Текст книги "Сотворение света"

Келл замер, стоя на коленях, потом поднял усталые руки и осторожно обнял королеву.

– Я молилась, – шептала она снова, и снова, и снова. Наконец он помог ей встать.

Потом появился король. Он стоял в дверях, задыхаясь, как будто бежал стремглав через весь дворец. Рядом с ним был Тирен. Максим кинулся вперед, и Келл снова отшатнулся, готовясь к атаке. Но король ничего не сказал, лишь заключил Келла и Эмиру в объятия.

Объятия эти были нелегкими. Король держался за Келла, как будто тот был единственной каменной опорой в жестокий шторм. Стиснул до боли, но Келл не отстранился.

Когда Максим наконец выпустил его, забрав с собой Эмиру, Келл подошел к кровати брата. К Раю. Прижал руку к груди принца, чтобы услышать сердце. Вот оно, бьется, ровное, невозможное, и, когда его собственное сердце стало понемногу успокаиваться, он снова почувствовал в груди далекое эхо, еще слабое, но растущее с каждым ударом.

Брат ничуть не походил на человека, близкого к смерти.

Щеки Рая горели румянцем, волосы вились блестящими черными локонами, и лишь влажные подушки и мятые простыни говорили о страдании, о борьбе. Келл прижался губами ко лбу Рая, надеясь, что брат проснется и отпустит одну из своих всегдашних шуточек – что-нибудь о девицах в беде, о чарах и волшебных поцелуях. Но принц не шелохнулся. И веки его не дрогнули. И пульс не участился.

Келл осторожно сжал плечо брата, но тот все равно не просыпался. Келл встряхнул бы Рая, если бы не Тирен – он осторожно тронул Келла за руку и отвел его пальцы прочь.

– Терпение, – мягко сказал авен эссен.

Келл нехотя повернулся и только сейчас заметил, какая тишина стоит в комнате, несмотря на то, что здесь собралось столько народу – король и королева, жрецы и стражники, в том числе Тирен и Гастра – последний уже в штатском. В дверях стояла Лайла, бледная от усталости. А в углу притулился Алукард Эмери, и его покрасневшие глаза из черно-штормовых стали закатно-синими.

Келлу не хотелось спрашивать, что здесь произошло, чему они стали свидетелями. Было видно, что люди еще не оправились от пережитого ужаса, на застывших лицах сквозил страх. Стояла такая тишина, что до Келла донеслись обрывки музыки треклятого бала, гремевшего наверху.

Такая тишина, что он – наконец-то – расслышал дыхание Рая, тихое и размеренное.

И Келлу отчаянно захотелось остановить это мгновение, лечь рядом с принцем и уснуть, чтобы избежать объяснений, не слышать обвинений в предательстве. Но взгляды перемещались с него на Лайлу и обратно, замечали его внезапное появление, окровавленные руки, и он видел, как на лицах зарождаются вопросы.

Келл собрался с силами и заговорил.

XI

Граница между мирами распалась, как шелк под наточенным клинком.

Осарон не встретил сопротивления. Лишь шаг среди теней, тонкий миг пустоты между концом одного мира и началом соседнего, и вот уже ноги Холланда – его собственные ноги – снова стоят на твердой земле.

Дорога между его родным Лондоном и городом Холланда была нелегка, древние заклинания заржавели, но держали крепко, створки ворот не поддавались. Но, как обычно бывает со старым железом, в броне накопились трещины, изъяны, и за долгие годы поисков Осарон их нашел.

И пусть одна дверь сопротивлялась, зато другая отворилась легко.

Отворилась – и явила чудо.

Каменный замок исчез, холод кусался уже не так жестоко, и повсюду, куда ни глянь, расцветала магия. Она зримо клубилась над этим миром, будто пар над кипящей водой.

Как много силы!

Как много возможностей!

Осарон стоял посреди улицы и улыбался.

Над этим миром стоит потрудиться.

Здесь поклоняются магии.

И будут поклоняться ему.

Ветер доносил музыку, еле слышную, как звон далеких колоколов. Все вокруг бурлило светом и жизнью. Даже самые темные из здешних теней казались легким облачком по сравнению с тенями его мира, мира Холланда. В воздухе витал сладкий запах цветов и зимнего вина, гудела энергия, пульсировала сила.

Монетка жгла Осарону пальцы, и он, отшвырнув ее, пошел к манящему свету в центре города. С каждым шагом он чувствовал, что становится сильнее, магия вливалась в легкие, разгоняла кровь. Над рекой вдали алело красное зарево, такое сильное, такое живое, а в голове медленно угасал голос Холланда.

– Ас анасаэ, – шептал волшебник снова и снова, пытаясь развеять Осарона, как будто тот был обыкновенным проклятьем.

«Холланд, – насмешливо подумал он. – Я тебе не чары, чтобы просто взять и раствориться».

Рядом висел волшебный экран. Осарон провел по нему пальцами, потянув за нити магии. Чары дрогнули и преобразились, на экране вспыхнул знак антари, обозначавший темноту. Тень. Символ для него, Осарона.

Осарон шел, и фонари один за другим вспыхивали, разлетались вдребезги и погружались в ночь. А мостовая под ногами делалась черной и гладкой, темнота распространялась, как лед. Он шел, и вокруг него чары рассеивались, стихии перетекали одна в другую, как оттенки спектра – огонь превращался в воздух, воздух в воду, вода в землю, земля в камень, камень в магию, в магию, в магию…

Сзади раздался голос, застучали копыта: мимо проезжала карета. Человек, державший поводья, закричал на него на языке, которого Осарон никогда не слышал, но слова сплетались, как нити в чарах, буквы встали на привычные места и обрели смысл.

– Прочь с дороги, болван!

Осарон прищурился, потянулся к поводьям.

«Я не болван, – сказал он. – Я бог».

Пальцы крепче сжали кожаные поводья.

«А богам следует поклоняться».

Вдоль поводьев быстро, как молния, пробежала тень. Она стиснула руки кучера, и он вскрикнул: магия Осарона проникла под кожу и наполнила вены, впиталась в мускулы, кости, сердце.

Кучер не сопротивлялся магии. А может быть, быстро проиграл сражение. Он то ли соскочил, то ли упал с передка кареты и преклонил колени перед королем теней. А когда поднял глаза, Осарон увидел в них туманное эхо своего истинного облика.

Осарон присмотрелся. Магические нити этого человека были слабыми и тусклыми.

Значит, сделал вывод он, этот мир полон силы, но не все его обитатели одинаково сильны.

Он и слабым найдет применение. Или просто истребит их, как сорную траву. Они всего лишь хворост, сухой и тонкий, быстро вспыхивает, но недолго горит.

«Встань», – велел он. Человек поднялся на ноги, и Осарон легонько взял его пальцами за горло. Ему стало любопытно: что произойдет, если влить побольше силы в этот хрупкий сосуд. Интересно, сколько в нем уместится?

Его пальцы сжались плотнее, и человеческие вены под ними набухли, почернели и пошли мелкими трещинами. Магия сжигала несчастного изнутри, и в сотнях крошечных трещинок замерцал огонь. Рот раскрылся в неслышном восторженном крике. Кожа отслоилась, тело вспыхнуло красными углями, почернело и рассыпалось в прах.

Осарон разжал пальцы, и в ночном воздухе развеялся пепел. Зрелище так увлекло его, что он даже не сразу заметил, что Холланд снова пробивается к поверхности, прокладывает себе дорогу сквозь минутную щель забытья.

Осарон закрыл глаза и заглянул в себя.

«Ты мне надоел».

Он схватил руками нити разума Холланда и стал тянуть, пока не услышал глубоко в недрах своего разума отчаянный крик антари.

И когда сопротивление вместе с криком рассыпались, как кучер на дороге, как рассыпается все смертное, если осмелится встать на пути у бога, – только тогда он перестал тянуть.

В наступившей тишине Осарон снова залюбовался красотой своего нового королевства. Улицы, полные народа. Небо, полное звезд. Дворец, полный света – на него Осарон любовался особенно долго, уж очень сильно он не походил на приземистый каменный замок из мира Холланда. Изящные башни из стекла и золота возносились до самого неба. Строение, воистину достойное короля!

Рядом с ослепительными шпилями этого дворца весь остальной мир, казалось, потускнел. Осарон ускорил шаг. Показалась река, окутанная алым заревом, и у него перехватило дыхание.

Такая красота. И пропадает зря.

«Мы могли бы достичь большего».

На берегу реки горел всеми оттенками алого и золотого огромный рынок, а впереди высилась дворцовая лестница, украшенная букетами цветов, подернутых морозным кружевом. Он ступил на крыльцо, и цветы растеряли ледяной блеск и вспыхнули яркими, живыми красками.

До чего же долго ему приходилось скрываться в тени.

Слишком долго.

С каждым шагом краски разорались все ярче. Разрастались цветы, распускались бутоны, на лоснящихся стеблях выступали шипы, и все это буйство растекалось пушистым ковром – зелено-золотым, красно-белым.

В этом странном, богатом мире, сочном, как спелое яблоко, ждущее, пока его сорвут, расцветало все – расцветал и он сам.

О, какие чудеса он мог бы сотворить!

За его спиной цветы менялись снова, и снова, и снова, лепестки превращались то в лед, то в камень. Буйство красок, хаос обликов. И наконец, будто устав от безудержных трансформаций, стали черными и гладкими, как стекло.

Осарон достиг вершины лестницы и очутился лицом к лицу с горсткой людей, ожидавших его перед дверями. Они заговорили с ним, и в первый миг он ничего не делал, лишь стоял и слушал, как повисают в воздухе перепутанные слова, уродливые звуки, нарушающие идеальную ночную тишину. Потом вздохнул и придал им форму.

– Я сказал – стоять, – повторил один из стражников.

– Не приближаться, – приказал второй и достал шпагу. На ее острие блеснули чары, ослабляющие магию. Осарон едва не улыбнулся, хотя управлять мимикой Холланда было тяжело.

На его языке для понятия «остановить» было всего одно слово – анасаэ. Да и оно означало всего лишь «откатиться назад», «отменить сделанное». Всего одно слово, чтобы прекратить магию, зато так много, чтобы она росла, растекалась, менялась.

Осарон небрежно поднял руку, и с пальцев сорвался вихрь энергии. Он ударил людей в их тонкие металлические скорлупки, и…

Раздался взрыв. Содрогнулось небо.

Осарон вытянул шею и над башнями дворца увидел в небе разноцветный огненный шар. Потом еще один, и еще, в красно-золотых сполохах. Ветер донес радостные крики, и он услышал стук множества сердец.

Жизнь.

Власть.

– Стоять! – приказали ему эти люди на своем корявом языке.

Но Осарон только начал движение вперед.

Воздух под ним заклубился, и он взлетел в ночную тьму.

Глава 2
Город под тенью

I

Кисмайра Васрин была немного пьяна.

Не очень, ровно настолько, чтобы острые углы бала победителей слегка смягчились, лица на крыше стали немного размытыми, а бессмысленная болтовня слилась в нечто более приятное. Она еще могла бы постоять за себя в бою – именно так она и определяла степень опьянения, не по количеству выпитого, а по тому, насколько быстро удается превратить содержимое бокала в оружие. Она наклонила кувшин, вылила вино в воздух, и оно замерзло, превратившись в острый нож, даже не долетев до другой руки. Неплохо, подумала она, откинувшись на подушки.

– Ты дуешься, – послышался откуда-то из-за дивана голос Лозена.

– Чушь, – протянула она. – Я праздную. – Откинула голову назад, чтобы посмотреть на своего протеже, и спросила: – Разве не ясно?

Юноша хихикнул, его глаза вспыхнули.

– Приятного отдыха, мас арна.

Арна. С каких это пор она так постарела, чтобы ее звали госпожой? Ведь ей и тридцати нет. Лозен ускользнул, чтобы потанцевать с хорошенькой юной леди, а Кисмайра опустошила бокал, откинулась на подушки и стала смотреть. В волосах, скрученных в жгуты, позвякивали золотые подвески.

Дворцовая крыша – хорошее место для праздника. В ночное небо поднимались остроконечные колонны, огненные шары согревали зимний воздух, белые мраморные полы поблескивали, как облака в лунном свете. Но Кисмайре больше нравилось на арене. В бою она всегда знала, что делать, понимала смысл каждого жеста. А здесь, в обществе, требовалось улыбаться, кланяться и, что еще хуже, смешиваться с толпой.

Кисмайра терпеть не могла быть частью толпы. Она не остра и не вестра, просто лондонская кость старой закалки, плоть и кровь с немалой долей магии. Долей, которая переросла в самое важное.

Вокруг пили и танцевали другие волшебники. Их маски были приколоты на плечо, как броши, или откинуты назад вроде капюшонов. Маски без лица могли сойти за украшения, а те, на которых были глаза и другие черты, нагло взирали с затылков и плащей. Ее собственная кошачья маска, побитая и поцарапанная за много раундов на ринге, лежала рядом на кушетке.

Настроение у Кисмайры было не праздничным. Она улыбалась с напускной любезностью, но внутри еще кипел азарт последнего матча. Победа была так близка!

Но она проиграла. И кому? Этому нахальному красавчику, высокородному Алукарду Эмери.

И где же сейчас этот мерзавец, скажите на милость? Как сквозь землю провалился. И король с королевой, кстати, тоже. И принц. И его брат. Странно. Вескийские принц и принцесса здесь, вон они, расхаживают по залу, будто добычу ищут. Фароанский регент со своей свитой стоит у колонны, а из арнезийской королевской семьи никого нет. В ней шевельнулось дурное предчувствие, какое обычно возникало на ринге за миг до того, как противник нанесет удар. Что-то не так.

Неужели?

Да откуда ей знать!

Мимо прошел слуга, и она взяла с подноса еще один бокал. Пряное вино защекотало нос, согрело пальцы и лишь затем коснулось языка.

Еще десять минут, сказала она себе, и можно уходить.

Как-никак она победительница, хоть и не в этом году.

– Госпожа Кисмайра?

Она подняла глаза и увидела молодого вестра, красивого и загорелого, веки подведены золотой краской в тон кушаку. Она огляделась по сторонам, ища Лозена. Ну конечно, вот он, смотрит издалека с самодовольной улыбкой, будто кот, который принес хозяйке мышку.

– Меня зовут Викен Розек… – начал дворянин.

– У меня нет настроения танцевать, – отрезала она.

– Тогда могу ли я предложить вам свое общество? – лукаво спросил он и, не дожидаясь разрешения, сел. Но Кисмайра уже не смотрела на него, ее внимание привлекла фигура на краю крыши. Только что там никого не было, и вдруг, с последней вспышкой фейерверка, появился он. Отсюда этот человек казался лишь силуэтом на фоне темной ночи. Он обвел глазами крышу, как будто очутился здесь впервые, и Кисмайра насторожилась. Он был не из благородных, и не магом с турнира, и не принадлежал ни к одной из свит, какие она видела на Эссен Таш.

Охваченная любопытством, она поднялась с кушетки, оставив маску возле Викена. Незнакомец шагнул вперед и встал между колоннами. Кожа у него оказалась светлой, как у вескийца, зато волосы – чернее, чем у нее самой. Плечи закрывал короткий иссиня-черный плащ, а на голове вместо маски волшебника блестела серебряная корона.

Член королевской семьи?

Но она его никогда раньше не видела. И не чувствовала этот едва уловимый аромат власти. При каждом шаге он источал магию, запах костра, пепла и вспаханной земли, так непохожий на цветочный аромат, витавший над крышей. И заметила это не одна Кисмайра.

Лица гостей одно за другим обращались к незнакомцу.

Он склонил голову, будто рассматривал мраморный пол под начищенными черными сапогами. Прошел мимо стола, на котором лежал оставленный кем-то шлем, рассеянно провел пальцем по металлической челюсти. И она рассыпалась в пепел – нет, даже не в пепел, а в песок, в тысячи сверкающих осколков стекла.

Холодный ветер унес песчинки прочь.

Сердце Кисмайры заколотилось.

Ноги сами понесли ее вперед, следом за ним. Он пересек крышу, и они остановились по обе стороны широкого круглой площадки для танцев.

«Добрый вечер», – сказал незнакомец и поднял голову.

Черные волосы откинулись с лица, открыв глаза – непроглядно-черные, с бурлящими в глубине тенями.

Те, кто был ближе, встретились с ним взглядом и отпрянули. Тем, кто был дальше, тоже стало не по себе, они начали потихоньку отступать.

Фароанцы смотрели, поблескивая самоцветами на темных лицах, и пытались понять – это что, представление такое? Вескийцы застыли неподвижно и ждали, когда незнакомец выхватит оружие. Арнезийцы забеспокоились. Двое стражников отправились с вестью вниз, во дворец.

Кисмайра осталась на месте.

«Надеюсь, я не помешал», – продолжил гость, и его голос странным образом разделился надвое: один тихий, другой звучный. Один развеивался в воздухе, как горстка песка, другой кристально чисто звенел в голове.

Его черные глаза обвели крышу.

«Где ваш король?»

Вопрос прозвенел у Кисмайры в голове, и она попыталась вытолкнуть оттуда этот голос. Тогда незнакомец обратил на нее внимание – тяжелое, как камень.

«Сильная, – задумчиво произнес он. – Здесь всё сильное».

– Кто вы такой? – возмущенно спросила Кисмайра, но ее голос в сравнении с ним прозвучал тихо и жалко.

Он как будто задумался над вопросом, потом ответил:

«Ваш новый король».

По толпе пробежал ропот.

Кисмайра протянула руку, и ближайший графин с вином опрокинулся. Его содержимое подплыло к ее пальцам и замерзло, превратилось в ледяное копье.

– Это что, угроза? – спросила она, стараясь обращать больше внимания на руки этого человека, а не на зловещие черные глаза и звучный голос. – Я сильнейшая волшебница Арнса. Победительница Эссен Таш. Я с гордостью ношу почетный знак дома Марешей. И не подпущу вас близко к моему королю.

Незнакомец склонил голову набок, как будто его эта речь позабавила.

«Ты сильная, – повторил он и раскинул руки, как будто хотел заключить ее в объятия. Его улыбка стала шире. – Но у тебя не хватит сил меня остановить».

Кисмайра небрежно взмахнула копьем и бросилась в атаку.

Но едва она сделала несколько шагов, мраморный пол под ногами плеснул, как вода, камень на миг стал жидким и опять затвердел, утопив в себе ее лодыжки. Кисмайра вскрикнула и взмахнула руками.

Лозен кинулся к ней, но она остановила его жестом, не сводя глаз с незнакомца.

Так не бывает.

Этот человек даже не шелохнулся. Не коснулся камня, не сказал никаких слов. Просто пожелал, и камень послушно изменил форму, как будто в этом не было ничего особенного.

«Ничего особенного, – произнес он, и его слова зазвенели в воздухе и проникли в разум. – Моя воля – это магия. А магия – это моя воля».

Камень стал карабкаться по ее ногам все выше и выше. А он приближался неторопливым, широким шагом.

У него за спиной Джиннар и Брост ринулись в атаку. Но едва они достигли края круга, как он легким взмахом пальцев отшвырнул их назад. Оба ударились о колонну и больше не встали.

Кисмайра зарычала и призвала на помощь другую грань своей силы. Мрамор у нее под ногами задрожал, треснул и рассыпался, а незнакомец все шел и шел к ней. Когда она высвободилась, он уже был рядом, на расстоянии поцелуя. Она не чувствовала его пальцев, пока они не сомкнулись у нее на руке – легкие, как перышко, и твердые, как камень.

«Сильная, – снова произнес он. – Но хватит ли у тебя сил впустить меня и удержать?»

Между ними промелькнула какая-то искра, коснулась кожи, растеклась по рукам, просочилась в кровь, наполнила все тело добрым и удивительным светом, сладким и теплым, как мед…

Нет.

Она отстранилась, выгоняя чужую магию, но его пальцы сжались крепче, и приятное тепло разгорелось докрасна, свет превратился в пламя. Кости раскалились, тело вспыхнуло жарким огнем, и Кисмайра закричала.

II

Келл все им рассказал.

Точнее, все, что им было надо знать. Не упомянул, что пошел за Ожкой по своей воле, потому что кипел от ярости за то, что король бросил его в тюрьму. Промолчал о том, что поставил под угрозу жизнь принца и свою собственную, лишь бы только не соглашаться на условия этой твари. И не сказал, что в какой-то момент готов был опустить руки. Зато король и королева узнали о Лайле, о том, что она спасла его, а тем самым и Рая, вернула его домой. Он рассказал о том, что Холланд остался жив, о силе Осарона, о проклятом железном ошейнике, об амулете из Красного Лондона в руке демона.

– Где сейчас это чудовище? – вопросил король.

Келл понурил голову.

– Не знаю. – Надо было рассказать больше, предупредить, что Осарон необычайно силен, но он сумел лишь выдавить: – Даю слово, ваше величество, я его найду.

Его гнев не бурлил – на это же не осталось сил – а горел в венах ледяным пламенем.

– Найду и уничтожу.

– Ты останешься здесь. – Король указал на лежащего в постели принца. – Хотя бы пока Рай не очнется.

Келл хотел было возразить, но на его плечо легла рука Тирена, и он не стал сопротивляться. Лишь тяжело опустился в кресло возле постели брата. А король ушел собирать стражу.

За окном начался фейерверк, небо окрасилось красно-золотыми сполохами.

Гастра стоял у стены, не спуская глаз со спящего принца, и тихо шептал. При свете лампы его русые локоны золотились. Он беспрестанно вертел что-то в пальцах. Монетку. Сначала Келлу подумалось, что юноша шепчет какое-то заклинание – ведь когда-то его предназначали для учебы в святилище. Но, прислушавшись, он понял, что слова простые, арнезийские. Это была своего рода молитва, и просил Гастра не чего-нибудь, а прощения.

– В чем дело? – спросил Келл.

Гастра залился краской.

– Это я виноват, что она нашла вас, – прошептал Келлу его бывший стражник. – Виноват, что она забрала вас с собой.

Она. Гастра говорил об Ожке.

Келл потер глаза.

– Это не так, – возразил было он, но юноша упрямо потупился, и Келлу невыносимо было видеть в его глазах муки совести, так похожие на его собственные. Он покосился на Тирена – тот стоял с Лайлой и рассматривал ее разбитый глаз, при этом у него на лице не сквозило ни тени удивления.

Алукард Эмери по-прежнему держался в тени, в уголке за королевской кроватью, и взгляд его был устремлен не на Келла и не любого другого из присутствующих, а на грудь принца Рая, которая то вздымалась, то опадала. Келл знал о даре капитана, о его способности видеть нити магии. Сейчас Алукард стоял недвижимо, лишь его глаза внимательно следили за какими-то невидимыми вихрями, бурлившими вокруг принца.

– Ему нужно время, – прошептал капитан, отвечая на не заданный Келлом вопрос. Келл вздохнул, придумывая вежливый ответ, но взгляд Алукарда внезапно метнулся к балконным дверям.

Капитан отошел от стены и всмотрелся в красноватую ночную тьму.

– В чем дело? – спросил Келл.

– Кажется, я что-то видел.

– Что? – насторожился Келл.

Алукард не ответил, лишь провел рукой по запотевшему стеклу. А потом покачал головой:

– Померещилось, навер…

Его прервал отчаянный крик.

Не в комнате и не во дворце, а где-то наверху.

На крыше. Где шел бал победителей.

Келл вскочил на ноги – а ведь мгновение назад не мог и пошевелиться. Лайла – она всегда была проворнее – выхватила нож, хотя никто так и не успел перевязать ее раны.

– Осарон? – спросила она.

Келл ринулся к двери. Алукард помчался было за ним по пятам, но Келл сильно, жестоко оттолкнул его.

– Тебе нечего там делать.

– Неужели ты думаешь, что я останусь…

– Я думаю, что ты присмотришь за принцем.

– По-моему, это твоя обязанность, – огрызнулся Алукард.

Удар достиг цели, но Келл не уступил капитану дорогу.

– Если пойдешь наверх, погибнешь.

– А ты нет? – парировал капитан.

Келлу вспомнились глаза Холланда с клубившимися внутри тенями. Дыхание силы. Ужас проклятия, сжимавшего шею. Келл с трудом сглотнул.

– Если я не пойду, погибнем мы все.

Он посмотрел на королеву. Та открыла рот, опять закрыла, еще и еще раз, будто искала слова для приказа, для протеста, но в конце концов промолвила лишь:

– Иди.

А Лайла и не думала ждать ничьего разрешения.

Он догнал ее на полпути наверх, и то только потому, что у нее была ранена нога.

– Как он туда попал? – пробормотал Келл.

– А как он вообще выбрался из Черного Лондона? – парировала Лайла. – Как он лишил тебя силы? Как…

– Ладно, – буркнул Келл. – Проехали.

Они поднимались все выше, обогнали бегущих стражников.

– Предупреждаю сразу, – сказала Лайла. – Мне до Холланда нет никакого дела. Если выпадет случай, я его не пощажу.

– Согласен, – нехотя согласился Келл.

Они добежали до дверей на крышу. Лайла притянула его к себе, он впился взглядом в ее глаза – один целый, другой разбитый на блики теней и света. Крик за дверями оборвался.

– У тебя хватит сил победить? – спросила она.

Хватит ли? Там, за дверью, его ждет не турнирный боец. И даже не осколок магии вроде витари. Осарон уничтожил целый мир. И из чистой прихоти изменил другой.

– Не знаю, – честно ответил он.

Лайла сверкнула мимолетной улыбкой.

– Это хорошо, – ответила она и распахнула дверь. – Только глупцы всегда уверены в себе.

* * *

Келл и сам не знал, что он ожидал увидеть на крыше.

Кровь. Тела. Что-то вроде Каменного леса, когда-то простиравшегося у подножия замка в Белом Лондоне, сборища окаменелых трупов.

А вместо этого увидел толпу, растерянную и перепуганную, а посередине – короля теней. У Келла кровь отхлынула от лица. Его охватила холодная ненависть к этому чудовищу в облике Холланда. А тот медленно обернулся, оглядывая публику. Его окружали самые могучие волшебники этого мира – но в черных глазах не было и тени страха. Осарону, кажется, было просто весело, и еще в его взгляде виднелась ничем не прикрытая жажда. Он стоял в центре мраморного круга, а казалось – в центре вселенной. Недвижимый. Неуязвимый.

Толпа раздалась, и Келл увидел у ног Осарона Кисмайру Васрин. Точнее, то, что от нее осталось. Одна из сильнейших волшебниц Арнса превратилась в черный обугленный труп, металлические кольца в волосах расплавились в капельки текучего света.

«Кто еще желает попробовать?» – спросил Осарон искаженным голосом Холланда, шелковистым и режущим, каким-то образом звучащим отовсюду одновременно.

Вескийские принцы съежились за спинами своих магов – двое испуганных детишек в серебряно-зеленом. Лорд Сол-ин-Ар же, хоть и не владел магией, не отступил, хотя фароанская свита призывала его спрятаться за колонну. На краю мраморного подиума собрались остальные маги. Они держали наготове свои стихии – у кого-то на пальцах горело пламя, кто-то сжимал острые ледяные клинки – но никто не лез в бой. Все они – турнирные бойцы, привыкли расхаживать по площадке для поединков, где на кону стоит разве что их гордость.

Келл вспомнил слова Холланда. Много месяцев назад он сказал:

«Знаешь, что делает тебя слабым?

У тебя никогда не было нужды быть сильным.

Тебе никогда не приходилось драться за свою жизнь».

Теперь Келл видел, что этим страдают и все собравшиеся бойцы. Лица, не прикрытые масками, побелели от страха.

Лайла тронула его за локоть. Она держала наготове нож. Оба ничего не говорили, да это было и не нужно. На дворцовых балах и в турнирных играх их силы были неравны, но сейчас, среди смерти и опасности, они прекрасно понимали друг друга.

Келл кивнул, и Лайла без слов, по-воровски ловко и бесшумно нырнула в гущу теней у края крыши.

«Никто?» – насмешливо вопрошал король теней.

Он наступил на останки Кисмайры, и под его ногой они рассыпались в пепел.

«При всей вашей силе вы так легко сдаетесь».

Келл коротко вздохнул и, преодолевая страх, вышел из укрытия на край крыши, на свет. Увидев его, Осарон улыбнулся.

«А, Келл, – сказал монстр. – Твое упрямство меня изумляет. Пришел преклонить передо мной колени? Пришел молить о пощаде?»

– Пришел сражаться.

Осарон склонил голову набок.

«Когда мы виделись в последний раз, я слышал твои крики».

Келл задрожал – не от страха, а от гнева.

– Когда мы виделись в последний раз, я был закован в цепи. – Воздух вокруг него звенел от силы. – А теперь я свободен.

Улыбка Осарона стала шире.

«Но я видел твое сердце, оно связано прочными узами».

У Келла сжались кулаки. Мраморный пол под ногами задрожал и пошел трещинами. Осарон взмахнул рукой, и на Келла обрушилась ночь. Она выбила воздух из легких, навалилась, пытаясь раздавить, поставить на колени. Келл из последних сил держался на ногах, а потом понял, что на него давит не ночь, а железная воля Осарона. Келл был антари, никто не мог приказать его собственному телу выступить против него самого. А сейчас суставы прогибались, кости, казалось, вот-вот треснут.

«Преклони колени перед своим королем!»

– Нет!

Келл снова воззвал к мрамору под ногами, и камни затрепетали. Воля против воли. Он удержался на ногах, но потом взглянул в лицо другого антари, встретил скучающий взгляд и понял, что король теней всего лишь играет с ним, как кошка с мышкой.

– Холланд! – прохрипел Келл, преодолевая ужас. – Если ты там, борись! Прошу тебя, борись!

Лицо Осарона недовольно скривилось, и Келл услышал за спиной грохот. На крышу один за другим выскакивали стражники. Посреди них шагал король Максим.

В ночи загрохотал голос короля:

– Как ты посмел явиться в мой дворец?

Осарон перевел взгляд на короля, и чудовищная тяжесть его воли на миг развеялась. Келл перевел дыхание, отступил на шаг и достал нож, чтобы пустить себе немного крови. На белый камень упали красные капли.

– Как ты смеешь называть себя королем?

«У меня на это больше прав, чем у тебя».

Еще один легкий взмах длинных пальцев – и королевская корона медленно поднялась в воздух. Но король Максим успел схватить ее на лету. Глаза короля сверкнули, он сжал корону пальцами и превратил ее в клинок. Его жест, плавный и текучий, напоминал о давних днях, когда Максима Мареша называли не Золотым королем, а Стальным принцем.

– Сдавайся, демон, – приказал он, – или тебе конец.

У него за спиной королевские стражники подняли мечи с вытравленными на клинках чарами. При виде короля и его стражи остальные маги, казалось, стряхнули с себя оцепенение. Одни начали отступать, увлекая за собой своих повелителей, другие просто бросились бежать, у некоторых хватило смелости шагнуть вперед. Но Келл понимал: им с Осароном не тягаться. Никому – ни стражникам, ни магам, ни даже королю.

Однако появление короля очень помогло Келлу.

Пока Осарон смотрел на Максима, Келл быстро наклонился.

Его кровь растеклась по каменному полу хрупкими трещинками, тонкие линии протянулись к чудовищу и обвились вокруг его ног.

– Ас анасаэ, – приказал Келл. «Рассейся». Когда-то этих слов хватило, чтобы выбросить из этого мира витари. А сейчас они ничего не достигли. Осарон едва ли не с жалостью покосился на него, в черных глазах клубились тени.

Но Келл не сдавался. Он приложил ладони к полу и приказал:

– Ас стено.

Мраморный пол рассыпался на сотни осколков, они поднялись в воздух и полетели к королю теней. Первый достиг цели, впился в ногу Осарона, и в душе Келла вспыхнула надежда. Но потом он понял свою ошибку. Он не был настроен убивать.

Достиг цели только первый осколок. А потом король теней одним взглядом остановил остальные. Затрепетав, они повисли в воздухе. Келл подтолкнул их изо всех сил, но одно дело – приказывать собственному телу, и совсем другое – направлять сотню самодельных клинков. Осарон быстро развернул каменные стрелы наружу, выстроив их, как спицы колеса.

Осарон лениво поднял руки, и осколки затрепетали, как стрелы на тугой тетиве. Еще мгновение, и они полетят в короля, в стражников, в магов на крыше… И вдруг Осарон вздрогнул.