Текст книги "Юнона"

Планета двух зеркал – так ее жители называли Юнону. У ног бесконечные моря, озера и реки разделяли небольшие горные островки земли, а подняв глаза к небу, можно было утонуть в сине-голубом океане с россыпями ярких звезд, часть из которых была видна даже днем. Самая яркая звезда, вокруг которой вращалась планета, была так далека, что освещала ее не ярче, чем Земля освещается Солнцем на рассвете, за это ей дали имя Холодная. Небольшой белый фонарик изо дня в день рисовал дугу на небе, затмевая своим блеском миллионы своих собратьев. Но как только диск Холодной клонился к горизонту, на небе вспыхивали тысячи созвездий, так, что ночь больше походила на сумерки.

Жизнь на Юноне, как и вся вселенная, строилась по шаблонам от камня до живого организма. Идентичность с другими обитаемыми планетами прослеживалась во всем: от строения до разнообразия ее флоры и фауны. Цикличность жизни, как витка спирали, диктовала общие правила для каждой звездной системы: от новорожденных до превзошедших все вообразимые границы научного знания.

Одна из разумных цивилизаций населяла планету соседней Костанианской системы. По преданиям некоторые ее представители знали особенные законы мироздания, могли управлять энергией и пространством. Но как оказалось, и они не были способны спасти свой мир от разрушения.

Жители Юноны были потомками беженцев, покинувших умирающую планету в поисках нового дома. Огромные космические корабли, с годами поросшие лесами, как память исчезали, рассыпаясь на части. Все, что осталось от великой цивилизации – скромные технологии, облегчающие быт и величественные сооружения, возведенные переселенцами.

Лен родился в минуты затмения, когда спутник Юноны Нолен заслонил собой Холодную. Серповидные тени опускались на землю, листья на деревьях как живые свернулись, словно в испуге. Ветер в обыкновении затих вместе со всем живым вокруг. С исчезновением Холодной жизнь на Юноне словно замирала на несколько минут.

Все женщины мечтали родить ребенка в затмение. «Нолен закрывает Юноне глаза», – так говорили всегда. Слово в слово повторяла эту фраза Реона, когда ждала появления на свет своего первенца. Сквозь слезы она глядела в окно и умоляла помощницу сделать хоть что-нибудь, пока последний отблеск света скрывался за черным диском.

– Успели, это невероятное счастье, Нолен закрыл Юноне глаза! – восторженно шептала женщина, передавая младенца в руки отца. – Дайте ему имя, скорее!

– Пусть носит имя своего покровителя.

– Это лучшее имя, которое только может быть, но Нолен … и Нелон… так называют почти всех детей, рожденных ночью, хоть их и мало, но все же. – женщина провела рукой по голове мальчика, остановившись на пряди светлых волос. – Может Реон? В честь матери? Думайте скорее, или пусть она сама даст имя.

– Лен, его имя Лен Грост.

Отец Лена часто напоминал ему про день его рождения и почему дал ему это имя, и почему все в округе считали его исключительным ребенком. Сам он был назван в честь своего отца – Дэвон. Это имя должно было ему принести удачу, потому что прежний владелец имени смог выжить в страшной катастрофе, в которой падение моста оборвало жизни нескольких десятков человек. Как и большая доля жителей Юноны, он был рожден в месяц затмения, и как бы не желали родители, он не дотерпел один день. Чтобы отдать частичку своей удачи, дед Лена назвал своего сына собственным именем.

Рожденным в затмение детям были открыты все двери, лучшие дома знаний считали своей честью обучать таких детей, потому что, как правило, они доживали до старости и могли передавать свой опыт дальше. «Юнона не видела их и не придет за ними в самый неподходящий момент», – еще одни слова, которые повторяли все ее жители.

За шестьсот с лишним лет новой истории среди таких людей не было ни одной смерти от хищников. «Особенные» люди чувствовали приближение катаклизмов и легче переносили болезни. Ими восхищались и ими гордились, их мнение всегда было весомее других, даже старших членов семьи. Но и отношение к ним было самое требовательное, их начинали обучать раньше остальных детей и еще до исполнения десяти лет их забирали в подготовительный центр – Холодный Дом, который определял всю их дальнейшую жизнь. Остальные дети обучались только по желанию родителей и своими силами, но весьма упорно, так как управители Холодного Дома принимали всех, кто мог показать обширные знания и дисциплину.

– Скоро, я думаю, не станет и нас с твоей матерью, – говорил отец Лена в его восьмую годовщину, сидя на деревянной лестнице у дома.

Раскидистые ветви деревьев с серебряными листьями закрывали голубое дневное небо, отбрасывая извилистые тени. Мать Лена неподалеку срезала пушистые фиолетовые цветы, изредка виднеясь из-за густых зарослей.

– Ты всегда это говоришь, я помню: не надо плакать, все мы волны одного потока и возвращаемся туда, откуда пришли, там мы и встретимся снова… – без особого интереса Лен слушал своего отца, то и дело отвлекаясь на проползающих мимо жуков. – Они тоже часть цикла, может мы превратимся в жуков?

Дэвон рассмеялся и обнял сына.

– Напомни мне слова песни, которую ты слышал от Реоны? Что просит она у Юноны и что обещает?

– Просит парочку лет и обещает потом быть ее верным слугой, обещает…

– Так вот, – Дэвон прервал сына. – Посмотри на деревья. Это не просто ее слуги, это она сама, ее глаза и уши. Все живые существа и остальная материя, которые ты видишь – это часть ее души и тела. Она управляет всем, как ты собственными пальцами. А мы не ее часть, и не похоже, что когда-то будем.

– Поэтому так много людей умирает? Если мы чужие, как мы станем ее частью?

– В том и дело, Лен, этот жук – ее творение. Что она создала, то она и заберет – бесконечный цикл движения энергии. Возможно, вон то дерево было тысячью таких же жуков, а после своей смерти оно вдохнет себя в тела еще тысячи. В этом цикле мы лишние, и все высокие дома посвящают свои труды поиску решения наших проблем.

Лен окинул взглядом сад и родителей, словно пытаясь изучить и запомнить каждую мелочь.

– Я уже собрал вещи, два дня еще?

– Да, два… – Дэвон поймал взгляд сына. – Твоя мерка прилетит на белую площадь, с тобой еще летит одна девочка. Думаю, тебе будет веселее, и быстрее пройдет этот год, ну а если ее родители согласятся, мы сможем делить оплату за мерку на двоих и видеть вас чаще.

– Было бы хорошо. Можно я схожу к берегу?

Дэвон одобрительно кивнул и Лен ушел со двора. Двигаясь вниз по улице, вымощенной камнем, он представлял, какие звери могли бы получиться из теней на дороге. Сегодня он намеревался попрощаться с друзьями, которые были как обычно на старой лестнице к берегу. Это была единственная часть в четвертом секторе, напоминающая красивые улицы главных секторов, в один из которых он скоро отправится, возможно, на всю жизнь.

Всего на Юноне их было сформировано восемь, по количеству самых больших материковых зон. Два сектора были преимущественно необитаемы и представляли собой добывающие горные промыслы.

Сектора представляли собой колонии во главе Круглого Дома во втором секторе. В остальных административные Дома распределяли между собой возможности в изучении планеты, технологичного производства и обучения. Каждый из Домов выделялся особой красотой, построенные из дорогого камня и металла они могли насчитывать несколько этажей. Улицы, окружающие Дома, были очень широкие и гладкие, их окраины окаймляли красивые оградки, а по линиям двигались наземные мерки.

В четвертый сектор, в котором жил Лен, территориально входили равнинный полуостров и островное нагорье. На острове добывали ценные металлы и по мосту люди разъезжались на свои рабочие места. Белая площадь, с которой начинался мост, была единственным облагороженным местом в округе. На ней днем и ночью выгружались и загружались пассажирские мерки. Старые гудящие машины в движении слегка возвышались над землей, поднимая клубы пыли, и могли двигаться только над ровной поверхностью. Они вмещали в себя больше десяти человек и развозили их по разным концам моста. Новые идеально гладкие и почти бесшумные мерки Лен видел только в шестом секторе.

Недалеко от площади у воды сидели трое из семьи Корс – старший десятилетний Джетом и его шестилетние брат и сестра двойняшки Нил и Нона. Джетом рисовал палкой на песке, двойняшки соревновались в кидании камней.

– Лен! Лен! Лен! – Нона бросилась с криками в его сторону. – Я научилась! Я теперь бросаю камни дальше Нила! Я хочу еще дальше, ты меня научишь? Я смогу кинуть дальше Джетома? Лен, научишь?

– А потом Джетом побьет меня, – ответил Лен. – И Нил вместе с ним, ты меня защитишь?

Нона рассмеялась и украдкой показала кулаком в сторону братьев. Джетом с тяжестью поднялся на ноги.

– Вам только камни кидать, больше ничего и не можете.

Лен подошел ближе и увидел на песке большой круг из идеально ровных узоров. Узоры в одном конце завивались в птиц, в другом извивались в цветы, перетекали в серых хищников шакров и снова складывались в силуэты животных и растений: одно за другим, непрерывными линиями. Джетом молча разглядывал свое творение, пытаясь дать ему оценку, или ожидая оценку Лена.

– Красиво… еще красивее чем на развалинах.

– Ты правда так думаешь? Может позвать мать? Нил, иди сюда, нет, беги домой, позови мать, скажи ей, что я хочу показать новый… Нона, беги! Ну за что? – вдруг в конце обиженно обронил Джетом.

Дети сорвались с места и Лен увидел, как вода отступает обратно в море, оголяя раковины, а на горизонте показалась стена. Постояв в оцепенении несколько секунд, он будто опомнился и побежал к лестнице. Впереди двойняшки с восторженными возгласами стучали ногами по ступенькам, Джетом перескакивал по две за раз. Лен успел только добраться до верха, когда его друзья уже стояли над обрывом и гулом голосов подпевали идущей волне. Лестница затряслась и зазвенела, взрыв воды о камни раскатился на всю округу. Но наверху лестница была врезана в скалу и закрыта прочной стеной, Лен ничего не увидел.

– Да! Да! Да! – Нона с Нилом восторженно ликовали и кружились, держась за руки. Джетом молча смотрел на отбывающую воду, словно надеясь обнаружить под ней свой рисунок на песке. Когда Лен добежал до них, его расстроенный друг бросил косой взгляд, грусть сменилась ухмылкой и, словно не в силах сдержаться, он стал заливаться смехом.

– Опять ничего не увидел? Лен, кто из нас неудачник? – Джетом кашлял от смеха и держался за живот. – Ни разу, ни разу сколько я тебя знаю, ты так и не увидел. Уже все видели большую волну, Лен, все, а ты опять не успел!

– Я зато вовремя родиться успел, не то что вы! – Лен обиженно буркнул и пошел к площади.

– И чем ты хвалишься? – ухмыльнулся в ответ Джетом. – Скоро я смогу попасть в Холодный Дом как и ты, не потому что я родился когда надо, а потому что умнее тебя и стараюсь больше, и они поступят, мать и их обучит, вот увидишь! Мы будем жить в новых домах, сидеть в управлении или откроем новые технологии, и нашими именами будут называть площади, вот увидишь! Как тебе площадь Джетома? А? запомни, ты идешь на мою площадь!

Слова Джетома срывались на крик. Лен уходил, не оглядываясь, а руки сами сжимались в кулаки. Он был очень обижен и зол. Он не любил когда его дразнили малым умом с тех пор, как не смог пересчитать обменники, которые они с другими детьми нашли на улице. Тогда один из его друзей по имени Глар обманул его, дав ему меньше остальных, уверяя, что все доли равны. Остальные дети хихикали и только позже признались, что знали об обмане и молчали. Им было забавно наблюдать, как пятилетний Глар, умеющий считать и писать, обманывает семилетнего Лена, который глуп и не обучен, но все равно поступит в Холодный Дом и станет важным человеком.

С того случая Лен усердно обучался сам. Со стыда или злости, это было уже не важно – важно было то, что он уже знал многие тайны, доступные только взрослым и особенным детям. Он знал, что Джетом никогда не попадет в Холодный Дом, потому что ему уже десять лет, а он так и не показал требуемый уровень. Мать Джетома каждый год отправляла его на тестирования, но добиться нужного результата так и не удавалось.

Обида Лена исчезла, когда он подумал об этом, осмелев и развернувшись в сторону детей он выпалил первое, что пришло ему в голову.

– Я родился вовремя, и если нас накроет волна, меня спасут вовремя, а кто из вас умрет первый?!

Лен осознал, какую глупость и гадость он крикнул, когда все трое молча провожали его взглядом. «Попрощался называется, завтра не буду приходить».

Оставшиеся дни Лен провел дома, кто-то из детей прибегал и звал его гулять, но ему не хотелось даже выглядывать в окно. Реона, вздыхая, меняла цветы в его комнате, звала его за стол, иногда садилась рядом и смотрела ему в глаза.

– Мой молчаливый мальчик, мой камень, серый камень, грозный как серый шакр, ты хочешь съесть меня? Да? Я буду бороться, я не сдамся тебе просто так…

Пытаясь удержать свой серьезный вид, Лен смотрел на мать, в ее серые глаза, ровно до тех пор, пока ее руки не забирались под одеяло и не ползли по его ребрам. Он почти задыхался от смеха, а Реона колола его пальцами, изображая нож.

– Ну давай, шакр, нападай! Реона быстро расправится с тобой…

Их смех наполнял весь дом как свет, отражающийся от стеклянных статуэток и зеркал. Убедившись, что сын больше не грустит, Реона прикоснулась губами к его лбу, погладила его волосы и еле слышно с долей восхищения, нежности и гордости произнесла: «Мое отражение». Лен словно разглядел в ее глазах слезы, но что-то внутри говорило ему, что это не слезы горя. Нет – это что-то другое, новое для него чувство, непонятное, но определенно доброе.

В назначенный день его разбудил отец. Убедившись, что Лен открыл глаза, Дэвон ушел, Реона сверяла вещи в багаже со списком.

– Лен, перевозчик прилетел раньше, я не успеваю проверить твои вещи, ты точно все взял?

ХОЛОДНЫЙ ДОМ

– Да я все взял, еду, подстилку, Джетома тоже нужно было взять? Если что я запихну его в сумку, придется, конечно, сломать ему позвоночник, ахаха…, может даже в двух местах, но я смогу!

– И утащить сможешь? Тогда надо еще костер зажечь, нам ведь придется его съесть, чтобы никто ничего не узнал.

Девушка в серо-серебристом платье присела на скамью и щелкнула застежками на обуви. Длинные, светлые и вьющиеся волосы непослушно падали на ее лицо. Застегнув обувь, она пальцами закинула волосы назад от лица и снизу вверх посмотрела на Лена темными глазами. Десять лет прошли как один миг и Лен вспомнил серые глаза матери, ее слезы, но не от горя, он вспомнил то другое чувство, не просто вспомнил – испытал. Теперь он понял, какого это – любить другого человека больше самого себя.

Снизу вверх на него смотрела та самая девочка, с которой десять лет назад они сели в один перевозчик. Ее имя Юнона, в честь самой опасной и загадочной планеты, красивой и жестокой, совсем непознанной. Но его Юна была добра и нежна, где-то хрупкая и застенчивая, в чем-то упорная и сильная. С их общим домом ее объединяла разве что красота и непредсказуемость характера, которая восхищала Лена больше всего.

– Джетом наверняка невкусный, я хочу только тебя! – Юна скорчила смешное подобие хищного оскала, соскочила с пола и повисла у Лена на шее. Обхватив ногами его спину, она прикусывала ему ухо и смотрела в зеркало, углядывая выражение его лица.

Девушка видела в зеркале его зажмуренные глаза и прикушенные в улыбке губы, как его руки заходят за спину и хватают ее за талию. В отражении два силуэта с грохотом упали на кровать. Смех сменился молчанием, Юна бороздила пальцами его серые как камень волосы, смотрела в его голубые глаза.

– Так значит мы никуда не идем? – Лен запустил руки под ее одежду. – Мой шакр хочет ножи между ребер, или мне тоже показать зубы?

Юнона залилась смехом от щекотки.

– Ладно, все, сдаюсь! – она соскочила с кровати, поправила платье и взяла сумку. – Шакр назначает встречу на вечер, а сейчас нам нужно идти.

Юна вышла первой. Лен присел на край кровати и сжал в руке уголок одеяла, от одеяла его взгляд перескочил на отражение в зеркале. Он смотрел сам на себя, без каких-либо мыслей, и смотрел на светлые стены, украшенные цветными камнями. Лучи падали на них и отражались цветными пятнами по всей комнате.

Комната была очень большой, имела высокий потолок, два больших мозаичных окна и две кровати, одна из которых принадлежала Саят – подруге Юны. Саят еще одна счастливая дочь Нолена из второго сектора, которой выпало вместе с Юной делить лучшую в Доме комнату на третьем, последнем этаже, с видом на двор Холодного Дома и центр сектора.

С наступлением темноты в этих окнах можно было видеть сотни зажигающихся огней: синих и белых, несущих свет из окон чужих домов и заведений; желтых, которые принадлежали меркам, пересекающим небо и улицы, и один красный, еле виднеющийся, обозначающий границу сектора.

Лен догнал Юнону в коридоре, они вместе спустились по белой винтовой лестнице, навстречу им по краю лестницы на подъемном механизме двигался молодой охранник по имени Вирим. В отпускной период Холодный Дом пустовал, почти все, кто занимал жилые комнаты Дома, уезжали в свои родные сектора. Оставались те, кому было некуда или незачем ехать. Среди оставшихся была Гета, родители которой погибли еще в ее малом возрасте. Как раз к ней и направлялся Вирим с охапкой синих и фиолетовых цветов, размером с его голову, и Юна бросилась за ним обратно наверх по ступенькам.

– Вирим, это из сада? Они уже расцвели? Дай один!

– Идите в сад и там рвите, Терана там тоже сейчас нет. Если вернется, скажете, что я разрешил прокатиться по линии, остановитесь сразу после белой рощи, пройдете налево до знака.

Лен уже стоял внизу и смотрел как Юна на бегу пытается нюхать свежесобранные люциллы, таких больших он не видел даже в саду у Реоны.

– Юна, мы тебе еще больше нарвем!

– Не надо больше! – донесся крик Вирима сверху. – Если поймают, заставят нас всех платить за нарушение, хватит ей трех.

Юнона вернулась вниз.

– Четыре.

– Пять. – Лен подмигнул девушке.

– Я тебя обожаю!

Узнав, что в саду зацвели люциллы, влюбленные решили отложить пикник и опоздать на свободный показ. Иногда на поляне в хорошую погоду натягивали экраны, размером с двухэтажный дом, ставили проекторы и в реальном времени транслировали важные и интересные события. Это было второе место после большого зала, где можно было что-то посмотреть.

В этот день оставшимся в Холодном жителям было предложено посмотреть собрание в Круглом Доме. Лен не любил это дело и смотрел собрания только тогда, когда их обязывали учителя, зато с большим интересом смотрел трансляции походов, раскопок и открытых уроков с остальных Домов, кроме управления.

Юна напротив, пыталась оспаривать многие решения управленцев, пересчитывала выделяемые и растрачиваемые суммы и ресурсы. Ей не нравилось все: сколько людей отправляют за границы секторов, каких детей в этом году будут забирать на обучение, в какой мере будут удовлетворены нужды жителей в достатке и безопасности.

Не всем людям было позволено жить внутри секторов. Строить жилища в центре разрешалось только семьям с детьми или работникам Главных Домов. У каждого человека, за исключением ночных детей, по достижении двадцатилетнего возраста было два способа остаться жить в охраняемой зоне: завести семью или устроиться на особую категорию работ. Все остальные, кто отказался даже от раскопок, ссылались на прилегающие территории и лишались поддержки административного центра.

Юна мечтала когда-нибудь встать во главе Круглого Дома, чтобы напрочь смести эту никчемную, по ее мнению, систему. Иногда она злилась так, что даже Лен чувствовал себя рядом виноватым; а если злость еще и покрывалась расстройством из-за очередных, потерянных по халатности управления людей, то лучше молчать, и ночевать сегодня лучше по своим комнатам. Или ночевать втроем: он, она и Саят, разговаривая о чем угодно, чтобы попытаться поднять Юне настроение.

Лен вспомнил одну из таких ночей, и в его голове вспыхнула череда событий, которые он никогда не сможет забыть. Он вспомнил как спустя два года, после зачисления, впервые увидел Джетома в стенах Холодного Дома. Меньше всего тогда Лен ожидал увидеть его здесь. Джет молча прошел мимо, и любопытство Лена заставило его позже узнать, что хотелось бы услышать меньше всего – Джетом остался один, и Холодный Дом принял его учеником.

Теперь когда-то веселый и резвый мальчик походил на молчаливую статую с пустым взглядом. Он выделялся среди остальных детей, в свои двенадцать он был на голову выше самого высокого мальчика. Но на занятиях его темноволосая шевелюра виднелась ниже всех, он часто спал, опершись на руки, или черкал линии на листах – пустые линии, больше никаких узоров и животных, пустые как все его слова и действия. Всем хотелось дружить с ним, ведь он старше и умнее, а он не подпускал близко никого, кроме Саят.

Учителя часто ставили Лена и Джетома вместе на занятиях, полагая, что родство по месту рождения поможет им в учебе и дружбе. Но рядом с Джетомом Лен ощущал страх и съедающее чувство вины. Никто вокруг не знал, какие последние слова он кричал тогда на берегу, и он не мог надеяться, что Джетом их не помнит, потому что ответное молчание продолжалось и годы спустя.

За годы спустя Лен так и не набрался храбрости спросить о произошедшем, не смог выдавить из себя соболезнования, ему не хватило смелости даже попросить прощения. При одном только взгляде на Джета, с лица исчезала улыбка и любая усмешка, как бы сильно не смеялись вокруг, и как бы смешно не шутил Нелон за столом.

Им было тринадцать и пятнадцать Джетому, когда одно из занятий начали с рассказа про белую слепоту. Знакомая еще костанианцам, в начале новой истории она стала неизлечимой смертельной болезнью, мутировавшей в условиях новой биосферы. Еще в середине первого столетия в нескольких секторах началась эпидемия: люди теряли зрение и падали с ног от головной боли, ими овладевало безумие от нетипичных судорог и галлюцинаций.

До создания прогрессивного лекарства погибла четверть населения планеты. Болезнь распространялась и среди крупных видов птиц. Второй и третий сектора были уже полностью поражены, когда вода в озерах посинела еще больше и приобрела кислый вкус. Но именно туда стали слетаться больные птицы. По их примеру эту воду стали пить люди, и боль прекращалась. К тем, кто был заражен недавно, частично возвращалось зрение.

Из разросшихся синих водорослей удалось создать новую лекарственную форму. Смертность остановилась, Юнона излечила себя как могла, а заодно и своих пришельцев. С тех пор кто-то посчитал ее милосердной, но землетрясения и бури каждый раз напоминали людям о ее истинном лице.

На занятии объявили, что после ужина всем нужно будет явиться в большой зал. Ученики и работники Холодного Дома пришли на трансляцию, которую вели с изолятора второго сектора. Десятки детей тогда, возможно впервые, увидели как дети и родители, мужья и жены прощаются друг с другом через стекло. Видели, как врачи делают смертельную инъекцию, которая за пару минут усыпляет больных, чтобы прекратить или предотвратить их мучения. Они видели, как тела отправляют на сожжение. А Лен видел как плачет Юна и как Джет бежит за уходящей Саят.

После трансляции Юна попросила проводить ее, и когда Лен собрался уходить, в комнату зашла Саят, а следом за ней зашел он.

– Я достал списки больных и погибших людей второго сектора, родители Саят в порядке, в третьем и четвертом пока чисто.

У Юны округлились глаза, но тут же с тяжелым выдохом опустились вниз.

– Если болезнь пойдет дальше, а лекарства нет? Тех водорослей как будто больше нет в природе, и это значит что…

– Скажи своим, – прервал ее Джетом, обращаясь к Лену. – Пусть проверят Ровную реку и застой на извилине, если что-то и будет, то там, я знаю.

– Что ты знаешь?

– А что ты знаешь обо мне… и Ноне с Нилом? – Джет повысил голос, но Саят сжала его руку. Одно ее движение будто усмирило всю злость, сидевшую в душе парня, ненадолго.

– Прости… – единственное, что смог выдавить из себя мальчик, который своими словами, как ему казалось, навлек проклятие на детей.

Тогда было не важно, шесть лет тебе, восемь или десять – важно было только то, что ты лучше всех остальных по рождению, а сейчас, глядя на изменившегося Джетома, он чувствовал себя младше, ниже и слабее не только телом.

– Мама заболела первой, ее просто не привезли домой после раскопок и забрали в изолятор, я остался той ночью с близнецами один. Нона начала плакать, а потом и Нил, у нее болела голова, и все вокруг светилось белым, как она говорила мне, а Нил не мог разглядеть собственные пальцы. Я вызвал врачей, они приехали в костюмах, осмотрели младших и повели их в перевозчик, а потом осмотрели меня и сказали что я тоже болен. Сказали, что мама уже не вернется, и теперь я должен быть сильным и помочь младшим, потому что лекарство кончилось, а к тому времени, когда его привезут, последствия будут уже необратимы.

Было видно с каким трудом Джетом вспоминает свое прошлое. Он не рассказывал об этом никому кроме Саят, и тогда не хотел. Он словно производил огромное усилие, произнося каждое слово. Боль, обида и злость, а может и все сразу – эти эмоции на лице парня было трудно отличить.

– Ты бы понял, что они от тебя хотят? – неожиданно он снова обратился к Лену.

– Нет.

– А я понял… они хотели, чтобы я держал их за руки и успокаивал, пока нам делают инъекции. – бьющееся стекло зазвенело громче испуганного визга Юноны. – Как ты думаешь, что страшнее, знать, что ты сейчас умрешь, или смотреть на смерть своих близких?!

Вслед за стеклянными статуэтками на полу распласталась тумба, на которой они стояли.

– Как ты думаешь, Лен, кто утонул первый?! КТО?!

Саят, умытая слезами, бросилась ему на грудь.

– Прошу тебя, остановись, прошу… – она вцепилась в него пальцами, пытаясь прижать к стене.

– Я не знаю, кто из них уснул первый, не знаю… – бушующий зверь словно вернулся в себя и перестал наконец сдерживать слезы, обняв Саят, он смотрел в стену. – Я испугался и убежал в сторону Ровной реки, сидел там, пока не понял, что вижу свечение. Кто-то рядом стоял, но я уже не мог разглядеть. Я хотел умыться, но не различил высоту и потянулся руками с обрыва. Говорят, меня нашли в застое на извилине, с полным ртом ила, без сознания, но живого. Я прожил в изоляторе несколько месяцев, пока ко мне не пришел человек из Холодного Дома. И вот я здесь, Лен, как видишь. Тогда в застое не нашли водоросли, меня спасло что-то другое…

– Прости.

– Я соберу осколки.

С того дня Саят и Юнона поклялись друг другу помирить мальчиков, во что бы то не стало, ведь они росли вместе и нужны друг другу. И у них это получилось, и как-то, само собой у Юноны вышло влюбить в себя Лена. Может она и воспринимала это как тесную дружбу, пока все не решил один поцелуй. Лен долго планировал его, и может, рассчитывал на что-то большее в шестнадцать лет, но застигнутая врасплох и шокированная Юна вытолкнула его из комнаты, вот только уже через короткое время поняла, что ее дрожь не унимается вовсе не от неожиданности. Когда, одумавшись, она бросилась бежать за ним, Лен все еще стоял за дверью, даже не думая уходить.

Теперь все было иначе, с их первого поцелуя прошло всего два года, но они оба уже не чувствовали себя детьми. Лену казалось, что он видит морщину на лбу, а Юнона грезила днем, когда их обоих признают самодостаточными, тогда они вступят в законный союз и уже никто не в праве будет их разлучить. Для этого им оставалось всего полгода перед официальным распределением, но Лен никак не мог сдать экзамен на достижение самостоятельного статуса. Вопросы и задания каждый раз были разные. Вердикт можно получить только после беседы со всеми старшими Дома, а недавняя вылазка в центр испортила все. Джетом уже получил свою независимость и ждал приезда представителей остальных Домов, чтобы решить, какому из них он посвятит свою жизнь. Лену же все еще нельзя было выбирать, и забрать его мог любой Дом против воли.

«Незрелым» запрещалось выходить за территорию Дома в ночные часы и пересекать некоторые проходы, но он легко справлялся с этой проблемой при помощи соседа по комнате, по имени Амнир. Этот четырнадцатилетний мальчик – сын одного ученого в Черной Скале, доме-производителе большинства технологий, получил самостоятельный статус уже в тринадцать лет. Отец Амнира предоставил ему возможность заработка на постояльцах Холодного Дома. В одну из своих поездок домой мальчик получил от отца декодировщик от сигнального маячка, который вшивался всем детям в секторах, ради безопасности и контроля. Чип отключали или заменяли по решению совета и признанию ребенка дееспособной и зрелой ячейкой общества. Эта ненавистная Лену капсула в плече активировала тревожные системы на границах Дома и на входах с ограничениями. Те, кто допускал нарушения, подвергались дисциплинарным наказаниям и лишению на ближайший год права сдавать экзамен для подтверждения самодостаточности, или другими словами взросления.

В ту ночь Джетом предложил своим друзьям пойти на Лиственную площадь и посмотреть трансляцию с праздника в третьем секторе. Лену не очень хотелось тратить на это время, но и отпускать Юну с Джетомом он тоже не хотел. Когда они вернулись, их уже ждала охрана. Юна, как и Джетом с Саят, заслужила свое право в семнадцать лет. Но Лен оказался виновен, так как свободного статуса, по неведомым ему причинам, на тот момент он не имел. И вот, по прошествии года, новая попытка снова вышла неудачной. Одиннадцать человек в зале совета будто не были заинтересованы дать ему шанс. А вопросы Герана – самого старшего человека в совете, как казалось Лену, несли унизительный подтекст.

– На раскопках вы видите, что одному из сотрудников стало плохо, расскажите, что вы предпримите?

– Ну для начала, я обученный специалист, причем, как вы же говорите, с большими возможностями, что мне делать на раскопках…

– До свидания, Лен. Следующее собеседование вы будете проводить в вашем будущем Доме-попечителе.

– Следующее? Вы серьезно…попечителе… – Лен встал со стула, сделал пару шагов и остановился. – Как вы можете так долго игнорировать меня? Вы лишаете меня выбора и сами заставляете нарушать закон.

– Лен Грост…мальчик… мы безусловно огорчились бы, если бы вы выбрали себе не то дело, с вашими то возможностями. Но вы сами делаете обществу услугу, и за вас решат старшие других Домов. Мы уверены, – продолжал старик Геран. – На общем совете избиратели смогут лучше оценить ваши способности и направить вас на истинный путь. Все вы здесь не просто особенные, на ваши плечи ляжет тяжкое бремя и от вас зависит спасение цивилизации. Разве мы можем отпустить такого человека как вы, позволив вам спустить все возможности на создание семьи?