Текст книги "Наш темный дуэт"

Рез, которую поймал в захват мужчина вдвое крупнее ее самой, попыталась пнуть скрипку обратно к нему, но та застряла между двумя сломанными досками. И прежде чем Август успел дотянуться до скрипки или до напарницы, удар какого-то здоровяка швырнул его к солдату, к стене, к окну. Солдат безжизненно обмяк, а стекло подалось. Август чуть не вывалился из окна, но удержался, ухватившись за острый край. Стекло врезалось в его ладони, но кровь не потекла. Август забросил себя в комнату – и получил удар топора в грудь.

Лезвие рассекло сетку и ткань, а потом врезало ему по ребрам. Оно не пробило кожу, но вышибло дух, и Август сложился вдвое, хватая воздух ртом. Клыки окружили его, Август полоснул кого-то острой тыльной стороной смычка, и тут его шею захлестнула железная цепь.

От чистого металла его затошнило. Ноги подогнулись, рывок цепи заставил упасть на колени, и на кошмарную долю секунды Август снова почувствовал себя в том складе в Пустоши: жар кричал сквозь кожу, он горел изнутри, а Слоан стоял на краю освещенного пространства и смеялся, и…

Его ударили обухом по основанию шеи, и Август грохнулся на пол. Доски затрещали под ним. У него двоилось в глазах, цепь на горле сжималась все сильнее. А потом они бросились на него, молотя руками и ногами. Удары были слабыми, боль краткой, но все это мешало сориентироваться.

– Сунаи…

– …в точности как она сказала…

– Давай вяжи его…

Кулаки Августа сжались, и он осознал, что по-прежнему держит смычок, но тот прижат к полу чьим-то ботинком.

Сквозь частокол ног он увидел, как Рез удалось вырваться. Она шагнула к нему, а он попытался сказать ей – беги, уходи! Но она не послушалась. Она никогда не слушалась.

Рез ринулась в свалку и выдернула одного Клыка из группы. Остальные на миг растерялись, выбирая между двумя целями. Ботинок сместился, и Август яростно хлестнул противника по ногам. Тот с криком упал и схватился за голень. На коже его расцвела кровь, а вместе с нею – свет.

Музыка была не единственным способом вызвать душу на поверхность – этому научил его Лео. Август схватил человека за лодыжку. Кость хрустнула у него под пальцами, а душа запела в нем, резкая, как удар электричества, и такая же яростная. Ледяная вода, и гнев, и один-единственный крик.

«Давай же!» – подтолкнул его брат, и мир замедлился. Каждая деталь в разгромленной комнате, от покоробившихся досок до огонька свечи, вдруг сделалась очень отчетливой.

Клык обмяк. Глаза его были выжжены. Август поднялся на ноги, сорвал цепь с шеи. Остальные нападавшие попятились, явно разрываясь между приказами и обещаниями, – и примитивным физическим страхом.

Все они отступили на несколько шагов – кроме одного.

Один из Клыков стоял в дверях, держа Рез в качестве живого щита. Одной рукой он вцепился ей в волосы, а второй прижимал к горлу девушки зазубренный нож.

– Брось смычок, – сказал он сквозь окровавленные зубы.

– Не смей! – прорычала Рез.

«Мертый груз», – повторил Лео.

Август услышал, как звякнула цепь, почувствовал, как остальные Клыки двинулись к нему – а скрипка так и лежала в ярде от него, застряв между расщепленными досками.

– Эй, босс!

Август встретился глазами с Рез, заметил, как что-то блеснуло у нее в руке, и, прежде чем он успел остановить ее, она вогнала нож Клыку в ногу. Мужчина взвыл и отпустил Рез, но прежде успел полоснуть ее по горлу.

И тогда у Августа вырвался низкий, животный вопль. Он заставил себя прыгнуть – не на убийцу, а к скрипке. Чужие руки вцепились в него, но Август, не обращая на них внимания, схватил скрипку и ударил смычком по струнам.

Первая нота получилась жесткой и резкой, и Клыки отпрянули, зажав уши руками, как будто это могло спасти их. Но было поздно. Они опоздали.

Со второй нотой запал покинул их.

С третьей они попадали на колени.

Август оставил мелодию таять в воздухе и кинулся к Рез. Он выронил скрипку и опустился на пол рядом с девушкой.

– Останься со мной, – сказал он, прижав ладонь к ране. Кровь пузырилась у него между пальцами, слишком много крови. Она пачкала его кожу, делала пальцы скользкими. Так много красного, и все это – не свет.

Рот Рез открылся и закрылся, но с губ не слетело ни звука.

Грудь девушки судорожно поднималась и опускалась.

– Останься со мной. – Слова прозвучали умоляюще.

Август вырвал тысячу душ, но это было совсем другое дело – чувствовать, как жизнь утекает вместе с кровью у него под руками, и не иметь сил остановить этот поток. Во всех вырванных им душах он очень редко видел такую смерть и никогда не ощущал, как та сочится у него между пальцами. Жизнь растекалась по полу, и вот настал жуткий миг, когда она иссякла. Лаура Торрез перестала быть личностью и стала телом. Никакого перехода, никакого облегчения – она просто ушла и все, ушла, ушла, ушла!

Руки Августа соскользнули с раны на горле Рез. Ее глаза были открыты и пусты, и красный свет трепетал на ее лице. Не ее, конечно, – их. Полная комната изуродованных душ, ожидающих, пока их вырвут.

Август положил тело Рез и встал. Он шел между Клыками, и окровавленные пальцы касались их кожи.

Клыки шепотом перечисляли свои грехи, но Август не слушал. Ему было плевать. Их исповеди ничего для него не значили.

Он гасил их свет, вырывал их души, его тело гудело от резкого прилива силы, все чувства обострились до боли. Наконец остался лишь один.

Тот человек, что убил Рез.

Его губы шевелились, душа потом проступила на коже, но Август не протянул руки, чтобы вырвать ее. В сознании его всплыли слова Лео – не приступ безумия, а воспоминание, – воспоминание о той ночи, когда он рассказывал Августу про боль и про то, почему он так часто использует ее.

«Наша цель заключается не в том, чтобы принести мир, – сказал его брат. – Мы даруем кару».

Август наблюдал, как душа мужчины погружается обратно под кожу, смотрел, как тот начинает воспринимать окружающую действительность.

«А почему бы им не пострадать за свои грехи?»

Клык моргнул, рот его искривился, но, прежде чем он успел заговорить, прежде чем он успел хоть что-то сказать или сделать, Август врезал ему ботинком по раненой ноге, и мужчина скрючился, схватившись за бедро. Август прижал его к полу, ухватился за стальной ошейник у него на шее.

– Смотри на меня, – приказал Август и сжал пальцы. Металл изогнулся. – Как оно тебе?

Мужчина не мог ответить. И дышать он тоже не мог. Он держался за ошейник, царапал его, хватал ртом воздух, а красный свет его души снова подступил к поверхности и хлынул Августу в руки.

Он ударил его, словно лед, холодный и резкий до боли, и эта боль заставила Августа опомниться и осознать, что он делает. Что он сделал.

Август отшатнулся, но было поздно. Свет погас, и осталось лишь скорченное тело: глаза выжжены, рот распахнут в безмолвном крике, вокруг смятого ошейника красные и фиолетовые следы.

Августа замутило.

У него все болело от давления присутствия душ, и он жалел, что не может вытошнить их, выбросить вес столь многих нежеланных жизней. Но что толку в сожалениях? Эти души теперь были его частью, сплавились с его костями и текли в его жилах.

Грудь сжало, и Август непроизвольно поднес руку к тому месту, где топор пробил бронежилет и форму, но не сумел нанести рану.

– Группа Альфа, ответьте.

Август посмотрел на свои руки, залитые кровью Рез. Она засыхала у него на руках, липкая и холодная.

– Группа Альфа!

Август всегда ненавидел кровь. Она была того же цвета, что и души, только пустая, бесполезная с того мига, как покидала жилы.

– Август!

Он заставил себя собраться.

– Я здесь, – сказал он, сам испугался спокойствию собственного голоса, тому, как ровно он звучит, хотя в глубине души ему хочется кричать. – Мы попали в засаду. – Он перевел взгляд на разбитое окно, где из темноты смотрели красные глаза. – Рез погибла.

– Черт! – Значит, Филлипс. Только Филлипс ругался по комму. – А остальные?

– Погибли, – повторил Август.

Одно простое слово. Никакой грязи.

– Как рассветет, мы пришлем отряд за телами.

И голос Филлипса исчез. В комме замелькали другие голоса, но никто из них не обращался к Августу. Он подобрал смычок и скрипку, эти маленькие вещественные части его самого, потом дал работу рукам – разложил люминофоры, чтобы обезопасить трупы.

Трупы – еще одно простое слово, не отражающее действительность, неспособное описать нечто, бывшее прежде личностью и ставшее теперь всего лишь пустой оболочкой.

Через некоторое время сквозь шум помех прорвался знакомый голос.

– Август, – сказала Эмили, – тебе следует вернуться в Компаунд.

Ее голос звучал так же ровно, как и его собственный. Август проглотил «нет, нет, нет» и вместо этого сказал:

– Я жду… Мне нужно подождать.

Эмили не спросила почему – значит, поняла, о чем он.

Насилие порождает насилие, жестокость создает монстров.

Первыми явились малхаи в холле – восстали, словно призраки, из тел убитых солдат. И он их уничтожил. Потом пришли малхаи у потушенной свечи, возникли рядом со словами, написанными кровью, и их он тоже прикончил. А потом дошла очередь до Рез.

Ее убийство было делом секунды, но, казалось, прошла целая вечность, прежде чем появились извивающиеся тени.

Август сжал смычок. Ночь судорожно вздохнула – и вот среди трупов уже стоял монстр.

Он осмотрел себя – это движение было столь человеческим, столь естественным и все же таким неправильным! А потом монстр поднял голову. Красные глаза расширились – за миг до того, как Август вогнал стальной смычок ему в сердце.

XVIII

За Августом кто-то шел.

Он слышал звук шагов, не на улице у себя за спиной, а где-то наверху, но не останавливался – пока что-то не спорхнуло к его ногам.

Это был клочок ткани. Из-под крови виднелись три буквы – ФТФ.

Когда он выпрямился, сверху спорхнул еще клочок.

– Тебе никто не говорил, что ночью бродить опасно? – раздался чей-то голос.

Август посмотрел наверх и увидел ее на соседней крыше. Лунный свет просвечивал сквозь светлые волосы.

– Алиса.

Она улыбнулась, сверкнув острыми зубами, присела на корточки на краю крыши. Август приказал своим рукам двигаться, поднять скрипку – но инструмент так и остался висеть на боку мертвым грузом. Это была не Кейт, но каждый раз, как он видел ее, у него обрывалось сердце. Каждый раз. Всего на миг.

На самом деле эта малхаи даже не была похожа на Кейт – все детали были неправильными, – но целое было больше суммы своих частей. Алиса выглядела как та Кейт, которую он никогда не встречал, наподобие той, которую он ожидал встретить в Колтоне – до того как встретил реальную девушку. Так ему ее описали: дочь монстра. Алиса была всем, чем Кейт не была, всем, чем она притворялась.

Август знал – не хотел об этом думать и вспоминать, – что-то должно было выйти из дома за Пустошью, и все равно был потрясен, встретив ее. Это случилось недели через две или, может, три после Кейт. После Келлума. После Слоана. Он отправился на экстренный вызов, но когда добрался на место, обнаружил лишь трупы. Трупы – и ее.

Она стояла посреди всего этого, вся в крови, и ухмылялась – той же самой ухмылкой, что и сейчас. Ухмылкой, присущей всем монстрам.

– Твоя ловушка не сработала, – сказал Август.

Алиса лишь пожала плечами.

– Сработает следующая. Или через одну. У меня много времени, а у тебя много людей, которых можно терять. Твои друзья – сущий позор. – Она швырнула лоскутки с крыши, словно лепестки. Их было много, куда больше, чем тех солдат, что он потерял этой ночью. – Правда, они такие хрупкие? Что ты в них нашел?

– Человечность.

Алиса негромко рассмеялась, как будто чайник засвистел.

– Видишь ли, я подумала, что, если я использую людей, ты можешь попытаться пощадить их. – Взгляд ее красных глаз скользнул по крови на нем. – Похоже, я ошиблась.

– Я не щажу грешников.

Алиса сверкнула глазами.

– Ты пощадил Кейт. – В устах монстра это имя было словно шип. – Ты пощадил меня, вот прямо сейчас, когда у тебя на руках еще не высохла кровь друзей. Похоже, из тебя не очень-то хороший друг.

Август знал, что она нарочно провоцирует его, но все равно гнев исходил от него, словно жар от кожи.

И тут словно по команде в темноте вокруг него начали загораться красные глаза.

Алиса пришла не одна. Но она не просто так держалась на расстоянии и насмехалась над ним с крыши. Музыка сунаи так же ядовита для малхаи, как душа малхаи – для сунаи. Если Август начнет играть, остальные монстры умрут, но Алиса уйдет.

Она ухмыльнулась, и в изгибе ее губ, в звуке ее голоса вновь мелькнула тень другой.

– Я – не она! – язвительно бросила малхаи, и Август отшатнулся – такая злоба прозвучала в ее голосе. – Опять у тебя появилось это выражение на лице, бедный маленький заблудший монстр! Ты скучаешь по ней, по нашей Кейт?

– Нет, – сказал Август. – Но я надеюсь, что она далеко отсюда. Далеко от тебя. И если у нее есть хоть капля ума, она никогда сюда не вернется.

Алиса презрительно улыбнулась, и иллюзия рассыпалась – все ее крошечное сходство с Кейт исчезло, а все, что осталось, принадлежало монстру. Вид ее истинного облика избавил Августа от колебаний. Он вскинул скрипку одним текучим движением. Напряжение исчезло, Алиса метнулась в тень, а остальные малхаи ринулись на освещенное пространство, к Августу, и его смычок полоснул по струнам, словно нож.

Когда он возвращался домой, начался дождь. Под завесой дождя Август промок, и за ним потянулся темный след, смешавшаяся кровь друзей и врагов, бойцов ФТФ, Клыков и монстров.

Где-то в промежутке времени между уничтожением монстров Алисы и тем, когда он добрался до Линии, Август кое-что осознал: это не должно было так сильно задевать его.

Несколько месяцев он играл роль, а не был собой. Он притворялся сильным, а сам лелеял надежду, укрывал тайную сущность, все еще верящую в мир, где он мог бы чувствовать себя человеком.

«Потому что тебе не наплевать». – Так сказал Генри, но Генри ошибался. Генри – человек. Он не понимает, каково это – пытаться быть и тем и другим одновременно. Августу не удалось ни то ни другое. Вот Лео понимал, Лео, пожертвовавший человечностью, чтобы стать тем монстром, в котором нуждались люди.

Надо бы уже покончить с этим.

– Стоять! – приказал ему патруль ФТФ, когда Август добрался до Линии.

Скрипки должно было бы хватить, чтобы удостоверить его личность. Но сейчас смычок был покрыт запекшейся кровью, инструмент испятнан красным, и в резком свете световой решетки, в лоснящейся дождем ночи Август вряд ли сошел бы за человека.

Когда солдаты увидели его лицо, они попятились, и извинения застряли у них в горле. Они просто открыли ворота. Август пошел дальше, через Южный город, через световую ленту, в ясное тепло вестибюля Компаунда.

Казалось, будто все здание застыло.

Гул разговоров стих, размеренный звук движений прекратился, и в тишине сотни глаз устремились на него.

Августу удалось увернуться от своего отражения во всех стеклянных панелях, во всех темных лужах, во всех стальных щитах. Но теперь он видел его, не в зеркале, а в лицах тех, кто смотрел на него, – и отводил взгляд.

Видели ли они свет вырванных им душ, убитых им монстров? Ощущали ли они тьму в тех жизнях, что он отнял, ненависть и насилие, сочащиеся сквозь его кожу?

Август зашагал через вестибюль. Каблуки его ботинок оставляли за собой полумесяцы крови и пепла. Никто не приблизился к нему. Никто не пошел следом.

Даже Генри Флинн, окруженный офицерами, взглянул на него – и застыл.

«Ты хотел, чтобы они видели меня», – подумал Август.

Ну так пускай смотрят.

Глава ФТФ медленно двинулся к нему, но Август повелительно вскинул руку.

А потом он отыскал взглядом Колина и испытал мрачное удовлетворение: потрясенный его видом парень резко втянул воздух. Какая-то часть Августа облегченно перевела дух. Все равно это было лишь вопросом времени. Рано или поздно Колин увидел бы правду, монстра за маской. Прежде чем осознал, что Август не такой, как он, и никогда таким не будет.

Он дошел до лифтов. Позади него стояла тяжкая тишина. Но он почувствовал, что в этой тишине что-то изменилось: к страху добавилось благоговение. Люди смотрели на него и видели не что-то меньшее, чем человек, а нечто большее. Что-то достаточно сильное, чтобы сражаться за них. Достаточно сильное, чтобы победить.

«Держи спину ровнее, братец»

И впервые Август послушался.

XIX

Слоан стоял у кухонной стойки и листал книгу о войне.

Алиса разбрасывала их по всему пентхаусу – цепочка хлебных крошек, отмечающая путь ее безостановочного движения и неустойчивого внимания. Когда она вошла, Слоан захлопнул книгу.

– Где ты была?

Он не любил, когда Алиса бродила неведомо где: таких питомцев следует держать на поводке.

Алиса запрыгнула на стойку.

– Охотилась.

Слоан прищурился. Алиса всегда любила устроить месиво при еде, а сегодня ни на руках, ни на лице у нее крови не было.

– Я смотрю, ты потерпела неудачу.

Рядом с рукой Алисы лежала стопка нашивок ФТФ. Малхаи извернулась и принялась рассеянно строить из них башню, словно из игральных карт.

– Я предпочитаю рассматривать успех как процесс, – пробормотала она. – Он – непростая добыча.

Ах! Август.

И вправду трудно – поймать сунаи. А еще труднее – убить его. Слоан это знал по собственному опыту. С Ильзой дело прошло удачно, но новый сунаи, Соро, нарабатывал репутацию. И старый друг Слоана, Лео, загнавший стальной прут ему в грудь, и Август, выскользнувший из рук Слоана прежде, чем его удалось сломить.

Слоан не ожидал, что Алиса преуспеет там, где потерпел неудачу он сам. Он просто дал ей задание, чтобы отвлечь ее, чтобы ей было чем заняться, кроме утоления своего бескрайнего аппетита.

– Если я его поймаю, можно я оставлю его себе? – спросила Алиса.

Теперь ее язычок выглядывал между острых зубов: она возводила второй ряд кладки.

– Я потеряла несколько Клыков.

– Сколько?

– Семь, наверное. Или, может, восемь.

Слоан начал жалеть, что дал ей такое поручение.

– Как же, скажи на милость, ты их потеряла?

– Я не уверена, что это действительно стоит считать потерей. – Она продолжала возводить башню. – Они прикончили пятерых солдат. И вообще, разве они не для этого предназначены?

– Алиса…

– Не называй меня так! – Маска юмора внезапно сменилась презрением. – Они – пешки для игры с солдатиками Флинна.

– Это не игра.

– Какая еще игра! – Она развернулась лицом к Слоану. – А игры существуют для того, чтобы их выигрывать. Ты еще не устал играть в перетягивание каната? Не устал держать свои фигуры только на половине доски? Сделай ход. Измени правила. Ты же вроде как король монстров, Слоан.

Она спрыгнула со стойки, сверкнула белозубой улыбкой.

– Так действуй как король!

Слоан держался на протяжении ее маленькой речи, но тут уже не выдержал. Один шаг – и он впечатал ее в стойку. Плечи Алисы врезались в импровизированную башню, и та рассыпалась с тихим шорохом.

Слоан запустил пальцы в белокурые волосы Алисы, и та застыла.

– Осторожнее, Алиса, – прошелестел он. – Мое терпение – как твой игрушечный дом, его баланс тщательно выверен. – Он сжал пальцы, заставляя ее запрокинуть голову и открыть горло. – Кто знает, когда оно рухнет?

Алиса сглотнула.

– Осторожнее, Слоан, – сказала она, сверкнув глазами. – Одно дело – убить какого-то безымянного головореза. Но если ты начнешь чинить убийства в своем окружении, остальные могут задуматься…

Она намеренно не договорила, но мысль была ясна.

«Однажды, – подумал он, – я наслажусь твоей смертью».

– Что же до твоих опасений, – его взгляд скользнул по груде нашивок, столь недолго пробывших башней, – я могу лишь пообещать, что твое терпение будет вознаграждено.

Слоан взял верхнюю нашивку и провел когтем по буквам на ней.

ФТФ.

Три эти буквы должны были означать «сила, стена, война». Но на самом деле означали лишь компаунд, камни и известку, сложенные людьми.

«А то, что построено, – подумал Слоан, – всегда можно обрушить».

Строфа вторая
Монстр во мне

I

Она не

она не

она не

была собой

у нее не было тела

и она падала

и не могла упасть

тьма

неслась мимо нее

сквозь нее

потому что она

была не она

и первая ее мысль была

как это приятно

не быть ей

не быть кем-то

не быть вообще.

Мир распался на части.

Стук крови в ушах у Кейт, кашель у нее за спиной, голоса где-то наверху.

– Надо было кого-то позвать.

– Я и позвал тебя.

– Райли, я не врач. Я даже еще не студент меда.

Кейт с трудом разлепила глаза и увидела потолок, залитый дневным светом. У нее болела голова, во рту пересохло, в горле стоял соленый привкус крови. Ей хотелось лишь одного – чтобы они заткнулись и не мешали ей спать дальше.

– Ее нужно в больницу.

– И что я там скажу? Моя подруга пострадала во время охоты на монстров. Я уверен, что ей вообще не полагается находиться в Процветании.

В поле зрения Кейт вплыл Райли. За его плечом маячил его бойфренд, Малкольм.

– Сколько она в отключке?

– Шесть часов. Почти семь. Мне бы стоило позвонить раньше, но…

– Тише вы! – простонала Кейт, заставив себя сесть. И тут же пожалела об этом.

Комната плыла, а в голове грохотали удары пульса.

– Сукин сын.

Райли присел рядом с ней, схватил ее за плечо.

– Кейт! Господи, ну ты меня и напугала! Как ты себя чувствуешь?

Малкольм наклонился и посветил фонариком ей в глаза. От этого голова лишь заболела сильнее.

– Что случилось? – спросила Кейт.

Райли был бледен.

– Ты пришла сюда. Вид у тебя был паршивый. Ты заперлась в ванной и вырубилась. Мне пришлось выломать дверь.

Кейт вспомнила прикосновение холодного кафеля к коже.

– Извини.

Малкольм проверил ее пульс.

– Что ты помнишь последнее?

Кейт заколебалась. В памяти всплыли обрывки: крик, мужчина в дверном проеме, тело на фоне стекла, сирены, тень, ощущение падения. Падения куда?

Вместо того чтобы попытаться раскручивать все с конца, девушка начала с начала.

– Ресторан.

Райли кивнул.

– Это во всех новостях, – сказал он, протянув Кейт ее планшет.

На экране красовалась надпись:

«Роковая страсть: отвергнутый любовник убил двенадцать человек».

Заглавное фото было снято со стороны входа в ресторан. В воздухе вымпелом реяла желтая лента. Тела были накрыты простыней.

– Хорошо, что ты не заходила внутрь, – сказал Райли. И спохватился: – Ты ведь не заходила внутрь, правда?

Нет, она осталась на улице, захваченная внезапным, неожиданным ужасом происходящего события.

– Мы позвонили сразу, как ты нам сообщила, но к тому времени полиция уже знала. И все уже закончилось. Ты что-нибудь видела?

Что-нибудь видела. Отдельные фрагменты у нее в голове сошлись воедино.

– Кажется, тот тип как раз появился, зашел на кухню и взял ножи.

Тот человек, настолько спокойный, будто он вообще не здесь.

– Они пока не называют имен, – сказал Райли, – но в прессу как-то просочилось, что там была его бывшая жена.

– Значит, у него был мотив, – предположил Малкольм.

Мотив, – подумала Кейт. Это могло бы быть обычное преступление – ужасное, да, но вполне человеческое. Только вот оно им не было.

– Ты был прав насчет взрыва и цепочки убийств-самоубийств. Ничего нормального в них нет.

– Ты уверена?

Кейт вспомнила неправильность в глазах убийцы. Пару сверкающих в темноте серебряных дисков. Она увидела тень на улице, последовала за ней…

Но воспоминание поблекло, растворилось в темноте и давлении холода.

– Выжившие есть? – спросила Кейт.

– Одна, – ответил Малкольм. – Ее отвезли в больницу в критическом состоянии.

Кейт напряглась.

– Почему мне чудится некое «но»?

– Ее удалось стабилизировать, но когда она пришла в себя… ну, она прямо взбесилась. Убила врача. Набросилась на двух медсестер. Не будь она в таком скверном состоянии, все могло бы быть намного хуже. В конечном итоге они объявили крыло карантинной зоной. Медсестер взяли под наблюдение на тот случай, если это заразно.

Кейт прижала ладони к глазам, пытаясь смягчить головную боль и подавить ощущение, возникшее у нее в горле при слове «заразно». Она была там. Она видела…

– Кейт, – чересчур спокойно произнес Райли, – как ты себя чувствуешь?

«Паршиво, – подумала Кейт. – Вот как».

– Ее надо к врачу, – сказал Малкольм.

– Она в порядке! – огрызнулась Кейт. У нее зазвенел телефон. – И ей пора на работу!

Она встала, замерла на миг – голова закружилась – и двинулась в коридор.

– Ты уверена, что это хорошая идея? – спросил Райли.

Кейт вспылила.

– Я же сказала, что в порядке!

– Предполагается, что я должен просто поверить тебе?

Кейт развернулась.

– Меня не волнует, веришь ты мне или нет. Ты мне не отец, а я – не твой домашний зверек.

– Ну, знаешь! Это уже чересчур!

– Эй, а ну успокойтесь! – смешался Малкольм.

Кейт скрестила руки на груди.

– Послушай, – медленно проговорила она, – ты прав, я неважно себя чувствую. Но мне надо на работу. Если будет нужно, я оттуда свалю. Честное слово.

Райли открыл рот, но так ничего и не сказал.

Если Кейт и ненавидела какой-то звук, так это звон колокольчика от входной двери.

Зачем он нужен, если стойка все равно обращена к двери и она, Кейт, видит, кто вошел? И вообще очередь тянется до самого входа, дверь постоянно открывается и закрывается, и звон стоит почти непрерывно.

– Следующий! – нетерпеливо крикнула Кейт.

Чтобы отвлечься от колокольчика, она попыталась сосредоточиться на посетителях и сыграть в игру под названием «Угадай секрет».

Женщина в фиолетовом платье на два размера меньше нужного? Спит со своим подсобным рабочим. Мужчина с мобильником? Растратчик. А тот, который сейчас прямо перед ней? Подсел на снотворное. Иначе ничем не объяснишь, почему он тормозит с заказом.

Жилка у Кейт на виске дернулась.

– Следующий!

Мужчина подошел шаркающей походкой, не отрывая взгляда от своего телефона.

– Сэр!

Он говорил тихо, и Кейт поняла, что адресовано это собеседнику в телефоне.

– Сэр!

Он поднял палец и продолжил говорить.

– Сэр!!!

Ее охватило раздражение. Оно рывком преобразилось в гнев, и, прежде чем Кейт успела осознать, что она творит, ее рука метнулась за стойку.

Она выхватила телефон у мужчины и швырнула его в голую кирпичную стену – ее устроили здесь, чтобы добавить «Кофейному зерну» домашнего уюта. Телефон разлетелся вдребезги, и, когда мужчина наконец поднял голову, у него на шее вздулись вены. Он устремил пристальный взгляд – не на нее, на обломки телефона, – и первой мыслью Кейт было метнуться за стойку и схватить мужчину за горло. А это будет действительно приятно.

Порыв овладел ею, такой простой и быстрый, что она почти не осознала его.

Она увидела всю картину отчетливо, как в зеркале. Она почувствовала его плоть под своими руками, услышала резкий хруст костей. И сама идея была подобна холодному компрессу на воспаленный лоб, бальзаму на ожог, такая внезапная и утешительная, что ее пальцы уже начали сгибаться. Голосок в ее голове, тот самый, что твердил: «Не делай так, Кейт», вдруг сменился другим, говорящим: «Делай!» И лишь потом она подумала: «Нет, стоп!» – и опомнилась.

Это напоминало резкий переход из приятного сна в кошмар. Чудесное, уверенное чувство сменилось приливом тошноты и пронзительной болью за глазными яблоками.

Что она только что сделала?

Чего она едва не сделала?

Кейт заставила себя попятиться – отступить от стойки, от потрясенной очереди, от мужчины, начавшего орать, – сорвала с себя фартук и бросилась бежать.

II

Она кинула сумку у двери.

Райли с Малкольмом ушли – спасибо Господу за Его маленькие милости.

В ушах лихорадочно стучала кровь, но неведомое нечто, овладевшее ею в кофейне, ушло, оставив лишь головную боль и давление на глаза.

Мигрень? Но у Кейт никогда не бывало мигреней. Кроме того, она была абсолютно уверена в одном – в список побочных эффектов данного недуга явно не входит неожиданная жажда насилия.

Насилие. Рассудок зацепился за слово, и снова вернулась та ночь: мужчина в ресторане и тень на улице – оба такие уверенные, такие спокойные. Пустота в лице мужчины и оживающая личина монстра. И та улочка. Кейт столкнулась с монстром, с этим ничто, холодным и пустым голодом, и серебристые диски, будто зеркала, буравили ее…

У нее стало двоиться перед глазами, и девушка на секунду зажмурилась, чтобы не потерять равновесие. Она прошла в ванную, открыла кран и стала плескать пригоршню за пригоршней холодной воды себе в лицо и на шею. Она взглянула в зеркало, оглядела свою мертвенно-бледную кожу, шрам, тянущийся до подбородка, ровную голубизну ее…

Кейт застыла.

В ее левом глазу что-то было. Когда она приподняла голову, оно поймало свет и сверкнуло как линза – как бывает только на фотографиях, а не на живой плоти.

Это игра света, конечно, именно игра света, иначе и быть не может! – но, как бы Кейт ни поворачивала голову, это оставалось. Девушка подалась вперед, так близко к зеркалу, что оно затуманилось от ее дыхания. И обнаружила какую-то прореху в своей темно-голубой радужке.

Прореха имела вид серебристой трещины. Светящейся полоски.

Осколка зеркала.

Оно было крохотным, но чем дольше Кейт смотрела, тем больше ей казалось, что оно растет, заслоняет комнату, лишает ее зрения. Кейт крепко зажмурилась, пытаясь освободить разум, удержаться в настоящем, здесь и сейчас, но она уже падала в…

Память –

окно открыто

за окном поля

колышутся под ветром

она сидит на полу

с грудой ожерелий

пытается разобрать

перепутавшиеся цепочки

пока ее мать

напевает у окна

ее пальчики порхают

над металлическими звеньями

но чем сильней

она старается

тем больше

все

запутывается

раздражение растет

поднимается как прилив

превращается в гнев

с

каждой

неудачной

попыткой

каждым

затянувшимся

узлом

гнев переходит

со спутанных цепочек

на ее мать

у окна –

ее мать

которой, кажется, безразлично

какой беспорядок

она устроила

ее мать

которой тут нет

чтобы все исправить

ее мать

которая бросила ее одну

с монстрами…

– Прочь из моей головы! – зарычала Кейт, врезав мыльницей по зеркалу.

Та грохнула о гладкую поверхность, и Кейт пришла в себя.

Она выронила блюдечко и отступила на несколько шагов. Присела на край ванны. У нее дрожали руки. По зеркалу расползлась паутина трещин. Она разбила хватку монстра.

Но он по-прежнему был у нее в голове.

И теперь она вспомнила, как столкнулась с монстром в той улочке, как увидела себя в его глазах и провалилась в неистовую тьму, вспомнила, как Райли звал ее по имени и вытащил на волю. Но она оставила что-то позади – или монстр это заполучил.

Серебро… щель у нее в радужке.

И как ей теперь от этого избавиться?

Как охотиться на то, что не имеет облика, на тень, превращающую людей в марионеток?

Как уничтожить пустоту?

У Кейт кружилась голова, но сердце стало биться ровнее. Паника и замешательство улеглись. Она вернулась к привычной сосредоточенности, что приходила в начале охоты.

Это был монстр. Не важно, какой облик он принимает. На любого монстра можно охотиться. Можно убить. Надо только обнаружить его первой.

Тут Кейт осенило. Она как-то связана с этой тварью. А связь обычно работает в обе стороны. Девушка бросила взгляд на зеркало. С этого места она не видела своего отражения, да и вообще ничего не видела, кроме разбежавшихся по зеркалу трещин.