимнее море – понятие философское. Вернее – это и есть сама философия в чистом… так сказать – концентрированном – виде. Философия, психология, психоаналитика, нейролингвистика и много чего другого…

– Ага. Сплошные Фрейд с Юнгом… «Толкование сновидений» и «Метаморфозы и символы либидо»… А следом за гуляющими нами будет двигаться группа индейцев навахо с флейтами. И группа индейцев сиу – с фисгармониями. Для создания, так сказать, музыкального фона. Гармонирующего с пейзажем.

Видно, что ВПЗР очень хочется плеснуть мне в лицо остатками красного вина из бокала. И запустить в меня тарелкой с остатками мяса в карамельно-луковом соусе. Две причины, по которым она этого не делает:

– за бой посуды придется платить;

– я только что согласилась на Талего, но могу и передумать. А этого уже не может допустить она сама.

Посему ВПЗР напяливает на себя маску вселенской кротости и смирения («был карнавал, и я нарядилась Флоренс Найтингейл») и замечает только:

– Флейты с фисгармониями не монтируются. Пианино – еще туда-сюда, а фисгармония – нет. Как тебе наш друг Хесус?

Бесконечные перескакивания с темы на тему – еще один отличительный признак ВПЗР. Фирменный приемчик, неотъемлемая часть потока сознания, который никак (ко всеобщей скорби) не иссякнет. Меня он уже давно не удивляет. Удивляет имя администратора ресторана Хесуса в контексте «наш друг». До сих пор столь высокого звания удостаивался лишь проверенный временем Катушкин. А Хесуса мы обе видим второй раз в жизни.

– Хесус? Никак. Парень себе и парень.

– А кое-кто еще минуту назад упоминал либидо…

– Что-то я не пойму… Какое отношение юнговское либидо имеет к здешнему администратору?

– Вообще-то я подумала о твоем либидо. Мне кажется, оно как-то захирело в последнее время… Ты совсем перестала обращать внимание на мужчин. Это меня тревожит.

На подобную низость способна только ВПЗР, никто другой! Как будто не она старательно вытравливала всех моих ухажеров, выжигала их на корню, высмеивала и называла «чмо из рогатника». А были еще «хорошо темперированные ублюдки», «ходячие энциклопедии козлизма» и (вершина вэпэзээровского ненорматива) «ebanat’bi кальция». За пять лет работы на ВПЗР у меня было два относительно серьезных романа («хорошо темперированный ублюдок» и «чмо из рогатника»), одна совершенно иррациональная страсть («ebanat кальция»), а из «ходячих энциклопедий козлизма» можно составить целую библиотеку, предварительно отдав тома Катушкину – на переплет.

Уничтожение противника (а мои парни в понятии собственницы ВПЗР были противниками, покушающимися на ее привычные устои, частью которых являюсь я) всегда происходило по одной и той же схеме, с незначительными вариациями. Узнав о наличии молодого человека, ВПЗР вроде бы радовалась за меня, во всяком случае, выражала публичное одобрение и – хотя и не сразу – требовала личного знакомства с избранником.

«Я должна знать, в какие руки тебя отдаю. Поскольку несу ответственность за твою судьбу!»

или:

«Интересно было бы хоть одним глазком посмотреть, кого ты выбрала, Ти. Это наверняка превосходный во всех смыслах мужчина».

или:

«Взгляд со стороны не помешает, Ти. Особенно – взгляд близкого старшего друга. Я ведь твой друг и очень нежно отношусь к тебе… Не лишай меня счастья сопричастности…»

«Счастье сопричастности», ха-ха!

Скорее – «счастье ковровых бомбардировок с последующей зачисткой местности»!

Каждый раз я велась на эти проникновенные фразы, забывая, что ВПЗР – сволочь и манипулянтка. Единственное, что извиняет меня: я была влюблена – следовательно, была безоружной, полуслепой и почти что голой. Без белья, но с мэйкапом. И тональником на ягодицах, чтоб не бликовали, – сказала бы ВПЗР. Вот такая, без белья, но с мэйкапом, я брала за руку очередного своего мужчину и вводила под закопченные своды сомнительного заведения honky-tonk. И усаживала за колченогий, весь в липких пятнах стол. И заказывала отдающее блевотиной пойло honky-tonk.

То есть пойло всегда заказывала ВПЗР. И это было самое дорогое пойло в ресторанном меню. И самый дорогой ресторан – поскольку встречались мы (я, мой парень и ВПЗР) исключительно в дорогих ресторанах. Таков был ее выбор. Такова стратегия.

Примечание: ВПЗР отлично разбирается в напитках (издержки профессии, в ее книгах все герои пьют). ВПЗР отлично разбирается в кухнях (издержки профессии, в ее книгах все герои жрут). Она отлично разбирается в табаке и его производных (издержки профессии, в ее книгах все герои курят напропалую). Она знает все марки сигар и трубочного табака, но в жизни предпочитает самые дешевые, вонючие сигареты (так экономнее). Она может убить час на сравнительную характеристику вин, хотя и равнодушна ко всем винам, за исключением водки. Она может долго и пространно рассуждать о вкусовых достоинствах «когтей дракона» – редких моллюсков, объекте рискованного промысла (цена порции – около 150 евро). Но при этом ей совершенно все равно, что у нее в тарелке, – те же пресловутые «когти дракона» или жареная картошка с тушенкой.

Примечание к примечанию: Картошка с тушенкой, безусловно, предпочтительнее. Но понты дороже денег. «Притворись знатоком всего на свете!» – вот девиз ВПЗР. Она – притворщица из притворщиц, обманщица из обманщиц, королева прохиндеев!

Тягаться с королевой прохиндеев не представляется возможным. Во всяком случае, никому из моих парней не удалось ее переиграть. Начинались же ресторанные посиделки благостно, чтобы не сказать – пасторально. ВПЗР умело изображала из себя добрую тетушку, заранее приветствующую выбор своей подопечной. Фраза вечера: «И почему ты так долго скрывала от меня этого милягу?» Еще одна фраза вечера: «Эх, будь я на двадцать лет моложе…» Еще одна фраза вечера: «Он душка». Еще одна фраза вечера: «Как же я рада за вас! Благословляю, дети мои!»

После любой из этих фраз следовал столь любимый ВПЗР цирк дю Солей, дурдом на барбекю и избиение младенцев в одном флаконе. Она начинала:

– гнусно флиртовать (в случае идентификации моего ухажера как латентного альфонса);

– давить интеллектом (в случае его идентификации как недоумка);

– подкалывать с ехидной улыбкой и всячески провоцировать на ответные подколки (в случае, если он ей просто не нравился. А не нравились ВПЗР все без исключения).

А иногда задействовался и весь доступный арсенал.

Всячески опуская моего спутника, ВПЗР не забывала опустить и меня саму. Неявно. Подмешивая в бочку меда зловонную ложку не дегтя даже, а дерьма. Шайзе, мьерды. Часа через полтора подобного артобстрела пространство вокруг нас начинало неуловимо меняться. А потом… Потом в голове у меня как будто переключался какой-то тумблер. И я видела своего парня, как в кривом зеркале: недоумком, альфонсом и просто малосимпатичной личностью. Страшно даже подумать, какой он видел меня!.. Зато ВПЗР торжествовала. И, торжествуя, всегда уходила по-английски: «Воркуйте, голубки, а я отлучусь ненадолго. Пойду, попудрю носик».

Не было случая, чтобы она вернулась обратно.

А мы еще некоторое время сидели в ожидании. Альфонс и корыстолюбивая самка. Недоумок и шлюшонка. Малосимпатичная личность мужского рода и малосимпатичная личность – женского. А потом выкатывались из заведения, заплатив астрономическую сумму за сожранные ВПЗР деликатесы и выпитое коллекционное вино. К слову сказать, две трети моих воздыхателей проверку ресторанным счетом не прошли, заявив, что не собираются отдавать свои кровные за причуды «скверной бабы, пусть она и трижды известная, мать ее, писательница». А три четверти из этих двух третей вообще заявили: «Да пошли вы в пень, обе!»

После чего наши отношения заканчивались сами собой, по обоюдному согласию сторон.

К чести оставшейся одной трети – она все же платила. Шмыгнув носом и дернув кадыком.

Но отношения все равно заканчивались, так как над ними (неизвестно почему) довлела смоделированная ВПЗР кривозеркальная реальность.

Всякий раз я спрашивала у себя: «Что это было?» Всякий раз давала себе слово уничтожить ВПЗР морально. Уволиться, высказав все, что думаю о ней. Смазать по физиономии напоследок. Или попросту плюнуть в нее.

И всякий раз ничего путного из этого не выходило.

Во-первых, потому, что в первые сутки после своей Глобальной Ресторанной Пакости ВПЗР была недостижима. В прямом смысле: ее рабочий кабинет был заперт изнутри, а на дверях висело сразу четыре таблички «DO NOT DUSTIRB!», прихваченные в свое время из самых разных гостиниц. И на все мои крики она спокойно отвечала из-за двери: «Я заканчиваю главу. Поговорим позже, Ти».

«Ну ничего! Все равно выползешь! Хотя бы в сортир! Хотя бы на кухню – утянуть кусок холодного мяса из холодильника! Тогда и получишь сполна, бампером по харе», – утешалась я мстительными мыслями. И устраивалась на кресле против дверей в кабинет. С книжкой модного отечественного автора в руках – из тех вулканических литературных «прыщей», что вскакивают внезапно и с единственной, по мнению ВПЗР, целью: еще больше обезобразить и без того не блещущее красотой лицо современной культуры.

Ничего, кроме злобы, круто замешенной на черной, беспросветной зависти, «прыщи» у ВПЗР не вызывают. Оттого-то она и бесится и впадает в клинч, если кто-нибудь в радиусе пятисот метров раскрывает высокотиражный томик такого вот «прыща». Мудрый Катушкин давно обезопасил себя, перескочив на книжные фолианты и раритеты, датируемые (в худшем случае) началом прошлого века. И он ни разу не был замечен в противоестественной связи с современными и более удачливыми, чем ВПЗР, писателями. Писаками, масскультовым мьерда, конъюнктурным шайзе, главная задача которых – потрафить низменным вкусам толпы, срубить бабла на этом и (апофеоз!) внедриться в зомбоящик, став медийным лицом. У медийного лица есть одно неоспоримое преимущество: его узнают. Все без исключения. Ему делают скидки в стоматологических клиниках и салонах красоты, у него просят автограф в кафе и презентуют бутылку вполне сносного шампанского в ресторанах – «за счет заведения». У него нет проблем с местами на чартер в разгар туристического сезона: сошки, сидящие на билетах, – сплошь почитатели его тв-ва. Медийности сопутствует и масса других вкусностей с зашкаливающим количеством калорий. Так недолго и в весе прибавить, потерять форму и – как следствие – быть изгнанным из зомбоящика. Что периодически и происходит с «прыщами» – к вящей радости ВПЗР. Она даже может посочувствовать низвергнутым кумирам толпы, но пока они на коне – сочувствия от нее не жди!..

Я несколько раз попадалась на чтении имевших резонанс литературных новинок – и попадосы эти заканчивались крупными скандалами. Обвинениями в отсутствии вкуса, мозга и вменяемой шкалы эстетических ценностей. Термин «овца, питающаяся трупятиной» тоже произрос из литературных скандалов. И сколько я ни пыталась втолковать ВПЗР, что овца – животное травоядное, ничего из этого не вышло.

Теперь-то я, наученная горьким опытом, читаю не-вэпэзээровские книжки исключительно за закрытыми на семь замков дверями собственной комнаты. На пленэре, в кофейнях, в поездах и перед бюджетными утренними киносеансами для пенсионеров и школьников. Вдали от ВПЗР, ну ее в пень, тут мои воздыхатели правы. И лишь после Глобальной Ресторанной Пакости позволяю себе попасться ей на глаза с компроматом.

Каждый раз забывая, что в этом случае реакция будет совсем иной.

ВПЗР появляется на пороге своего кабинета в образе «аутичной сиротки», сослуживицы Бисквитного Лулу по батальону самокатчиков. Все движения ее замедлены, все эмоции загнаны внутрь, а в глазах наблюдается известная пустота.

Шаркая ногами и держась рукой за стену, «аутичная сиротка» идет по своим делам. И один лишь ее вид вызывает у меня приступ острой жалости. Какое там «смазать по физиономии»! Единственное, чего мне хочется в этот момент, – прижать несчастное дитя к себе, растормошить и развеселить его, а потом – показать специалистам: вдруг еще можно что-то исправить и вернуть ребенка в социум!

– Читаешь? – спрашивает у меня «сиротка» на обратном пути в кабинет. – Отличная книга и такая трогательная, я плакала. Может, попьем чайку?..

В процессе чаепития, на которое я безвольно соглашаюсь, ВПЗР пространно рассуждает о новой главе из книги, цитирует только что написанные куски, размышляет о высоком (низменном), размышляет о прихотливости человеческой натуры и делает смелые художественные обобщения.

– А как твой парень? – спрашивает она после очередного псевдоэкзистенциального кульбита.

Я, оглушенная трепом ВПЗР, оказываюсь не готова к этому вопросу. Я вообще никогда не бываю к нему готова.

– Что?

– Как твой парень? Он мне очень понравился.

– Он альфонс. Недоумок. И вообще… Малосимпатичная личность.

Неужели я (я!) произношу весь этот бред, внушенный ВПЗР?!. Нет, не я, кто-то другой, очень похожий на меня. Находящийся по ту сторону кривого зеркала.

– Да что ты!!! – делано изумляется ВПЗР. – Быть того не может!

– Может.

– Ну надо же… А выглядел таким приличным, я даже порадовалась за тебя…

– Рано порадовались, значит.

– Вот и верь после этого в писательскую мудрость…

– Я никогда не верила в писательскую мудрость. – Именно этой реплики и ждет от меня моя чертова иезуитка. Именно ее я и подаю, стоя в кулисах и не смея выйти на хорошо освещенную сцену.

Сцена предназначена только для ВПЗР. Исключительно.

– И правильно делала! – ВПЗР разражается страстным монологом в стиле сенековской (расиновской) Федры. – Мудрость никогда не являлась достоинством писателя. Скорее – наоборот. Наивный, детский взгляд на мир – вот что ценно. Взгляд, который снимает ненужные наслоения со знакомых всем слов! Заставляет по-новому оценить их…

От слов ВПЗР переходит к сюжетам, также требующим новизны. И к требующим нетривиальности мыслям. А мужчина-альфонс-недоумок-малосимпатичная личность – что может быть тривиальнее?

Ни-че-го!

Значит, и заморачиваться этим не стоит. Будет другой, третий, десятый!

– У тебя вся жизнь впереди, Ти, – подытоживает ВПЗР. – Найдется и твоя половинка. Как говорят в народе: на каждый горшок – своя крышечка.

Мое – отшлифованное годами работы с писательницей – воображение тут же начинает рисовать горшки самых разных модификаций: от терракотовых сосудов эпохи Мин до банальных молочных крынок и не менее банальных ночных ваз из пластика. Все это великолепие стоит в сумрачном honky-tonk тире, стены которого густо заляпаны красным (случаются же меткие стрелки!). Вот и сейчас один из метких стрелков, неуловимо похожий на ВПЗР, выходит на линию огня. И, молниеносно перезарядив винтовку, стреляет, почти не целясь.

Бац-бац-бац!

Десять из десяти!

Приз за меткость (резиновая утка и конструктор «Лего») вручается «аутичной сиротке», а от горшков (каждый из которых мог стать моей судьбой) остаются одни черепки.

И после всего эта гадина, беспринципный и аморальный фрнк, ритуальная убийца ЕЩЕ СМЕЕТ ГОВОРИТЬ О МОЕМ ЛИБИДО!!!

… – Наш друг Хесус – симпомпончик, – продолжает измываться ВПЗР. – Ты не находишь?

– Нет.

– А ты представь его в костюме тореро… Галуны, позолота, красная тряпка в руках… Забыла, как она называется.

– Мулета. Красная тряпка называется мулета. И вообще – это не тряпка, а плащ. А ваш друг Хесус, – я делаю ударение на слове «ваш», – совсем не похож на тореро.

– Может быть, ты и права… Просто влюбиться в тореро – совсем не то, что влюбиться в администратора ресторана. Любовь к человеку романтической профессии возвышает тебя над толпой. Матадоры, рыбаки, капитаны судов, сражающихся со стихией… Кстати, на Талего живут именно такие мужчины.

– Вы полагаете?

Я уже имела счастье лицезреть мужчин острова Талего. Два цыганистых типа из сувенирной лавки – им я бы не доверила даже использованную зубочистку, не говоря о собственной жизни. Прощелыга-официант, опустивший нас (меня) на двадцать пять евро в единственном островном кафе. Один специалист по дезинфекции с лицом дауна: он как раз поливал разбодяженной химией траву около этого чертова кафе… Кто еще?.. Пока я судорожно пытаюсь вспомнить, был ли там кто-то еще, ВПЗР продолжает развивать тему с Талего.

– Ты ведь знаешь, я – почти ясновидящая. Любой хороший писатель – ясновидящий. Вот и спроси меня: что я вижу в данный конкретный момент.

– И что вы видите в данный конкретный момент?

Теперь это даже не театр, а кинематограф, вернее – синематограф начала XX века. Жесты чудовищно преувеличены, мимика доведена до абсурда, одним словом – Supermelodrama с убийственным финалом. Что-то вроде «Антоша, погубленный корсетомЪ». ВПЗР не просто закрывает глаза, она изо всех сил зажмуривает их. И картинно простирает руки над столом.

– Вижу мужчину… Молодого человека восхитительной наружности… В свитере грубой вязки, в куртке с капюшоном. Он стоит на скале, подставив лицо ветру. Он говорит: «Я ждал тебя все эти годы, любовь моя…»

Чудовищный текст. Абсолютно непохожий на те тексты, которые обычно выскальзывают из-под пальцев ВПЗР. То есть отдельные слова встречаются (за исключением, пожалуй, слова «любовь») – но совершенно не в тех комбинациях. А данные комбинации – пошлость и мезальянс!

Примечание: Слово «любовь» ВПЗР не употребляет принципиально. И абсолютно сознательно. Предпочтение отдается не синонимам даже, а антонимам. Так, по мнению ВПЗР, интереснее. Забористее. Так можно закрутить интригу до последней возможности. Аллюзии на тему слова «любовь», развесистые, как клюква, метафоры и прочие коннотации – тоже наше все. И она еще хочет добиться понимания! Признания и иных (коннотативных) вещей. Наивная чукотская девушка!..

– А кому он это говорит? – спрашиваю я у ВПЗР. – Вам?

– Почему – мне? Тебе. Он говорит это тебе… Я для него слишком недостижима. Разница в потенциалах чудовищная. И большинство людей ее чувствует – на подсознательном уровне… Он, может, и хотел бы упасть на хвост именно мне, но… Бодливой корове бог рогов не дает. А ты тоже вариант. И не самый худший. Ты ведь у нас сущая прелесть, Ти…

Ненавижу эту вэпэзээровскую черту: вроде говорит тебе комплимент, но ощущение такое, что опускает в бочку с нечистотами. Злиться на это – себе дороже, проще – не замечать. Иначе механизмы самосохранения и самооценки заклинит к чертовой матери.

– Он что, русский? Тот парень на скале…

– Почему – русский? Вряд ли русский… Что делать русскому на испанском острове, да еще в куртке с капюшоном? Он испанец. Скорее всего. Или швед…

– Но если он испанец или швед… Как вы можете понять, что именно он говорит? Вы же не знаете ни испанского, ни шведского.