Текст книги "Из жизни карамели"

– Давление тридцать атмосфер, как в пожарном брандспойте, – горделиво заметил Николаша.

– А в брандспойте тридцать атмосфер? – удивился Рыба. – Мне казалось, что меньше.

– В любой момент могу увеличить до тридцати. И даже до сорока. При дальности полета сто километров. Нет, двести! Нет, триста шестьдесят пять!

– А до полюса достанешь?

– Запросто.

– А… до Луны?

– Все может быть.

– А до звезды Шедар в созвездии Кассиопея?

– Это еще что за хрень?

– Это… м-м… звезда! Просто звезда.

– Наверное, могу и туда, если постараться. Постараться?

Рыба представил несчастных отроков, болтающихся где-то возле звезды Шедар. И представил струю Николаши, способную (в этом Рыба нисколько не сомневался) улететь за многие парсеки от дома и сбить звездолет «Заря» с заданного курса. И кому от этого будет радость?

Никому.

– Нет, не надо стараться. Я верю.

– А то давай!

– Я верю, верю! – Рыба, как мог, пытался отвести опасность от отроков. – Пошли лучше водку пить.

– Всегда! – воскликнул Николаша, приложив одну руку к сердцу, а другой застегивая штаны.

Остатки водки привели Рыбу в самое минорное расположение духа: он расплакался и сообщил, что ему никогда не везло с женщинами, хотя он и был дважды женат. И что его женщины были…

– Сучками? – предположил Николаша.

– Нет.

– Меркантильными тварями, которым только бабло подавай?

– Нет.

– Изменяли тебе?

– Тоже нет. Они были приличными женщинами, порядочными. Наверное, все дело во мне…

Пропустив самокритичный пассаж Рыбы-Молота мимо ушей, Николаша погрозил кулаком пустому углу, в котором еще недавно стоял холодильник «Днепр»:

– У-у, жабы!.. Давай напустим на них Нга!

Едва лишь странное буквосочетание было произнесено, как тусклая сорокаваттная лампочка под потолком начала мигать, из углов поползли черные тени, а перед глазами Рыбы, напротив, заиграли ослепительные в своей яркости вспышки, больше похожие на салют в честь регионального питерского праздника выпускников «Алые паруса». Параллельно со вспышками в оба Молотовских виска задолбило изнутри. Долбеж был узкоточечным, как если бы кто-то невидимый, сидящий в голове Рыбы использовал для своего грязного дела пики и дротики…

Или копья.

Или стрелы!

«Кто-то невидимый», как же! Рыба-Молот догадывался – кто.

– Что есть Нга? – спросил он у Николаши полузадушенным голосом.

– Нга – это Нга! – таким же полузадушенным голосом ответил Николаша. – Нга никого не пощадит. А можно не только твоих баб… Но и всех остальных…

Нга, должно быть, что-то темное, страшное (исходя из мигания лампочки, леденящих душу теней и долбежа в виски). Дежурными фильмами ужасов здесь не отделаешься. Дежурные фильмы ужасов – детский лепет! От внезапного осознания угрозы, нависшей над хрупким женским миром, над декольте Кошкиной, над задом Рахили Исааковны, а также другими, неизвестными Рыбе задами и декольте, он даже протрезвел. Черт бы с ними, известными и неизвестными, но Изящная Птица!.. Она ведь тоже женщина, следовательно – опасность угрожает и ей. А этого Рыба допустить не может, ни при каких раскладах.

– Давай обойдемся без Нга. Не будем никого тревожить…

– Точно? – Видно, Николаша и сам был не рад, что в запале упомянул темное и страшное, и теперь с облегчением давал задний ход. – Смотри… Я хотел как лучше. Хотел, чтобы моему другу было хорошо.

– Мне и так хорошо.

Это была чистая правда – виски наконец отпустило, лампочка перестала мигать, черные тени съежились и исчезли. А блаженное состояние алкогольного опьянения, наоборот, вернулось. И завладело Рыбой с новой силой. Обрадованный Рыба снова пустил слезу и поведал Николаше, что не далее как сегодня встретил любовь всей своей жизни – Изящную Птицу, чтобы тут же потерять ее, возможно – навсегда.

– Херня! – заявил Николаша. – Мы ее найдем!

– Каким же образом?

– Имя-фамилию знаешь?

– Как будто знаю…

– Завтра… Нет, сегодня… Отправлю депутатский запрос. Позвоню кому следует. Никуда она от нас не денется, увидишь! Из-под земли достанем, из-под оленьей цыцки!..

И снова Рыба представил себе – теперь уже Изящную Птицу, бьющуюся в силках партии власти и подчиненных партии институтов, в том числе силовых. Представил и ужаснулся: совсем не таким образом он надеялся отыскать любовь, совсем не таким. Категорически!

– К-категорически… Категорически возражаю.

– Против чего? – не понял Николаша.

– Не нужно никакого официоза. Я сам… сам все сделаю. Сам найду.

Николаша с сомнением посмотрел на Рыбу:

– Ты? Не, ты точно не найдешь.

– Пусть так. Но и помощь какой-то там партии мне тоже не нужна.

– Ладно. Обойдемся своими силами. Без привлечения…

Начать поиски было решено со ставшего Рыбе родным магазинчика. Там Рыба с Николашей ненадолго тормознулись, еще выпили (на этот раз – вместе с таинственным Ваней из подсобки, несмотря на устрашающее родимое пятно в пол-лица, оказавшимся простым и милым парнем). Николаша, расчувствовавшись, рассказал присутствующим о неразделенной любви своего друга, Рыбы-Молота. В интерпретации Николаши выходило, что Рыба страдает и ищет возлюбленную пятнадцать лет кряду, а может, и больше. А Изящная Птица трансформировалась в сознании депутата в нечто похожее на скифскую бабу или статую с острова Пасхи: «Жопа – во! Сиськи – во! Как такую не любить? Я бы и сам не отказался, прости меня, Вера Рашидовна! А вы смотрите у меня, сцуки, ничего Верке не говорите, а то прикрою вашу торговлишку к чертовой матери!..»

После магазинчика они еще долго шатались по городу, ломились в какие-то двери, подожгли помойку, едва спаслись от стаи бродячих собак, разбили несколько подвернувшихся под руку носов и окон и зачем-то полезли купаться в фонтан, называвшийся «У трех муксунов». Солировал в этом заплыве Молот, страстно обнимавший изваяния ни в чем не повинных рыб и кричавший что есть мочи:

– Братья! О, мои братья!..

Николаша же, обратив свой взгляд строго на юго-запад, туда, где за тысячи километров заседал, по его мнению, политсовет партии власти, орал:

– Кто эти люди, которые запрещают нам ковыряться в носу?!

Это была последняя фраза, которую зафиксировал Рыба-Молот, прежде чем разум его померк и наступила темнота.

Глава третья

в которой Рыба-Молот знакомится с Яном Гюйгенсом ван Линсхоттеном, узнает кое-что о ненецкой мифологии и особенностях местного общепита, мужественно противостоит любовным поползновениям со стороны Веры Рашидовны и, помимо своей воли, становится хозяином духов нгылека

…Это было самое диковинное пробуждение в жизни Рыбы-Молота.

Во время всех без исключения прошлых пробуждений он всегда знал, где и с кем находится. Утренний ландшафт соответствовал вечернему, то же можно было сказать о женщине рядом. Как правило, речь шла о собственной квартире, собственной кровати и собственной женщине Рыбы, а ночевать вне дома и на всю катушку использовать случайные связи он терпеть не мог. В обычных обстоятельствах на едва продравшего глаза Рыбу сразу же накидывалась толпа самых разнообразных, никак не связанных между собой мыслей:

• не пора ли менять долларовую заначку на заначку из английских фунтов, евро и юаней?

• не пора ли менять работу?

• не пора ли менять страну проживания?

• не пора ли менять рубашку или сегодня еще можно походить во вчерашней?

• не пора ли менять зубную щетку и пасту заодно?

• не пора ли совершить что-нибудь такое (этакое), что заставит жену посмотреть на него другими (восхищенными и изумленными) глазами?

В силу инертности и прикладного характера Рыбьего мышления большинство из этих вопросов не находили ответа, а решались только незначительные – насчет рубашки и зубной щетки с пастой. И то не сразу, а после длительного обдумывания в туалете, ванной и за кухонным столом.

В это утро все было по-другому

Хотя бы потому, что, проснувшись, Рыба-Молот не обнаружил у себя в голове ни одной мысли, даже самой ничтожной. Причинно-следственные связи, идентификация личности, воспоминания – все оказалось стертым, сорвавшимся с якоря и унесенным в открытый океан в неизвестном направлении.

Океан, – подумал Рыба, – океан – это такая штуковина, в которой плещется много воды. Вода в океане соленая… Я знаю, что такое «океан», что такое «вода» и что такое «соленый», – уже хорошо. Отбросив «воду» и «соленый», он сосредоточился на океане и спустя непродолжительное время увидел над волнами чайку.

Оп-паньки, да это же всемирно известный Дзэнатан… тьфу ты, холера!.. Джонатан Ливингстон! Привет тебе, привет!..

Я знаю, что такое «холера» и что такое «дзэн», не путать с «дзынь», а также с «дзынь-дзынь»! Ситуация проясняется.

Поглазев на океан еще немножко, Рыба заметил наконец живописную группу божьих тварей, резвящихся на волнах аккурат под чайкой Джонатан Ливингстон. Рептилии? Пресмыкающиеся? М-м… млекопитающие? Да нет же, это рыбы!

Ры-бы!

Рыб было ровно четыре штуки – три муксуна (привет вам, привет!) и еще одна, напоминающая акулу, со странной головой в виде кузнечного молота.

Так это же я! – обрадовался Рыба. – Точно я! Я и есть Рыба-Молот!

После самоидентификации дела пошли веселее: Рыба вспомнил, что зовут его Александр Евгеньевич Бархатов, что ему тридцать пять лет от роду, что его первой женой была Кошкина, а второй – Рахиль Исааковна, что армяне – древний библейский народ, что рафинированное подсолнечное масло не годится для салатов и лучше заправлять их оливковым; что живет он в Питере и только что покинул его и уехал…

Куда это он уехал?

В «муркину задницу», как говаривала Кошкина, или, по-простому, в город Салехард, где нет даже железнодорожной станции, зато есть много водки, кривоногие продавщицы, горящие помойки и шаманы, способные струей из своего пениса столкнуть с орбиты любую зазевавшуюся звезду.

Скудные мысли о Салехарде особой радости не принесли, и Рыба-Молот попытался задвинуть их в дальний угол, заслонить другими – об Изящной Птице.

Со вчерашнего дня Рыба-Молот влюблен, он влюбился еще до Салехарда, но уже после Питера… он влюбился в самолете, точно! С Изящной Птицей он летел одним рейсом, но она почему-то сказала, что направляется в Гонолулу. Гонолулу – это где? В Северном полушарии, в Южном? Или Гонолулу вообще не существует, как Атлантиды или Эльдорадо? Не существует для него – вот оно что!.. В те украшенные манго, лаймом и папайями небеса, где парит Изящная Птица, вход рыбам-молотам заказан!

Чем так рвать сердце – лучше думать о Салехарде.

В Салехарде Рыба-Молот скотски напился – впервые в жизни. И видимо, совершил кучу гнуснейших (таких и этаких) поступков. Количество водки, которое он влил в свой почти что дистиллированный организм, не поддается исчислению. После подобных возлияний должна дико болеть и раскалываться голова и перманентно возникать рвотные позывы. Так гласят все самые мудрые книги на земле, все своды правил, кодексы и руководства по эксплуатации.

Но голова у Рыбы-Молота не болела, а блевать и вовсе не тянуло. Он чувствовал себя прекрасно, вернее – не чувствовал никак. Все органы, большие и малые, маскировались, как могли, сидели тихо, не курили, не чихали, не покашливали – и поэтому определить их местоположение не представлялось возможным. Рыба попытался прощупать пульс (тот не прощупывался), приложил руку к груди – туда, где, по уверениям медиков, находится сердце (сердце тоже не стучало). В довершение ко всему, рука оказалась легкой, почти невесомой.

НЕУЖЕЛИ ПОМЕР?

Особой радости это открытие Рыбе-Молоту не принесло, но и огорчения тоже. К тому же оставался открытым вопрос, куда это он переместился, – если факт скоропостижной кончины действительно имел место. Рыба приподнялся на локте, пошире распялил глаза и огляделся.

Открывшееся перед ним пространство представляло собой расхожий вариант «детской», какой ее обычно изображают в заграничных фильмах средней паршивости. Обои персикового цвета, украшенные фигурками персонажей книги «Винни-Пух и все, все, все»; мягкие игрушки самых разных размеров – в отдалении и в непосредственной близости от Рыбы; гоночные машины и пластмассовое оружие, сваленные на полу; футбольные мячи, баскетбольные мячи и мячи для игры в регби; детские лыжи – беговые и горные, терриконы из деталей конструктора «Лего»; причудливые скелеты наполовину разобранных механизмов, стойкие оловянные солдатики… Но самым главным в «детской» была, безусловно, железная дорога.

Железная дорога вместе с сопутствующими ей приятными мелочами (мосты, фермы, будки обходчиков, переезды со шлагбаумами и без, автотранспорт, лесные массивы, фигурки людей) занимала весь центр комнаты.

Если, конечно, это была комната, а не что-нибудь другое. Чистилище, например.

Рыба-Молот не имел ни малейшего представления о том, как выглядит чистилище. И рай с адом заодно. У каждого по-разному, – полагал он, что русскому здорово – то немцу смерть, что немцу здорово – то французу кариес, что французу здорово – то испанцу лоботомия. Одному кажется раем именно то, что для другого ад кромешный, придет времечко – все и прояснится.

Но вожделенная ясность не наступала. Вместо нее нагрянули вчерашние волки и оборотни, закамуфлированные под охотников-самоедов в меховых парках. Не больше спички, почти бесплотные, они встали в круг на груди у Рыбы-Молота и принялись синхронно сучить ногами и махать руками. Вчерашнего страха перед малютками Рыба в себе не обнаружил, что еще больше склонило его к версии об аде-рае-чистилище.

– Пляшете? – спросил он у человечков. – Ну-ну

В то же самое мгновение где-то в середине головы гулко застучали барабаны, и эта музыка совсем не понравилась Рыбе.

– А что-нибудь другое можете сбацать? Помелодичнее… Танго, там, или краковяк?

Человечки остановились и грохот в Молотовской голове прекратился тоже.

– Ладно, пошутил я насчет танго. Отдыхайте. Не до вас.

Как ни удивительно, спокойно-пренебрежительный тон Рыбы подействовал на охотников, и они, взлетев и выстроившись в уже знакомый журавлиный клин, исчезли из поля зрения. И Рыба-Молот тотчас забыл о них, потому что заработала не только железная дорога, но и включился плазменный телевизор на стене.

По телевизору передавали криминальные новости города Салехарда, из чего Рыба сделал вывод, что с адом-раем-чистилищем придется повременить. И что он все еще находится на грешной земле. У Полярного круга, потому что если бы он находился в другом месте, то и новости были бы другие.

Не салехардские.

«8 августа гражданка Ханытпек Любовь Ивановна, 1966 года рождения, покинула свой чум в стойбище Верхнее Пэртя и ушла в тундру в неизвестном направлении. Была одета в плащ-болонью синего цвета, вязаную кофту розового цвета, красный байковый халат, красный берет из мохера и резиновые сапоги. Всем, кто знает о местоположении гражданки Ханытпек или видел ее после 8 августа, просьба позвонить по указанным телефонам», – скорбно сообщил диктор, и на экране высветился номер «02».

Исчезновение чумработницы Ханытпек оказалось главной, но не единственной новостью выпуска. Далее были детально освещены три пьяные драки, поножовщина в общежитии рыбоконсервного завода, кража магнитолы из салона автомобиля «Москвич‐2141», кража оленьей упряжи и потеря документов в маршрутке. Рыба-Молот ждал, что будут упомянуты его собственные полууголовные деяния, – ничего подобного!..

Потеряв интерес к телевизору, он сосредоточился на созерцании железной дороги. Маленькие тепловозы тащили маленькие вагоны, маленькие семафоры переключались с красного на зеленый и наоборот, маленькие шлагбаумы исправно поднимались и опускались. Картинка была до того ладной, веселой и идиллической, что Рыбе в какой-то момент захотелось уменьшиться до размеров малюток-охотников, оседлать тепловоз и мчаться по кругу, приветствуя всех радостным гудком.

Зато в тихом вое, который неожиданно раздался из дальнего угла «детской», радости не ощущалось. Спустя секунду к вою присоединился методичный глухой стук – как будто кто-то невидимый выискивал под персиковыми обоями «Винни-Пух и все, все, все» что-то ценное. Заинтригованный стуком Рыба перелез через кучу мягких игрушек и осторожно, стараясь не нарушить график работы железнодорожного транспорта, пополз к другой куче игрушек, лежавшей в противоположном углу. Оттуда и раздавались все вышеозначенные звуки.

За гигантским плюшевым слоном в слюнявчике и пантерой с усами из рыболовной лески Рыба-Молот обнаружил мужа работодательницы, потомственного шамана, депутата Городской думы и вчерашнего своего собутыльника Николашу. Николаша выл и с чувством бился головой об стенку. При виде Рыбы-Молота он замолчал и оставил стенку в покое.

– Ты кто? – спросил он у Рыбы после секундного замешательства.

– Рыба-Молот. Повар. Мы вчера водку пили…

– А я кто?

– Николаша.

Просветления, на которое (произнося имя депутата) рассчитывал Рыба, у Николаши не наступило.

– А еще кто?

– Больше никого, – сказал Рыба, оглядываясь по сторонам. – Здесь только мы с тобой.

Николаша затряс головой и даже попытался оторвать ее от шеи, ухватившись обеими руками за черные жесткие волосы.

– Голова болит? – Голос Рыбы был полон сочувствия.

– Что такое «болит»?

– Болит – значит больно.

– А-а… Наверное, болит. – Николаша повалился на бок и стал шептать что-то бессвязное и неудобоваримое вроде «нгылека».

«Опять шаманствует, – решил про себя Рыба, – только бы темного и страшного не упоминал. С бодуна чего только в больную голову не придет!»

– Нгылека! – еще раз требовательно повторил Николаша. – Куда подевались, гады?!

– Понятия не имею… Ну, вспомнил меня?

– Рыба-Молот. Повар. Мы вчера водку пили… А я кто?

– Николаша.

– А еще кто?

– Только мы вдвоем… Ну и еще этот… Ваня из магазина. Но он так… Сбоку припека, только компанию поддержал.

То ли от упоминания меченого Вани из магазина, то ли от общего нездоровья Николашу вывернуло прямо на пол.

– Это что такое? – Поморщившись и вытерев рот пантерой, Николаша указал на отвратительного вида и запаха жижу с кусками корнишонов и непереваренной колбасы.

– Блевотина. Ты что, не блевал никогда?

– Нет.

И чему это я удивляюсь? – подумал Рыба. – Я ведь и сам по пьянке не блевал никогда, а самолеты не считаются.

– Ну, соображай быстрее! Ты – Николаша. Депутат Городской думы. А я повар. Вчера приехал из Питера, буду у вас работать. В ресторане у твоей жены, Веры Рашидовны. Вспомнил?

Имя жены произвело ни с чем не сравнимый эффект.

– Верка! – замычал Николаша и снова попытался оторвать себе голову. – Верка меня живьем сожрет. Обещал ведь ей… расписку писал… Ни-ни, в рот ни капли… Вспомнил! Ты повар из Питера.

– Точно! – обрадовался Рыба.

– Будешь у нас работать, если подойдешь.

– Точно!

– А зачем ты меня напоил?

– Ты сам меня напоил.

– А почему это ты со мной на «ты»? С депутатом Городской думы?

– Так мы вроде пили с тобой на брудершафт.

Николаша бросил наконец сражаться с собственной головой и напустил на себя надменный вид:

– Что-то не припомню.

– Да неважно… Я тоже могу не вспоминать.

– И не вспоминай.

– Остальное тоже не вспоминать?

– Остальное – тем более. Не было ничего.

– Не было так не было, – согласился Рыба. – А чего не было?

– А ничего. Просто говорили о наболевшем. О судьбах Родины. Это если Верка докапываться начнет. Понял меня?

– Что уж тут не понять…

Не успел Рыба-Молот закончить фразу, как Николаша дернулся всем телом и забаррикадировался слоном, при ближайшем рассмотрении оказавшимся одного размера с депутатом.

– Чую, Верка идет по наши души!.. Давай, отползай! Ты меня не видел, а я тебя.

И правда, не прошло и минуты, как в детскую ворвалась Вера Рашидовна.

Белокурые волосы Веры Рашидовны клубились, как грозовые тучи, рот свело в немом крике, а глаза нестерпимо сверкали и метали молнии. Больше всего Вера Рашидовна напоминала сейчас вступившую на тропу войны греческую богиню Афину Палладу или (исходя из итальянской составляющей ее фамилии) – римский аналог Афины – Минерву.

Просканировав молниями пространство детской, Афина-Минерва наконец остановила взор на единственном достойном ее гнева объекте – Рыбе-Молоте.

Рыба сидел в кресле с открытой прямо на середине книжкой «Приключения Чиполлино» – и выглядел вполне невинно.

– Где?! – голосом, не предвещающим ничего хорошего, спросила Вера Рашидовна.

– Кто?

– Муж!

– Чей?

– Мой. Где Николай?

– Понятия не имею.

– Пили?

– В меру.

– Дебоширили?

– Просто говорили о наболевшем. О судьбах Родины.

По мере приближения к креслу Рыбы-Молота Вера Рашидовна теряла сходство с Минервой. Приобретая при этом гораздо более опасное для жизни и здоровья сходство с Медузой Горгоной. В какое-то мгновение Рыбе даже показалось, что в волосах работодательницы закопошились змеи.

– Вы ведь врете, Александр Евгеньевич.

– Не вру.

– И как после этого я смогу доверить вам свой ресторан?

– С легким сердцем.

– Вы алкоголик?

– Честно говоря, я вообще не употребляю.

– А ну, дыхните.

Просьбу (вернее – приказ) невозможно было не выполнить, поскольку подкреплена она была тяжелым гипнотическим взглядом, от которого у Рыбы отнялись конечности и побежали мурашки по спине. С трудом поднявшись, он приблизил лицо к лицу Веры Рашидовны и сделал глубокий выдох. Вопреки ожиданиям Рыбы блондинка даже не поморщилась.

– Еще раз! – потребовала она.

Рыба дыхнул во всю силу легких.

– Странно. Очень странно. Алкоголем не пахнет.

– Вот видите!

– Этого быть не может…

Не может. Ведь после вчерашних возлияний – по всем законам химии, биологии и прочих естественных наук – Рыба должен был не только валить с ног восприимчивые к запахам существа, но и изрыгать огонь.

– Я же видела вас ночью. Вы на ногах не держались!

– А это точно был я? – обнаглел Рыба.

– Очень странно, – еще раз повторила Вера Рашидовна.

Наверное, она удивилась бы еще больше, если бы увидела то, что видел сейчас Рыба:

маленькие охотники-оборотни!

Еще более бесплотные, чем обычно, еще больше похожие на дым. Охотники некоторое время покружили над головой Веры Рашидовны, образуя нечто похожее на нимб. Затем парочка наиболее отчаянных из них с двух сторон подлетела к губам Николашиной жены и приподняла их кончики.

Теперь Вера Рашидовна улыбалась!

Самой открытой, самой обворожительной улыбкой:

– Что ж, я рада, что нам предстоит сотрудничать, Александр Евгеньевич!

Эта фраза настолько не монтировалась со всеми предыдущими, что Рыба опешил. Он-то уже собирался смотать из Салехарда и только прикидывал как бы:

а) добраться до железнодорожной станции Лабытнанги, откуда ходят поезда на Большую землю;

б) разжиться магнитом на холодильник, который будет напоминать ему о недолгом пребывании у Полярного круга.

Сведения о Лабытнанге и о паромной переправе, ведущей к ней, Рыба-Молот почерпнул из вчерашнего разговора с «зови меня Наташей, не ошибешься», а про магнит придумал сам. Теперь же события разворачивались на сто восемьдесят градусов. Или на сто восемьдесят пять с половиной, учитывая следующую реплику салехардской благодетельницы:

– О какой сумме мы с вами договаривались?

– Речь шла о пятидесяти тысячах рублей, – сказал Рыба, разом повысив стартовую цену своих услуг на десятку.

Стараниями маленьких охотников улыбка Веры Рашидовны стала еще шире.

– Это без надбавок и премиальных. И без этого… как его… северного коэффициента. И я сегодня же приступаю к работе.

– Что ж. Цена кажется мне вполне приемлемой.

– Хотелось бы еще обустроить квартиру. Условия там не слишком комфортные. – Рыба неожиданно вспомнил о мебели, выброшенной ночью из окна.

– Я посмотрю, что можно сделать.

– Холодильник тоже не мешало бы…

– Считайте, он уже там.

– Микроволновку, тостер и миксер. – Происходящее с Верой Рашидовной начинало все больше занимать Рыбу.

– Решим и эту проблему.

– Хлебопечку. Посудомоечную машину…

– Без вопросов.

Хлебопечка, а тем более посудомоечная машина не нужны были Рыбе и даром, но уж очень хотелось посмотреть, до какого предела дойдет Вера Рашидовна в своих уступках.

– Джакузи. Домашний кинотеатр.

– Заметано.

– Итальянская сантехника. Испанская душевая кабинка. Пол с подогревом…

– Будет сделано.

– Массажное кресло. Это когда под обивкой шарики бегают в разных режимах… Очень полезная штука.

– Я в курсе. Нам как раз завезли такие.

– Ковер.

– Завтра же доставят.

– Персидский.

– Тогда через неделю-две. Его еще заказывать надо.

– А в довесок к персидскому ковру можно заказать мебель в колониальном стиле?

– Можно. И даже нужно – для гармонии, разумеется.

– Конечно, для гармонии. Для чего же еще?

На мебели в колониальном стиле скудная фантазия Рыбы-Молота иссякла. Улыбка же Веры Рашидовны продолжала сиять, нисколько не тускнея. Вернее, это был самый настоящий транспарант с надписью «Что желает мой господин?», который поддерживали по краям дымные самодийские охотники. Очевидная сюрреалистичность происходящего заставила Рыбу (оборзевшего в своей наглости) произнести совсем уж непозволительную вещь:

– По воскресеньям мы с вами будем ходить в театр. А потом ужинать у меня дома.

– У нас нет театра.

– Тогда будем ходить в кино. Все остальное без изменений.

– Это очень лестное предложение…

– Вот и отлично. Значит, договорил…

Фраза так и осталась незаконченной. Кто-то больно ударил Рыбу под колени, и он, не удержав равновесия, рухнул на пол.

– Ах ты, гад! – зашелся в крике Николаша, совершивший вероломное нападение на столичную штучку стоимостью пятьдесят тысяч целковых. – Домашний кинотеатр, да?! Джакузи?! Пол с подогревом?! Еще и жену мою решил заграбастать?!

Рыба и сам чувствовал, что перегнул палку. И поэтому защищался молча, стараясь не бить вчерашнего своего дружбана Николашу по круглой кукольной физиономии, а просто блокировать по возможности его удары.

Драка закончилась так же внезапно, как и началась: Вера Рашидовна просто ухватила мужа за шиворот и оторвала от Рыбы. Николаша повис на руке жены, как котенок, беспомощно болтая ногами в воздухе.

– А я тебя все утро ищу, – сообщила она мужу ледяным голосом. – А ты вот где, оказывается, окопался.

– Где ж мне еще быть, как не дома? – просипел Николаша.

– Уже и на работу тебе звонила…

– И что?

– Сообщили, что ты на внеочередной сессии. Это там наливают?

– На сессии не наливают…

– А что ж от тебя несет за три версты? – Для убедительности Вера Рашидовна помахала перед носом свободной рукой. – Ф-фу, вонь какая! Вы уж простите, Александр Евгеньевич…

– Это вы меня простите, – произнес Рыба покаянным тоном. – Я в некотором роде являюсь виновником произошедшего…

– Бросьте. Вы здесь ни при чем.

– Еще как при чем! – тотчас вылез с обвинениями полузадушенный Николаша. – Гад! Оппортунист! Он мне такое говорил…

– Цыц! – прикрикнула на мужа Вера Рашидовна. – Еще раз – примите искренние извинения.

– Я, пожалуй, пойду…

– И пусть идет! – опять встрял Николаша. – Пусть катится до своего сраного Питера! Я его с говном смешаю, вот увидишь!

– Заткнешься ты или нет?!

Единственным желанием Рыбы было побыстрее свалить с томной семейной вечеринки, но где искать девятиэтажку, в которую его заселили, он не знал. И ключей от квартиры у него тоже не было. Может быть, они остались у Николаши. А может, безвозвратно пропали во время их ночных передвижений по городу.

Проблема рассосалась сама собой, когда Вера Рашидовна бросила терзать Николашу («с тобой я позже разберусь») и, подхватив Рыбу-Молота под локоток, вывела его из детской.

– Еще раз простите за безобразную сцену, Александр Евгеньевич, – сказала она.

– В жизни всякое случается. Я вот ключи где-то потерял…

– Ключи?

– От квартиры.

– У меня есть запасные. Но вам, наверное, лучше остаться здесь. Пока ваш дом не будет приведен в порядок.

– Здесь? – удивился Рыба столь неожиданному гостеприимству. – Не знаю, будет ли это удобно. С точки зрения вашего мужа.

– Честно говоря, я плюю на точку зрения своего мужа. И вам советую делать то же.

Все происходящее было неправильным. С любых точек зрения. Будь Вера Рашидовна свободной от воздействия мелкотравчатых оборотней, она вела бы себя иначе. Но не станешь же хватать ее за руки и нашептывать интимно: вами манипулируют, душенька, caution! ⁶6
  Осторожно! (англ.)


[Закрыть] Тем более что все манипуляции почему-то (черт знает почему!) происходят в пользу Рыбы.

Лучше принять все как есть, а там видно будет.

– Не хотелось бы вас стеснять…

– Никого вы стесните. Займете гостевую комнату, там вас никто не побеспокоит. Идемте, я провожу вас.

Провожание много времени не заняло, так как гостевая комната находилась здесь же, в конце коридора.

– Чувствуйте себя, как дома, – распахивая дверь в нее, произнесла Вера Рашидовна. С таким эротическим подтекстом, что у Рыбы-Молота неприятно засосало под ложечкой. – Я загляну к вам чуть позже.

– Да-да, увидимся, – промямлил он на прощание.

…Оставшись один, Рыба огляделся.

Его нынешнее пристанище коренным образом отличалось от предыдущего и больше всего смахивало на гостиничные апартаменты класса «люкс». Апартаменты включали в себя собственно комнату (напоминающую поле для игры в гольф), ванную (напоминающую поле для игры в мини-гольф) и гардеробную (напоминающую поле для игры в крокет). Рыба даже огляделся в поисках мини-кара и сумок с клюшками, но ничего этого не было. А были:

дизайнерская кожаная мебель в стиле фьюжн,

дизайнерский стол со стульями в стиле хай-тек,

дизайнерские светильники в виде фламинго, пожирающих лягушек,

дизайнерский телевизор, состоящий из десятка экранов разной величины,

старинные гобелены со сценами взятия Иерусалима крестоносцами в 1099 году,

современные гобелены со сценами взятия автографа Мадонны поклонниками в 1999 году,

резная деревянная кровать под балдахином,

два миниатюрных комнатных фонтана: один с фигуркой Конфуция, другой – с фигуркой Микки-Мауса,

два книжных шкафа с фолиантами, при ближайшем рассмотрении оказавшихся муляжами.

Вкуса и характера хозяйки столь причудливая обстановка никак не проявляла, зато проявляла ее финансовые возможности. Рыба немного посидел во фьюжн-креслах и за хайтек-столом, повалялся на кровати с балдахином, попил воды из фонтанчика с Конфуцием, показал «фак» Микки-Маусу (которого никогда не любил) – после чего решил принять душ.

Поле для игры в мини-гольф резко контрастировало с трехметровым закутком из девятиэтажки, где нашлось место только для сидячей ванны и раковины. К тому же та ванна была покрыта неприятным сизым налетом с пятнами ржавчины, а та раковина – вообще расколота. Здесь же было полно всякой затейливой сантехники, царила стерильная чистота и витали цветочные и амбровые ароматы.

Приняв душ в роскошной, похожей на рубку космического корабля душевой кабине и облачившись в белый махровый халат с надписью «Prince Consort» ⁷7
  Принц-консорт (англ.).


[Закрыть] на нагрудном кармане, Рыба почувствовал себя счастливым.

Или – почти счастливым.

Полному счастью мешала странная боль в правой щиколотке. Боль не была ярко выраженной, лишь немного саднящей. От нее было достаточно легко отмахнуться, но отмахиваться Рыба не стал. Он вернулся в комнату, снова устроился на кровати и принялся за детальное изучение источника беспокойства.