Текст книги "Когнитивная гармония как механизм текстовой деятельности"

Предикаты-сказуемые, как правило, в зависимости от семантического типа подлежащего, бывают разных семантических уровней, или степеней.

Предикаты первого ранга (порядка) сочетаются только с конкретными (предметными) подлежащими (субъектами); предикаты второго ранга согласуются с абстрактными подлежащими (ср. функции первой и второй ступени в логике) [Арутюнова, 1976].

Предикаты второго ранга (вторичные предикаты) выражают суждения о событиях, действиях, качествах, свойствах и пр. Семантическая область вторичных предикатов охватывает следующие значения: локализации во времени и пространстве, характера протекания действия, его реализации, разные виды субъективно-модальной оценки, субъективного восприятия или воздействия, логического отношения (причины, цели, условия, уступки), истинностного значения (для субъектов-суждений) и некоторые другие. Если вторичные предикаты употребляются с конкретным именем, то это конкретное подлежащее утрачивает предметную референцию, и расшифровка смысла предложения требует «пропозиционного прочтения» подлежащего в соответствии с актуальными (в данной ситуации) семантическими отношениями [Арутюнова, 1976].

Обратимся к примеру:

21) Редок для ребят свободный отец.

(К. С. Петров-Водкин. Моя повесть)

= Отец всегда очень занят, у него редко бывает свободное время на семью, в частности, для занятий и общения с детьми.

Подлежащее отец должно семантически соответствовать сказуемому редок. Тогда в атрибутивном сочетании свободный отец семантическим центром должно быть определяемое, т. е. понятие отца, но фактически определение свободный, т. е. понятие свободы (свободного времени для занятий и общения с детьми), является в данной «свернутой/стянутой» пропозиции о «редкости» «свободности (незанятости)» отца семантически значимым. Согласно Н. Д. Арутюновой, «будучи построенным по типу первичной пропозиции с предметным субъектом, приведенное предложение реализует пропозицию второго порядка» [Арутюнова, 1976, с. 139].

В некоторых случаях «событийный аспект предметного субъекта, т. е. та пропозиция, которую он замещает, может быть извлечена из предтекста и определения одновременно» [Арутюнова, 1976, с. 140]:

22) Я навел на нее лорнет и заметил, что она от его [Грушницкого]

взгляда улыбнулась и что мой дерзкий лорнет рассердил ее не на шутку. И как, в самом деле, смеет кавказский армеец наводить стеклышко на московскую княжну?

(М. Ю. Лермонтов. Герой нашего времени)

Правило о соответствии типа подлежащего порядку предиката хорошо прослеживается в связочных предложениях. Так, если место сказуемого в данных предложениях занимает «событийное имя», то, как правило, вследствие семантической солидарности подлежащее (субъект) также получает событийную интерпретацию, независимо от того, чем данное подлежащее выражено [Арутюнова, 1976]. В связочном предложении Разбитая чашка – твоя работа = то, что чашка разбита,– твоих рук дело = ты разбил чашку предикат пропозиции «извлекается» из определения атрибутивного словосочетания разбитая чашка (представляющего собой стянутую пропозицию).

В некоторых связочных предложениях указательное местоимение это не опускается, сравним с упомянутым выше (о разбитой чашке). Подлежащее в таких предложениях для достижения смысловой гармонии должно быть развернуто в пропозицию, как того требует сказуемое. В зависимости от характера сказуемого «выделяются две разновидности этой модели, предполагающие событийный субъект» [Арутюнова, 1976, с. 130].

В первой модели мы имеем дело со сказуемым, которое представлено предикативным наречием, согласно Н. Д. Арутюновой, «категорией состояния» [Арутюнова, 1976, с. 140]. Так, предложение Незнание материала – это плохо содержит оценку некоторого явления по его отношению к другим явлениям. Сказуемое выражено абстрактным (событийным) именем и предполагает при интерпретации использование глаголов значить, означать. Интерпретация данного предложения может быть следующей: незнание материала – это значит, означает неприятности (провал на экзамене, получение плохой оценки и пр.). «Семантика предложений этого типа определяется логической (причинно-следственной или условной) связью частей» [Арутюнова, 1976, с. 140]. Сравним: незнание материала может стать причиной неприятностей; незнание материала ведет к неприятным последствиям во время аттестации.

В связи с изложенным необходимо отметить также, что подлежашее в предложениях данной разновидности, выраженное предметным существительным, при интерпретации должно быть развернуто в событийную пропозицию. «Для образования семантически полноценной пропозиции «сфера бытия» предмета ограничивается либо путем уточнения его местопребывания, либо путем включения в микромир человека» [Арутюнова, 1976, с. 141]. Так, в следующем предложении событийная пропозиция, имплицируемая предметным понятием деньги, опирается на предикат наличия, обладания: Деньги – это обеспеченная жизнь = наличие денег (обладание деньгами) дает возможность жить обеспеченно = «когда есть деньги, можно жить обеспеченно».

Подобные предложения, содержащие в качестве подлежащего предметные имена, не обладающие единичной референцией, представляют собой общие суждения, поскольку обозначают типовые ситуации [Арутюнова, 1976]. Так, животное в доме – это грязь = пребывание животного в помещении служит причиной загрязнения.

В связочных предложениях второго разряда подлежащее и сказуемое, выраженные именами, требуют «пропозитивного прочтения» имен в соответствии с логическими значениями связки между ними, поскольку только события (они соотносятся с осью времени, а не пространства), но никак не предметы могут соединяться между собой логическими отношениями причинности, условности, уступительности и т. п. В результате «причинно-следственная связка и другие глаголы логической семантики всегда имеют два места, предназначенные для пропозиций» [Арутюнова, 1976, с. 142] . Так, Неукрепленность тыла и отсутствие технической базы обусловили поражение армии. = Вследствие того, что тыл ранее не был укреплен (= не были построены необходимые сооружения и не были проведены мероприятия по обеспечению сырьевыми и людскими ресурсами) и по причине того, что отсутствовала техническая база (не было в наличии достаточного количества военной техники), армия потерпела поражение в последующих сражениях.

Правило семантического согласования требует, чтобы имя конкретного значения, находящееся при логическом предикате, при интерпретации было развернуто в пропозицию [Арутюнова, 1976]. Например, утренняя зарядка и утренняя пробежка способствовали его бодрому ежедневному состоянию = то, что он делал утреннюю зарядку и совершал утреннюю пробежку по парку, способствовало его бодрому ежедневному состоянию.

С учетом изложенного необходимо отметить, что грамматическая форма исходного предложения, содержащего асимметричный знак, не способствет его подлинному пониманию. Необходим иной, а именно когнитивный подход к разрешению данной проблемы, поскольку «когнитивное понимание дает не смысл отдельных пропозиций, а совокупный смысл, что обеспечивает и процесс понимания, и стремление понять, и результат понимания, и способность или готовность понять и служит освоенности содержательности текста – единства содержаний и смыслов. < … > Содержания – это предикации, которые лежат в основе составляющих текст пропозициональных структур, смыслы же – конфигурации связей и отношений в «становлении» знаний» [Богин, 2001, с. 21]. Здесь представляется уместным отметить, что при когнитивном понимании текста эти конфигурации связей и отношений создаются или восстанавливаются при обращении к опыту, памяти интерпретатора.

«Приумножение опыта осмыслений связано со все новыми и новыми ситуациями, возникающими в подлежащем освоению материале, в понимаемом. Без ситуации нет смысла, поскольку смысл – это смысл ситуации (события)» [Nelson, 1986, p. 144]. Смысл повествования (понимание) постигается на «событийном» уровне.

Когнитивное понимание имеет «процессуальную» (см. гл. 3) и «субстанциальную» [Богин, 2001] стороны (см. гл. 4). «Процессуальная сторона когнитивного понимания предполагает множество действий и процедур, обеспечивающих переход от непонимания чего-либо к пониманию этого или пониманию другого» [Богин, 2001, с. 65].

«Субстанциальная сторона когнитивного понимания есть способность человека понимать, и сюда же относится все то, что получено или может быть получено им благодаря этой способности» [Богин, 2001, с. 65]. Субстанциальная сторона когнитивного понимания предполагает освоение целостности.

Всякое когнитивное понимание органически включает переживание. Субстанциальная сторона когнитивного понимания предполагает, что понимаемое переживается. Более того, «непереживаемое не понимается» [Pierce, 1960, р. 121].

Люди имеют разный опыт, разные «души» вообще, и «интенциональность – отношение субъекта, живущего в мире смыслов, к смыслу как объекту. Если же переживание не интенционально, а является лишь компонентом настроения, не направленного ни на что, то мы имеем не смысл, а лишь эмотивное состояние» [Pierce, 1960, p. 259–270].

Вообще, смысл и понимание выступают в единстве. Смысл служит в качестве «непременного момента человеческой мыследеятельности» [Богин, 2001, с. 13]. Смысл «схватывается» в отношении с миром, памятью и языком одновременно и представляет собой «важнейший предмет теории понимания» [Брудный, 1972, c. 6].

«Это – объект особого рода, присутствующий как бы везде и нигде. Во всяком случае, он не "находится" в тексте, как там находится типографская краска». Смысл текста – в «голове» читателя/интерпретатора, поскольку, по сути, текст как бы «предлагает» для интерпретатора «инструкции» по поводу того, как «строить» этот смысл. Процесс понимания текста представляет собой постоянное «набрасывание» смысла. Осмысляя интерпретируемую отдельную часть текста, читатель/интерпретатор «делает набросок смысла всего текста в целом. Но этот первый смысл проясняется в свою очередь лишь потому, что» интерпретатор «с самого начала читает текст, ожидая найти в нем тот или иной определенный смысл». Понимание содержания текста «заключается в разработке такого предварительного наброска, который, разумеется, подвергается постоянному пересмотру при дальнейшем углублении в смысл текста» [Гадамер, 1988, c. 318]. (В рамках нашего исследования «постоянный пересмотр» происходит при изменениях горизонтов дивинации когнитивной гармонии и последующей смене когнитивного сценария события – см. гл. 4.)

Для создания ориентировки в смысловом устройстве художественного текста при когнитивном понимании «строятся» динамические схемы «действования» [Кант, 1963] (см. гл. 3). «Схемы действования выступают как структуры самоорганизованного мыследействования» [Богин, 2001, с. 101].

Согласно У. Найссеру схемы действования «обеспечивает непрерывность восприятия во времени» [Найссер, 1981, c. 42–43]. Поскольку «схемы суть предвосхищения» [Найссер, 1981, c. 42–43], они являются теми посредниками, с помощью которых прошлое оказывает влияние на будущее; уже усвоенная информация определяет то, что будет воспринято впоследствии.

Таковы особенности когнитивного подхода к пониманию (интерпретации) целого повествовательного текста как знаковой системы и его единиц, в частности асимметричного дуализма языкового знака.

Глава 3
Условия становления когнитивной гармонии в повествовательном тексте

Интерпретация повествовательного текста – это освоение его идеальной модели, представленной в текстовой форме, иначе говоря, реконструкция метатекста. Поскольку интерпретация как когнитивное понимание текста представляет коммуникативную и ментальную деятельность, целесообразно проследить процессы «мыследеятельности» [Богин, 2001] при становлении когнитивной гармонии в повествовательном тексте.

Мыслительному процессу характерна саморегуляция. Речь идет об ориентации интерпретатора в его собственной когнитивной области. Интерпретатор входит во взаимоотношения с возникающими и имеющимися у него метаязыковыми репрезентациями при интерпретации текста. При интерпретации элементы и единицы (событийные), освоенные из предшествующих сегментов текста, а также уже имеющиеся опытные сведения в памяти интерпретатора, представленные в виде метаязыковых репрезентаций, выступают как знание, способное влиять на процесс когнитивного понимания при дальнейшей реконструкции метатекста. Во всех подобных случаях решающая роль принадлежит «мыследействованию» [Кан, 1963; Богин, 2001], которое направлено на упорядочение возникающих и имеющихся метаязыковых репрезентаций, с которыми интерпретатор находится в состоянии адаптивного взаимодействия.

3.1. «Процессуальная сторона» возникновения когнитивной гармонии в повествовательном тексте

Знание и его репрезентация – главные проблемы когнитивной науки, формулируемые как вопросы о том, какие когнитивные структуры целесообразны для представления знаний в разуме человека, а также как и какие когнитивные операции осуществляются с целью обеспечения его (человека) разумного поведения [Schank, Kass, 1988]. Когнитологи солидарны в том, что для представления знаний в разуме человека служат ментальные репрезентации и что в процессе осуществления мышления «люди обладают ментальными процедурами» [Thagard, 1996, p. 4–5], которые осуществляют оперирование ментальными репрезентациями.

Утверждение о «знании» ментальной репрезентации определенного знания предполагает момент обладания этим определенным знанием. Так, высказывание о том, «что некто знает таблицу умножения» подразумевает, «что он умеет умножать любые числа между собой, а потому обладает соответствующим вычислительным навыком и знаниями. Когда говорят, что некто знает правила грамматики, утверждают тем самым, что он знает язык» [Кубрякова, Демьянков, 2007, с. 10]. Однако утверждение о знании определенного «объекта» не предполагает знание ментальной репрезентации этого объекта. «Так, можно сказать: Вася знает русский язык, но ни одного правила русской грамматики сформулировать не может, даже не в состоянии провести школьный разбор по членам предложения; да что там – даже читать и писать толком не умеет» [Кубрякова, Демьянков, 2007, с. 10].

«Все художественные произведения, создаваемые человеком на естественном языке, являются вербализующими репрезентациями вымышленного мира», поскольку первоначально возникают в сознании автора произведения. Также вербализующие репрезентации представляют собой «плод фантазии» самого писателя: представленный в этих художественных произведениях «фантазийный мир – не существующий в действительности мир». Упомянутые выше репрезентации «можно считать созданными исключительно с помощью языковых процедур, т. е. с помощью операций над знаками соответствующего естественного языка. И в этом отношении художественные произведения напоминают прототипические репрезентации метаязыка» [Кубрякова, Демьянков, 2007, с. 10].

Таковой знаковой сущностью, возникшей при интерпретации текста, представляется метатекст. Иными словами, операции «знак за знак» – это процессуальная сторона когнитивной гармонии повествовательного текста.

При этом содержательной стороной когнитивной гармонии представляется «вместилище событий текста, а формальной – вместилище знаковых сочетаний повествовательного текста» [Богин, 2001, с. 23]. Все реконструирующиеся смыслы метатекста суть интерпретации как процесса когнитивного понимания текста. «Сущность понимания состоит в таком преобразовании информации, при котором она приобретает для субъекта свой определенный смысл, выражающий активное отношение к содержанию знания, дающий возможность его дальнейшего использования в соответствующих данному смыслу ситуациях» [Гурова, 1989, c. 52]. Это и есть подход типа «когнитивное понимание ради творчества» [Гурова, 1989, c. 52], в том числе и «творчество» когнитивной гармонии в процессе реконструкции метатекста.

Это творческая реконструкция имеет характер понимания в форме предсказания (прогнозирования) и обладает системной значимостью. Соответственно возникающая здесь когнитивная гармония также носит системный характер. Когнитивная гармония есть одна из форм функционирования знания, и она «охватывает» идеализированные представления объекта – метаязыковые репрезентации. В когнитивной гармонии предугадывание (предсказание, прогнозирование) действует с представлением о каузальности. Поэтому при когнитивном понимании материалом схемо-образования оказываются причинно-следственные связи, возникающие в процессе становления когнитивной гармонии.

Метаязыковые репрезентации модифицируют процесс реконструкции метатекста. Каузальные отношения между репрезентациями устанавливаются на основе взаимодействия интерпретатора со знаковыми сущностями текста и имеющимися репрезентациями опыта. Для интерпретатора взаимодействие с репрезентациями также каузально обусловлено.

Возникающие переживания когнитивной гармонии даны интенционально. «Интенциональность предстает как свойство живой системы модифицировать состояние взаимной каузации с миром на основе опыта, приобретенного со временем, с целью поддержания экологической системы, обеспечивающей возможность взаимной каузации между индивидуумом и миром» [Кравченко, 2001, c. 235]. Интенциональность предстает когнитивной функцией человека. «Функции, обычно рассматриваемые как когнитивные, есть результат (действия) специализированной подсистемы организма, непрерывно воспроизводящей структуры (patterns), которые являются функциональными или референциально соотносятся с определенными изменениями, происходящими в среде. Это множество структур (созданных на протяжении существования каждого когнитивного организма) образует то, что мы обычно называем информацией» [Moreno, 1992, p. 67].

Такие непрерывно воспроизводимые метаязыковые репрезентации при реконструкции метатекста, соотносящиеся с изменениями в тексте, есть те специфические состояния активности нервной системы, с которыми интерпретатор взаимодействует именно потому, что они соотносятся (равно – находятся в состоянии причинно-следственной связи) с изменениями при интерпретации текста, т. е. обладают значимостью. Метаязыковые репрезентации, представляющие собой хранилище информации в памяти, инициируемые асимметричными знаками, есть сами знаковые сущности, биологическая функция которых заключается в том, что, взаимодействуя с ними (репрезентациями памяти), интерпретатор приспосабливается к возникающим метаязыковым репрезентациям в процессе реконструкции метатекста посредством контроля информации.

Совокупность взаимодействий интерпретатора с метаязыковыми репрезентациями, инициируемыми асимметричными знаками текста и находящимися в отношении взаимной причинно-следственной связи с другими наличными репрезентациями, возникающими при реконструкции метатекста и имеющимися в памяти как опытные знания (знания памяти), образует «язык как функциональную адаптивную деятельность, суть которой состоит в контроле информации» [Кравченко, 2001, c. 235] в процессе понимания.

Посредством памяти устанавливается прямая связь между языковой когнитивной областью и опытом. «Эта связь имеет кругообразный характер: чем больше репрезентаций в памяти, тем шире область взаимодействий репрезентаций и, соответственно, опыт таких взаимодействий. А чем шире опыт взаимодействий репрезентаций, тем больше определенность области каузальных связей между репрезентациями» [Кравченко, 2001, c. 195].

По мере приобретения опытных знаний происходит накопление различных репрезентаций, «образующих своеобразный ментальный инвентарь памяти. Этот инвентарь составляет основу механизма понимания как когнитивного взаимодействия, имеющего ориентирующий характер» [Кравченко, 2001, c. 196].

«Взаимнокаузальный характер взаимодействий» интерпретатора с метаязыковыми репрезентациями «определяет адаптивную функцию языка (и сознания), обеспечивающую контроль информации» [Moreno, 1992, с. 122]. В конечном счете именно благодаря этой функции человек как вид занимает господствующее положение.

Адаптация выступает в качестве самоорганизации. «Обоснование процесса адаптации как самоорганизации имеет важное значение для семиотики, так как предполагает новый подход к проблеме знака как эмпирической сущности, с которой как с компонентом ментальной среды взаимодействует» интерпретатор «в процессе когнитивной деятельности». Интерпретатор «имеет способность не только к самопроизводству и возобновлению, но и самореферентности», поскольку взаимодействует со своими собственными репрезентациями «как с независимыми сущностями в процессе адаптации». Соответственно «структура познавательных отношений, в которые вступает человек, определяется открытостью его когнитивного пространства. В результате речь идет об альтернативной когнитивной теории, выстроенной на других эпистемологических основаниях, нежели современная когнитивная наука» [Демьянков, 2007, с. 12].

Упомянутый подход открывает возможность квалифицировать «модель образа сознания как воспроизведение специфического вида структурной организации знания в памяти, когнитивного коррелята ситуации (термин ван Дейка), включающего знание, которым люди располагают относительно какой-либо ситуации как результатом накопленного опыта в приспособлении к подобного рода ситуациям». Так, «принципы модельной деятельности пронизывают все процессы познания реального мира, его представления в структурах сознания и речи» [Демьянков, 2007, с. 12].

Структуры сознания находятся в процессе постоянной адаптации, которая понимается не как приспособление человека к окружающей среде, а как пригодность для продолжения собственного существования, выживания и сохранения самоидентичности. Человек не просто отражает, а конструирует модели мира в сознании соответственно изменениям мира. Любое знание, конструируемое человеком в процессе познания, неотделимо от него, иными словами, знание не может существовать за пределами сознания человека, не может в готовом виде быть получено из окружающей среды или как таковое передаваться от одного субъекта другому (И. Пригожин, Г. Хакен, М. Эйген, С. Холлинг, Е. Лоренц, Б. Мандельброт, Дж. Лавлок, С. Кауффман, Л. Берталанфи, К. Уоддингтон, У. Эшби, Э. Янч Х. фон Фёрстер, P. Watzlawick, E. von Glasersfeld, H. von Foerster, H. Maturana, F. Varela, S. Schmidt, G. Roth, H. Schwegler, M. Hejl, G. Rusch, N. Luhmann, P. Janich, H. R. Fischer, A. Andrew, H. Atlan, F. Benseler, O. Breidbach, F. Capra, C. Fosnot, U. an der Heiden, E. Keller, W. Kцck, L. Margulis, M. Namiki, S. Oyama, J. Probst, J. Richards, V. Riegas, P. Schuster, G. Teubner, J. Todd, W. Thompson, H. Ulrich, N. Vaz, M. Zeleny и др.).

То, как воспринимается окружающая человека действительность (в том виде, в каком он ее воспринимает), «изобретается» человеческим разумом. Окружающая среда неинформативна. Когнитивные процессы создают информацию об этой среде. Отсюда следует так называемый «герменевтический принцип»: интерпретатор, а не автор (говорящий) определяет смысл сказанного [Glasersfeld, 1996].

Говорящий утрачивает первостепенную позицию. «Иерархическая цепочка разум (сознание) – язык – репрезентация – концептуализация – категоризация – восприятие, определяющая основные направления исследований в современной когнитологии», модифицируется и «принимает следующий вид: восприятие (включая категоризацию) – репрезентация (включая концептуализацию) – коммуникативное взаимодействие (язык) – репрезентация (языковых взаимодействий) – восприятие. Сознание при этом приобретает статус метакатегории как совокупность всего феноменального опыта среды, сфера которого потенциально раздвигается до бесконечности благодаря языковой когнитивной области» [Кравченко, 2001, c. 146].

Приведенная выше информация характеризует процессуальную сторону понимания, «процессуальную» сторону становления когнитивной гармонии.