Текст книги "Три возраста. Социолитературный нарратив"

Учеба в академии не только дала высшее образование, но и пробудила серьезный интерес к науке. С первого и до последнего курса я занимался в военно-научном обществе (военно-философская проблематика). Я с благодарностью вспоминаю своих научных наставников, и в первую очередь начальника кафедры военной экономики, д. э. н., профессора генерал-майора А.А. Корниенко. Он был научным руководителем моей первой научной «студенческой» работы «Экономические основы военной доктрины ФРГ». Работа получила высокую оценку, и он предложил мне поступить в адъюнктуру по кафедре военной экономики. Сомнения по этому поводу мне помог преодолеть адъюнкт этой кафедры майор В.Д. Королев (будущий начальник кафедры, д. э. н., профессор, генерал-майор). Я дал согласие, но ГлавПУР не выделил ставки на эту кафедру. Ставки были выделены (сразу три) по кафедре научного коммунизма. По этой кафедре я поступил в этом же (1965) году в адъюнктуру этой же академии. После того как на Ученом совете была утверждена тема моей кандидатской диссертации, посвященной проблеме научного руководства защитой социалистического общества, состоялась моя беседа с начальником академии генерал-полковником А.С. Желтовым. Его интересовало, о чем это я, будучи всего лишь в звании майора и не имея большого опыта военного руководства, собираюсь писать. Я как мог убедил его, что речь не идет об управлении боевой деятельностью войск, что речь идет о научных основах организации вооруженной защиты социалистического общества в мирных условиях. Добро было получено. Я засел за работу, и уже весной 1966 года появилась моя первая адъюнктская публикация в сборнике научных статей, изданном в МГУ им. М.В. Ломоносова. Этой публикации предшествовали беседы-консультации с профессором В.Г. Афанасьевым (АОН при ЦК КПСС) и профессором В.А. Фоминой (МГУ им. М.В. Ломоносова), высказавшими интересные соображения на этот счет. Вскоре с благословения моего научного руководителя доктора философских наук генерал-майора Е.Ф. Сулимова вышла моя статья в «Трудах ВПА им. В.И. Ленина» и брошюра. Обе работы были посвящены проблемам научного руководства и управления в Вооруженных Силах. В них были сделаны первые, весьма робкие попытки использовать данные социологических наблюдений. В 1967 году я был принят в Советскую социологическую ассоциацию. В апреле 1968 года состоялась защита моей кандидатской диссертации. Прошла она весьма успешно и я был назначен преподавателем кафедры научного коммунизма. Этот предмет выносился на госэкзамен в вузах и был в то время в большой чести.

Годы учебы в адъюнктуре вспоминаются как счастливые годы. Возможность всецело отдаться интересному, творческому делу в условиях, когда и научный поиск, и быт были хорошо организованы. Мы, адъюнкты, ценили это очень высоко. Библиотека в общежитии, библиотека в академии, Ленинская библиотека, обязательное посещение лекций профессоров, регулярные встречи с научными руководителями (не только в академии), участие в конференциях, симпозиумах, семинарах (чаще всего в МГУ им. М.В. Ломоносова и Академии общественных наук при ЦК КПСС), выступления в трудовых коллективах в качестве лекторов по линии Всесоюзного общества «Знание» и т. д.

У каждого адъюнкта была отдельная комната, на первом этаже общежития – буфет с горячими блюдами. И пусть ассортимент последних был невелик (в основном сардельки с гарниром), но зато ходить никуда не надо было и не надо было тратить время на поиски пропитания. Изредка мы объединяли свои кулинарные усилия, закупали продукты на Усачевском рынке и готовили себе сами. Иногда нам помогали в этом студентки Первого медицинского института (их общежитие находилось рядом на Малой Пироговской улице). Нужно сказать, что порядки у нас были довольно либеральные. В гости к нам можно было приходить. Конечно, по приглашению и гостей следовало встречать и провожать.

Адъюнкты, как, кстати, и слушатели академии, получали то же денежное содержание, которое им причиталось до поступления в академию. Так что учеба никак не сказывалась на материальном положении ни слушателей, ни адъюнктов.

Почти все адъюнкты были заядлыми театралами. Помогали друг другу в приобретении дефицитных билетов. Иногда по субботам посещали танцевальные вечера в ЦДСА им. М.В. Фрунзе. И хотя рядом находился стадион в Лужниках, на футбол никто не ходил, но на физзарядку в парк у Новодевичьего монастыря ходили регулярно.

Вспоминаются два события во время моей учебы уже на ее заключительном этапе (1968 год). 27 марта трагически погиб Ю.А. Гагарин. Для нас он был особенно близким человеком. Он был нашим сверстником и нашим коллегой. Я помню, как он приезжал в общежитие слушателей ВПА им. В.И. Ленина к кому-то из своих бывших сослуживцев. Несмотря на свою всемирную славу, он оставался простым и скромным человеком, что мы особенно ценили. Это был траурный для нас день (как и для всей страны).

В августе этого же года состоялся ввод войск Варшавского договора в Чехословакию, положивший конец Пражской весне. Событие это было встречено нами неоднозначно и реакции на него были разные. Многое оставалось неясным. Споры были жаркими. Равнодушных не было. Начальство, очевидно, знало о наших настроениях и высказываниях, но никакого разбирательства и никакой «разъяснительной» работы не последовало. Вообще говоря, актуальные в жизни страны проблемы, так же как и политические лидеры, обсуждались довольно часто. Возникали обсуждения стихийно по разным поводам. Точки зрения совпадали отнюдь не всегда. Но совпадения тоже бывали. Все, например, были единодушны в своем отрицательном отношении к Н. Хрущеву. Его считали малограмотным самодуром. Неизменным уважением у всех пользовался A. Н. Косыгин. Непререкаемым был авторитет К. Маркса, Ф. Энгельса, В.И. Ленина. В адрес И.В. Сталина иногда раздавались критические замечания за допущенные им перегибы в 30-е годы, но в целом его оценивали высоко. Среди сталинских маршалов особой симпатией пользовался К.К. Рокоссовский. Когда речь заходила о литераторах, то чаще других звучали имена К. Симонова, Ю. Бондарева, B. Карпова.

Свою преподавательскую деятельность в Академии я начинал, имея уже некоторый опыт, полученный мною в процессе преподавания научного коммунизма в Школе-студии им. В.И. Немировича-Данченко при МХАТе, куда я был направлен руководством академии, еще учась в адъюнктуре, по просьбе Министерства культуры. (Кстати, с преподаванием в школе-студии я не расставался до 1970 года, когда стал старшим преподавателем в академии, в связи с чем возросла моя учебная нагрузка, и к тому же была утверждена тема моей докторской диссертации.) В этом же году я был командирован в Чехословакию (в Братиславу, куда была переведена расформированная до масштабов факультета Военно-политическая академия чехословацкой армии, считавшаяся одним из центров воинствующего ревизионизма во время так называемой Пражской весны). Незадолго до этого мне было присвоено воинское звание «подполковник». Это была моя первая деловая командировка за рубеж. Вместе с капитаном первого ранга И. Масленниковым, специалистом в области экономической науки, мы должны были помочь преподавателям вновь созданного факультета наладить педагогический процесс. Мы привезли с собой учебные пособия и книги, которые, по нашему мнению, могли им пригодиться. Встречи с преподавателями факультета в неформальной обстановке (в гостинице, где мы с И. Масленниковым остановились) за рюмкой отечественной «Столичной» и местной «Боровички» позволили не только понять, но и ощутить трагедию людей, не помышлявших отказаться от социализма, искренне желавших приблизить его к своему пониманию в наиболее действенных и приемлемых формах и обвиненных в отступничестве и даже в предательстве социалистических идеалов. Все это было тяжело видеть, и единственное, что мы могли сделать, – выразить им свое сочувствие и поделиться своими знаниями и опытом.

Во время командировки нам удалось побывать в гостях у пограничников, в сельскохозяйственном кооперативе, посетить драматический театр.

Нигде мы не встретили какого бы то ни было недружелюбия, хотя мы всегда были в военной форме советских офицеров.

По прибытии в Москву мы отчитались перед Главным политическим управлением Советской армии и Военноморского флота (ГлавПУР) о проделанной работе, получившей положительную оценку. За ней последовала благодарность от начальника ВПА им. В.И. Ленина.

Приехавшие на следующий год в Академию преподаватели из Братиславы попросили разрешения перевести на словацкий язык ряд учебных пособий, из тех, с которыми мы их познакомили во время нашей командировки. Среди последних оказалась и моя книга по научному управлению в Вооруженных Силах. Разумеется, разрешение ими было получено. Книга была издана довольно быстро. Это была первая моя работа, переведенная на иностранный язык.

В 70-е годы в Москве была широко налажена система политического просвещения. Во всех крупных учреждениях и организациях работали постоянно действующие семинары. На мою долю выпало вести занятия сразу в двух: во МХАТе и в Большом театре (группа оркестра). Занятия во МХАТе проходили для меня без каких бы то ни было сложностей. Иначе обстояло дело с музыкантами Большого театра. Они, как оказалось, регулярно слушали «голоса» (Би-би-си главным образом) и были весьма информированными определенным образом людьми. На их вопросы мне не всегда удавалось быстро найти вразумительные ответы.

С назначением меня на должность зам. начальника кафедры я попросил освободить меня от этих общественных поручений. Просьба моя была услышана.

В феврале 1974 года мне было присвоено воинское звание «полковник» – событие, неординарное для военного человека. Вышла в свет моя монография, посвященная теоретико-методологическим проблемам научного управления военным строительством в социалистическом обществе. В ноябре этого же года я успешно защитил докторскую диссертацию с абсолютным результатом: все члены Ученого совета проголосовали «за», что бывало у нас в Академии нечасто.

Под конец года произошло событие, круто изменившее мою судьбу: переход на работу в Академию наук СССР, где мне предстояло заняться закрытой проблематикой под непосредственным кураторством КГБ СССР.

Второй возраст
(1974–2004)[8]8
  См.: Иванов В.Н. Моя эпоха. Люди и события. М., 2009; Он же. Ad rem. М., 2009.


[Закрыть]

 
Мне кажется, что все идет по-прежнему
И кое-что в пороховницах есть.
 

Яков Хелемский

Проблемы возраста как таковой нет на втором, так же как не было ее и на первом возрастном этапе. Есть ощущение полноты интеллектуальных и физических сил, есть желание «свернуть горы». Служение продолжается, но теперь уже главным образом академической науке.

В декабре 1974 года после ряда организационного толка согласований я был представлен директору Института социологических исследований АН СССР члену-корреспонденту М.Н. Руткевичу в качестве руководителя закрытого отдела Института. Беседа была обстоятельной и довольно продолжительной. В беседе приняли участие зам. начальника 5-го управления КГБ СССР генерал-майор В.И. Проскурин, начальник аналитического отдела 5-го управления и его заместитель, обратившие внимание директора на важность тех проблем, которые предстоит решать сотрудникам отдела. Директор обещал оказать необходимую помощь, если в этом будет необходимость.

Дальше начались рабочие будни. Мне предстояло уяснить, в чем смысл и методы борьбы с идеологическими диверсиями, осуществляемой 5-м управлением КГБ СССР, довести до необходимой «кондиции» свои социологические познания применительно к поставленным перед отделом задачам, провести необходимые организационные мероприятия в самом отделе, укрепить его высококвалифицированными научными сотрудниками, подготовить и провести в сжатые сроки социологические исследования в ряде регионов страны, перечень которых определили наши кураторы.

Разобравшись с положением дел в отделе, я поставил перед руководством Института и 5-го Управления несколько вопросов. В их числе: вопросы о наименовании отдела, его структуре, его укомплектованности и конкретно о некоторых сотрудниках, явно случайно попавших на эту работу. Отдел имел название, никак не согласующееся с характером его деятельности. Он был укомплектован процентов на 60. Тематика исследований была недостаточно продуманной, между секторами отдела не было никакой координации. По всем этим вопросам были оперативно приняты соответствующие решения. К январю 1975 года отделом было проведено только одно весомое социологическое исследование: о проникновении финского телевидения в аудиторию Эстонии. Его результаты были доложены в КГБ и секретариат ЦК КПСС. Исследование получило положительную оценку. На секретариате ЦК КПСС было принято решение о целесообразности усиления технического и кадрового потенциала эстонского ТВ. Иначе говоря, начало было неплохое. Но нужно было развернуть работу по всем другим направлениям (негативные проявления в молодежной среде, аудитория западного радио в приграничных и центральных регионах страны, националистические проявления и настроения и т. д.). На работу в отдел удалось принять ряд крупных ученых. В их числе были профессора Г. Л. Бондаревский, Н.Н. Яковлев, В.Г. Смолянский, М.С. Джунусов и некоторые другие. Руководителями секторов были утверждены В.С. Комаровский, В.Ф. Сбытов, В.А. Мансуров, Н.В. Мерзликин, С.Д. Яковлев.

Численность отдела была доведена до 65 человек (среди них было более 50 научных сотрудников).

В 1975–1976 годах были проведены масштабные социологические исследования в Москве, Казахстане, на Украине, в прибалтийских республиках. Несколько позже – в Грузии и Азербайджане. Их результаты были обсуждены в отделе пропаганды ЦК КПСС. В частности, на одном из совещаний, проходившем под руководством и. о. зав. отделом пропаганды ЦК КПСС Г.Л. Смирнова, было принято решение о регулярном информировании М.Ф. Ненашева (одного из заместителей зав. отделом пропаганды ЦК КПСС в то время) о работе нашего отдела. Под его кураторством были проведены, в частности, исследования на Дальнем Востоке, результаты которых использовались при подготовке и проведении Всесоюзного совещания идеологических работников летом 1977 года, посвященного главным образом проблемам борьбы с маоизмом.

Совещание было организовано весьма необычно. Теоретическая часть была дополнена показательными выступлениями морских пехотинцев, показавших участникам совещания свое боевое искусство.

Затем все разбились на группы с тем, чтобы посетить достопримечательности края и познакомиться с его жизнью. Я вошел в группу, состоявшую из работников ЦК КПСС и КГБ, отправившуюся на озеро Хасан и посетившую две погранзаставы. От этой поездки остались хорошие впечатления. Состоялись интересные и полезные для работы знакомства.

Уже не помню, кто из сведущих людей пошутил, сказав, что «социология для Андропова» – самая полная. Действительно, опираясь на поддержку отдела пропаганды ЦК КПСС (открытую) и 5-го управления КГБ (негласную), мы имели возможность включать в анкеты практически любые вопросы. В конечном итоге в нашем отделе сосредоточилась весьма значительная по объему и содержанию информация, в том числе и о негативных процессах в союзных республиках.

Отдел постоянно расширял поле своей деятельности. Результаты проводимых социологических исследований направлялись, как правило, по двум адресам: в отдел пропаганды ЦК КПСС и в 5-е управление КГБ. Отдел науки редко интересовался нашей работой. За время с декабря 1974 года по март 1983-го только один раз я был заслушан на секторе, курирующем наш Институт, и то, насколько я был информирован, это заслушивание было инспирировано директором Института социологических исследований членом-корреспондентом АН СССР М.Н. Руткевичем. Результатом этого заслушивания явилось принятие решения о придании возглавляемому мной отделу большей самостоятельности и о моем назначении заместителем директора института (по совместительству). Это решение было очень быстро оформлено приказом (но уже нового директора – члена-корреспондента АН СССР Т.В. Рябушкина).

С работниками аппарата ЦК КПСС, занимавшимися проблемами пропаганды, мои встречи приобрели систематический характер. Запомнились встречи и беседы с Г.Л. Смирновым, Л.М. Замятиным, В.Ф. Провоторовым, В.А. Печеневым. Несколько раз я включался в состав делегаций ЦК КПСС, направлявшихся в социалистические страны для изучения опыта идеологической работы. Эти поездки позволили познакомиться с жизнью в странах Восточной Европы, увидеть много интересного и многое понять.

Сам факт создания закрытого отдела в Институте социологических исследований АН СССР свидетельствовал в значительной мере о том, что руководство ЦК КПСС и КГБ понимало значение социологии как источника необходимой информации. Этот факт дает основание говорить и о «двойных стандартах» в отношении партийных функционеров к этой науке. Ее непризнание (сначала полное, потом частичное) одними и ее безоговорочная поддержка другими. Как только закрытый отдел ИСИ АН СССР (отдел социологических проблем пропаганды) развернул свою работу, отдел пропаганды ЦК КПСС стал основным потребителем получаемых в ходе исследований результатов (после создания отдела внешнеполитической информации ЦК КПСС мы тоже регулярно поставляли ему информацию о наших исследованиях).

В книге А.П. Шемякина «Загадки гибели СССР» приведен весьма обстоятельный перечень научно-аналитических организаций, работавших в интересах КГБ, но в ней нет даже упоминания о нашем закрытом отделе[9]9
  См.: Шемякин А.П. Загадка гибели СССР. М., 2003. С. 205–206.


[Закрыть]. Далеко не все, конечно, стало достоянием гласности. По существу, то, что можно было бы назвать «закрытая социология», еще ждет своих исследователей.

Хотя закрытый отдел работал под непосредственным контролем КГБ и опосредованным отдела пропаганды и отдела науки ЦК КПСС, он обладал большей степенью исследовательской свободы, чем другие научные учреждения гуманитарного профиля. Если мы ставили в своих методиках острые вопросы, у партийных руководителей на местах, как правило, не вызывало опасений, что это делается с какой-то предосудительной целью.

Изучая влияние западных СМИ на население СССР, мы видели, что, по сути, идет процесс «встраивания» в сознание советских людей чужеродных идеологических установок и стереотипов. Причем идет достаточно интенсивно (хотя в разных регионах по-разному) и имеет тенденцию к расширению, что создавало предпосылки для различного рода манипуляций массовым сознанием в настоящем и в будущем.

Западная пропаганда умело сочетала апологетику западных ценностей с критикой ситуации в нашей стране, нажимая на проблему прав человека, ограничение свобод, потребительские дефициты. Адекватный ответ был возможен, по сути, только на основе изменений в общественном строе, в методах управления и руководства. Простое сохранение «социалистических скреп» уже было явно недостаточным. Но изменения запаздывали. Даже в теории они носили характер косметических полумер, а когда дело касалось практики – все оставалось в основном по-прежнему. К тому же прославления мудрости партии и ее вождей не становилось меньше. Фальшь и оторванность от жизни официальной пропаганды становились очевидными, но партийные идеологи этого не замечали (или делали вид, что все идет правильно).

В своей исследовательской работе отдел социологических проблем пропаганды ИСИ АН СССР исходил из того, что в обострившейся международной обстановке США и другие империалистические государства, входящие в НАТО, постоянно наращивают идеологически-диверсионную деятельность против Советского Союза и стран социалистического содружества. И это обстоятельство делало актуальным постоянное внимание к идеологическим диверсиям как таковым, изменению методов их осуществления, их места в арсенале средств, применяемых империалистическими странами в политической и идеологической экспансии против мира социализма.

При этом идеологическая диверсия рассматривалась не только как форма идеологической борьбы, но прежде всего как форма подрывной деятельности, направленной против политических и идеологических основ социалистического строя. Она означала также вмешательство во внутренние дела социалистических государств и потому носила противоправный характер. Ее характеризовали такие признаки, как использование специального аппарата (финансируемых спецслужбами организаций, начиная от средств массовой информации и кончая «мозговыми центрами») и специальных методов и средств, включая тайные. Выяснению роли и места идеологических диверсий во внешнеполитической пропаганде империалистических стран, их рассмотрению как средства воздействия идеологов империализма на советских людей, как инструмента «эрозии» социализма изнутри, создания политической «оппозиции» социалистическому строю с помощью так называемых «диссидентов», «инакомыслящих», «правозащитников» и т. п. уделялось постоянное внимание. Особое место в этих кампаниях отводилось проблеме «защиты» прав человека в СССР и других социалистических странах, мифу о «советской угрозе», различного рода националистическим инсинуациям и спекуляциям по вопросу религии и атеизма. Американская администрация во главе с президентом Рейганом в дополнение к этому развязала в 80-е годы новую антисоветскую кампанию по обличению СССР в поддержке международного терроризма. Главная роль в этих акциях отводилась радиопропаганде, основными рупорами которой были такие радиостанции, как «Голос Америки», Би-би-си, «Немецкая волна», «Свобода». Социологические исследования позволяли определить степень эффективности их деятельности (объем аудитории, доверие к ним разных социальных и возрастных групп, отношение последних к пропагандируемым радиостанциями ценностям и установкам и т. п.). Результаты социологических исследований по этим проблемам направлялись систематически нашим кураторам и заказчикам. В исследовательской работе отдела социологических проблем пропаганды было также уделено внимание анализу продукции «мозговых центров» империалистических стран, питавших антисоветские пропагандистские кампании. В их роли выступали многочисленные советологические центры, деятельность которых координировалась, например, созданным в 1974 году при Университете в Глазго (Шотландия) Международным информационным бюро советских и восточноевропейских исследований. В его состав входило 14 национальных и региональных учреждений такого типа. Вся их взаимосвязанная работа направлялась Советом по европейским исследованиям при Колумбийском университете США. В систематически выпускаемых для служебного пользования сборниках, ответственным редактором которых мне довелось быть, давался анализ продукции советологических центров. Эти сборники направлялись по согласованному с отделом пропаганды ЦК КПСС списку в партийные комитеты.

По существу, занимаясь проблемами контрпропаганды, мы пытались в меру своих возможностей участвовать в отражении атак психологической войны против СССР. Конечно, психологическая война – это не только идеологические диверсии, как это чаще всего трактовалось в 80-е годы. Ныне, когда накоплен значительный опыт идеологической конфронтации и противостояния, можно дать более точное определение этому понятию. Можно признать удачным определение, данное А.П. Шемякиным: «„Психологическая война“ – это в широком смысле целенаправленное и планомерное использование политическим оппонентом пропаганды и других средств (дипломатических, военно-политических, экономических и т. п.) для прямого или косвенного воздействия на мнение, настроение, чувства и, в итоге, на поведение противника с целью заставить его действовать в нужных направлениях»[10]10
  Шемякин А.П. Загадка гибели СССР. М., 2003. С. 160.


[Закрыть]. Так называемые гибридные войны ХXI столетия убедительно показали, что идеологическая диверсия была их предтечей.

Расширение удельного веса закрытой проблематики в научно-исследовательской деятельности Института сделало необходимым создание специализированного Ученого совета по закрытой проблематике. В его составе были всегда хорошо знающие это направление исследований, авторитетные ученые.

Достаточно назвать фамилии его членов:

1. Д. ф. н., профессор В.Н. Иванов – председатель совета

2. К. ф. н., доцент Д.Н. Толстухин – зам. председателя

3. К. ф. н. И.В. Ладодо – ученый секретарь Члены совета:

4. Д. ф. н., профессор Н.М. Кейзеров (АОН при ЦК КПСС)

5. К. ф. н. Ю.П. Коваленко

6. К. ф. н. В.Е. Бабенко

7. Чл.-корр. АН СССР Г.В. Осипов

8. Д. и. н., профессор Г.Л. Бондаревский

9. Д. ф. н., профессор В.Г. Смолянский

10. Д. ф. н., профессор М. С. Джунусов

11. Д. и. н., профессор Н.Н. Яковлев

12. Д. ф. н., профессор М.Ф. Дороговцев

13. Д. ю. н., профессор В.П. Казимирчук (Институт государства и права АН СССР)

14. Д. ю. н., профессор В.С. Гулиев (Институт государства и права АН СССР)

На заседания Ученого совета по закрытой проблематике периодически приглашались специалисты в области идеологии и информации из других научных центров и заинтересованных ведомств, обсуждались результаты как наших исследований, так и проводимых в других странах и других научных учреждениях. В отделе имелась группа квалифицированных переводчиков, что давало нам возможность весьма оперативно анализировать как публицистику, так и научные издания на разных языках. Отдел получал весьма обширную информацию как по линии ТАСС, так и других ведомств. В целом все необходимые предпосылки для успешной работы были созданы. Но многое зависело от психологической атмосферы в коллективе. Я всегда стремился к тому, чтобы она была дружеской, чтобы людей объединяли не только профессиональные интересы, не только дела службы, но и нечто большее, связанное с человеческим общением, совместно проводимым досугом и т. п. В этой связи коллективно проводимые праздники, экскурсии, спортивные мероприятия (посещение бассейна) и т. п. сыграли свою положительную роль.

Сотрудники отдела долго вспоминали нашу поездку в подмосковную усадьбу А. Блока Шахматово. Хотя блоковская усадьба еще не была тогда восстановлена, но музей работал и можно было посетить церковь, где бывал Блок. На поляне, недалеко от того места, где была когда-то усадьба, находился значительных размеров валун, у которого заезжие поэты и любители поэзии читали стихи Блока и свои собственные. Я тоже не удержался и по просьбе сотрудников прочитал любимые блоковские стихи. Стихи и песни звучали у нас и на праздничных вечерах. Особенно на Новый год и 8 Марта. Все это сплачивало коллектив и мне как руководителю позволяло лучше узнать и понять своих подчиненных. Много сделали для установления в коллективе добрых, товарищеских отношений активно занимавшиеся общественной работой И.В. Ладодо, А.Б. Бедненко, С.В. Бабакаев, М.А. Козлова, Е.А. Кублицкая. В коллективе не было склок, подсиживания, зависти. Мы все, буквально все, радовались успехам своих коллег. Испытывали гордость, когда сотрудники отдела получали высокие награды, как, например, когда профессор Г.Л. Бондаревский был награжден индийским орденом Падма Шри, когда были награждены советскими медалями Д.Н. Толстухин, А.Б. Бедненко, A. И. Мушкудиани, Г.Г. Зареев, Н.В. Мерзликин, В.Г. Смолянский. Стал лауреатом премии Ленинского комсомола профессор Н.Н. Яковлев, книги которого были переведены и изданы в странах социалистического содружества, а также в США, Италии, Аргентине. Хочу сказать, что годы работы руководителем отдела социологических проблем пропаганды ИСИ АН СССР остались в памяти как счастливые годы. Это был старт в работе в Академии наук, и, по всем показателям, старт успешный.

В течение ряда лет мне довелось быть членом закрытого Экспертного совета по докторским и кандидатским диссертациям КГБ, который был наделен ВАКом правом окончательной оценки диссертационных работ. В ВАК диссертации сотрудников КГБ не направлялись, направлялись только выписки из протоколов заседаний Совета, на основе которых выписывались дипломы. Руководство КГБ уделяло этому Совету необходимое внимание. Его работой руководил, как правило, один из замов Председателя. На моем веку это были В.М. Чебриков, Н.М. Емохонов, B. П. Пирожков. Последний вел заседания Совета наиболее демократично, любил пошутить и не возражал, когда это делали другие. В целом заседания проходили организованно и четко и всегда достигали консенсуса. Был случай, когда диссертация на степень доктора философских наук висела буквально на волоске. Зав. кафедрой философии Высшего училища погранвойск написал диссертацию, в которой попытался осмыслить понятие «государственная граница» как философскую категорию. Диссертацию он защитил успешно. Она поступила в Совет и вызвала недоумение у многих членов Совета. Им казалось, что это понятие может рассматриваться юридической наукой, исторической, но не философской.

Такую негативную позицию открыто занимали выступающие на заседании Совета эксперты. Должен сказать, что все работы по философии, социологии, научному коммунизму так или иначе попадали ко мне. Их было немного, но и специалистов в Совете тоже было мало. Мне пришлось выступать довольно долго на этом обсуждении и отвечать на вопросы моих коллег. Диссертацию удалось отстоять. Обычно было не принято рассказывать не только соискателям, но вообще кому бы то ни было о заседаниях Совета. Но прошло буквально два или три дня, и я услышал по телефону голос соискателя, благодарившего меня за поддержку, на что я ответил ему, что мне нетрудно было это сделать, поскольку работа заслуживала положительной оценки.

Среди членов Совета запомнились мне выступления Н.С. Леонова, отличавшиеся большой основательностью и доказательностью. Его частые выступления в последующие годы в средствах массовой информации (по телевидению особенно) вызывали всегда повышенный интерес у многочисленной аудитории.

Мне много и довольно часто в годы работы в Институте социологических исследований АН СССР приходилось встречаться с учеными из других стран на всемирных социологических конгрессах, международных симпозиумах и конференциях. И всегда, участвуя в дискуссиях, я руководствовался интересами своего Отечества и чувствовал себя его полномочным представителем. Бывали случаи, когда некоторые члены официальных научных делегаций пытались реализовать свои личные амбиции в первую очередь, не очень интересуясь тем, как это соотносится с нашей общей позицией и согласованной точкой зрения. Но это были единицы, и они не делали погоды, хотя на Западе их, как правило, замечали и привечали.

Сегодня ситуация изменилась и появились люди, для которых имидж страны не является абсолютным приоритетом, которые позволяют себе выражение «эта страна». Я однажды удивился, услышав в аэропорту Шереметьево, как один известный социолог (в том числе известный и в советские времена) сказал: «Я в этой стране больше трех месяцев находиться не могу». Конечно, это весьма печально. Но это так.