Текст книги "Сотворение света"

– Значит, Осарон просто осколок магии, наделенный сознанием? – спросил Рай. – Заклинание, которое пошло не так?

Келл кивнул.

– И, по словам Холланда, он питается хаосом. Сейчас у Осарона есть десять тысяч источников. Но если мы отберем их, если у него останется лишь его собственная магия…

– Которая все равно велика, – вставила Айзра.

– То мы втянем его в бой.

Рай скрестил руки на груди:

– И как же ты намереваешься победить его?

Келл уже придумал это, но не хотел озвучивать, тем более сейчас, когда Рай только что поправился.

Его спас Тирен.

– Это можно осуществить, – задумчиво произнес жрец. – В некотором роде. Нам не под силу наложить такие обширные чары, но мы можем сплести сеть из более мелких заклинаний, – говорил он, то ли другим, то ли себе самому. – Для этого понадобится якорь. – Его светлые глаза вспыхнули. – Мне нужно кое-что из святилища.

Десятки глаз метнулись от карты к единственному окну, за которым бушевала магия Осарона. Даже в утреннем свете его темные пальцы стучались в стекло, требуя впустить. Принц Коль напрягся. Леди Розек опустила глаза. Келл вызвался было, но осекся, встретив взгляд Рая. В этом взгляде был не запрет. А разрешение. Непоколебимое доверие.

«Иди, – говорил Рай. – Сделай то, что должен сделать».

– Какое совпадение, – послышался голос от двери. Все как один повернулись и увидели Лайлу. Она стояла, уперев руки в боки, и сна не было ни в одном глазу. – Я как раз собиралась проветриться.

IV

Лайла шла по коридору, сжимая в одной руке пустую сумку, а в другой – список нужных вещей, выданный Тиреном. Ей выпало счастье одновременно увидеть ужас Келла и неудовольствие Тирена, а это уже немало. Голова еще побаливала, но усыпляющий напиток сделал свое дело, а надежный план – или хотя бы первый шаг к нему – довершил остальное.

«Ваш чай, мисс Бард».

Ей не впервые доводилось принимать снадобья, но предыдущие опыты были… гм, скорее исследовательского характера. На «Шпиле» она целый месяц собирала порошки для дымовых конусов и эля, которые намеревалась пронести на «Медный вор», – их должно было хватить на целую команду. Она и сама вдохнула немало – в первый раз случайно, а потом намеренно: тренировала обоняние, чтобы сразу распознавать порошок и выдерживать некоторую дозу. Не хватало только отключиться в самый разгар дела!

На этот раз она, едва отхлебнув чая, сразу ощутила на языке вкус порошка, успела даже выплюнуть большую часть обратно в чашку, но к тому времени чувства уже притупились, мигали, как огонек на ветру, и она прекрасно знала, что последует дальше: сначала легкое, почти приятное скольжение, а затем – падение в пропасть. Мгновение назад она стояла в коридоре рядом с Келлом, потом покачнулась, пол наклонился, как палуба в шторм. Услышала его убаюкивающий голос, почувствовала тепло объятий, а потом провалилась. Падала все глубже и глубже, а потом, как показалось, через миг, вскочила с дивана с головной болью и уставилась на юношу, удивленно взиравшего из угла.

– Вы не должны были проснуться, – пролепетал Гастра, когда она отшвырнула одеяло.

– И это все, что ты хочешь мне сказать? – нахмурилась она и шагнула к буфету, чтобы чего-нибудь выпить. Заколебалась, вспомнив горький чай, но потом понюхала один графин, другой – и наконец что-то знакомое обожгло нос. Она плеснула себе на два пальца, прислонилась к стойке, чтобы не упасть. Зелье до сих пор опутывало разум, как паутина, и ей не сразу удалось привести мысли в порядок. Она долго щурилась, пока размытые линии не стали резкими.

Гастра переминался с ноги на ногу.

– Так уж и быть, – сказала она, отставив стакан, – я поверю, что это не твоя идея. – Она повернулась к юноше. – И будь добр, уйди, пожалуйста, прочь с моих глаз. И если еще раз намешаешь мне чего-нибудь, – она достала нож, покрутила его и поднесла к подбородку Гастры, – я пришпилю тебя к дереву.

Ее вернул к реальности торопливый звук шагов. Она обернулась, заранее зная – это он.

– Твоя идея?

– Какая? – осекся Келл. – Нет. Тирена. А что ты сделала с Гастрой?

– Ничего особенного. Жить будет.

Между бровями Келла пролегла глубокая складка. Господи, как же легко его дурачить.

– Пришел меня остановить? Или прогнать?

– Ни то, ни другое. – Его черты разгладились. – Пришел отдать тебе вот это. – Он протянул ей пропавший нож, рукояткой-кастетом вперед. – Кажется, твой.

Она взяла кинжал, присмотрелась к следам крови. Прошептала:

– Плохо, – и сунула его обратно в ножны.

– Я понимаю твой порыв, – сказала Келл, – но убить Холланда – этим делу не поможешь. Он нам нужен.

– Как собаке пятая нога, – прошептала Лайла.

– Только он один знает Осарона.

– А откуда он его так хорошо знает? – сердито буркнула Лайла. – Потому что сговорился с ним.

– Знаю.

– Впустил эту тварь к себе в голову…

– Знаю.

– В свой мир, а потом и в твой…

– Знаю.

– Тогда почему же?..

– Потому что на его месте мог быть и я, – мрачно ответил Келл. – И чуть не оказался.

Перед ней снова возникли страшные картины: Келл лежит на полу возле сломанной рамы, из его рук течет густая красная кровь. Что сказал ему Осарон? Что предлагал? Что сделал?

Лайла невольно потянулась к Келлу и застыла на полпути. Она не знала, что сказать, как разгладить морщинку у него на лбу.

Она поправила сумку на плече. За окном уже встало солнце.

– Мне пора идти.

Келл кивнул, но, когда она отвернулась, схватил ее за руку. Прикосновение было легким, но пригвоздило ее к месту, как нож.

– В ту ночь на балконе, – спросил он, – почему ты меня поцеловала?

У Лайлы что-то сжалось в груди.

– Подумала, что это неплохая идея.

– И все? – нахмурился Келл. Хотел отпустить ее, но она не ушла. Их руки так и остались сплетенными.

Лайла коротко, еле слышно рассмеялась.

– Келл, чего ты хочешь? Чтобы я призналась тебе в любви? Я поцеловала тебя, потому что так захотела, и…

Его пальцы сжались крепче, он притянул ее к себе, и она, чтобы не упасть, оперлась на его грудь.

– А сейчас? – прошептал он. Его губы были совсем рядом, и она чувствовала, как колотится его сердце.

– Что? – лукаво улыбнулась она. – Я должна всегда быть первой? – Она потянулась к нему, но он ее опередил. И поцеловал. Они прижались друг к другу, сплелись – ноги к ногам, руки к рукам, грудь к груди… Ладони жадно ласкали кожу. Тело Лайлы пело, как камертон, откликаясь на зов.

Келл сжал ее крепче, словно боялся, что она исчезнет, но Лайла не собиралась никуда убегать. Она всегда с легкостью уходила от чего угодно, но сейчас не ушла бы ни за что. И это уже само по себе пугало ее – но она не останавливалась, и он тоже. На ее губах вспыхивали искры, легкие горели огнем, воздух взвихрился, как будто кто-то распахнул настежь двери и окна.

Ветер взъерошил волосы, и Келл – совсем рядом – рассмеялся.

Какой мягкий, чарующий звук, короткий, но такой чудесный.

А потом миг волшебства закончился – быстро, слишком быстро!

Ветер утих вдалеке, и Келл отстранился, хрипло переводя дыхание.

– Лучше? – еле слышно спросила она.

Он кивнул, потом соприкоснулся с ней лбами.

– Лучше. – И в тот же миг добавил: – Пойдем со мной.

– Куда? – спросила она. Он повел ее вверх по лестнице в спальню. В свою спальню. С высокого потолка на арнезийский манер свисал полог, расписанный ночными облаками. Горы подушек на диване, зеркало в золотой оправе, а на возвышении – кровать, устланная шелком.

Лайлу обдало жаром.

– По-моему, сейчас не время… – начала она, но он провел ее мимо всей этой роскоши к небольшой двери и втолкнул в каморку, полную книг и свечей, и еще каких-то мелочей. Почти все эти предметы были сильно потрепанными и явно хранились лишь как память о чем-то давнем. Здесь пахло не столько розами, сколько гладким деревом и старой бумагой. Келл повернул ее лицом к двери, и она увидела метки – полтора десятка рыже-бурых символов, нарисованных засохшей кровью, простых, но хорошо различимых.

Она чуть не забыла о его путевых метках.

– Вот этот. – Келл ткнул пальцем в круг, разделенный на четыре части. Лайла достала нож, царапнула палец и обвела линии кровью.

Когда всё было готово, Келл накрыл ее руку своей. Не уговаривал беречь себя. Не просил быть осторожнее. Лишь прикоснулся губами к ее волосам и сказал:

– Ас тасцен.

А потом исчез, а с ним и комната, и весь этот мир. Лайла снова кубарем полетела в темноту.

V

Алукард что есть мочи гнал коня к порту, прижимая к себе дрожащую Анису.

Сестра то приходила в себя, то опять проваливалась в забытье. Ее кожа была липкой и горячей. Во дворец, ясное дело, нельзя. Ее, зараженную, и на порог не пустят. Хоть она и борется. Хоть и не уступила, и не уступит. В этом Алукард не сомневался.

Надо отвезти ее домой.

– Оставайся со мной, – шептал он ей, приближаясь к кораблям у причала.

Течение Айла не остановилось. Река оставляла маслянистые полосы на портовых стенах, выплескивалась на берега. Магия клубилась над водой, как пар над кипятком.

Алукард спешился, взбежал с Анисой на палубу «Шпиля».

Он и сам не знал, радоваться или бояться, если найдет кого-нибудь на борту. В городе, кажется, остались только безумные, больные и павшие.

– Стросс! – окликнул он. – Ленос! – Никто не ответил, и Алукард понес сестренку в свою каюту.

– Вернись, – прошептала Аниса, когда ночное небо сменилось низким дощатым потолком.

– Я здесь, – сказал Алукард. Опустил ее на кровать, прижал к щекам холодный компресс.

– Вернись, – опять шепнула Аниса. Ее глаза приоткрылись, отыскали его. – Алук, – сказала она неожиданно ясным голосом.

– Я здесь, – повторил он, и она улыбнулась, провела пальцем по его лбу. Потом ее веки дрогнули и стали закрываться, и его пронзил внезапный, острый страх.

– Эй, Нис, – он сжал ей руку. – Помнишь, я тебе рассказывал сказку? – Девочку бил озноб. – О том, куда уходят тени по ночам?

Аниса свернулась клубочком лицом к нему, как обычно, когда он рассказывал ей сказки. Словно цветок к солнышку – говорила о ней мама. Их мать умерла много лет назад и забрала с собой почти весь свет. Только у Анисы осталась маленькая свечка. Только у Анисы были мамины глаза, мамино тепло.

Только Аниса напоминала Алукарду о днях, когда мир был добрее.

Он опустился на колени у ее постели, сжал ее ладошку в своих.

– Однажды одна девочка влюбилась в свою тень, – начал он тихим, мелодичным тоном, каким рассказывают сказки, хотя «Шпиль» яростно раскачивался, а мир за окном погружался в темноту. – Целыми днями они были неразлучны, а когда наступала ночь, девочка оставалась одна. Ей очень хотелось узнать, куда уходит тень. Она искала во всех шкафах, во всех больших кувшинах, везде, куда сама любила прятаться, но, как ни старалась, нигде не могла ее найти. А потом, чтобы легче было искать, девочка зажгла свечку, и – о чудо! Тень сразу оказалась рядом.

Аниса невнятно бормотала. По осунувшимся щекам струились слезы.

– Вот видишь, – Алукард крепче сжал ее пальцы. – Тень никуда не уходила. Наши тени нас не бросают. Поэтому, – его голос дрогнул, – ты никогда не будешь одинока. Никогда и нигде. Светит ли на небе солнце, или сияет полная луна, или мерцают лишь звезды… Будет у тебя в руке огонек или нет… Аниса! Аниса, не покидай меня, умоляю…

Хворь сжигала ее изнутри еще несколько часов. Она звала его то мамой, то папой, то Беррасом… А потом и совсем замолчала. Погрузилась в лихорадочный сон, опускалась все глубже и глубже, в бездну без сновидений… Тени не победили ее, но весенне-зеленый цвет собственной магии Анисы делался все бледнее и бледнее, мерцал, как догорающий костер, а Алукард ничего не мог сделать, только смотреть.

Он встал и подошел к буфету чего-нибудь налить. Каюта под ногами качнулась.

Алукард увидел свое отражение на багровой поверхности вина и нахмурился. Красноватое пятнышко – там, где Лайла коснулась его кровавым пальцем – исчезло. Может быть, его стерла Аниса лихорадочной рукой, а может, оно пропало в драке с Беррасом.

Странно. А он даже и не заметил.

Каюта накренилась сильнее, и Алукард понял: это не качка.

Это пришел он.

Нет, подумал Алукард, и в голову скользнул чужой голос.

«Впусти меня», – произнес он, и у Алукарда задрожали руки. Стакан выскользнул из пальцев и разбился.

«Впусти меня».

Он прижался к буфету, крепко зажмурился, обороняясь. Ползучие плети проклятия обвились вокруг него, проникли внутрь, просочились в кровь и кость.

«Впусти меня».

– Нет! – вслух зарычал он, хлопнул дверью своего разума и отбросил тьму назад. До этого мгновения голос был всего лишь шепотом, мягким и настойчивым, пульс магии бился тихо, но неотступно, как гость, стучащийся в дверь. А теперь он вломился, разбил скорлупу разума Алукарда, и вот уже каюта куда-то исчезла, и он снова в поместье Эмери, перед ним стоит отец, простирая пылающие руки. Первая же ленивая пощечина обожгла щеку огнем.

«Позор», – прорычал Ресон Эмери, жар его гнева, помноженный на гнев магии, отшвырнул Алукарда к стене.

– Отец…

«Ты выставил себя на посмешище. Опозорил свое имя. Свой дом. – Его рука ухватилась за серебряное перо, висящее на шее у Алукарда. Пламя лизало кожу. – Теперь этому конец!» – пророкотал он и сорвал символ Эмери с шеи сына. В его руках медальон расплавился, капли серебра упали на пол, как кровь. Когда Алукард поднял глаза, человек перед ним и был, и не был его отцом. Образ Ресона Эмери заколыхался, вместо него появился человек, с головы до пят состоявший из тьмы. Если тьма бывает твердой, черной и тусклой, как камень.

На очертаниях головы мерцала корона.

«Я могу быть милостив, – сказал темный король, – если попросишь».

Алукард выпрямился.

– Нет.

Комната резко качнулась, и он упал на колени в холодной камере, кандалы приковывали его к резной чугунной плите. Железная кочерга ворошила угли в костре. Алукард вдохнул, и дым обжег легкие. Человек достал из углей кочергу с раскаленным докрасна концом, и Алукард снова увидел каменные черты короля.

«Проси», – велел Осарон и опустил кочергу на цепи.

Алукард стиснул зубы и промолчал.

«Проси», – повторил Осарон, когда оковы нагрелись.

Раскаленные цепи прожигали плоть насквозь, и «Нет» Алукарда переросло в долгий мучительный вопль.

Он отпрянул, внезапно освободившись, и увидел, что снова стоит в зале, и перед ним нет ни короля, ни отца, только Аниса, босая и в ночной рубашке, держится за обожженное запястье там, где отцовские пальцы сомкнулись на руке, словно кандалы.

«Почему ты оставил меня здесь?» – спросила она.

И не успел Алукард ответить, как его снова втащили в камеру, и на сей раз кочергу держал его брат Беррас. Глядя, как горит кожа Алукарда, он улыбался.

«Ты не должен был возвращаться».

Пытка продолжалась, воспоминания терзали плоть, разум и душу.

– Хватит, – умолял он.

«Впусти меня», – сказал Осарон.

«Я дам тебе верность», – сказала сестра.

«Я дам тебе милосердие», – сказал отец.

«Я дам тебе справедливость», – сказал брат.

«Только впусти нас».

VI

– Ваше величество!

Город рушился.

– Ваше величество!

Тьма расползалась все шире.

– Максим!

Король поднял глаза. Перед ним стояла Айзра, она явно ждала ответа на вопрос, которого он не услышал. Максим в последний раз поглядел на карту Лондона. Вокруг черной реки струились тени. Как, скажите на милость, бороться с богом, или привидением, или кто оно там есть?

Максим рыкнул и решительно оттолкнулся от стола.

– Я не могу оставаться здесь, под защитой дворца, когда мое королевство гибнет.

Айзра преградила ему дорогу.

– Но и туда идти не можешь.

– Отойди.

– Что пользы будет для королевства, если ты погибнешь вместе с ним? С каких это пор солидарность приносит победу? – Мало кто мог говорить с Максимом Марешем столь откровенно, но Айзра была рядом с ним задолго до того, как он стал королем, много лет назад они сражались бок о бок на Кровавом берегу, когда Максим был генералом, а Айзра – его адъютантом, его товарищем, его тенью. – Ты рассуждаешь как солдат, а не как король!

Максим отвернулся, запустил пальцы в густые черные волосы.

Нет, он как раз рассуждает как король. Даже слишком. Король, которого расслабили долгие годы мира. Чьи битвы ныне разыгрываются в бальных залах и на трибунах стадионов, и оружие в них – не сталь, а слова и вино.

Как они дрались бы с Осароном там, на Кровавом берегу?

Как дрались бы, если бы он был врагом из плоти и крови?

Хитростью, вот как, подумал Максим.

Но между магией и человеком есть большая разница – человек допускает ошибки.

Максим покачал головой.

Этот монстр – живая магия, наделенная разумом, а разум можно перехитрить, подчинить, сломать, в конце концов. Даже у лучших бойцов есть изъяны, трещины в броне…

– Айзра, отойди.

– Ваше величество…

– Я не собираюсь идти прямо в туман, – сказал он. – Ты же меня хорошо знаешь. Если я паду, то паду сражаясь.

Айзра нахмурилась, но пропустила его.

Максим вышел из зала хранения карты, но не свернул в галерею, а прошел весь дворец насквозь и поднялся в королевские покои. Пересек комнату, даже не бросив взгляда на такую манящую кровать, на роскошный письменный стол с золотой инкрустацией, чашу с чистой водой и графины с вином. В глубине души он надеялся увидеть здесь Эмиру, но спальня была пуста.

Максим знал: стоит только позвать, и она придет, поможет облегчить бремя будущих шагов. Сделает все, что в ее силах – то ли будет вместе с ним работать над магией, то ли просто прижмет прохладные ладони к его лбу, проведет пальцами по волосам, как в молодости, споет песни, не уступающие чарам.

Эмира была как лед для пламени Максима, холодная вода, где он закалял свою сталь. Она придавала ему сил.

Но он не стал ее звать.

Максим в одиночку прошел к дальней стене королевских покоев, где среди складок тюля и шелка была спрятана дверь.

Поднес к полой древесине все десять пальцев и нащупал скрытый внутри металл. Провел ладонями по двери, почувствовал, как повернулись шестеренки, как лязгнули потайные стержни – одни входили в гнезда, другие высвобождались. Замок был непростой, Максим сам соорудил эту дверь, и только он один мог ее открыть.

Однажды он застукал за этим Рая, когда тот был еще мальчишкой.

Принц обожал разгадывать загадки. Любые – секреты людей, тайны дворца. И, должно быть, обнаружив запертую дверь, первым делом пошел и привел Келла – мальчишку с черным глазом, еще не привыкшего к бесхитростным проделкам брата. Максим наткнулся на них как раз в тот миг, когда Рай уговаривал Келла, а тот осторожно водил пальцами по дереву.

Звякнул металл. Еще мгновение – и дверь распахнется. Но за миг до этого Максим решительно пересек комнату и схватил мальчишку за руку. Дело было не в способностях. День ото дня Келл набирался сил, его магия расцветала, как весеннее дерево, но даже юный антари – он-то как раз больше всех – должен знать, что сила имеет свои границы.

Что правила для того и существуют, чтобы их соблюдать.

Максим выставил мальчишек вон. Рай дулся и бушевал, но Келл не произнес ни слова. Какие же они разные! Рай всегда был горяч и мгновенно вспыхивал, а Келл, наоборот, холоден и оттаивал медленно. Странное дело, подумал Максим, отпирая дверь, в чем-то Келл очень похож на королеву. В комнате, скрытой за дверью, не было ничего запретного. Просто это был его личный уголок, место, где он мог побыть один. А если ты король, то одиночество иногда бывает ценнее любых алмазов.

Вот и теперь Максим спустился по короткой лестнице к себе в кабинет. Здесь было прохладно и сухо, воздух пропитан запахом металла. На полках – всего несколько книг, зато сотни памятных вещиц. Не тех, что напоминают о жизни во дворце, а иных, личных. Золотая роза, которую Эмира носила на свадьбе, первая корона Рая, портрет Рая и Келла в дворцовом саду – все это хранилось в королевских покоях. А здесь его ждали следы других времен, другой жизни.

Обгоревшее знамя и пара шпаг, длинных и тонких, как стебли пшеницы.

Блестящий шлем, не золотой, а из вороненой стали, украшенный полосками рубинов.

Каменный наконечник стрелы, который Айзра извлекла из его бока в той последней битве на Кровавом берегу.

У стен, как часовые, стояли доспехи с масками без лиц. Здесь, в своем святилище, Максим сбросил элегантный ало-золотой плащ, расстегнул запонки в виде чаш, снял корону. Одну за другой стряхнул с себя все королевские регалии и снова стал тем, кем был прежде.

Ан тол варес – так его называли.

Стальной принц.

Слишком давно Максим Мареш не снимал эту мантию. Но одни задачи бывают для королей, а другие – для солдат, и теперь солдат Максим закатал рукава, взял нож и принялся за работу.

VII

Как многое может измениться за один-единственный день, думал Рай, в одиночестве стоя у окна, за которым всходило солнце. За один день. За несколько часов. Весь мир стал другим.

Два дня назад исчез Келл, и Рай вырезал на руке шесть букв, чтобы вернуть его домой. «Прости». Порезы на коже были еще свежи, при каждом движении слово отдавалось болью, но казалось, с тех пор прошло много-много лет.

А вчера его брат вернулся, и его арестовали, и принц добился, чтобы его освободили, но потом опять его потерял. А с ним и себя. И весь мир.

Очнулся – и увидел вот это.

«Мы слышим, мы слышим, мы слышим».

В темноте трудно разглядеть перемены. Но тусклый зимний рассвет открыл глазам чудовищные картины.

Всего несколько часов назад в Лондоне бурлила жизнь. Город радостно приветствовал героев Эссен Таш, над центральной ареной развевались знамена магов – претендентов на победу.

А теперь все три стадиона парили над почерневшей рекой, как раздувшиеся трупы, и тишину нарушал лишь размеренный колокольный звон над святилищем. Тела колыхались на волнах Айла, словно опавшие яблоки, и еще десятки и сотни мрачным частоколом стояли на коленях вдоль берегов. Остальные стаями рыскали по улицам города, выискивая тех, кто еще не поддался, не преклонил колена перед королем теней. Вот сколько всего изменилось всего за один день.

Сюда идет его брат.

Как странно. Он всегда мог понять, что Келл рядом, – обычная интуиция. Но в последнее время их с братом словно связывал канат, который действует наоборот – когда Келл приближается, канат не ослабевает, а лишь натягивается сильнее.

Вот и сейчас тяга усилилась.

Келл вошел, и эхо в груди Рай отозвалось еще громче.

Антари остановился в дверях.

– Хочешь побыть один?

– Я никогда не бываю один, – рассеянно произнес принц, а потом заставил себя улыбнуться: – Зато я жив. – Келл вздрогнул, и Рай понял, что у него на языке вертятся слова извинения. – Не надо, – перебил принц и снова перевел взгляд на город за окном. – Что произойдет, когда мы их усыпим?

– Мы заставим Осарона вступить с нами в бой. И победим.

– Как?

– У меня есть план.

Рай провел пальцами по стеклу. Туман с той стороны сгустился, превратился в руку, зашарил по окну, потом отпрянул и снова рассеялся.

– Вот так и умирает мир? – спросил Рай.

– Надеюсь, что нет.

– Лично мне надоело умирать, – сказал Рай с неожиданной легкостью. – Это занятие уже теряет свое очарование.

Келл скинул плащ и опустился в кресло.

– Тебе известно, что произошло?

– Я знаю только то, что рассказала мама, а значит – то, что ей рассказал ты.

– А хочешь узнать правду?

Рай заколебался:

– Да, если это поможет тебе рассказать ее.

Келл попытался улыбнуться, не сумел и покачал головой.

– Что именно ты помнишь?

Взгляд Рая метался над городом.

– Ничего, – ответил он, хотя, если честно, помнил и боль, и то, как она исчезла, помнил, как тьма сомкнулась над ним, словно безмолвные воды, и голос, старавшийся вытянуть его обратно.

«Не умирай… Ведь я проделал такой долгий путь».

– Ты видел Алукарда?

Келл пожал плечами.

– Наверное, он в галерее. – По голосу было ясно, что ему наплевать.

У Рая все сжалось в груди.

– Да, наверное.

Но Рай знал: его там нет. Он уже искал и в Парадном зале, и в вестибюле, и в бальных залах, и в библиотеке. Обошел весь дворец, повсюду высматривал знакомый серебристо-синий глянец, волосы с солнечным отливом, блеск сапфира. Видел сотни лиц, и знакомых, и неведомых, но Алукарда так и не нашел.

– Вернется, – рассеянно бросил Келл. – Куда он денется.

Вдруг послышался крик – не снаружи, а где-то во дворце. Внизу захлопали двери, вескийский акцент схлестнулся с арнезийским.

– Санкт, – выругался Келл и вскочил на ноги. – Они там и без всякой тьмы друг друга поубивают!

Он выскочил, даже не оглянувшись, и Рай остался один. Он долго стоял, слушая шепот теней за стеклом, потом схватил плащ Келла и выскользнул в ближайшую потайную дверь.

* * *

Город – его город – был полон теней.

Рай плотнее запахнул на плечах плащ Келла, обмотал нос и рот шарфом, как будто намеревался ступить в огонь. Но разве может полоска ткани отгородить человека от магии? Он затаил дыхание и ринулся в море тумана, но тени, едва коснувшись его, отпрянули и так и остались – в отдалении на несколько футов.

Он огляделся, словно пловец, который думал, что утонет, но вдруг обнаружил, что вода ему всего лишь по колено.

Потом Рай отбросил все мысли и пустился бежать.

Вокруг него кипел хаос. В воздухе перепутались звуки, страхи, дым. Люди тащили своих соседей к черной глади реки. Одни спотыкались и падали под ударом невидимого врага, другие запирали двери на засов и сооружали магическую защиту из воды, земли, песка, крови.

А Рай двигался среди них, как призрак. Невидимый. Неощутимый. Никто не шел за ним по пятам. Ничьи руки не волокли его к реке. Безумные толпы не заманивали его в тень.

Ядовитый туман расступался перед принцем, как вода обтекает камень.

Может быть, защитой ему служит жизнь Келла? Или отсутствие своей собственной? Потому что в нем не осталось ничего, что заинтересовало бы тьму?

– Идите домой, – говорил он людям, охваченным лихорадкой, но они его не слышали.

– Прочь с дороги! – кричал он павшим, но они его не слушали.

Вокруг бурлило безумие. Рай усилием воли отбросил все мысли о гибнущем городе и вернулся к своей основной цели: поискам капитана «Ночного шпиля».

Алукард мог пойти только в два места: в свое родовое имение или на свой корабль.

Логика говорила, что сначала надо заглянуть в дом, но интуиция потянула Рая в противоположную сторону, к порту.

Он нашел капитана на полу каюты.

Стул у камина был опрокинут, на столе не осталось ни одного стакана, их осколки блестели на ковре и дощатом полу. Алукард – решительный, сильный, красивый Алукард – лежал на полу, свернувшись клубочком, и трясся в лихорадке. Его теплые каштановые волосы прилипли к щекам. Он обхватил руками голову и, хрипло, прерывисто дыша, разговаривал с призраками.

– Хватит… не надо… – Его голос – всегда такой ровный и чистый, звенящий от смеха – дрожал. – Оставь…

Рай опустился рядом с ним и тронул за плечо.

– Алук!

Алукард распахнул глаза, и Рай отпрянул: в них клубились тени. Не равномерная чернота, как во взгляде Келла, а грозные вихри тьмы. Они корчились, извивались по-змеиному, и среди сгустков черного тумана то вспыхивали, то исчезали синие как шторм блики.

– Хватит… – вдруг прохрипел капитан. Он попытался встать на трясущиеся ноги, но не удержался и рухнул.

Рай беспомощно застыл над ним, не зная, то ли помочь ему подняться, то ли удерживать на полу. Алукард встретился с ним глазами, но смотрел сквозь него, непонятно куда. Он был не здесь.

– Умоляю, – воззвал к призракам капитан. – Не прогоняй меня.

– Не стану, – ответил Рай. Кого видит Алукард? Что он видит? Как его освободить? Вены на руках капитана набухли, как веревки.

– Он меня никогда не простит.

– Кто? – спросил Рай, и Алукард нахмурился, как будто пытался что-то разглядеть сквозь туман, сквозь лихорадку.

– Рай… – Болезнь усилила хватку, тени в глазах запестрели черточками света, похожими на молнии. Капитан подавил вскрик.

Рай провел пальцами по волосам Алукарда, коснулся щек.

– Борись, – приказал он. – Что бы тебя ни терзало, бейся с ним.

Алукард скорчился, сильно дрожа.

– Не могу…

– Смотри на меня.

– Рай… – всхлипнул капитан.

– Я здесь. – Рай Мареш опустился на усеянный битым стеклом пол, растянулся лицом к лицу с Алукардом. – Я здесь.

И тогда вспомнил. Словно во сне, вспомнил руки Алукарда на своих плечах, его голос, пробивающийся сквозь боль, сквозь тьму.

«Теперь я здесь, – говорил он, – поэтому не умирай».

– Теперь я здесь, – повторил Рай и стиснул пальцы Алукарда. – И не отпущу тебя, даже не думай.

Из горла Алукарда опять вырвался крик, руки ослабели. Черные линии на коже замерцали. Сначала красным, потом белым. Горели. Он выгорал изнутри. Это было очень больно – больно смотреть, больно чувствовать себя таким беспомощным.

Но Рай сдержал обещание.

Не отпустил.

VIII

Келл мчался по западному холлу на шум разгорающейся драки.

Рано или поздно настроение во дворце должно было измениться. Ясно, что маги откажутся сидеть сложа руки и смотреть, как гибнет город. Кто-нибудь непременно возьмется за дело.

Он распахнул двери и увидел перед западным входом Гастру. Тот стоял, сжимая обеими руками короткий меч, словно котенок перед стаей волков.

Брост, Лозен и Сар.

Трое турнирных магов – два арнезийца и одна вескийка. Соперники, объединившиеся против общего врага. От Броста и Сар Келл ничего другого и не ожидал – норов у каждого был под стать размерам. Но Лозен, протеже Кисмайры, был тонок и строен, и славился не только расцветающим талантом, но и красотой. В черных волосах позвякивали золотые кольца, и выглядел он как ива между двух дубов. Но под черными глазами темнели синяки, лицо было серым от горя и усталости.

– Прочь с дороги! – рявкнул Брост.

Гастра остался неколебим:

– Я вас не выпущу.

– По чьему приказу? – хрипло осведомился Лозен.

– Королевской стражи. Городской гвардии. Короля.

– Что тут происходит? – Келл шагнул к ним.

– Не лезь не в свое дело, антари, – буркнула Сар, не оборачиваясь. Она была даже выше Броста, ее вескийская фигура заполняла весь зал, к спине была пристегнута пара топоров. В самом первом раунде она уступила Лайле и провела весь остаток турнира, заливая горе вином, но сейчас в ее глазах пылал огонь.

Келл встал у них за спиной, надеясь, что инстинкты заставят бойцов обернуться. Так оно и вышло, и сквозь частокол их рук и ног он увидел, как Гастра тяжело привалился к двери.

Первым Келл обратился к Лозену:

– Этим Кисмайру не вернешь.

Юный волшебник оскорбленно вспыхнул. На лбу выступил пот.

– Ты видел, что с ней сделал этот монстр? – воскликнул он, слегка пошатываясь. – Я должен…

– Ничего ты не должен, – перебил его Келл.

– Но Кисмайра бы…

– Кисмайра попыталась сразиться и проиграла, – хмуро напомнил Келл.

– Можешь сколько угодно прятаться во дворце, – прорычал Брост, – но там наши друзья! Наши семьи!

– Вы своей бравадой им не поможете.

– Вескийцы не привыкли сидеть сложа руки и ждать смерти! – прогудела Сар.

– Правильно, – сказал Келл. – Вы гордо идете прямо ей навстречу.