Текст книги "Катастрофа на Волге"

Среди руин Сталинграда

В середине ноября мне понадобилось съездить в 71-ю пехотную дивизию. С командиром одного из ее полков, полковником Роске, я был давно знаком. К началу войны мы оба были преподавателями тактики в военной школе в Дрездене. Теперь Роске находился со своим штабом в Сталинграде, а его полк – на самом берегу Волги. Я отправился туда с Роске.

Впервые увидел я облик города, разрушенного авиацией и уличными боями. Я вспомнил слова Шиллера: «Ужас глядит из пустых оконных глазниц». Развалины, кругом одни развалины. Под ними в подвалах укрывались солдаты. Воронки от снарядов и груды обломков сделали почти непроходимыми когда-то ровные улицы. Осколки стекла, оконные рамы, части машин, разбитые автомобили, сломанные кровати, остатки мебели, кухонная посуда, печи, электрические провода, обрывки кабеля – невообразимая смесь всевозможных поврежденных, искромсанных вещей. Роске и я с трудом пробирались вперед. Никто не мог точно сказать, где и как пролегает фронт в этих развалинах. Каждый час могло случиться, что штурмовые группы противника внезапно появятся за спиной наших солдат. Позади каждой развалины, на каждом перекрестке подстерегала смерть.

Роске был хорошим проводником среди руин города, заваленного грудами щебня и мусора. Примерно через полчаса можно было оглянуться по сторонам. Мы укрылись в щели на западном, круто обрывающемся берегу Волги. Могучая река была здесь шириной более двух километров. Она походила скорей на озеро. Спустился легкий туман. Только сильно напрягая зрение, можно было разглядеть слабые очертания противоположного берега. Справа от нас в середине могучей реки возвышался большой лесистый остров. Его южная окраина была скрыта от наших глаз.

Роске рассказал, что ночью наши посты выдвинуты к самой Волге. Сейчас днем на реке не было ни одного суденышка или лодки. Немецким воздушным наблюдателям нечего было делать. Тем больше дела было у пикирующих бомбардировщиков, которые с высоты пикировали на восточный берег и на остров. Их мишенью являлись русские минометные позиции и скопления войск. На них они сбрасывали свои бомбы, обстреливали из бортового оружия. Я стоял, изумленный огромными размерами этой реки. После степных просторов – эти речные дали! И тут же огромный город, в котором было до 600 тысяч жителей. На самых крупных его заводах число рабочих достигало десятка тысяч. Как здесь, вероятно, кипела жизнь, в этом городе, расположенном у величайшей европейской реки, между Кавказом и Москвой.

Стрекотание пулемета прервало мои размышления. Слева от нас разорвались ручные гранаты. С глухим гулом вступила в бой артиллерия. Пока мы стояли здесь в укрытии траншеи, в нескольких десятках метров от нас снаряды рвали на куски человеческие тела.

Внезапно все стихло.

– Так часто бывает, – сказал Роске. – Короткая перестрелка вспыхивает большей частью в связи с какой-либо операцией штурмовых групп. Днем на Волге царит полная тишина. Позиции оживают с наступлением сумерек. В полевой бинокль вы можете разглядеть на той стороне Красную Слободу. Наши бомбардировщики уже несчетное число раз забрасывали снарядами эту деревню. Но лишь только во второй половине дня спускается первая дымка над рекой, там начинают грузить на суда людей и боеприпасы. Русские пытаются в ночной темноте переправиться на западный берег. Вот когда начинается страшное зрелище. Феерическим светом озаряют воду сигнальные ракеты. Прожекторы направляют снопы лучей, обследуя поверхность реки. Если судно или лодка попадают в эти потоки света, начинается стрельба из пулеметов и разнокалиберных орудий. Самолеты сбрасывают бомбы и на бреющем полете открывают огонь из бортового оружия. Тем не менее большинство судов достигает берега. По данным разведки мы знаем, что в середине октября целая стрелковая дивизия была переправлена за одну ночь![39]39
  Речь идет о 138-й стрелковой дивизии (командир полковник И. И. Людников), переданной из состава 64-й армии в 62-ю и переправившей через Волгу все свои три стрелковых полка в ночь с 15 на 16 октября в Сталинград. Дивизии была поставлена задача оборонять завод «Баррикады».


[Закрыть] Только в особенно светлые лунные ночи русские ограничивают движение по реке.

Полк Роске, как и вся 71-я пехотная дивизия и ее соседи слева и справа, уже несколько недель вели ожесточенный ближний бой. О его упорстве свидетельствует один эпизод, о котором мне рассказал мой спутник на обратном пути к командному пункту.

– Штурмовые группы нашего левого соседа проникли в одно здание и вытеснили русских из нижнего этажа.

Но на верхнем этаже противник все еще держится. Много дней наши люди ведут бой всеми средствами, но им не удается оттеснить русских. Для нас просто загадка, как они там снабжаются. Они должны были бы там давно умереть с голоду и израсходовать весь боезапас. Но ничего подобного! Горстка русских и не думает о капитуляции!

Она не думала об этом и в течение последующих недель. Маленький мужественный гарнизон держался до тех пор, пока немецкие войска не были в этом районе города уничтожены или взяты в плен. Из советской военной истории мы позднее узнали, что это была группа сержанта Павлова.

Генеральный штаб вынужден изменить тактику

Снова Паулюс просил генеральный штаб разрешить оставить Сталинград и отвести 6-ю армию на ту сторону Дона и снова получил отказ. Наступление смертельно измотанных дивизий постепенно замирало. Силы наших солдат иссякали.

Последние атаки в ноябре стоили тысячи жизней Другие тысячи солдат стали калеками. Несколько квадратных метров развалин – вот все, что удалось отвоевать. Перспектива взятия города стала чем-то невообразимо далеким.

Но повторные обращения к главному командованию имели одно последствие: генеральный штаб наконец вынужден был согласиться с некоторыми оборонительными мероприятиями на северном фланге 6-й армии.[40]40
  Главное командование сухопутных войск вынуждено было 14 октября 1942 г. отдать приказ, согласно которому войска вермахта переходили к обороне на всем советско-германском фронте. Активные наступательные действия должны были продолжаться только непосредственно в Сталинграде, а также в районе Нальчика и Туапсе.


[Закрыть] XXXXVIII танковый корпус, последнее время действовавший на правом фланге 6-й армии в городе, передал две свои дивизии LI армейскому корпусу. Его третья дивизия, 29-я моторизованная, стала резервом группы армий «Б». Высвободившийся штаб корпуса был 15 ноября переведен в район за фронтом 3-й румынской армии. Ему были подчинены 22-я танковая дивизия и 1-я румынская танковая дивизия.

Командиром XXXXVTTI танкового корпуса был генерал-лейтенант Гейм, с которым я долгое время охотно сотрудничал. Незадолго до этого Гейм занимал пост начальника штаба 6-й армии. Он должен был использовать немецкую танковую дивизию в качестве «корсета», стягивающего 3-ю румынскую армию, которой угрожало наступление, подготовляемое противником. Генерал Паулюс не придавал большого значения тому факту, что Гейм впал в немилость. Его недоверие относилось не к командиру корпуса, но к тем войскам, которые были Гейму подчинены.

– 1-я румынская танковая дивизия, – сказал он мне, – вооружена легкими французскими и чешскими трофейными танками, личный состав недостаточно обучен и не обстрелян, 22-я немецкая танковая дивизия сильно поредела за время боев. Но даже ее остатками Гейм не может полностью распорядиться. Половину ее танкового полка командование группы армий «Б» перебросило на другой участок.

Разумеется, намеченные ставкой оборонительные мероприятия никак не могли рассеять серьезное беспокойство командующего армией и начальника штаба. Об этом со мной заговорил Паулюс 15 ноября. Командующий снова указал на задачу, поставленную перед генерал-лейтенантом Геймом:

– Я считаю более чем поверхностным мнение тех, кто думает, будто Гейм может с половиной одной дивизии воспрепятствовать прорыву русских. Когда же наконец верховное командование и генеральный штаб научатся правильно оценивать силы противника?

– Стало быть, вы считаете недостаточными те силы, которые действуют за нашим левым флангом?

– Конечно, их недостаточно. Ведь поэтому я и просил разрешения вывести XIV танковый корпус из Сталинграда. Но и это было отвергнуто генеральным штабом, хотя в городе от танков нет ровным счетом никакой пользы.

– Со всем этим я просто не могу примириться, господин генерал. Такие неверные решения буквально провоцируют катастрофу.

– Не торопитесь так резко судить, Адам. XIV танковому корпусу я приказал подготовиться к выводу танковых полков и противотанковых частей 16-й и 24-й танковых дивизий, чтобы они по моему приказу в случае необходимости сразу могли быть переброшены на наш левый фланг к западу от Дона.

– А как пойдут дела на юге? Сможет ли 4-я танковая армия удержать позиции, когда русские рванутся вперед? Собственно говоря, там уже нет никакой танковой армии. Она была вынуждена отдать почти все свои танковые части и одну пехотную дивизию. Она сохранила румынские пехотные дивизии, которые, правда, порой мужественно сражались, но плохо снаряжены и плохо вооружены.

– Все зависит от силы противника. Если он будет наступать крупными и боеспособными частями, то и на юге дело может дойти до катастрофы. Я опасаюсь и там самого худшего, если верховное командование не подбросит полностью укомплектованные дивизии. Но мы не должны допустить панических настроений.

– Это я вполне понимаю. Но что же, мы будем пассивно наблюдать, как нам набрасывают петлю на шею, господин генерал? Наши дивизии просто не могут ничего больше дать. Многие не располагают даже половиной своей боевой численности.

– Все эти выводы нам не могут помочь, Адам. Вспомните, сколько раз мы уже в этом году справлялись с трудностями. Кроме того, ведь вы знаете приказы генерального штаба. Они обязательны для меня как для солдата. Я и от моих подчиненных требую безоговорочно выполнять мои приказы.

На этом беседа кончилась. Но с Паулюса не были сняты заботы. Без устали он трудился, проверял донесения, часто бывал в войсках. Но он мало что мог изменить. Судьба 6-й армии была решена в ставке фюрера.[41]41
  Судьба 6-й армии была решена советскими войсками, разгромившими немецких захватчиков. (Прим. ред.).


[Закрыть] А Паулюс не оспаривал ее приказы.

Трагикомедия с зимним обмундированием

16 ноября выпал первый снег. Ледяной ветер свистел в степи, проникая сквозь наши легкие шинели. Фуражки и сапоги тоже плохо защищали от холода. Собственно говоря, пора было извлечь уроки из печального опыта зимы 1941/42 года. Но и в середине ноября 6-я армия не имела соответствующего зимнего обмундирования. Паулюс его затребовал еще тогда, когда понял, что операции в городе не могут быть закончены до наступления холодов. Генерал-квартирмейстер сухопутных сил разделял мнение командующего нашей армией. Гитлер, напротив, считал, что и для Восточного фронта хватит обычного зимнего обмундирования, поскольку национал-социалистские благотворительные организации уже приступили к массовому сбору зимних вещей для солдат Восточного фронта и в этом приняли участие все немцы. Действительно, население было готово пожертвовать всяческую одежду, способную защитить от холода и ледяного ветра. В Германии такими вещами были заполнены огромные ящики. Однако когда нас под Сталинградом внезапно настигли холода, на фронт не поступило почти ничего из собранных вещей и в тыловых складах их было немного. Обер-квартирмейстер армий пытался ускорить доставку обмундирования, но старания его почти ни к чему не привели: транспорта не хватало, а пространства, которые надо преодолеть, были огромны. Из Миллерово, главной базы снабжения 6-й армии, поступило сообщение, что, когда открыли первые вагоны, заполненные зимними вещами, обнаружилась странная картина. Наряду с шерстяными и вязаными вещами в вагонах нашли сотни дамских шубок, муфты, каракулевые манто и другие меховые изделия, в том числе дорогие вещи, которые, однако, на фронте не имели никакой ценности. Видимо, никто не просматривал и не отбирал одежду, которая была сдана населением, ее просто направили дальше. Пусть, мол, армия думает, что с этим делать.

Шмидт неистовствовал, узнав об этой халатности. Но он ничего не мог изменить. Виновные отсиживались в тылу, в тепле, за 2000 километров от Сталинграда. Дивизионные интенданты получили приказ раздавать немногие пригодные зимние вещи только сражающимся частям. Но ими можно было снабдить лишь примерно одного из пяти солдат, находившихся в окопах и землянках северного участка фронта, без печей, без топлива, в глубине заснеженной степи, где бушевал обжигающий кожу ледяной норд-ост.

Тем временем в штабе армии уже накапливались груды тревожных донесений. Наши нервы были напряжены до крайности. Стало окончательно ясно, что в ближайшее время начнется советское контрнаступление. А если оно окажется успешным? Если XI армейский корпус и 3-я румынская армия не удержат своих позиций? Что будет тогда?

Контрнаступление и окружение

«Контрнаступление советских войск под Сталинградом положило начало новому периоду в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками, периоду коренного перелома в ходе Великой Отечественной войны и всей Второй Мировой войны».

«История Великой Отечественной войны Советского Союза, 1941–1945 гг.», том 3, М., 1961, стр. 65.

Буря разразилась

Телефон яростно звонил. Я сразу очнулся от сна. Не успел я взять трубку, как услышал далекий гул. Ураганный огонь, подумал я. Дежурный офицер доложил: «Тревога, господин полковник! Немедленно к начальнику штаба!»

То было начало советского контрнаступления.[42]42
  Наступление войск Юго-Западного фронта (командующий генерал Н. Ф. Ватутин) и правого крыла Донского фронта (командующий генерал К. К. Рокоссовский) началось в 8 часов 50 минут 19 ноября мощной артиллерийской подготовкой, которая продолжалась 1 час 20 минут. Около 3500 орудий и минометов, сосредоточенные на трех узких участках прорыва общим протяжением 28 километров, обрушили свой огонь на врага.


[Закрыть] На листке календаря значилось: 19 ноября 1942 года.

Я надел китель, натянул сапоги и поспешил к Шмидту. Туда уже явились многие офицеры, которых разбудили, как и меня. Начальник штаба Шмидт уже поднял всю армию по тревоге. Положение стало крайне серьезным. Миновали дни напряженного ожидания, когда артиллеристы и танкисты не отходили от орудий, всегда готовые к отпору, пехотинцы лежали около пулеметов, снаряженных для ведения непрерывного огня, а ручные гранаты они клали около себя.

Вскоре вслед за мной к Шмидту прибыл командующий армией. Зазвонил телефон. Из Осиновки докладывал генерал Штрекер, командир XI корпуса.

– Здесь сущий ад, – доносил Штрекер, – невообразимый ураганный огонь обрушился на наши позиции, земля буквально перепахана. У нас значительные потери, Однако основной удар, видимо, нанесен по румынам.[43]43
  Главный удар Юго-Западный фронт наносил силами 5-й танковой и 21-й армий. Противник оказал сопротивление. Особенно упорным оно было в полосе наступления 5-й танковой армии генерала П. Л. Романенко, где гитлеровцы опирались на сильно укрепленные населенные пункты. Но советские войска умелым маневрированием вынуждали противника к отходу, а местами и к паническому бегству. Прорыв вражеской обороны оказался все же трудной задачей, лишь ввод в бой подвижной группы в составе 1-го и 20-го танковых корпусов позволил форсировать продвижение. К 14 часам прорыв был завершен.


[Закрыть] Я связался по телефону со своим левым соседом, IV румынским армейским корпусом. Его начштаба настроен весьма пессимистически. Он опасается паники в своих войсках. Наши дивизии держатся стойко, но из-за метели очень плохая видимость. Мы будем докладывать командованию о ходе дел.

Генерал Паулюс пояснил Штрекеру:

– Для обеспечения вашего левого фланга я намерен 14-ю танковую дивизию ввести в действие юго-западнее Мало-Клетской. О дальнейшем вы узнаете, когда выяснится направление удара противника.

Паулюс положил трубку, молча взглянул на нас и снова протянул руку к телефону.

– Соедините меня с группой армий «Б».

Офицер оперативного отдела группы армий принял первое донесение 6-й армии об артиллерийской подготовке противника.

С этого момента телефон в кабинете начальника штаба звонил почти не переставая. Донесения, запросы, распоряжения следовали одно за другим. Подготавливался вывод XIV танкового корпуса из города. Генеральный штаб получал информацию о происходящем от своего офицера связи при 6-й армии по его собственной радиостанции; то был майор генерального штаба фон Цитцевич, сменивший майора Менцеля. Но мы все еще не знали ничего определенного о намерениях и направлении удара противника. Наконец около 7 часов генерал Штрекер снова дал о себе знать.

Прорыв у румын

– Противник нанес удар со своего плацдарма. Мы пока удерживаем свои позиции. Удар нанесен по 3-й румынской армии, 376-я пехотная дивизия сообщает, что русские прорвали позиции IV румынского армейского корпуса и продвигаются вперед в южном направлении. Совершенно неясно положение 1-й румынской кавалерийской дивизии. Она уже не имеет никакой связи с левым соседом. Я переброшу 376-ю пехотную дивизию для прикрытия нашего фланга, развернув ее фронтом на запад. Нарушена телефонная связь с 44-й пехотной дивизией. Связной мотоциклист доложил, что артиллерийским обстрелом почти вовсе разгромлены передовые позиции у румын, танки красных все сровняли с землей.

Паулюс одобрил переброску 376-й пехотной дивизии на отсечную позицию, потребовал восстановления связи с 14-й танковой дивизией, а 1-ю румынскую кавалерийскую дивизию, отошедшую на восток, подчинил XI армейскому корпусу.

Из штаба группы армий «Б» мы узнали, что советская артиллерия в течение многих часов обрушивала тысячи тонн стали на позиции 3-й румынской армии. Затем две ударные армии прорвались с плацдарма у Клетской и Серафимовича. Румыны, видимо, храбро оборонялись, но были смяты и обращены в бегство. В настоящее время советские бронетанковые соединения, механизированные пехотные части и кавалерия неудержимо движутся дальше на запад. Ни германский, ни румынский штаб не могли сказать, где находятся передовые части наступающего противника. Одно было ясно: уже создана угроза 6-й армии с тыла.

Не удались также мои попытки получить представление о потерях, постигших XI армейский корпус. Адъютант корпуса сообщил мне, что начиная с раннего утра связь почти постоянно нарушена. По его мнению, надо считаться с весьма большими потерями в 44-й и 376-й пехотных дивизиях. 19 ноября офицеры штаба армии провели в томительном ожидании. Потом с каждым часом все более учащались сообщения о катастрофе. Хотя мы к вечеру еще не имели точного представления о масштабе советских успехов, но каждому было ясно, что нам угрожает смертельная опасность. Около 19 часов я явился с докладом к Паулюсу. Сутулясь, он шагал взад и вперед по комнате. Чаще обычного нервно подергивалось его лицо. Он остановился передо мной.

– Итак, случилось то, что я предсказывал в течение недель. Гитлер не хотел признаватьто, что ясно было любому простому солдату. А Кейтель и Йодль его в этом поддерживали. Несколько недель от нас отделывались пустыми фразами. Теперь мы должны расхлебывать кашу. При этом мы еще вовсе не знаем, удастся ли нам приостановить контрнаступление Красной Армии.

Я молча кивал головой, ведь меня терзали те же мысли. Взволнованно Паулюс продолжал:

– Нам угрожает колоссальная опасность. Я вижу только один выход из создавшегося положения: отход на юго-запад. Необходимо действовать быстро.

Таково было и мое мнение. Поэтому я спросил:

– Действительно ли в этом случае командование армии должно испрашивать согласие генерального штаба? Ведь сейчас речь идет о 330 тысячах человек.

– Именно потому, что дело идет о том, быть или не быть всей 6-й армии, я, как вы знаете, предложил оставить Сталинград. Это было отвергнуто. Все еще остается в силе приказ, согласно которому ни один главнокомандующий группой армий или командующий армией не имеет права без разрешения Гитлера оставить населенный пункт или даже окоп. Разумеется, этим парализуется решимость всякого командующего армией. Однако на что же это похоже, если в условиях войны приказы больше не будут выполняться? Как это отразилось бы на армии? Чем большей властью обладает генерал, тем в большей мере он должен быть для своих солдат образцом в соблюдении приказов.

Эта принципиальная позиция определяла поведение Паулюса и в последующие дни. Как бы повелительно ни требовали обстоятельства действовать самостоятельно, Паулюс постоянно колебался, но не принимал решения. Он оставался послушным генералом. В этом его поддерживали и темпераментный, но фанатичный начальник штаба генерал-майор Шмидт, и большинство командиров корпусов. Да и я сам, несмотря на переживаемую мной душевную коллизию, не мог преодолеть эти хотя и мучительные, но безысходные колебания.

Наши первые контрмеры

В ночь с 19 на 20 ноября штаб армии уже имел ясное представление об обстановке. 14-я танковая дивизия доложила, что к вечеру 19 ноября противник танками и кавалерией продвинулся в наш тыл примерно на 50 километров.

Артиллерийский полк дивизии уже отбивал энергичные атаки противника. Из новых донесений XI армейского корпуса выяснилось, что румыны были атакованы сильными бронетанковыми соединениями, которые, не встречая серьезного сопротивления, смяли все на своем пути. Оставшиеся в живых бежали в страхе на юг и на восток. Видимо, 3-я румынская армия более не существовала. Но и многие наши тыловые части охватила паника перед лицом рвущегося на юг противника.[44]44
  К утру 20 ноября 26-й танковый корпус генерала А. Г. Родина разгромил части 1-й румынской танковой дивизии и вышел в район Перелазовского. Здесь танкисты уничтожили штаб 5-го армейского румынского корпуса и захватили много пленных, после чего повернули на юго-восток в общем направлении на Калач – Советский.


[Закрыть]

Естественно, этой ночью в штабе никто и не помышлял о сне. Все начальники отделов собрались у Шмидта. Без всяких признаков внутреннего волнения он объяснил новую обстановку западнее Дона, закончив следующими словами:

– Надлежит подготовить перенесение командного пункта армии в Нижне-Чирскую. Об уничтожении документов, без которых можно обойтись, и особенно секретных дел, командованием будет отдан приказ.

Оптимизм и кипучая энергия Шмидта резко отличали его от Паулюса, изнемогавшего под бременем павшей на него ответственности. Начальнику штаба были чужды моральные проблемы, терзавшие командующего армией. Он находился в родной стихии, ведь снова нужно было принимать решения, отдавать приказы, проверять их выполнение. Шмидт был уверен, что, несмотря на значительные первоначальные успехи, противника удастся после перегруппировки разбить в открытом бою, и представил Паулюсу предложения, которые он разрабатывал совместно с начальником оперативного отдела. Предложения сводились к следующему.

XIV танковый корпус в составе танковых полков 16-й и 24-й танковых дивизий форсированным маршем движется к Дону и с высоты западнее Голубинского наносит фланговый удар по продвигающимся на юг силам Красной Армии и уничтожает их. Штаб XIV танкового корпуса переходит на командный пункт армии в Голубинский. Ему будет подчинена 14-я танковая дивизия. Действия штурмовых групп в городе немедленно прекратить.

С участка VIII и LI армейских корпусов снимаются все свободные части, и из них создается резерв 6-й армии.

Плацдарм на западном берегу Дона, западнее Калача, занимают под командованием полковника Микоша военно-инженерное училище и школа зенитчиков, усиленные всеми подразделениями тыловых служб, без которых можно обойтись.

Офицерская школа в Суворовском приводится в боевую готовность.

Штаб армии с 21 ноября переводится в Нижне-Чирскую. Ответственный за выполнение – полковник Адам.

Раненые и подразделения интендантской службы, без которых можно обойтись, отводятся в район южнее реки Чир, так как наступление русских угрожает железной дороге и тем самым основным коммуникациям снабжения армии.

Паулюс утвердил эти предложения. Соответствующие приказы разослали в войска.