Текст книги "Некромерон"

Глава 2

Каждый народ имеет такую историю, на какую у него хватает фантазии.

Максим Звонарев

На западной окраине Булли-Толли раскинулось обширное поместье герцогов Кассарийских. Обширно оно было до такой степени, что злые языки утверждали, будто это столица Тиронги примостилась на окраине огромного имения. И как ни прискорбно было его величеству Юлейну сие признавать, но преувеличивали они самую малость. Уже по такой причине вполне логично и даже справедливо было не любить гордых властителей замка Кассар. Но у граждан Булли-Толли для веками существующей неприязни находилась причина еще более веская: герцоги Кассарийские являлись потомственными некромантами.

В незапамятные времена два брата, основатели древней династии Гахагунов, один – великий полководец, а другой – не менее великий чародей, пришли к правлению в крохотной нищей Тиронге и в кратчайший срок расширили и укрепили границы государства. К тому дню, когда они передали власть своим сыновьям и наследникам, их страна считалась чуть ли не самой большой и уж точно самой могущественной в известном мире.

Что до мира, то с течением лет географические карты существенно изменялись, и на их изготовление шло все больше бумаги. В столичном Булли-Толли все чаще возводились особняки для заграничных посольств, но Тиронга оставалась влиятельной и непобедимой, как встарь, потому что у руля государства всегда стояли не только разумные политики и удачливые полководцы, но и хитроумные маги.

Оба правителя долгое время были совершенно равноправными, и даже в парадном зале королевского дворца возвышались два одинаково великолепных трона. Один – золотой, Львиный – для полководца; а второй – черный, сверкающий бриллиантовой росой – для чернокнижника.

Чего и сколько когда-то не поделили родственники, исторической науке наверняка не известно. Зато исторической науке известно, что чаще всего не могут поделить власть или деньги. И вполне логично предположить, что какой-то из прапрадедушек нынешнего короля Юлейна, прозванного в народе Благодушным, вусмерть разругался с прапрадедушкой нынешнего герцога да Кассар из-за пары-тройки мешков с золотом или закона, которого теперь никто и не вспомнит. А может, из-за одного-единственного благосклонного взора прекрасной дамы? Помнится, «много крови, много песен за прекрасных льется дам». Разругался, однако же, настолько серьезно, что прямо в тронном зале и обезглавил несчастного брата, совершенно не ожидавшего такого невероятного свинства со стороны любезного родственника.

Легенда гласит, что царствовать в одиночку победителю пришлось ровно до полуночи.

Легенда – сплетня, обладающая респектабельностью, присущей почтенному возрасту.

Лоренс Питер

А когда часы на Черной башне Генсена пробили двенадцать раз, мертвец вернулся в замок, неся отрубленную голову в руках. Выражение лица этой отдельно взятой головы так не понравилось стражникам, что они спешно ретировались, оставив дворец без охраны. Говорят, что маг прошествовал к черному трону и уселся на нем, как ни в чем не бывало. Но это еще полбеды. Беда же в том, что следом за ним ворвались в королевские покои и сторонники погибшего соправителя, убивая всех, кто попадался им на пути. Так что к утру страна имела уже двух мертвых королей, причем мертвых условно. Ибо своего брата-убийцу убиенный маг тоже оживил, дабы продолжить спор на равных.

С большим трудом удалось наследникам завлечь неугомонных папаш в фамильную усыпальницу и там замуровать до лучших времен. Затем, чтобы восстановить мир и порядок, в столицу ввели войска, но бедная армия разделилась на две почти равные части, и междоусобица разгорелась с новой силой. Словом, начались смутные времена. Одно или два поколения властителей Тиронги с головой погрузились в семейные распри. Говорят, то были жуткие годы, когда с небес сыпались скользкие и холодные лягушки, пугая прохожих и доводя до икотки светских дам; летучие мыши и совы безбоязненно летали над городом даже при свете дня; а похороны стали делом почти невыполнимым, ибо требовалось оформить чертову прорву свидетельств, справок и разрешений. Затем король обложил родственника-некроманта дополнительным налогом на кладбища и на работу с изделиями из кости и камня, а родич-некромант обложил короля каким-то дополнительным заклятием, отчего его тогдашнее величество в одночасье скончалось. Потомок короля истребил большую часть дядюшкиной семьи, но налог все-таки снял, а оставшийся в живых потомок магов в свою очередь пообещал оставить все как есть и не мстить кузену, тем более что его самого сильно допекли безумные предки.

Восстановился шаткий мир, а армия противника, спешившая к границам страны, чтобы поучаствовать в дележе земель и золота, разочарованно повернула назад.

С тех пор почти все королевские родственники-некроманты проводили большую часть жизни в путешествиях или совершенствовали свое мастерство у заграничных светил. В Тиронгу им въезжать не то чтобы запрещали, но не слишком охотно разрешали – и в отсутствие хозяев многочисленные замки и поместья постепенно приходили в упадок.

* * *

Замок Кассар тоже давно опустел, и считалось, что только любопытный ветер гуляет по его коридорам. Ходили, однако, упорные слухи, что герцогское имущество, пусть и покрытое толстым слоем пыли, сохранилось в целости, и потому довольно часто прокрадывались в крепость любители легкой наживы. Что с ними происходило дальше, никто не ведает, но о разбогатевших за счет опальных некромантов даже не сплетничали, а судьбой подобных смельчаков не интересовались. Будто их и не было вовсе.

Лишь однажды преступный мир столицы потрясло известие об исчезновении некоронованного короля воров – Сегуги Золотые Пальцы, который поспорил с приятелями на двести монет, что принесет к утру следующего дня хоть какую-нибудь безделку из обители герцогов да Кассар.

У него необычная профессия: он успевает найти вещи раньше, чем люди успевают их потерять.

Франк Карсон

Сегуга являлся не простым искателем приключений: у него было множество должников и едва ли меньшее число кредиторов. Его услугами пользовались и блюстители закона, и попавшие в пикантные ситуации представители высшего света. Он слишком много знал, еще о большем догадывался и оставил после себя слишком много несделанных дел, чтобы о нем быстро забыли. Не то чтобы все так пеклись о его благополучии. Скорее, жаждали выяснить для себя – не ловкий ли это трюк, не розыгрыш ли, не часть ли очередного хитроумного плана, которыми так славился Мастер Золотые Пальцы и которые доставляли столько головной боли сотрудникам королевской сыскной службы. Но ни официальные поиски, предпринятые главным бурмасингером столицы, ни еще более эффективные действия коллег пропавшего без вести Сегуги ничего не дали.

А через две недели после этого необычайного происшествия, взволновавшего весь Булли-Толли, городские стражники выловили из грязной воды крепостного рва знаменитую зеленую шляпу с пестрым петушиным пером. Перо было изрядно потрепано, шляпа – в бурых пятнах – выглядела так, будто ее жевали изголодавшиеся козы. И это все, что осталось от знаменитого вора.

Но если столица кипела и бурлила от самых невероятных слухов и предположений, то в герцогских землях по-прежнему царили тишь, гладь да Божья благодать, словно в какой-нибудь мирной глухой провинции.

* * *

Крестьяне из деревушки Виззл, что лежала неподалеку от Кассара, старательно ухаживали за замковым парком и чистили пруды, а староста Иоффа еженедельно отправлялся в безлюдный господский дом и проводил там по нескольку часов. В самом замке – якобы пустом и безлюдном – по вечерам зажигались голубые огни в угловых башнях, на которых гордо реяли новехонькие, совершенно не потрепанные ни временем, ни непогодой знамена. И целые орды летучих мышей из окрестных лесов слетались к донжону и водили вокруг него бесконечные бесшумные хороводы в черноте ночи.

Эти сведения раскопал как-то пронырливый репортер из столичной газеты, решивший написать сенсационную статью об исчезновении упомянутого нами Сегуги. Он провел в окрестностях замка да Кассар полторы недели, наблюдая за герцогским домом и подпаивая в харчевнях неразговорчивых местных жителей. Утверждали, что из Виззла он успел послать почтового голубя с запиской, в которой просил оставить целую страницу для своего невероятного материала, после чего благополучно отбыл восвояси. Однако на обратном пути с ним случилась какая-то конфузия, и в Булли-Толли он уже не появился.

Горстка фактов способна испортить самую хорошую сплетню.

Спустя неделю после его исчезновения в Виззл заявился главный бурмасингер с отрядом городских стражников в качестве группы поддержки и облазил каждый уголок каждого крестьянского домика в поисках пропавшего борзописца. Что до мрачного замка, чья черная громада заслоняла чуть ли не полнеба, то бурмасингер его, видимо, не заметил. А если заметил, то не посчитал местом, где может быть спрятан человек. Дольше всего блюстители порядка задержались в местной харчевне «На посошок», и даже самый предвзятый наблюдатель не имел права сказать, что они не оглядели все кувшины и блюда, а также кастрюли, сковородки и горшки. Но и там ничего подозрительного не обнаружилось. Через три дня честные пейзане прервали сии бессмысленные поиски, уложив столичных гостей на телеги, и доставили их прямиком к городским воротам. А человек, оставленный бурмасингером, чтобы устанавливать закон и порядок в этом нехорошем месте, сбежал сам.

Из города по сему поводу прислали гневную эпистолу, однако староста не сумел подробно ознакомиться с ней, так как письмо было сожрано его любимым хряком, и среди иных безобразий, учиненных мерзким парнокопытным в тот беспокойный день, столь мелкая пакость прошла незамеченной.

* * *

Староста Иоффа и барабанил сейчас в двери парадных покоев замка Кассар, удерживая за шиворот странное, немного похожее на ящерицу полосатое существо в короткой курточке и съехавшем набекрень берете. Существо возмущенно шипело, брыкалось, скребло задними лапами по холодным плитам замкового двора и гулко стучало хвостом. Короткими и хилыми передними лапками оно старалось как-то отбиться от старосты, и эти тщетные попытки демонстрировали его полное незнание крестьянской жизни. Тот, кто пашет и сеет, всегда силен и мускулист, а уж сильнее старосты в деревне может быть только кузнец. Но кто связывается с тем или с другим, находясь в здравом уме?

– Господин Думгар! Господин Думгар! – орал староста во всю мощь своих могучих легких. – Это я, Иоффа! У вас тут животинка какая-то сбёгла, не иначе еще не хватились!

– Какая животинка? – зарокотало из-за дверей, отчего существо еще безнадежнее заелозило лапками по плитам и даже пискнуло от ужаса.

– Да уродец какой-то в беретке. – Староста внимательно изучил несчастного пленника и уточнил: – Цвет такой, заковыристый…

– Блю-рояль, – тихо сказало существо.

– Бредит бедное, – посетовал староста, – неясные речи говорит. Не иначе как какой-нибудь колдовской мышь или ящер. Из музыкантов.

– Я троглодитус! – взвизгнул пленник, скребя когтем по кожаной куртке своего мучителя. – Я ученый троглодитус из Сэнгерая. И я ищу мастера Зелга.

Староста так и замер с открытым ртом, держа несчастного троглодитуса на вытянутой руке.

Дверь бесшумно отворилась; отчего-то это выглядело еще страшнее, чем если бы она открылась со зловещим скрипом и скрежетом. И на пороге возник тот, кого староста называл господином Думгаром. При виде хозяина замка троглодитус ойкнул и бессильно обвис, словно тряпичная кукла, которую бессердечные дети довели до крайней степени износа.

– Это не наше, – сообщил господин Думгар после того, как несколько долгих секунд мерил пленника холодным взглядом. – Это надо отнести обратно в деревню и подробно расспросить, что у него за дело к милорду. – Думгар выдержал паузу и сообщил поистине бесценную вещь: – Такие, как оно, обожают хмельной сидр, но совершенно не умеют противостоять опьянению. Выбалтывают все после второй кружки.

– Слушаюсь! – гаркнул староста и потащил бесчувственного троглодитуса по направлению к харчевне «На посошок».

Глава 3

После отъезда ее величества королевы Кукамун в гости к матушке, а также предшествовавшего поездке скандала, больше похожего на локальную, но разрушительную войну, во время которой в очередной раз выяснялись причины, побуждавшие короля игнорировать существование любезной тещи, невзирая на ее постоянные напоминания посредством писем и гонцов, во дворце воцарилась удивительная атмосфера, зовущаяся благолепием.

Самая трудная война, которую я вел, была война с моей женой Олимпией.

Филипп Македонский

Проводив супругу до самых парадных дверей и наглотавшись лекарственной бамбузяки, его величество чувствовал себя как человек, только что в одиночку спустивший на воду флагманскую галеру. Но было и утешение: три дня полной свободы, тишины и покоя, коими следовало воспользоваться с умом.

Юлейн Благодушный предполагал плотно пообедать, а затем завалиться на любимый диван в тенистой беседке и соснуть часок-другой. Затем выпить кувшинчик игристого, присланного намедни Илгалийским князем в счет карточного долга. И уж потом заняться неотложными государственными делами. То есть обстоятельно, от корки до корки, изучить многостраничный «Королевский паникер», уделив особое внимание результатам позавчерашней паялпы, в которой он поставил немаленькую сумму не на фаворита сезона, а на подающего большие надежды быкоборца из приграничного Вианта. На счету молодого дарования было двадцать с лишним побед и ни одного поражения, но это можно было не принимать в расчет, пока не состоится дебют на знаменитой чесучинской арене. А там вот уже несколько лет безраздельно царил некий Гару.

Сей безумный поступок король совершил отнюдь не из азарта или любви к риску, а исключительно из-за донесения верного чесучинского губерхера о тяжелой болезни, поразившей чемпиона, и о том, что распорядители паялпы просто сбились с ног, пытаясь в кратчайшие сроки отыскать ему замену. Юлейн посчитал, что на сей раз быкоборец просто обязан победить, и теперь тихо молился об этом всем известным божествам удачи и покровителям игроков, ибо его величество продулся в пух и прах в шести предыдущих играх и даже боялся думать о том, что произойдет, если он проиграет седьмую ставку.

Ближе к вечеру король ожидал визита мага и астролога.

Почтенный Непестос слыл большим специалистом по семейным проблемам. Юлейн вот уж два года как мечтал отравить свою благоверную, но звезды все время были против. Расстроившись, Благодушный казнил предыдущего астролога и выписал из-за границы нового. Непестоса прислал ему Илгалийский князь – естественно, в счет карточного долга.

Его величество рассчитывал на то, что астролог как-нибудь так извернется, чтобы и звезды ублаготворить, и королеву отравить, и не ввязаться в войну с ее многочисленной и могущественной родней. Ведь ныне здравствующая королева была единственной и любимой сестрой владетельного князя Люфгорна. Князь же богат и удачлив, наследственная вотчина давно стала для него тесной, словно детская одежонка, в которой приходится ходить взрослому человеку, и он с тоской засматривается на золотой трон Тиронги всякий раз, когда ему доводится бывать во дворце. Юлейн слишком хорошо понимал, что такой чудесный повод, как жестокое убийство обожаемой сестренки Кукамуны, князь никогда не упустит. Именно это соображение хранило королевский брак на протяжении долгого времени, однако же любому терпению приходит конец.

Счастье – это когда у тебя есть большая, дружная, заботливая, любящая семья в другой стране.

Джордж Бернс

Как и в случае с паялпой, король был готов рискнуть при условии, что кто-то преданный заранее гарантирует ему победу.

Итак, Благодушный уже поднял руки, чтобы хлопнуть в ладоши, давая таким образом знать слугам, что он готов вкушать кулинарные изыски повара. Но миром правит случай, притом случай настолько мелкий и как бы даже глупый, что его трудно осмыслить. Мерзкая заусеница около безупречного розового ногтя отвлекла на миг внимание его величества, и белая холеная рука застыла в воздухе: король внимательно вглядывался в свой маникюр, пытаясь оценить масштаб катастрофы. А хлопок одной ладонью – это, как сказано древними, тишина.

В этой предательской тишине и раздался стук подкованных каблуков. Главный казначей маркиз Гизонга имел отвратительную привычку впечатывать каблуки в мраморные плиты пола, совершенно не считаясь с нервами окружающих.

– Добрый день, ваше величество, – поклонился он, дойдя до середины зала. – Впрочем, – продолжил печально, оказавшись возле кресла своего повелителя, – вовсе не настолько добрый, насколько бы я желал своему монарху.

Юлейн скривился. Судите сами, легко ли оставаться благодушным, если тебе все время портят настроение, особенно перед самым обедом. Плохие новости – главный враг хорошего пищеварения. А человек с дурным пищеварением – дурной человек. Об этом постоянно твердит королевский лекарь Сапулса. Мудрый старик и дело свое знает. Он двадцать лет верой и правдой прослужил Илгалийскому князю, не раз доказав свою преданность. И был прислан к королевскому двору Тиронги, само собой в счет карточного долга. Так вот Сапулса не рекомендует выслушивать министров непосредственно перед принятием пищи. Но особенно сильно он настроен против маркиза Гизонги. Львиная доля всех желудочных колик, которыми страдал король, произошла как раз после докладов, сделанных главным казначеем.

– Какие-нибудь новости? – спросил Юлейн, стараясь держать себя в руках. Пронеслась безумная мысль: а не уточнить ли у Непестоса, как отнесутся звезды к убийству главного казначея? Или у него даже там, наверху, есть крепкие связи?

– Новостями это не назовешь, – рассудительно заметил маркиз. – Все то же, все о том же. Деньги в казне кончились, ваше величество.

Деньги – это то, что изредка проходит через наши руки по пути в государственную казну.

Король затосковал. Отсутствие денег действительно не являлось новостью, однако же какое свинство – вваливаться в трапезную буквально за минуту до обеда, чтобы снова толочь воду в ступе. Что это изменит? Деньги, что ли, появятся?

– Народ недоволен, – продолжал упрямый маркиз. – Не сегодня завтра могут начаться волнения. Я бы просил ваше величество выслушать главного бурмасингера. У него чрезвычайное сообщение.

– Само собой – неприятное, – язвительно заметил король.

– Само собой, – согласился Гизонга. – В наше время других не бывает.

Обед отодвигался на неопределенное время, и Юлейн чувствовал себя словно рыба, которую вытащили из воды, выпотрошили и бросили на раскаленную сковородку. Он жалобно посмотрел на своего мучителя, но казначей оставался непреклонным. Вот уже десять с лишним лет чуть ли не каждый день король смотрит на него, как осужденный на топор палача. Это сущие пустяки, если сравнивать, скажем, с отцом нынешнего монарха. Нумилий Второй, не зря прозванный Кровавым, никогда и ни на кого не глядел, словно затравленная серна. И сообщать ему об отсутствии наличности в государственной казне было равносильно тому, чтобы зайти в пещеру к дракону, которого замучили блохи. Сожрет и не подавится. Даже не заметит.

А государственная казна – это такое удивительное место, в котором никогда не бывает наличности. Даже если она туда и попадает по чистой случайности, то тут же исчезает с фантастической скоростью. Иногда говорят, что деньги тают, будто снег на ярком солнце. Ерунда. Полнейшая чушь. Процесс таяния снега доступен для наблюдения невооруженным глазом. Любой человек успеет заметить, как сверкающие белоснежные горы, похожие на сахарные головы, превращаются в грязноватые лужицы. Процесс исчезновения денег абсолютно неподконтролен. Что ужасно раздражало Нумилия Второго.

Маркиз Гизонга двадцать два года делал ему неутешительные доклады, но все-таки остался жив и даже здоров. Отточив свое мастерство в непрерывном общении с Кровавым королем, с Благодушным он мог справиться одной левой. Даже как-то неловко было.

Не дожидаясь, пока государь переборет свои страдания настолько, чтобы отдать вразумительный приказ слугам, главный казначей коротко буркнул что-то ожидавшему у двери лакею. Тот распахнул створки и согнулся в поклоне, будто его перерубили пополам.

Графу да Унара – начальнику Королевской Тайной Службы, кланялись только так. Этот стройный, всегда тщательно завитой и надушенный, изысканно одетый человек с приветливым выражением лица вызывал у большинства людей страх до дрожи в коленях и холодного пота. Он вовсе не был чрезмерно жесток или коварен, но ореол абсолютной власти осенял его и делал существом особенным, близким к небожителям. Ведь только боги знают про людей всю их подноготную. Но богам до этой подноготной нет никакого дела. А вот граф да Унара не просто знал все про любого человека в Тиронге и про каждого второго за ее пределами, но в любой момент мог использовать это свое знание.

Справедливости ради нужно заметить, что он был чужд эмоций и никаких личных симпатий или антипатий не имел. Что бы ни делал начальник Тайной Службы, он делал это исключительно в интересах государства. Но при этом выходило, что граф ценил людей не более чем фигурки на шахматной доске и с легкостью расставался даже с самой значимой, если это сулило выигрыш. Ему прекрасно было известно, что его сравнивают со смертельно ядовитой змеей, которая редко, но всегда безошибочно выбирает себе жертву. Да Унара считал эти слова высшей похвалой.

Господин Фафут, главный бурмасингер Булли-Толли, протиснулся в двери боком, стараясь не привлекать к себе особого внимания. Он был простым человеком, во дворце чувствовал себя неуютно, не в своей тарелке и абсолютно не видел смысла в своем присутствии при разговоре графа с королем.

Если его начальник напоминал змею, то главный бурмасингер более всего походил на невыспавшегося медведя, которого заставили ходить на задних лапах. Он топтался за спиной графа, но если и хотел там спрятаться, то из этой затеи ровным счетом ничего не вышло.

Король подумал, что его обложили со всех сторон, загнали и сейчас начнут мучить длинными серьезными разговорами. Этикет в таких случаях предписывал принимать величественный и грозный вид, изображать благосклонное внимание и не забывать об осанке. Ибо именно осанка отличает монарха от подданных.

– Давайте без церемоний, господа, – предложил Юлейн, выпрямляясь в кресле. – Будем экономить время и силы, раз уж мы не умеем экономить деньги.

Экономия – искусство тратить деньги, не получая от этого никакого удовольствия.

Арман Салакру

Сие легкомысленное «мы» задело и главного казначея, и графа да Унара. Не то чтобы они совсем не были причастны к стремительному таянию снегов… простите, государственных средств. Но все же до обожаемого повелителя им было ох как далеко. Только бурмасингер Фафут нисколько не чувствовал себя обиженным. О том, что он совершенно не умеет экономить деньги, ему каждый божий день твердили и жена, и теща, и сестра – тощая, перезрелая девица, которую никак не удавалось выдать замуж.

– Что ж, ваше величество, – легко согласился граф, – будем экономить время. И в целях этой экономии я не стану приводить многочисленные факты, зачитывать вам доносы преданных ваших слуг и сообщения, полученные мною из-за рубежа. Скажу коротко – в стране назрела смута. Не зреет, мой повелитель, а уже назрела и вот-вот прорвется восстанием, которое сметет все на своем пути.

– Вы хотите сказать, что моя армия и весь тайный сыск, на который уходит уму непостижимая сумма, ничего не могут сделать? – возмутился король.

– Может, – мягко ответил да Унара. – Но я поставлю вопрос иначе. Вам действительно нужен бунт? Вам нужны обезумевшие толпы народа, громящего Тиронгу? Вам нужны орды захватчиков, которые на сей раз не упустят выгодный момент и обязательно примут участие в дележе такого лакомого пирога, каким является ваша страна? И вам хочется потом, спустя годы, заново отстраивать государство на пепелище?

Благодушный подергал воротник дрожащей рукой. Кружевная ткань не поддавалась, и ему пригрезилось, что это смерть душит его костлявыми пальцами. Вот сейчас надавит посильнее – и конец, «король умер, да здравствует король!».

– Неужели все так серьезно? – выдохнул он почти шепотом. – И никакого выхода?

– Выход всегда есть, государь, – вкрадчиво улыбнулся граф. – Только по этой причине мы с маркизом и решились обеспокоить ваше величество. Не в нашей компетенции принимать столь серьезные и важные решения, ведь дело касается, как-никак, вашего ближайшего родственника. Принца крови, сколь сие ни прискорбно.

Тщательнее всего следует выбирать врагов.

Оскар Уайльд

– Это вы о ком? – встревожился король.

Он подумал: а вдруг боги услышали его мольбы, и сейчас министры предложат убить князя Люфгорна и его мерзкую сестрицу заодно. Зачем бы убивать князя для решения накопившихся проблем, Юлейн даже представить себе не мог, но уж очень хотелось.

– Речь идет о мессире Зелге Галеасе Окиралла, герцоге да Кассар, – ответил почему-то главный бурмасингер.

И его величество в который раз удивился, насколько этот человек похож на огромного медведя. Вот и голос такой же. Не голос – настоящий рык…

Он понял также, что теперь пообедать со вкусом наверняка не удастся, а о вдумчивом чтении «Королевского паникера» даже речи быть не может. И, уже капитулировав перед обстоятельствами, спросил без всякой надежды на ответ, а так, по инерции:

– Результаты позавчерашней паялпы никто не знает?

Министры обменялись короткими, но весьма красноречивыми взглядами – у них паялпа давно сидела в печенках, ибо постоянно проигрывающий Юлейн делал тем не менее воистину королевские ставки.

Лакей, дежуривший у двери и подслушивавший в пользу графа да Унара даже тогда, когда граф сам присутствовал при разговоре, вытянул шею, явно небескорыстно интересуясь исходом поединка. Неожиданно и с непередаваемой грустью в голосе ответил господин Фафут:

– Я знаю. Из виантийца сделали отбивную котлету, и ведь кто?! Не чемпион Гару, а никому не известный минотавр из каких-то Малых Пегасиков. – И, уж совершенно не сообразуясь с обстоятельствами и лицами, принимающими участие в беседе, пожаловался: – Я такую прорву денег просадил из-за этого минотавра, что теперь хоть домой не возвращайся.

По крайней мере еще один человек среди присутствующих полностью разделял отчаяние бедного бурмасингера.

* * *

Таинственный господин Думгар дважды сказал чистую правду: и про то, что троглодитусы любят хмельной сидр, и про то, что пьяницы из них никудышные.

Дайте мне точку опоры, и я произнесу тост.

Алекс. Ратнер

Спустя час после трагического происшествия у дверей герцогского дома, минут через сорок после того, как назвавшийся троглодитусом субъект призывал на голову старосты Иоффы все небесные кары и тридцать три несчастья в придачу, через полчаса после того, как его, упирающегося и пыхтящего, староста силком дотащил до харчевни «На посошок», они уже были не разлей вода друзьями. Ящероподобное существо по имени Карлюза неоднократно успело выпить с Иоффой на брудершафт, просветить относительно самых модных в Сэнгерае тостов и застольных речей и начало посвящать нового товарища во все свои сердечные тайны, а также мечты и планы на будущее.

Вышколенный господином Думгаром, Иоффа не пропускал мимо ушей ни одного слова, все мотал на ус и пытался привести в систему кучу разрозненных сведений, коими так и сыпал подвыпивший троглодитус.

– Так откуда ты явился, чучел? – ласково спрашивал он, подливая Карлюзе сидра.

– Из подземелий Сэнгерая. Подземелья у нас – ууу-уу! – И троглодит повел лапкой в сторону окна, изображая неохватность подземных просторов. Если, конечно, о подземельях так вообще можно говорить.

– И что, у вас там все такие – в беретках и хвостатые?

– Почему все? – изумился Карлюза. – Я представлен единственный в своем роде. Гордость семьи и надежда королевства У меня способности. Врожденные. Не веришь? – И он истово стукнул себя лапкой в грудь.

– Верю-верю. Ты пей, пей, не стесняйся. – И староста незаметно махнул трактирщику, призывая его нести новый кувшин.

К слову: никто в харчевне «На посошок» – а была там целая толпа пьющего народа – не удивился появлению Карлюзы и не бросил в его сторону ни одного косого взгляда. Словно заезжие троглодитусы только и знали, что смаковать сидр и беседовать по душам с подданными герцога да Кассар.

– Ты сумочку мою куда дел? – подозрительно спросил Карлюза. – Ты у меня ее отобрал, да?

– Зачем мне твое имущество? – искренне возмутился Иоффа. – Спрятал от греха подальше, пока мы незнакомы были. Приберег. Вот ворочаю в целости и полном сохранении. А что у тебя там?

– Тетрадки, – поднял Карлюза крохотный пальчик. – Наставления мастериона Зюзака Грозного. Кладезь некромансерской мудрости. Ты ведь являешься говорящим с молодым, полным сил некромансером невероятной силы. Нам власть дана. – И он снова постучал себя в грудь.

Староста закрыл лицо широкой ладонью, плечи его затряслись. До ушей Карлюзы донесся приглушенный не то всхлип, не то стон, который бедняга истолковал по-своему.

– Но ты не бойся. Я добрый некромансер. Хороший. Я не стану тебя обижать.

– Не надо меня обижать, – серьезно согласился Иоф-фа. – Эти неприятности тебе ни к чему.

– Учту, – торжественно пообещало существо, припадая к сидру.

– Как же ты добрался сюда из своего Сэнгерая? – сочувственно спросил староста. – Небось в каждом кабаке рассказывал об этом… как его… ах ты, череп пустой – мастерине?

– Мастерионе!

– О-о.

– Я свято хранил тайну, – обиделся троглодит. – Это я тебе как другу поуведомлял. А больше никому, ни-ни.

Староста подумал, что наверняка никто во всей Тиронге больше и не пил на брудершафт с хвостатым и полосатым троглодитом в смешной беретке. Но вслух ничего не сказал: у него была задача поважнее.

– Так зачем тебе понадобился милорд герцог? – небрежно спросил он. – Силами мериться пришел али как?

Карлюза уставился круглыми желтыми глазищами на Иоффу, словно на человека, который только что позволил себе невозможное кощунство. У него явно перехватило дыхание. Да что там дыхание. Он даже отодвинул в сторону высокую кружку из розоватой глины, полную соблазнительного хмельного сидра. За столом повисла напряженная тишина. И сразу стало слышно, что в харчевне никто не разговаривает. Упоминание о хозяине замка заставило всех присутствующих прислушаться к беседе старосты и странного существа.

– Ты совсем сдурел, – внезапно и отчетливо произнес троглодит. – Я?! Мериться колдовскими силами с потомком кассарийских некромансеров?! Я же не самопогубитель с низким уровнем интеллекта. В ученики наниматься пришел, как гордость, краса и слава всех наших подземелий. Имею надежду, что рекомендовательное письмо мастериона Зюзака Грозного удивит и восхитит милорда в мою пользу.