Автор книги: Виктория Смит
Жанр: Социология, Наука и Образование
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Глава 1
Уродливая ведьма
Конечно, авторы книг о старении оказались правы: с возрастом я обрела мудрость, спокойствие и проницательность. Теперь я мо-гу отделить зерна от плевел и понять, что действительно важно в жизни. И знаете, что это? Моя шея.
Нора ЭфронЯ ненавижу свою шею(I Feel Bad About My Neck)
Я не планировала посвящать первую главу этой книги красоте и ее упадку. В мои задачи входил серьезный анализ социального и политического статуса женщины среднего возраста, а не написание очередного руководства для женщин постарше о том, как выглядеть менее отвратительными в глазах приличного общества. Красота мимолетна, да и я не разбираюсь в пилингах, филлерах и других средствах, «без глубокого вмешательства» гарантированно превращающих симптомы климакса на вашем лице в сексуальное сияние кожи. Я хотела вообще пропустить эту тему и сразу перейти к другим, куда более сочным: работа, деньги, секс, насилие, смерть. Но внешность женщины – тоже пища для размышления, и, возможно, самая сытная. Как отмечает Эймер Макбрай, под «мужским взглядом женское тело становится более мясным».
Мы, женщины старшего возраста, тоже не уберегли свое тело от этой участи, ведь нам постоянно напоминают о том, как неприятен наш особый тип «мясистости». Хоть мы и не выбирали седые волосы, лишние килограммы и морщины, это никак не изменяет того, что наша внешность буквально оскорбляет окружающих нас людей. «Если вы – посредственность, это просто ваша оплошность, – пишет Джейн Шиллинг в своей книге о среднем возрасте «Незнакомка в зеркале» (The Stranger in the Mirror), – но старение – это просто публичный плевок».
Женщиной средних лет не рождаются, а становятся, и начинается этот процесс именно с внешности. Сначала шея, потом рот, и далее по одному сюрпризу в течение каждого дня, при этом стареют и те части тела, о которых вы даже не задумывались в этом ключе. Вы можете сказать, что вам все равно, но это будет правдой, только если вы живете в изоляции от человеческого общества. В ином случае вы, как и все женщины, понимаете, что ваш внешний вид влияет на отношения с миром, определяя ваше положение в социальной иерархии и на рынке женственности. От внешности зависит, как мы взаимодействуем с людьми, как ведем себя, когда хотим, чтобы нас заметили, а в дальнейшем и то, как будут восприняты наши слова и действия. Она влияет на наши чувства и убеждения, но не потому, что мы тщеславны и поверхностны, а потому, что от нее зависит, каким по счету блюдом мы будем на патриархальном столе.
Если вы зайдете в любой из магазинов Boots или Superdrug, в глаза вам сразу бросятся сотни лекарств от этой страшной болезни – женского старения. Неважно, работают ли они, сама покупка – уже ритуальный акт подчинения. Неважно, что эта сыворотка не изменит ваше лицо, – если вы ее покупаете, значит, вы этого хотите. Конечно, это шутка, но шутка на грани между «смеемся вместе» и «смеются надо мной». Может, мы никогда и не хотели привлечь внимание мужчин или перестали хотеть со временем, но очень многие из нас продолжают вести себя так, будто все-таки хотят этого. Их демонстрация «тщеславия» – это и одна из форм деградации, и попытка сохранить статус, при этом одно подогревает другое в нескончаемом круговороте стыда.
Что-то должно измениться. Уже более 30 лет назад Наоми Вульф опубликовала «Миф о красоте», и более 200 лет прошло с тех пор, как Мэри Уолстонкрафт в книге «В защиту прав женщин» (A Vindication of the Rights of Woman) разобрала на части эту абсурдную золоченую клетку под названием женственность. Все же отношение к красоте усложнилось не в последнюю очередь из-за нарратива о толерантности к самовыражению: «Ты можешь выбрать любую косметику, ведь теперь нам позволено быть сексуальными!» – а также «никто не осудит женщину, поработавшую над своей внешностью». Конечно, мы стараемся поддерживать стремление женщины выглядеть той, кем она является, но ведь далеко не все считают, что у их истинной сущности тело женщины средних лет. Если самовыражение через внешность – это часть социальной идентичности, каково должно быть женщинам, для которых время, когда внешность отражала их представление о себе, уже прошло? Если самоидентичность подвижна и пластична, то почему некоторые женщины до сих пор выглядят устаревшими, немодными? Разве это их выбор? Разве это и есть они «настоящие»? Как и многие женщины старшего возраста, глядя на себя в отражении, я думаю: «Нет, это не я». Женщина, смотрящая на меня из зеркала, и та, которой я себя представляю, – из разных миров.
Это не значит, что нас всегда судят только по внешности. Даже если кто-то считает, что мы больше, чем наша внешность, изменения в ней все равно влияют на то, как мы видим жизнь. Как можно оставаться прежним человеком, когда отношения с окружающими переменились столь драматичным образом? Только теперь эта приходящая с возрастом перемена сливается с современными представлениями о выборе и идентичности. Женщины средних лет, с которыми я разговаривала, часто вспоминают, как их внешность использовали в качестве аргумента против их точки зрения (похожим образом раньше можно было услышать высказывания вроде «феминистки с волосатыми ногами» и «уродливые суфражистки»). Будто нас состарило не время, а наши взгляды, остающиеся непростительным грехом. Этим мы и отличаемся от следующего поколения, которое собирается оставаться вечно молодыми, морально и эстетически.
Эта глава не про то, как избавиться от семи признаков старения. Она про то, почему отвисшая грудь делает вас злодейкой, а неспособность сохранить достаточно женственный облик мешает другим быть самими собой. Не я придумала эти правила, я только объясняю, как они работают.
Мы что, злодейки?
Стоит заново открыть для себя одну из старых сказок, как понимаешь, что теперь ты на стороне злодеев. Для меня все началось с Белоснежки. Книга 1983 г. Элиссы Меламед «Свет мой зеркальце: ужасы старения» (Mirror, Mirror: The Terror of Not Being Young) начинается с этого ужасающего открытия: «Я всегда была Белоснежкой и вдруг превратилась в злую мачеху! Как это могло произойти?» Сорок лет спустя мне стыдно признаться, что я пришла к осознанию своего возраста точно таким же путем. Как банально! И все же, пока мы боимся злой мачехи, мы обречены повторять ее ошибки.
Сейчас я понимаю, что в тот момент вовсе не была старой. Мне было 37 лет, и как-то раз мы с партнером пошли в кино на «Белоснежку и Охотника» – сказку, адаптированную режиссером Рупертом Сандерсом, с Кристен Стюарт в роли Белоснежки (с мечом и железным характером) и Шарлиз Терон в роли злой королевы Равенны (она была на 14 лет старше Кристен Стюарт). Фильм подавался как феминистическое переосмысление старой истории, предлагающее, как и положено, новый взгляд на традиционные ценности. Ведьмы стали сложными женскими персонажами с глубокими переживаниями (не переставая при этом быть ведьмами). Чем дольше я смотрела фильм (а он довольно длинный), тем больше росло во мне ощущение дискомфорта. Это был феминизм, но это был чуждый мне феминизм.
Шарлиз Терон играет женщину, борющуюся с разрушительной силой времени. Ха! А мы все чем занимаемся? Хотя, конечно, тебе должно быть хуже, если ты – голливудская актриса. Еще хуже, если ты играешь женщину, отчаянно цепляющуюся за молодость и красоту (о которых с детства говорят как о нашей главной силе и защите). Еще хуже, если средства для достижения цели у тебя неизменно злодейские, в том числе насилие по отношению к молодым персонажам, сыгранным молодыми актрисами, – в одной из сцен Равенна буквально высасывает молодость и красоту из модели Лили Коул, которая младше ее на 12 лет. На этом моменте меня посетила мысль, что весь фильм – один сплошной троллинг со стороны руководства студии, прямое одобрение «двойных стандартов старения» и морализм (конечно же, в феминистической обертке), рассказывающий о том, как опасно стареть и сопротивляться старению.
Мы уже привыкли к подобному троллингу. В фильме 1950 г. «Бульвар Сансет» размытие границы между героиней Нормой Десмонд и играющей ее пятидесятилетней актрисой Глорией Свенсон можно объяснить разве что садизмом режиссера. Создайте и увековечьте проблему (в данном случае – комбинацию эйджизма и женоненавистничества), которая лишит женщин возможности выражать свои мысли, а затем найдите женщину, которая будет и испытывать ее на себе, и отыгрывать вам на потеху. Женщины старшего возраста, сопротивляющиеся своей второсортности, достойны жалости, а не демонизации. В некотором смысле традиционные сказки исследуют проблемы более тонко и комплексно, чем их современные версии. В злой ведьме и уродливой мачехе мы видим женщин, отчаянно держащихся за власть. Эта власть в оригинальных историях была вопросом жизни и смерти, выживания и нищеты. Мораль детских сказок заключает в себе двойное предостережение: бойся женщин старшего возраста, но не только потому, что ты – не они, но и потому, что ты станешь такой, как они, и твой дерзкий характер тебя не спасет.
Я пришла к выводу, что во всех новофеминистических прогрессивных разоблачениях ведьм прослеживается общее утверждение: мы вас ненавидим, но не потому, что вы старые (это было бы плохо и не прогрессивно), а потому, что вы не смогли остаться молодыми.
Персонаж Кристен Стюарт – молодая сильная женщина – позволяет студии защититься от обвинений в сексизме. Ее Белоснежка – больше чем просто красивая девушка, потому что она сама сражается за свою жизнь и не выходит замуж за прекрасного принца. Но все же красота и юность неизбежно ассоциируются с отвагой и добродетелью. Просто так получается, что те, кто не верит в привилегии красоты и молодости, сами оказываются молодыми и красивыми.
Убивая отца Белоснежки, Равенна говорит ему: «Мужчины губят женщин. Они берут нас, а потом, наигравшись, выкидывают, словно объедки». Учитывая, что сыгравшая Равенну актриса еще даже не достигла среднего возраста, а ее лицо, измененное компьютерной графикой до состояния «профнепригодности», представляется как ее «истинная натура», я думаю, ее ярость вполне обоснованна. Поглощая попкорн, я думала о том, как некоторые мысли, казавшиеся нам в молодости слишком радикальными, возвращаются к жизни, когда у нас появляется второй подбородок и мы вдруг осознаем, что находимся на грани «ухода с рынка». Я вышла из кинотеатра с чувством сильного беспокойства. Может, я тоже злодейка? Я знала, на какой стороне должна по идее быть, но с удивлением понимала, что еще не готова с этим смириться.
В последовавшее десятилетие эти мысли возвращались ко мне снова и снова. С одной стороны, кажется нелепым презирать Белоснежку только из-за ее возраста. Она же такая дерзкая! С мечом! Наверное, это чувство презрения разделяют все жалкие старые ведьмы. Я вдруг поняла, что мой возраст ограничит меня в праве подвергать сомнению все, что подозрительно напоминает старый добрый сексизм, скрывающийся под тонким налетом феминистического глянца. Вспоминая свою собственную неприязнь к тем, кто пытался отрезвить поверхностных вульгарных феминисток моей юности, я вдруг представила, как молодая версия меня самой называет меня нынешнюю старомодной традиционалисткой, презирающей персонажа Кристен Стюарт за ее нонконформизм. С другой стороны, я была уверена: версия освобождения женщин, предложенная в фильме, нежизнеспособна. Это не столько сказка, отображающая сложные социальные роли, сколько мужская фантазия на тему женщин, разрушающих все старое – плохое, злобное, регрессивное, заслуживающее быть уничтоженным. Именно так в фильме и советует поступить Белоснежке Охотник. Гораздо проще ненавидеть злую королеву, а не попытаться понять, что ею движет.
Больше всего меня встревожило то, как точно в фильме обозначена дилемма Равенны, Шарлиз Терон, моя. Дилемма стареющей женщины, у которой нет другого выбора, кроме как быть на виду. Эта тема не получила развития в фильме. Но ведь проблема не просто в том, как мы выглядим и желанны ли мы. Она в сложном взаимоотношении взглядов на красоту, консерватизм, прогресс и распад. Нельзя сказать, что миф о красоте остается за рамками современной повестки, но, обсуждая его, мы всегда проецируем вину на жертву. Сегодня, в визуальный, виртуальный век, когда магия стала реальностью, вы можете быть кем захотите. Кажется, современные женщины среднего возраста выбрали быть злодейками.
Ваше лицо – маска на хэллоуин
Шарлиз Терон родилась в 1975 г., в один год со мной и Кэти Хопкинс – скандально известной участницей шоу «Ученик»[15]15
«Ученик» (The Apprentice) – американское реалити-шоу, в котором оцениваются деловые навыки группы участников. Шоу выходило на канале NBC с 2004 по 2017 г.
[Закрыть], прославившейся своей нетерпимостью в вопросах расы, феминизма, религии и вообще всего, что может причинить людям страдание. Оценивая меня в соответствии с общепринятыми стандартами красоты, вы бы поставили меня ближе к Хопкинс, чем к Терон. А с точки зрения взглядов и морали? Будет ли ваша оценка зависеть от того, что я говорю и делаю, или от того, как я выгляжу? Вспомним цитату из повести Роальда Даля «Свинтусы»[16]16
Даль Р. Свинтусы. М.: Самокат, 2015.
[Закрыть]: «Если у человека на уме гнусные мысли, они обязательно проступят на его лице. И если эти гнусные мысли посещают человека каждый день, каждую неделю и весь год напролет, его лицо становится все уродливее и уродливее, пока не станет таким отвратительным, что на него будет противно даже взглянуть».
В 2019 г. в соцсетях эта цитата часто сопровождалась изображениями лица Хопкинс в разные годы ее жизни. Подразумевается, что в сорок с лишним лет Хопкинс выглядит старше своего возраста, потому что вынашивает «гнусные мысли». Конечно, это просто шутка. Почему бы не поиздеваться над внешностью женщины, если она, по вашему мнению, давно вышла за грани дозволенного? И разве она сама не стала бы издеваться над чужой внешностью? Дело в том, что одновременно с подобными постами в интернете все чаще высмеивалась внешность женщин средних лет, чьи предполагаемые непрогрессивные взгляды якобы делают их вполне достойными этого.
Возможно, у этих женщин прическа с характерной челкой, говорящей о нетерпимости к «гендерной идеологии». Возможно, у них «стрижка Карен» (обесцвеченное боб-каре – явный признак скандалистки среднего возраста, придерживающейся, как правило, расистских убеждений). Возможно даже, что они обладают «телами мамаши с винишком из пригорода[17]17
«Мамаша с винишком из пригорода» (suburban wine mum) – устоявшееся в соцсетях оскорбительное описание замужней женщины средних лет с детьми, живущей в пригороде и пьющей вино, отдыхая от семейных обязанностей. Образ высмеивает среднестатистическую взрослую женщину среднего класса.
[Закрыть]». Когда-то после неудачной стрижки достаточно было купить очаровательную шляпку – теперь женщина должна выступить с публичным заверением в том, что старомодная прическа ни в коем случае не отражает ее политические взгляды. И горе той, что не успеет извиниться за свою внешность до начала кампании интернет-травли.
Конечно, Даль пишет и о том, что неважно, насколько далек человек от общепринятых стандартов красоты, если он добродетелен, но нужно понимать, что авторы постов с Хопкинс совсем не это имели в виду. Прикрываясь благородными мотивами, они скорее были рады возможности издеваться и публично выражать отвращение к внешности женщин средних лет. Современным прогрессивным женоненавистникам просто повезло найти одну из таких женщин с сомнительным мировоззрением, ведь в противном случае им бы пришлось ее выдумать.
Вера в то, что старение женщины – уродливо, а внешнее уродство отражает душевную порочность, не нова. Прежними остаются и способы, позволяющие оправдать ненависть к старению. Описывая представления XIII в. о добродетелях – Молчании и Послушании, – Марина Уорнер замечает, что «выглядеть приятно и говорить приятно – неразрывно связанные между собой женские достоинства. В равной степени выглядеть отвратительно и говорить отвратительные вещи может только сквернословная карга и уродливая брюзга». Такое представление о людях очень удобно, особенно когда «говорить отвратительные вещи» означает говорить то, что подрывает существующий порядок. В этом случае «уродство», являющееся фактом старения женщины, становится не естественным процессом, а наказанием за противостояние «истинной» женской природе. «Когда объект желания повышает голос, ее привлекательность падает. Начать говорить – значит выйти из-под контроля, перестать подчиняться – и в наказание за это красота женщины увядает. В дряхлости скрывается уродство, в уродстве – неприятность, в неприятности – неженственность, а в неженственности – нефертильность – состояние, противное самой природе». В общем, скажете что-то не так – и сразу окажетесь в пустыне бесплодия и увядания. Но, несмотря на века предостережений, мы, женщины постарше, по-прежнему отказываемся молчать.
Столетие назад антисуфражистская пропаганда изображала женщин, требующих право голоса, «уродливыми мужиковатыми бабищами», противопоставляя их женственным леди, понимающим свою истинную роль в мире. Британская ученая Мэри Бирд, недавно подвергшаяся ужасной по своим масштабам травле за свою якобы «ведьминскую» внешность, рассказывает, как голоса и наружность женщин старшего возраста используются для дискредитации их взглядов: «Когда люди слышат женский голос, он не звучит для них авторитетно. Дело не только в голосе, но и во внешнем виде: в случае мужчины немолодое морщинистое лицо говорит об опыте, а в случае женщины – об истекшем сроке годности». Меня особенно удивляет, как легко подменяются причины и следствие – ловкость фокусника, не позволяющая увидеть, где начало, а где продолжение. Я уже привыкла к тому, как борцы за права мужчин убеждают меня, что мой феминизм – следствие моей уродливости. Но я встречала и мужчин с левыми взглядами, которые считали себя сторонниками феминисток, но при этом утверждали, что причина неприглядности женщин среднего возраста заключается в их взглядах. «Думаю, ей около пятидесяти, – отвечает один из них на пост женщины о разрушительном влиянии гендерной идеологии на детей, – жиденькие соломенные волосы, да и кожа выглядит какой-то обвисшей. Их уродует ненависть». Теперь женщине разрешается иметь свои политические убеждения, но они крепко привязаны к ее месту на рынке секса. Таким образом, подчинение мнению молодых мужчин, называющих себя «прогрессивными», но больше напоминающих аналог ботокса в политике, – консервативный поступок во всех смыслах слова.
Для патриархата иметь обвисшую кожу и тем более грудь – верх морального падения. Интернет полнится нападками на женщин с обвисшей кожей: «Самые главные хейтеры в социальных сетях – женщины среднего возраста и старше, с обвисшей кожей, библейскими стихами в шапке профиля и ужасными стрижками»; «Уйми свои обвисшие сиськи, Карен»; «Господь уберег меня от срыва, когда белая женщина средних лет с обвисшей грудью, не затыкаясь, скандалила и отказывалась надеть маску в маникюрном салоне…». Профессор кафедры коммуникаций и медиа Сара Педерсен рассказала мне об интервью с одной немолодой феминисткой, которой присылали угрозы изнасилования и в то же время писали: «Я бы не стал тебя насиловать. У тебя все обвисшее. Никто не захочет тебя насиловать». В песню «Лучше тебя» (Better Than You), исполненную на шоу Friday Night Live на канале Channel 4, комик Джордан Грей включил следующую строчку: «Я – идеальная женщина, моя грудь никогда не ссохнется». Защищаясь от последовавших нападок, он утверждал, что его слова – сатира и самоирония. Но как могут его слова быть самоиронией, если они отражают реальные представления о женщинах? Разве истинный объект насмешки не те, чьей коже хватило бесстыдства сморщиться?
Как женщина, вскормившая трех детей и продолжающая высказывать свои политические взгляды, я точно обречена. Отождествление опустившейся груди со злом старо как мир, но в наше время легкий доступ к широчайшему многообразию порно завысил ожидания от женской груди, как никогда раньше. Уорнер пишет, что «на средневековых изображениях Дьявол часто появляется в обличье Евы с морщинистыми сосками». В романе «Книга о Сердце, охваченном любовью» (Le Livre du cœur d'amour épris) Рене Анжуйского Ревность предстает с «большими мягкими сосками, висящими до живота». Автор комедии XIII в. «О старухе» (De vetula) сокрушается о том, как сильно старое тело женщины непохоже на молодое: «Немолодую женщину выдают состарившиеся части тела: морщинистая шея, острые плечи и обвисшая грудь, оставившая на своем прежнем месте лишь кости. Не грудь, а пустые пастушьи сумки». Что ж, я об этом знаю не понаслышке.
Как и раньше, хейтеры продолжают находить своим насмешкам моральное оправдание. Нужно признать, что современные «сиськофобы» особенно изобретательны. Они и слышать ничего не хотят о таких пережитках прошлого, как разница полов, однако что-то в грудях женщин постарше, утративших свою сексуальность, продолжает пугать их до чертиков. В то же время очень сложно бывает отвечать на сексистские и эйджистские издевательства, подкрепленные моральными аргументами. Вам может казаться, что спор идет о демонизации немолодых женщин, уже не вписывающихся в патриархальные стандарты красоты, и о том, что их внешность неразрывно связана с другими стереотипами, относящимися к расе, политике и прочему (конечно, все они будут моментально приписаны вам, как только вы откроете рот). В ответ на ваши аргументы самопровозглашенный сторонник прогресса начнет ссылаться на прошлое: «Ну суфражистки выиграли суд истории, поэтому совершенно естественно, что открытки, на которых их изображали похожими на оборотней с разинутыми пастями, были результатом женоненавистничества». А что насчет современности? Тот же прогрессивный мужчина не захочет показаться наивным, утверждая, будто ненависть делает женщин уродливыми. Поэтому, если он об этом скажет, мы должны будем воспринимать его слова как метафору, дискурс, мем или, как сказали бы пару лет назад, рофл. В любом случае, ответит он, если ты считаешь проблемой то, что тебя называют уродливой, это лишь говорит о твоем привилегированном положении, исключающем все остальные проблемы.
Женщине старшего возраста просто неприлично жаловаться на моралистический лукизм, с которым ей приходится сталкиваться. Вы не только навлекаете на себя еще более яростную критику, но и рискуете доказать правоту насмешников самим фактом своего высказывания. Например, Карен представляет собой смешение образа человека, который требует «позвать менеджера», и внешности, свойственной женщинам средних лет. В 2020 г. визажист Джейсон Эдкок даже представил миру латексную хэллоуинскую маску за 180 долларов США с лицом Карен, этой «злой белой женщины средних лет». В детстве у меня была хэллоуинская маска Бастинды, Злой Ведьмы Запада. Что ж, больше я не нуждаюсь в маске – я и сама теперь (периодически) «злая белая женщина средних лет». Я стала карикатурой и, протестуя против этого, только усугубляю свое положение. В седьмой главе мы подробнее поговорим о Карен – обсудим взаимосвязь между привилегиями и поведением женщины, а также то, как она отражается в тех или иных высказываниях. Но сейчас перед нами мужчина, Эдкок, сделавший отвратительную маску на Хэллоуин. Она высмеивает лицо женщины, когда та идет за покупками, забирает детей или, упаси боже, жалуется – зачастую вынужденно – менеджеру.
Эдкок утверждает, что образ Карен подходит людям всех габаритов. Она – тиран наших дней. Такой спекулятивный бред напоминает утверждение, что раз не все попавшие на костер за колдовство были немолодыми женщинами, то женоненавистничество и эйджизм не являлись значимыми факторами при охоте на ведьм. Ведьмы, как и Карен, – воплощение женщины, уже лишенной тех качеств, которые определяют ее ценность в глазах мужчин, женщины, которой больше не рады. Как иначе воспринимать обвинения в скандальности и излишнем, черт возьми, присутствии?
В то же время в лицах более молодых женщин не видят готовые, ходячие, говорящие хэллоуинские маски. Ведьма для них – лишь выбранный ими имидж. Современные книги с названиями вроде «Руководство для ведьм: Как призвать успех, изгнать драму и адски зажечь со своим ковеном» изображают ведьму как нечто среднее между сильной героиней и крутой колдуньей-феминисткой. Но ни уродливая красота, ни бунтарство, продающееся в магазинах вместе с кристаллами и благовониями, не разрушит социальный порядок.
Я не знаю, выгляжу ли я (или Кэти Хопкинс) на свой возраст, – этот концепт утратил для меня всякое значение. Известно, что, когда репортер сказал Глории Стайнем, что она не выглядит на свои 40 лет, та ответила: «Именно так и выглядят сорокалетние. Кто бы знал, что вас так долго удастся держать в неведении». Остроумный ответ, но полстолетия спустя сорокалетние снова выглядят не так, как она: заменив вранье о возрасте «работой над своей внешностью», мы откатились назад.
Отказавшись от мысли, что для тридцатилетней женщины нормально выглядеть намного старше своего возраста, мы создали стандарты красоты, достичь которых могут лишь немногие. Когда в 2020 г. вышло продолжение сериала «Секс в большом городе», многие заметили, что внешность героинь, женщин среднего возраста, значительно отличается от внешности героинь сериала «Золотые девочки» 1980 г., которые в первом сезоне выглядели старше, хотя были младше по возрасту. «Удивительно, как изменились наши взгляды на возраст», – замечает в своем посте писательница Флора Хилл, которой чуть за тридцать. Может, изменились не взгляды, а лишь ожидания?
Достижение «правильной» внешности сейчас как никогда – лишь вопрос времени, денег и желания, но старый лукизм в новом обличье представляет ее как пример добродетели, сострадания и заботы. Очень легко становится убедить себя в справедливости лукизма и связанных с ним моральных предпосылок, если думать, что выглядеть как женщина средних лет – это выбор.
