Текст книги "Смерть на кончике хвоста"

– Именно так. – Наталья сразу же погрустнела: слова Воронова неожиданно больно задели ее. – Именно так я и думала.

– Не согласен! Как представитель заказчика не согласен! – Марголис забарабанил пальцами по столу. – Что значит «усредненный человеческий тип»? Кому интересно наблюдать за усредненным человеческим типом?

– Ну как ты не понимаешь, Семен?! – Воронов вскочил и заходил по комнате, нелепо загребая ногами. – Тем интереснее будет следить за сюжетом, тем интереснее! Она будет вынуждена играть по правилам квартиры, в которую попала. Квартира втянет ее в какой-нибудь криминал. Я правильно вас понял, Даша?

Наталья неотрывно наблюдала за Вороновым, ставшим вдруг пророком, прорицателем, всклокоченной пифией[17]17
  Пифия – жрица-прорицательница в храме Аполлона в Дельфах.


[Закрыть]. Она была близка к обмороку; коньяк – вот что ей сейчас поможет! Трясущимися руками она плеснула себе коньяку и залпом выпила.

– Интересно, в какой именно криминал? – спросил Марголис.

– Хорошо. Я продолжаю. В квартире она находит большую сумму денег в валюте, просроченные билеты на имя хозяйки и еще одного человека. Мужчины. А также его заграничный паспорт…

– Куда? – перебил Наталью Воронов.

– В каком смысле – «куда»?

– Билеты. Она должна была улететь. Куда именно?

– Какая разница… Допустим, во Францию. И то не она, а мужчина, обладатель второго паспорта. Ее билет был железнодорожным, но тоже просроченным. И совсем не во Францию, а в Мурманск.

– Вот как? И какое место он выбрал во Франции?

– Я не думала над этим, – вовремя спохватилась Наталья; сюжет – пока что это только сюжет, предложенный писателю, не более того. – Допустим, на Лазурный Берег. Ницца, Канны…

– И Монте-Карло под боком. Это может быть ниточкой.

– Ниточкой?

– Ну да. Монте-Карло, стиль «Belle Époque», казино. Не думали над тем, чтобы сделать спутника пропавшей профессиональным игроком?

– Нет.

– Жаль. За профессиональными игроками всегда интересно следить. К тому же вы получаете дополнительную версию, которая скорее всего будет опровергнута. Но ложный след необходим. А еще лучше – сразу несколько. Если хорошенько покопаться в квартире. Хотя и билет в Мурманск может быть ложным следом. Чтобы далеко не ходить.

– В квартире явно никого не было последние несколько дней.

– Это ее не смущает?

– Смущает в какой-то мере. Особенно после того, как она узнает, что владельца заграничного паспорта нашли мертвым.

– Интересно, каким образом она это узнает? – тут же подал голос Семен Борисович.

– Какая разница, Семен! – Воронов яростно потер подбородок. – Это непринципиально… Узнает из сводки криминальных новостей. Телевизионщики любят потчевать обывателя страшилками на ночь глядя. Я прав, Дарья?

– Да…

– Что-то вы неважно выглядите, – первым спохватился Марголис. – Побледнели.

– Ничего. Это просто коньяк. Мне не нужно было пить коньяк… – пролепетала Наталья. – А в общем, вы правы. Насчет криминальной хроники. Посыл верный.

Марголис налил в стакан воды и поднес его Наталье:

– Выпейте… И что было дальше?

– Дальше? Я не знаю… Быть может, ей стоит уйти? Убежать? Забыть обо всем? – Наталья с надеждой посмотрела на Воронова.

– Тогда вы погубите неплохой сюжет. Причем в самом его начале.

– Вы предлагаете ей остаться?

– Я ничего не предлагаю. Есть жанр, и он диктует определенный стиль поведения героев. Вы ведь должны были заметить, что все герои детективов, особенно так называемые «сыщики по обстоятельствам», – все они чрезмерно любопытны, суют свой нос во все щели и не пропускают ни одной мало-мальски заслуживающей доверия версии. Они одержимы идеей разгадать смерть людей, которых никогда не видели. Или видели только мельком. Нормальный, здравомыслящий человек не поступил бы так никогда.

– Вы думаете? – Для полного счастья Наталье не хватало только этого: вороновской теории детектива в его же собственном изложении.

– Уверен. Здравомыслящий человек предпочитает всем загадкам только одну: загадку приготовления гноцци а-ля романа.

– Это еще что такое? – удивился Марголис.

– Итальянские манные лепешки. Находка для язвенников. И главное – нужно не забыть положить мускатный орех.

– Подождите, – перебила Воронова Наталья. – Значит, она должна остаться?

– А вы сами бы остались? – спросил Воронов.

– Н-не знаю… Скорее всего, бежала бы без оглядки.

– Даже не попытавшись разобраться, что же произошло на самом деле? Вы нарушаете правила жанра, которые сами же создали.

– Интересно, каким образом я… каким образом героиня может во всем разобраться?

– Ну, если она нашла паспорта и билеты, значит, наверняка осматривала вещи…

– Ты хочешь сказать – рылась в шмотках хозяйки? – уточнил Марголис. – Не очень-то хорошо все это выглядит.

– Ну, это же детектив, а не поучительные рассказы для детей Льва Толстого! Она обязана рыться в шмотках, читать записи в блокнотах, рассматривать фотографии и все такое прочее.

– А как насчет телефонных звонков? – спросила Наталья. – Она должна отвечать на телефонные звонки?

– Нежелательно. И потом, телефон должен быть с автоответчиком. Если мы условились, что это богатая квартира. Пара-тройка таинственных звонков только усилит напряжение.

– Вы полагаете?

– Уверен в этом.

И тотчас же в кармане Натальи раздался надсадный писк сотового телефона. Он прозвучал так неожиданно и зловеще, что она вздрогнула. Марголис машинально сунул руку во внутренний карман пиджака и извлек оттуда свой собственный телефон.

– Извините. Моя наяда беспокоит. Оставил в постели без присмотра…

Марголис приложил телефон к уху, растерянно дунул в мембрану – звонок и не думал утихать.

– Странно. Похоже, что это не мой телефон.

И писатель, и литагент воззрились на Наталью.

– Это мой, – пролепетала она, прижав руку к бедру, чтобы хоть как-то заглушить проклятую трель.

– Тогда ответьте, – предложил Воронов.

– Нет, ничего. Не стоит обращать внимания…

Легко сказать – «не стоит обращать внимания», в то время когда дурацкий звонок обладает убойной силой будильника времен наркома Кагановича.

– Может быть, у вас конфиденциальный разговор? Не стесняйтесь, – не унимался Воронов.

– Нет. Наверняка звонит мой бывший возлюбленный. Он обожает проделывать такие штучки по ночам.

Марголис незаметно подмигнул Воронову: лови момент, коматозник, девушка хороша собой, оригинальна и к тому же свободна от постоя; такие комбинации встречаются не так уж часто. Спустя несколько секунд телефон перестал звонить, и Наталья почувствовала себя гораздо лучше.

– На чем мы остановились? – спросила она у Воронова.

– На телефонные звонки она отвечать не должна. Но отслеживать их обязана.

– Зачем?

– Чтобы понять, что за человек была пропавшая хозяйка. И что с ней могло произойти.

– Вы… вы предполагаете худшее? – непослушными губами спросила Наталья.

– Все зависит от расклада. Если информация о погибшем мужчине верна, а они незадолго до этого были вместе, тогда одно из двух: она либо убийца, либо убитая, либо преступница, либо жертва. Я склоняюсь к последнему.

– Вы думаете?

– Тут и думать нечего. Она не появляется у себя дома, все ее документы мертвым грузом лежат в оставленной сумке.

– В рюкзаке…

– Не имеет значения. И потом – собака.

– А что – собака? – насторожилась Наталья.

– С собакой нужно что-то решать. Ее появление в завязке истории – выше всяких похвал. Собственно, она и есть завязка. Но потом… Потом она будет только мешать. Путаться под ногами. Собаку нужно кормить, с ней нужно гулять, то есть быть привязанной к дому. Героиня не может себе этого позволить.

– Лихо! – только и смогла вымолвить Наталья.

– Да нет здесь никакой лихости. Просто каноническая схема. Ваша собака отыграет еще раз – в кульминации. Почему она оказалась в парке?

– Об этом я не думала, – честно призналась Наталья. – Должно быть, убежала от хозяйки. Потерялась…

– Ну, потерялась – это вряд ли. Попробуем добавить драматизма. Скажем, хозяйка собаки ездит гулять с ней в какой-нибудь лесопарк на краю города. За ней следят.

– Кто?!

– Ну откуда же я знаю – кто? Мы ведь пока набрасываем только начало интриги. Так вот, за ней следят и ее похищают. Собака остается не у дел. Дальнейшее предположить довольно просто. Пес бегает по улицам, пока не сталкивается с главной героиней. Ну, как? Правдоподобно выглядит?

– Супер! – Марголис и Наталья синхронно захлопали в ладоши и так же синхронно произнесли: – А дальше что?

– Дальше? – Воронов задумался. – Дальше нужно думать. Но уже сейчас необходимо что-то решать с собакой. Собака не должна виснуть на сюжете мертвым грузом. Скажем, в отсутствие героини в квартиру пропавшей хозяйки проникают злоумышленники. Что-то в этой квартире есть, что-то, что им крайне необходимо, – видеокассета, дискета, запись в дневнике. Словом, любой источник информации, которым обладала похищенная хозяйка.

Наталья почувствовала, как у нее заломило в висках. Сидящий против нее лохматый беллетрист запросто набрасывал черновой вариант судьбы – и Дарьи Литвиновой, и ее собственной.

– Вы думаете, что злоумышленники обязательно появятся?

– Желательно, чтобы появились. Они шерстят квартиру, а с собакой поступают просто – убивают ее, только и всего. И мы сразу же избавляемся от лишнего персонажа.

– Может быть, не стоит быть таким… э-э… кровожадным? – осторожно заметил Марголис. – А если книга будет написана и дело дойдет до экранизации? Мертвое животное – это, знаешь ли, совсем неаппетитно.

– Дашь титр в финале: «Во время съемок ни одно животное не пострадало», – отрезал Воронов.

– Нет. Я не согласна, – поддержала Марголиса Наталья. – Несколько трупов – еще куда ни шло. Но мертвая собака – это уже перебор.

– Как хотите. Другой вариант: она может на время отдать доберманиху кому-нибудь из знакомых. У которых нет аллергии, котов, морских свинок и маленьких детей. А напротив, есть загородный дом или приличная квартира.

– Моя бы подошла, – предложил свои услуги Марголис. – Если, конечно, ты введешь меня в сюжет как благородного героя и потенциального возлюбленного героини.

– И не подумаю. Давайте оставим вариант Ромео и Джульетты, а также Клинтона и Моники любовным романам. И не будем портить стройную схему классического детектива. Вы согласны, Дарья?

– На что?

– На то, чтобы воплотить ваш замысел на бумаге?

Предложение было таким неожиданным, что Наталья даже не сразу поняла: шутит Воронов или говорит серьезно. Если судить по покрытым горячечным румянцем и разом обострившимся скулам – он не шутит. Да и с его литагентом начали происходить странные метаморфозы: аккуратная светская проплешина Марголиса покрылась испариной, по иссиня-выбритым щекам катились крупные капли пота, а губы так и норовили сложиться в мефистофельскую улыбку.

– Я не знаю…

– Соглашайтесь, Дашенька, – Марголис прижал руки к груди (и, должно быть, завилял удачно упакованным в бельишко сатанинским хвостом). – Соглашайтесь. Присутствовать при рождении романа, стоять у его истоков – это, знаете ли, дорогого стоит. А первый экземпляр – вам.

– Не пойдет, – неожиданно заупрямилась Наталья. – Это моя история. И моя идея.

– Идеи носятся в воздухе, дорогая моя, – в голосе Марголиса появились металлические нотки. – Неужели тоже засядете за машинку?

– За компьютер. У меня компьютер, – еще одна маленькая нелепая ложь: компьютер принадлежит ей точно так же, как и свитер с юбкой. И сотовый в кармане.

– Компьютер, – задумчиво произнес в пространство Воронов. – Очень хорошо. Наверняка и у пропавшей хозяйки квартиры есть компьютер. И ваша… наша… героиня может влезть в этот компьютер, порыться в электронной почте, просмотреть папочки. И эти… как их… Как называется эта дрянь, Семен?

– Файлы, – подсказал Марголис.

– Именно. Наверняка обнаружит что-то интересное. Это мысль.

– Я согласна, – решилась Наталья. – Если вам нравится сюжет – ради бога. Но у меня есть одно условие.

– Какое? – Марголис, прищурившись, осмотрел Наталью с головы до ног. – Какое условие?

– Вы позволите мне принять участие в разработке?

На Марголиса она даже не взглянула. Реакция Воронова, вот что интересовало ее. Конечно, он мог отказаться и без всякого зазрения совести присвоить ее собственную историю. Идеи носятся в воздухе, тут ушлый Семен Борисович прав. А что касается армии дешевых беллетристов – они уже давно научились красть и перелицовывать написанное до них. Но Воронов! Воронов – не дешевый беллетрист, в нем есть стиль, а стиль предполагает отсутствие вероломства. Нет, он не будет тащить сюжет, как тащат апельсин с лотка.

– Вы позволите? – снова переспросила Наталья.

Марголис не удержался и захохотал.

– Что именно Володенька должен вам позволить?

– Принять участие в разработке… В обсуждении… – Господи, зачем ей это нужно? Неужели только для того, чтобы уподобиться «сыщикам по случаю», как называет их Воронов?

– Что скажешь, Володенька?

– Ну, не знаю…

– Я не буду вам мешать. Мне просто интересно, как вы повернете ситуацию. Я ведь тоже могу подсказать что-нибудь. А на авторство и фамилию на обложке я претендовать не буду. Обещаю.

– Она обещает! Ты слышишь, Володенька, она обещает! Почему бы тебе не согласиться?

Глаза подвыпившего Марголиса затянулись плотоядной пленкой: отличный ход, девочка, лучше и придумать невозможно. Уж поверь мне, доступ к тщедушному тельцу писателя хотели получить многие экзальтированные особы, променявшие Жоржа Сименона на Владимира Воронова. Но еще никому из них не удавалось заинтересовать его. А тебе удалось, и к тому же таким изысканным способом.

– Ну хорошо, – сдался наконец Воронов. – Хорошо. Завтра с девяти пятнадцати до десяти вечера.

С девяти до десяти вечера – в тот благословенный период, когда он работал над книгами, – у Воронова был час отдыха. Час отдыха включал в себя стакан кефира, прием таблеток и сорокапятиминутную релаксацию на тахте. Теперь от релаксации придется отказаться.

– Я буду… Завтра. С девяти пятнадцати до десяти.

– Не смею больше задерживать.

– Да… Я понимаю… Была рада познакомиться, Владимир… Владимир Владимирович.

Наталья поднялась и направилась к двери. Впрочем, теперь это мало интересовало Воронова. Для почетного эскорта существует Марголис, он и проводит богатую мерзавку домой. Странно, но в этой дряни с верхнего этажа есть свое рациональное зерно. И сегодняшний вечер можно считать удачным. Он получил отправную точку будущей книги, не прилагая к этому никаких усилий. Это было то, что он так долго, так тщетно искал. Жаль, что приходится быть обязанным неожиданным просветлением совершенно постороннему человеку. Но и эти проблемы легко утрясаются: несколько вечеров – больше она при его хамской мизантропии не выдержит; пара-тройка озвученных идей. Пара-тройка сюжетных поворотов – ее собственных в том числе, – у любого, даже не самого симпатичного, человека нельзя отнимать иллюзию причастности к творчеству. Хитрая лиса Семен Борисович, не один раз полинявшая в предбанниках многочисленных издательств, называет это мастер-классом.

Мастер-класс так мастер-класс.

Но главное – почистить машинку, обновить запасы бумаги, приготовить теплое белье и теплые носки. И закупить продукты на две недели: раньше он из квартиры не выйдет.

И все.

И можно отчаливать.

Это только у Марголиса существует дурацкая теория, что люди пишут по нескольким причинам: от скуки, по глупости, из-за денег или из-за непомерного тщеславия. На самом деле люди пишут из-за врожденной страсти к путешествиям. Что есть книга, как не путешествие? Как не бесцельное путешествие, странствие ради странствия? Причем путешествие с максимальным комфортом: ты видишь только то, что хочешь видеть; ты просишь воды и вина у того, кого сам же и создал. Ты движешь рукой убийцы и с легким сочувствием подталкиваешь его в жернова правосудия. Даже раны на теле жертв расположены в точном соответствии с твоим знанием анатомии. Твоим, а не бородатого грузина-патологоанатома из районного морга…

Воронов вздохнул.

Вполне приличная тронная речь. Годится как тезисы к лекции в Йеле. На кафедре славистики. Год назад его приглашали прочесть курс лекций. Не в Йеле, конечно, – в не самом престижном канадском университетике, кафедра литературы которого специализировалась на массовой культуре. Воронова уверили, что климат там вполне питерский, никаких азиатских и латиноамериканских эпидемиологически-болезнетворных неожиданностей. Но все забуксовало и впоследствии сошло на нет – только потому, что Воронов панически боялся самолетов. А другим способом до Канады не добраться. Как оказалось.

Пока он меланхолично размышлял об этом, вернулся Марголис и вылакал остатки коньяка.

– Вечер удался, – самодовольно заявил Марголис.

– Ты думаешь?

– Я вижу. Похоже, что выход из кризиса оказался менее болезненным, чем я ожидал. И к тому же – увитым чайными розами. Божий промысел, да и только.

– У меня кончается бумага. Осталась пара пачек…

– Завтра привезу тебе еще. Будешь ваять эту собачью историю?

– Еще не знаю, – слукавил Воронов. – Может быть. Замысел мне нравится. Попробую сделать несколько страниц, а там посмотрим.

– Узнаю! – Марголис молитвенно прижал руки к груди. – Узнаю автора прославленных детективов, сурового гения расчлененки, певца цианидов и серной кислоты! Завтра же звоню в издательство и беру у них аванс!

– Что, поиздержался, стервец? – вяло поинтересовался Воронов. – Бабы последние кальсоны на сувениры растащили?

– Смотришь в корень, – продолжал веселиться Марголис.

– Это не я смотрю. Это они смотрят. Бабы.

– Так я звоню в издательство?

– Звони, черт с тобой.

– А как тебе эта экзотическая птичка? – решив производственные вопросы, Марголис с ходу переключился на личные. – Канареечка. Лирохвост. Колибри-эльф…

– Не такая уж и экзотическая. Экзотика – это, знаешь ли, мисс Тринидад и Тобаго: сто двадцать килограмм живого веса. Не считая кувшина на голове.

– А, по-моему, она тоже ничего, хотя и вполовину меньше. Глазки поблескивают, волосики поблескивают, пальчики – как у звезды немого кино. И ротик – в меру невинный, в меру порочный… Жаль, что в свитере была – номер груди за скобками остался. Но размер на второй, я думаю, потянет.

– Он что, имеет принципиальное значение – размер груди?

– Нет, но кое-что определяет. – Марголис уже оседлал любимого конька и теперь весело размахивал эротической шашечкой.

– Интересно, что?

– Поверь моему опыту – чем меньше грудь, тем стервознее баба.

– Слушай, давай не будем заострять на ней внимание.

– А у нее, между прочим, тоже доберман. Доберманиха, – задумчиво произнес Марголис.

– Ну и что?

– Ничего. Ты только не сердись на меня, Володенька. Мне кажется, что вы в чем-то похожи.

– В чем же?

– Далеко не ходите, тянете в пасть то, что рядом лежит. Тебя вот луковица на сюжет наталкивает. И брюссельская капуста. А ее, как я посмотрю, – одинокая вошь на крупе братьев наших меньших. Ты давно ее знаешь?

– Кого? Вошь?

– Эту крошку… Дарью.

– Сегодня увидел первый раз. Лучше бы не видел.

– Вот они, гримасы мегаполиса. Люди живут рядом и не обращают друг на друга никакого внимания.

– Свободен! – рявкнул Воронов.

– А насчет любовной линии ты подумай, Володенька, – мелкими шажками отступая к двери, забубнил Марголис. – Бабам это нравится. Бабы в этом души не чают. А они, между прочим, являются основной читающей массой в стране. Ты это учти, друг мой. И введи эротическую сцену на медвежьей шкуре перед камином – хотя бы из конъюнктурных соображений. А то что у тебя за герой – ногти чистит зубочистками, голову моет турецким хозяйственным мылом. Бреется электробритвой. А это уже совсем дурной тон. За такие вещи к стулу приговаривают. Тоже электрическому. Весь мир давно перешел на «Жиллетт».

– Ты еще здесь?!

– Уже нет. Поехал за бумагой для великого писателя.

Липучий, как застрявшая между зубами ириска, литагент наконец-то хлопнул дверью, и Воронов остался один.

Слава богу. Слава богу, можно вздохнуть спокойно. И сесть наконец за машинку. После двухмесячного перерыва… После двухмесячного перерыва он коснется вытертых клавиш, и это будет самое нежное и самое яростное прикосновение, перед которым меркнет любая из эротических фантазий Семена Марголиса.

Сюжет – пусть подсказанный кем-то другим, пусть пока не оформившийся, уже бродил по закоулкам вороновской души, сплевывал сквозь зубы, бил под дых, соблазнял, уговаривал, ублажал, подкупал, влюблял в себя… Несколько минут, несколько часов, несколько дней – и ставшие совсем ручными слова и фразы (вплоть до последней точки с запятой) будут подчиняться ему беспрекословно.

И Воронов напишет книгу. Свою лучшую книгу.

Лучшую. Именно так. Иначе и затевать ничего не стоит.

* * *

Вот уже пятнадцать минут Наталья сидела в темной прихожей, вжавшись затылком в зеркало. Тума, встретившая ее равнодушным лаем, наконец-то угомонилась и отправилась в кресло – досматривать свои черно-белые собачьи сны. В этих снах, должно быть, присутствовали обветренные говяжьи мослы, хозяйский голос, ласковое похлопывание по морде и… И что-то еще. Что-то или кто-то. Наталья почти не сомневалась в пророческих замечаниях Воронова: собака не просто потерялась. Собака потеряла.

Собака потеряла хозяйку в каком-нибудь из отдаленных питерских парков на границе города. Возможно, за Литвиновой следили (опять же, если верить полуночной импровизации Воронова), а проследив, заломили руки за спину, сунули в машину. Но что в таком случае делала Тума? Стояла, разинув варежку, и молча наблюдала, как заламывают хозяйку? Тоже мне, собака для защиты!.. Этого не может быть в принципе: доберман – слишком серьезная порода, он не должен вести себя как престарелая болонка или пекинес на выданье. Он просто обязан рвать обидчиков зубами, мгновенно находить сонную артерию и перекусывать ее с азартом молодого хирурга-практиканта.

Но Тума…

За те несколько дней, которые они провели вместе, Тума успела предстать перед Натальей в нескольких разных ипостасях:

1. Умирающего от голода и холода домашнего животного, готового идти куда угодно и за кем угодно, лишь бы получить кров и еду. 2. Гурманки, которая предпочитает изысканному собачьему корму мерзлую картофельную шелуху из мусорного бака. 3. Незатейливой сибаритки, превыше всего ценящей кожаные кресла и свой собственный собачий покой. 4. Кроме того, Тума обожала гонять кошек и голубей, они приводили ее в неистовство и заставляли забывать обо всем на свете. Она яростно облаивала маленьких собак и жалась к ногам Натальи, стоило только псу чуть крупнее фокстерьера появиться в поле ее зрения. Похоже, в неизвестной Наталье родословной доберманихи существовала почти неприличная тайна, серьезные провалы, оползни и расщелины. И в одну из этих расщелин забилась самая последняя, гнусная, шелудивая дворняга…

Или сама Дарья растила себе не охранницу, а наперсницу, чтобы вместе валяться на диване, грызть арахис и слушать композитора Артемьева? Или она взяла Туму уже взрослой, испорченной собакой и просто не сумела ничему обучить?

Но все это так и останется тайной. Если сейчас – сию секунду, сию минуту – она уйдет из этого дома. Такой же тайной, как и исчезновение самой Дарьи Литвиновой. Здравый смысл диктует именно так и сделать. Распроститься с тихим евростандартным великолепием и отправиться прямиком в объятия старухи Ядвиги Брониславовны. Святой Ядвиги с вантузом и щеткой как атрибутами коммунального целомудрия в руках. Распроститься и забыть.

Забыть все.

Вот единственный сюжетный ход, который никогда, ни при каких обстоятельствах, не использует ее любимый писатель Владимир Воронов – аз и ферт, альфа и омега, начало и конец ее литературных предпочтений, ленивый гуру, многорукое божество в шлепанцах на босу ногу. Владимир Воронов, внучатый племянник Агаты Кристи, шурин Сименона, деверь Чейза, однояйцовый брат-близнец Жапризо… И этот лохматый небожитель свил гнездышко всего лишь в двух лестничных пролетах от нее. А она… Она пила его коньяк, она забрасывала в пасть его конфеты да еще ляпнула, что предпочитает боржоми. Есть от чего в обморок хлопнуться. А перед этим попросить однояйцового брата-близнеца Жапризо оставить автограф на выкуренной пачке сигарет «Davidoff»…

Но в обморок она не хлопнулась. И автограф не попросила. Она всего лишь вырвала у него согласие (невероятно!) на ежедневные сорок пять минут – импровизированная вечерняя школа с последующими практическими занятиями и лабораторными работами. А лабораторные работы, судя по всему, будет выполнять она сама. Над этим стоит задуматься. И решить для себя – уходит она или остается.

В комнате раздался телефонный звонок, и почти тотчас же сработал автоответчик.

– Даша! Даша… Это я… Прости, прости, я написал дурацкое письмо… Мы оба были не правы. Прости меня, пожалуйста… – Хрипловатый нежный баритон в автоответчике гладил Наталью по шейным позвонкам и накручивал на палец пряди ее волос. – Я вернулся и много думал в Москве… Нам нужно поговорить, я объясню тебе…

Примерно с теми же интонациями Джава читал своего обожаемого Бродского.

Но стоило ей расслабиться и пойти за этим голосом, на ходу расстегивая несуществующие пуговицы на свитере, как он ударил ее наотмашь – тоже вполне в Джавином среднеазиатском стиле:

– Ну?! Не будь сукой и сними трубку!.. Я же знаю, что ты дома, чертова шлюха, дрянь, подлая девка… Если ты не снимешь трубку сейчас же, я приеду и выломаю дверь, слышишь?!

Рискни здоровьем, мальчик, дверь-то железная, на совесть сработанная! И не нужно было ключи в почтовый ящик забрасывать! Наталью так остро пронзило чувство веселой безнаказанности, что она засмеялась. Нинон права: молодой и ретивый жеребец в яблоках, лишь по недоразумению названный Денисом, способен на изрядное количество шизофренических подвигов. Сначала он швыряет в почтовый ящик ключ с сопроводительным письмишком, нимало не заботясь о последствиях. А затем, даже не выждав добропорядочной декадной паузы, начинает артподготовку и обстреливает дом никому не нужными телефонными звонками.

– Ты слышишь? – баритон съехал на тенор (даже Лучано Паваротти позавидовал бы такой «кантус фирмус»[18]18
  Кантус фирмус – главная мелодия.


[Закрыть]). – Сними трубку!

Давай-давай, парень, видит око, да зуб неймет, а будешь и дальше практиковать телефонный терроризм – натравлю на тебя доберманиху.

Похоже, мысленные угрозы Натальи были услышаны невидимым абонентом: он отключился, но ненадолго. Спустя минуту телефон зазвонил снова, теперь баритон проявлял так полагающуюся случаю терпимость.

– Я хочу только поговорить, Дарья. Обещаю, никаких угроз, никаких претензий, я буду держать себя в руках. И буду ждать в «Дирижабле Нобиле». Завтра, с восьми до девяти… И каждый вечер… Нам нужно объясниться… Прошу тебя…

Телефон наконец-то замолчал, и Наталья перевела дух. Ничего себе страсти, и как только при таком вулканическом темпераменте страдальца Дениса в квартире все еще цела мебель, не выбиты стекла и функционирует тостер? И вся бытовая техника заодно. А ведь мог, мог бы в порыве неконтролируемой ярости оставить вывороченными газовые конфорки, сунуть в холодильник весь набор компакт-дисков и разбить молотком монитор. Мог в крайнем случае исписать все стены и зеркала губной помадой хозяйки. Что-нибудь в готическом стиле, леденящее кровь «vengeance»[19]19
  Месть (англ.).


[Закрыть], например. Или «doom»[20]20
  Злой рок (англ.).


[Закрыть]. Или, на худой конец, «Голосуй за Чиччолину!»…

Джава.

Джава никогда так ее не домогался. Смешно домогаться женщины, лежа на ее продавленном диване в коммуналке. Страсть – прихоть богатых. Тихая, как фамильный склеп в солнечный день, любовь – удел среднего класса. А деклассированным элементам, к которым она себя причисляет, остается лишь бесплотное исчезновение любовников и их мокрых носков с батареи… Нет, разбить молотком монитор компьютера – это она погорячилась… А ведь Воронов – мудрый Воронов! – что-то говорил о компьютере.

Да. Записные книжки, файлы («Как называется эта дрянь, Семен?»), электронная почта, на худой конец. Воронов прав. Сюжет нужно двигать дальше.

Наталья подошла к столу, присела на краешек кресла и поднесла указательный палец к компьютеру. Кое-какие навыки работы с этим тонким, идеально организованным существом она имела, хотя большую часть времени за компьютером проводила Гала: запросы относительно гостиниц и мест на международные рейсы, расписание, наличие билетов… Но теперь – теперь все выглядело сложнее. Стоит ей нажать кнопку «Power», и она попадет в святая святых Дарьи Литвиновой, в ее электронную черепную коробку…

– Как думаешь, Тума? – Наталья повернулась к собаке, но та, открыв пасть и оглушительно-сладко зевнув, поменяла позу на кресле и повернулась к Наталье коротким обрубком хвоста.

Если начать прислушиваться к собаке, то ничего не сдвинется с мертвой точки. А равновесие – так или иначе – должно существовать: Туме – строгий ошейник, Наталье – мягкое, почти безболезненное внедрение в чужую, завуалированную винчестером подкорку.

Наталья включила компьютер, и спустя несколько секунд монитор ожил. Дарья Литвинова оказалась сомнительной эстеткой: на экране оказалась выставленной картина полузабытого баталиста Верещагина «Апофеоз войны». Груда черепов и воронье в отдалении – ничего себе знак!

Наталья поежилась: интересно, для кого предназначается заставка – для самой Литвиновой или для сонмища любопытных, включая Туму, Дениса, Ленусика из телефонной трубки и таинственную фирму «Аскод»? Тогда это может звучать как осторожное предупреждение: «Не влезай, убьет!» Количество «иконок» на экране было сопоставимо разве что с количеством черепов в апофеозной куче – тут и за несколько дней не разгребешься. Не стоит пока углубляться в дебри, ограничимся на первый раз Интернетом и электронной почтой. Наталья подвела стрелку к ярлыку «PeterStar» (предусмотрительная Дарья работает в кредит, слава богу!) и щелкнула мышью.

На установку связи ушло не больше минуты.

А вот бесплатная электронная почта, поприветствовав пользователя «[email protected]», встретила Наталью совершенно безрадостным известием: «Введите пароль».

Приехали.

Наталья разочарованно хмыкнула и одним пальцем выбила на клавиатуре: «пароль». Эта старая казарменная шутка не осталась безнаказанной. Mail.ru тотчас же разразилась осуждающей тирадой: «Ошибка. Неверное имя пользователя или пароль».

А потом по-быстрому воспроизвела гипотетический диалог между растяпой-пользователем и Всевидящим Оком Надзирателя за Почтовыми Ящиками:

«Я забыл свой пароль. Что делать?»

«Нажмите сюда».

После несложных манипуляций Наталья наконец добралась до сути и увидела вожделенный секретный вопрос – «Имя вашей собаки».

Вот ты и попался, пуленепробиваемый и конфиденциальный почтовый ящик!

Даже не оглянувшись на доберманиху, Наталья недрогнувшей рукой вывела: «Тума». Но ящик закапризничал. Имя «Тума» он решительно не принимал. Наталья перебрала в уме несколько вариантов развития событий: доберманиха Тума – не последняя собака Литвиновой, до нее были гораздо более любимые овчарки, лабрадоры и водолазы. И все – кобели, с опущенной бойцовской мошонкой и ласковыми именами…