Текст книги "Ближняя Ведьма"

Глава 5

Тук. Тук. Тук.

Я глубже забираюсь под одеяло. Уже по запаху я могу уверенно сказать, что сейчас утро. Пахнет хлебом и концом лета. Не знаю, когда я заснула, а может, просто нырнула в пространство между…

Тук. Тук. Тук.

Слышу, как отворяется входная дверь.

У меня от напряжения сводит шею и плечи, в висках стучит, а мысли вдруг стали медленными и неповоротливыми. Я сажусь на кровати и распрямляю спину. Вслушиваюсь, но голоса у двери звучат слишком тихо, отсюда из комнаты ничего не разобрать. Один голос звучит более отчетливо, и мне становится интересно, давно ли Отто здесь, у нас. Я натягиваю одежду, открываю свою дверь и замираю на пороге.

– Иногда случается, мальчики убегают, Джейкоб, – говорит Отто.

Джейкоб Дрейк?

– Подумай, – добавляет дядя, – куда он мог пойти?

– Нет, – отвечает высокий нервный голос. Это действительно мистер Дрейк, отец Елены и Эдгара. – Он бы не сбежал. Он боится темноты… Да и днем всего боится тоже.

Раздается его приглушенный, печальный смешок.

Мне слышно, как Отто шагает из стороны в сторону.

– Что же мы стоим на пороге, – говорит он наконец. – Заходи. И ты тоже, Бо.

Дождавшись, пока они пройдут на кухню, я тихонько крадусь туда.

– Может, кто-то увел его к себе? – спрашивает Отто, принимая из маминых рук кружку с кофе.

Мистер Дрейк, невысокий, сухопарый, волосы у него когда-то были светлыми, как у Елены и Эдгара, а теперь их покрыла седина. Встав в середине кухни, он то скрещивает руки, то опускает их за разговором с Отто.

– Нет, нет, нет, – бормочет он. – Кто? Кто мог его увести?

– И никто ничего не видел?

Мама месит тесто, ритмично потряхивая головой. Бо, прихрамывая, подходит к столу и присаживается. Его хромота едва заметна – неудачно упал много лет назад, – но на деревянных половицах шаги звучат неровно. Он берет ломоть хлеба с сушеными ягодами и откусывает, молча переводя взгляд с одного мужчины на другого.

– Что-то случилось? – спрашиваю я.

– Эдгар пропал. – Взгляд у мистера Дрейка тоскливый и замученный.

У меня падает сердце.

– Как это пропал?

В дверь стучат, и мать исчезает за дверью, пока Отто все уговаривает мистера Дрейка присесть.

– Давай все обсудим, – говорит дядя. – Расскажи мне все с самого начала…

Появляется мама, за ней по пятам идет старик. Не настолько старый, как сестрички, которые кажутся ужасно ветхими, но никогда не меняются. Просто старый. Мастер Илай. Из Совета. Серые, как сталь, волосы свисают жесткими прядями по обе стороны изможденного лица. Я пячусь, освобождая ему место. Мистер Дрейк и Отто склонили головы друг к другу и тихо переговариваются. Бо сидит к ним вполоборота, будто ему не очень интересно. Все они смотрят, как мастер Илай опускается на стул.

– Что нам известно? – хрипит он. Что-то скрипит, и я не знаю, он это или стул под ним. Отто выпрямляется, разворачивается к члену Совета.

– Прошлой ночью Эдгар пропал, прямо из кровати, – поясняет он. – Бесследно. Ни следов борьбы, никаких других. Нужно собрать народ на поиски. Он не мог уйти далеко.

– Я просто не понимаю, – мямлит мистер Дрейк.

Хмурясь, Отто ставит кружку на стол. Я замечаю, что на нем его мясницкий фартук, а руки у него в красных разводах. Он пожимает щуплое плечо мистера Дрейка, обещает разыскать его сына. А когда отнимает руку, на плече остается пятнышко полузасохшей крови.

– Мы пока ничего не знаем, Илай, – говорит он. Мой дядя, наверное, единственный человек в деревне, который может позволить себе звать членов Совета по имени, без титула. Небольшая привилегия его поста, и он получает от этого удовольствие.

– Бедный мальчуган, – шепчет мама, я оглядываюсь и вижу, как она прижимает к себе озадаченную и смущенную Рен. Судя по всему, сестренке мамина реакция кажется немного неуместной.

– Не волнуйтесь, – говорит Рен, стараясь высвободиться. – Он просто играет в игру.

– Тихо, детка, – мама встревоженно обводит глазами собравшихся. Мастер Илай странно взглядывает на нее, и трудно сказать, что в этом взгляде – жалось или что-то еще. Его глаза, темные, глубоко посаженные, выглядывают из-под мохнатых бровей. Лицо все в морщинах, как смятая бумага.

– Это игра, – настаивает Рен, – я уверена.

Но у меня такой уверенности нет. Прошлой ночью я видела, как моя сестренка пыталась вылезти в окно. Я беру Рен за руку, а мужчины тем временем встают, разбирают свои ружья и шепотом повторяют имена, десятки имен тех, кого они могут позвать с собой.

– Отто, – в первый раз Бо открывает рот, – люди в деревне ждут, они ждут вестей. Откуда мы начнем поиски?

– Мы соберемся на площади. Можем начать оттуда и разойтись во все стороны.

– Пустая трата времени, – вмешиваюсь я. – Вам нужно начать от дома Эдгара и двигаться к окраинам деревни, а не в центр.

– Лекси, – предостерегает Отто, обводя грозным взглядом комнату. Бо морщит нос. Мистер Дрейк отводит глаза. Мастер Илай откидывается на спинку стула и, кажется, весьма доволен. Хотя и не показывает этого. Отто краснеет, как свекла.

– Дом Эдгара на западе, – настаиваю я, – оттуда и надо начать и двигаться из деревни. Мало смысла в том, чтобы искать его в центре.

– А почему так? – спрашивает мастер Илай. Его интерес холоден, язвителен. Глаза так и говорят: «Глупая маленькая девчонка!»

– Если кто-то забрал Эдгара, – спокойно поясняю я, – они нипочем не станут прятать его в деревне. Слишком здесь много народу на маленьком пространстве. Они потащат его прочь, подальше от домов. В сторону пустошей.

Улыбка старика гаснет, он поворачивается к дяде, ждет. Отто понимает намек.

– Лекси, матери нужно помочь с хлебом. Ступай, займись делом. – Мне приходится до боли стиснуть зубы, чтобы не ответить. – Идем, – командует Отто, показывая мне спину.

Бо и мистер Дрейк спешат за ними. Мастер Илай кряхтя поднимается со стула. Я слышу, как трещат у него кости и щелкают суставы, вставая на место. Проходя мимо Отто, он задерживается и кладет ему на плечо похожую на скелет руку.

– У тебя есть план? – спрашивает он, и я могу побиться об заклад, что глубоко посаженные его глаза повернулись в мою сторону.

Отто явно оскорблен, но быстро берет себя в руки.

– А как же, конечно.

Мастер Илай коротко кивает и плетется дальше, а дядя резким движением хватается за дробовик.

– Позволь мне пойти с вами, Отто, – решаюсь я.

– Не сегодня, Лекси, – отвечает дядя. Теперь, когда остальных мужчин рядом нет, голос его еле заметно смягчился. – Не могу.

– Все дети, – в проеме двери появляется мастер Илай, – должны оставаться дома, пока не будет обнаружен виновник и пока не найдут мальчика.

– Я уже не ребенок, мастер, – и уж точно не собираюсь подчиняться тебе, договариваю я про себя.

– Недалеко ушла, – с этими словами он выходит. Отто выскакивает за ним. Я подхожу к самой двери, стараясь, чтобы меня не было видно, и слышу, как они выходят на крыльцо, где ждут двое других, постукивая сапогами о порог.

– А что насчет чужака? – спрашивает мистер Дрейк, и у меня екает сердце. Чужак. Я чуть не забыла о нем. Чуть.

– Он появился здесь, в деревне, а на другую ночь пропал ребенок, – говорит Бо.

– Я так и знал, что случится что-то в этом роде, – гремит Отто. – Надо было разобраться с ним вчера.

– Никто тебя не винит за то, что решил выждать время.

– А мы знаем, где он? – спрашивает мистер Дрейк.

– Конечно, мы знаем.

– Мы почти уверены, – скрипучим голосом уточняет мастер Илай, – что он у сестер Торн. Он все еще в деревне.

– Почему вы думаете, что это чужак похитил Эдгара? – тихо спрашивает отец мальчика.

– Скорее чужак, чем кто-то из наших, – отвечает Отто. Я слышу, как он перебрасывает оружие из руки в руку.

– Зачем его вообще кто-то похитил?

– Давайте начнем с того, что нам известно.

– И что же это?

– Мы знаем, что в деревне Ближней появился чужой. А теперь пропал мальчик.

Негусто, думаю я.

– Будем действовать по порядку. Перво-наперво мальчик. С чужим мы разберемся позже.

Хлопает дверь, мужчины уходят. Я жду, пока не затихнет звук их шагов, и возвращаюсь на кухню. Мама снова занялась хлебом. Губы у нее сжаты в тонкую ниточку, между бровей морщинка, а пальцы рассеянно порхают над противнями и формами для выпечки. Снова вся в работе, будто ничего не случилось. Как будто не тяготят бесконечные вопросы, как будто все не запуталось.

Я валюсь на стул, вожу пальцем по деревянной столешнице. Мама водит по доске ножом, соскребая кусочки теста, слишком затвердевшие от муки, чтобы стать хлебом. Довольная Рен хватает их и начинает лепить сердечко, миску, человечка.

Еще один ритуал.

Каждое утро мама дает Рен такие куски теста, разрешает придавать их разную форму, ломать, снова лепить, пока не надоест. Потом мама испечет из них игрушки, срок жизни у которых – только до вечера.

Эти игры сейчас кажутся мне неуместными – не должна жизнь идти по накатанной колее, когда кругом все катится кувырком.

В кухне висит тяжелая тишина. Я встаю. Нужно бы дать мужчинам время отойти подальше, чтобы не столкнуться с ними, но мне просто никак не усидеть на месте.

Пока все ищут Эдгара, никто не станет искать пришельца. Это мой шанс. Я поворачиваюсь, на полпути к коридору задерживаюсь, медлю.

Я ожидаю, что мать остановит меня, остережет или начнет читать мораль, скажет хоть что-нибудь – но она даже не поднимает на меня глаз.

Раньше она окликнула бы меня, и я осталась бы на месте, остановленная взглядом ее ясных, зорких глаз. Раньше мне пришлось бы спорить с ней, настаивать, упрашивать. А теперь – теперь она просто отворачивается к печи и начинает что-то мурлыкать себе под нос.

Вздохнув, я выхожу в коридор.

У выхода кто-то бросается мне наперерез – я чуть не падаю, столкнувшись с Рен. Как она умудрилась выбраться из-за стола, не издав не звука, я не знаю.

– Куда ты идешь? – спрашивает она.

Я опускаюсь на колени, чтобы заглянуть ей в глаза, и кладу руки на плечи.

– Я иду к сестрам, Рен, – говорю я и сама удивляюсь, как тихо звучит мой голос.

Она таращит на меня глаза, синие, как осколки неба.

– Это тайна? – спрашивает она тоже шепотом. В мире моей сестрички тайны – что-то почти такое же забавное, как игры.

– Очень может быть. – Я глажу ее по рукам, пожимаю пальчики, подношу к губам и шепчу ей в ладошки: – Ты можешь ее сохранить, если я попрошу?

Рен улыбается, прижимает к себе кулачки, в которых все еще бережно держит тайну – как держала бы бабочку. Я целую мягкие волосы сестренки и убегаю.

* * *

Спустя полчаса я пробираюсь по роще вверх и выхожу на тропу, ведущую к дому сестер. Окна открыты, но в доме тихо, и я замедляю шаг, стараясь идти тише, чтобы подобраться к дому незаметно. Именно сейчас совсем не хотелось бы натолкнуться на сестричек, увидеть каменное выражение их лиц.

Я круто поворачиваю к сараю, и вот оно: на гвозде висит тот самый серый плащ с потемневшими швами.

Я с трудом взбираюсь по крутому склону и бесшумно подбираюсь к сараю. Люди, если не хотят, чтобы их услышали, обычно крадутся на цыпочках, но на самом деле лучше переносить вес тела с пятки на носок, медленными и плавными движениями. Я огибаю покосившуюся хибару. Судя по всему, в ней только один выход – дверь, перед которой я стою. Как понять – он внутри или его там нет? Я прижимаюсь ухом к полусгнившим доскам. Ничего.

Закусив губу, взвешиваю все за и против. Не хочу его спугнуть. Но еще меньше хочу дать ему возможность незаметно скрыться. У меня была надежда застать его врасплох, но, похоже, заставать-то и некого.

– Эй! – кричу я, наконец, все еще держа ухо прижатым к двери. Доски подрагивают от моего голоса, и я немного отстраняюсь. – Я просто хочу поговорить, – добавляю я тише, особым таинственным голосом для разговоров о секретах. Этим голосом я пользуюсь нечасто, разве только с Рен. Таким голосом папа рассказывал мне свои истории. – Пожалуйста, поговори со мной.

Ничего. Я рывком распахиваю дверь, она жалобно скрипит, но внутри пусто. Я вхожу, и дверь за мной захлопывается. Где же он? Я в недоумении ощупываю серый плащ на гвозде, старую, потертую ткань. Сколько времени потеряно – ведь вместо того, чтобы бежать сюда, я могла ходить за Отто по деревне, могла искать Эдгара.

– Обидно, – шепчу я дощатой стене. В ответ доски стонут. Я выскакиваю из сарая и одним махом оказываюсь за углом. На этот раз незнакомцу не удастся улизнуть.

А вот и он. Почти на расстоянии вытянутой руки. Стоит спиной к болотам и смотрит на меня, разглядывает большими глазами, серыми, как камни в речке, но без мокрого блеска. Ветер ерошит темные волосы, треплет одежду. Видимо, когда-то она была цветной, а теперь стала серой, а может, была черного цвета и выцвела. Как плащ. Он обхватывает себя руками, как будто ему холодно.

– Ты кто? – спрашиваю я.

Он наклоняет голову набок, и я вдруг понимаю, что он совсем мальчишка. Не старше меня, на несколько дюймов выше и очень худой. Но это человек из плоти и крови, не призрак пустошей, что стоял у меня под окном и растворился в ночи.

– Откуда ты пришел? – снова задаю я вопрос, разглядывая его лицо и одежду всех оттенков серого. – Что тебе здесь нужно?

Никакого ответа.

– Сегодня в деревне пропал ребенок. Ты знаешь? – Я всматриваюсь в его глаза, ожидая увидеть признание, может быть, вину.

Он распрямляет плечи, а потом быстро проходит мимо меня, между сараем и домом сестер. Я иду за ним, но и поравнявшись с лачугой, он не проявляет никакого желания остановиться и вступить в разговор. Догнав, я хватаю его за руку и тяну назад. Он вздрагивает и отшатывается, спотыкается о какие-то доски и едва не падает на сарай. Теперь он даже не смотрит на меня, отворачивается в сторону пустоши.

– Скажи что-нибудь! – требую я, подбоченившись. Он переминается с ноги на ногу. – Это ты сманил Эдгара?

Нахмурившись, он, наконец, поворачивается ко мне.

– Мне-то это зачем?

О, так он умеет говорить! Голос у него мягкий и странно глухой, похожий на эхо. Разговаривать он не настроен: он прикрывает глаза и сглатывает так, словно рад был бы вернуть свои слова назад.

– Почему ты прятался от меня вчера?

– А зачем ты хотела меня найти? – спрашивает он.

– Я же сказала. Мальчик пропал.

– Сегодня. Но ты пыталась найти меня вчера. – В глазах у него вспыхивает вызов, но почти сразу искорка гаснет. И он прав, я хотела увидеть его еще вчера, когда с Эдгаром все было в полном порядке. Мне хотелось убедиться, что он реален.

– В деревне Ближней не бывает чужих, – говорю я, как будто этим все объясняется.

– А я не в ней, – он показывает на землю у себя под ногами, и я понимаю. Формально мы находимся за границей деревни, на открытой пустоши. Оттолкнувшись от стены, он выпрямляется в полный рост и глядит на меня сверху вниз.

Он не призрак, не фантом, не тварь с телом вороны и не старик. Он просто мальчишка, такой же реальный и живой, как я. Мои пальцы не прошли сквозь его руку, а его спина довольно громко стукнулась о стену сарая. И все же он не такой, как я. Он не похож ни на кого из тех, кого мне приходилось видеть. И отличается он не только бледной кожей и мрачным видом – у него другой голос, другие повадки.

– Меня зовут Лекси. А тебя?

Но он, кажется, снова онемел.

– Ну и ладно, можешь не отвечать. Но учти, тогда я сама тебя назову.

Незнакомец вздергивает голову, и клянусь, в углах его губ мелькает улыбка, то ли грустная, то ли насмешливая. Но он ничего не отвечает, а улыбка – да и была ли она? – исчезает на бледном лице.

– Не назвать ли тебя Робертом или Натаном? – размышляю я вслух, всматриваясь в его черты. Глаза. Волосы. – Нет, лучше Коул.

– Коул?[2]2
  Английское имя Коул (Cole) произносится так же, как слово «уголь» (coal).


[Закрыть] – тихо переспрашивает он, наморщив лоб. – Почему?

– Из-за твоих волос и глаз. Ты будто весь в угле. Или в золе.

Он хмурится, опускает глаза.

– Тебе не нравится?

– Нет, – хмуро признает он. – Не нравится.

– Что ж, очень жаль, – весело говорю я. – Но если не скажешь своего имени, я буду звать тебя Коул.

– У меня нет имени, – он вздыхает, наш разговор ему явно в тягость.

– У всех есть имя.

Между нами повисает молчание. Мальчишка смотрит на траву, а я на него. Он нервно ерзает, как будто ему плохо здесь со мной, как будто мой взгляд причиняет боль.

– Что обидно? – вдруг спрашивает он.

– Ты о чем?

– Ты сказала там, у двери, что это обидно. Что ты имела в виду?

Я скрещиваю руки на груди. Ветер усиливается.

– Прийти за тобой в такую даль и не найти. Это было обидно.

– Есть хоть какие-то мысли о том, что с ним случилось? – спрашивает он. – С пропавшим мальчиком?

– Нет. – Я оглядываюсь на дом сестер, надеясь, что у них могут быть мысли. – Никто ничего не знает.

Включая меня саму. С утра я ничуть не продвинулась в поисках Эдгара. Не знаю почему, но что-то так и толкало меня прийти сюда, поговорить с этим парнем… которому, похоже, нечего сказать. Оглядываюсь еще раз, последний.

– Лучше тебе было бы прийти в деревню открыто, назвать себя. А теперь ты под подозрением.

– Ты тоже меня подозреваешь?

Ноги у меня прирастают к земле.

– Я тебя не знаю.

И снова я вглядываюсь в него. Что-то далекое и печальное есть в нем, в этом худом мальчике с запавшими глазами, в его выгоревшем дорожном плаще. Я стараюсь не моргать, потому что опасаюсь, что, когда открою глаза, его здесь не будет. Выпятив подбородок, он будто старается разобрать чей-то далекий голос. На какой-то миг он кажется мне невыносимо потерянным – а уже в следующее мгновение он поворачивается и уходит прочь, в холмы, стараясь, чтобы как можно больше цветов и трав оказалось между нами.

Поглядывая на солнце в небе, я тяжело тащусь назад, к дому сестер. Я теряю время. Сколько у меня есть до возвращения Отто? Надо было идти со спасательной группой. Но я не могу винить себя за желание поговорить с чужаком. Мне необходимо было увидеть его своими глазами, понять, он ли это сделал, имеет ли к этому отношение.

Я пинаю камень. Теперь у меня еще больше вопросов.

Миную домик сестер и направляюсь к тропе, ведущей домой.

– Лекси, – окликает Магда. Я замечаю, что она стоит на коленях на грязном клочке земли рядом с домиком. Магда называет этот пятачок садом.

– Вы мне соврали, – говорю я, подойдя ближе, – насчет незнакомца. Он здесь.

Магда покачивает головой.

– Мы сказали, что ничего о нем не знаем. И это правда, – Она смотрит вдаль, в сторону болот. Я прослеживаю ее взгляд. Далеко позади дома в холмах, мягкими волнами окружающих дом сестер, бредет тонкая фигурка. На подъеме холма парнишка в сером останавливается, смотрит на север, отвернувшись от Ближней.

Хмурясь, я снова поворачиваюсь к Магде, которая снова склонилась над грядкой.

– Зачем ты меня позвала? – спрашиваю я, ковыряя носком башмака чахлую бесплодную землю.

Магда не отвечает, только еле слышно бормочет что-то, ни к кому не обращаясь, да снует узловатыми пальцами над пустой грядкой. Я приседаю рядом с ней.

– А что ты делаешь, Магда?

– Выращиваю цветы, что же еще, – она показывает на жидковатую грязь, в которой ничего не растет, только торчит стебель-другой засохших сорняков. – Участок немного запущен, только и всего.

В другое время я бы заинтересовалась и захотела задержаться, в надежде подсмотреть что-то из колдовских ухваток Магды. В надежде, что она забудет о моем присутствии и покажет, на что способна. Но сегодня мне не до того.

– Ты уже посеяла семена? – спрашиваю я.

На это она издает сдержанный смешок и снова принимается шептаться с землей.

– Нет, милая. Мне семена не нужны. К тому же цветы, что я ращу, с пустоши. Дикие цветы.

– Не знала, что это можно, на такой почве.

– У тебя, конечно, ничего не выйдет. В том-то и дело. Цветы вольнолюбивы. Они растут, где захотят. Я бы посмотрела, как ты станешь указывать цветку с пустоши, где ему вырасти.

Магда садится, распрямив спину, и растирает руки.

Я смотрю на пустую грядку. Уже больше часа прошло с тех пор, как Отто со своими людьми вышли на поиски, и, видимо впустую. И, насколько я понимаю, сейчас дядя направляется домой. Может, Магде что-то известно. Хоть что-нибудь. Даже если меня она попотчует очередной сказочкой.

– Магда, пропал ребенок, Эдгар. Ему пять лет…

– Такой маленький, белобрысенький? Как это случилось? – Магда обращает ко мне здоровый глаз.

– Никто не знает. Прошлой ночью он пропал прямо из своей кровати. Пока не нашли никаких следов.

Лицо Магды слегка меняется, глубже залегают морщины, темнее кажется плохой глаз, а здоровый смотрит в никуда. У меня чувство, что она хотела что-то сказать, но передумала.

– Ты думаешь, его кто-то украл? – спрашиваю я. Магда с мрачным видом кивает.

– Земля похожа на кожу, растет слоями, – изрекает она, подхватив щепоть грязи скрюченными пальцами. – Тот слой, что сверху, шелушится и разрушается. И, рано или поздно, открывается то, что было спрятано в глубине.

Разочарованная, я молча киваю. Магда такая, то и дело болтает какую-то околесицу. У нее-то в голове цепочка мыслей, наверное, ясная и логичная, но жаль, что никто в мире не может этого уловить. Надо было сразу догадаться, что она не сможет – или не захочет – мне помочь.

– Ветер одинок… – прибавляет Магда так тихо, что мне только чудом удается ее услышать. Эти слова что-то задевают во мне, какое-то воспоминание.

– Что ты… – начинаю я.

– Лекси Харрис, – в дверях домика вырастает Дреска. Она тычет в меня клюкой, так что я поднимаюсь на ноги и иду ей навстречу. Взяв меня за руку, она что-то кладет мне на ладонь, какой-то сверточек, перевязанный бечевой, Он пахнет вереском, пустошами, и дождем, и мокрыми камнями.

– Отдай это своей сестре, – говорит старуха. – Скажи ей, чтобы носила это не снимая. Для защиты.

– Так вы слышали про Эдгара.

Дреска кривится и сжимает мои пальцы вокруг амулета.

– Мы сделали такие для всех детей.

– Я ей отдам, – уложив пакетик в карман, я собираюсь уйти.

– Лекси, – это уже Магда говорит. – Я позвала тебя по той же причине, по которой мы пригласили тебя вчера. Из-за него. Мне было интересно, слыхала ли ты пересуды в Ближней о чужаке.

Она указывает грязным, в земле, пальцем на незнакомца в пустоши. Я бросаю последний взгляд на юношу, все еще обращенного к нам спиной. Он скользит по земле, и внезапно мне кажется, что там не человек – просто валун или упавшее дерево, торчащее из жухлой травы.

– Другие тоже станут его искать, – замечает Дреска.

Я понимаю, о чем она.

– Я никому не скажу. Я дочь своего отца.

– На это мы и надеемся.

Уже выйдя на тропинку, я оглядываюсь и добавляю:

– Вы правда ничего о нем не знаете? Откуда он взялся?

– Здесь он в большей безопасности, – шепчет Магда, зачерпывая грязь.

– Он секретничает, – говорю я.

– Как и все мы, – отзывается Дреска сухим смешком. – Ты не думаешь, что Эдгара взяли мы.

Это не вопрос. Но она права.

– Нет! Я не думаю, что это сделали вы! – кричу я с тропы. – Но я собираюсь найти того, кто это сделал.