Текст книги "Харчевня в Шпессарте"

Вильгельм Гауф
Харчевня в Шпессарте

* * *

Много лет назад, когда в Шпессарте дороги были еще плохи и не так людны, как теперь, через Шпессартский лес шли два молодых парня. Одному было лет восемнадцать; он был механиком. Другой, золотых дел мастер, по виду едва мог сойти за шестнадцатилетнего. На этот раз он совершал первое свое путешествие по свету.

Уже надвинулся вечер, и тени исполинских сосен и буков затемняли узкую дорогу, по которой они брели. Механик смело шагал вперед, насвистывая песенку, по временам оживленно болтал со своей собакой и казался не очень огорченным, что ночь была уже близко, хотя до ближайшей харчевни было еще далеко. Но Феликс, золотых дел мастер, часто боязливо озирался. Если по деревьям шумел ветер, ему казалось, что сзади себя он слышит шаги. Если колыхался и раздвигался придорожный кустарник, ему чудилось, что позади кустов выглядывают какие-то лица.

Впрочем, золотых дел мастер не был суеверен или малодушен. В Вюрцбурге, где он обучался, он слыл среди товарищей за неустрашимого малого, у которого сердце как раз на месте. Но сегодня у него было странно на душе. О Шпессарте ему рассказывали много разных вещей: и большая-то шайка разбойников засела там, и множество-то путешественников было ограблено там за последние недели. Мало того, рассказывали даже несколько страшных историй об убийствах, которые произошли здесь в недалеком времени. И ему сделалось немного жутко за свою жизнь, потому что их было всего двое и против вооруженных разбойников они могли сделать весьма немного. Он часто раскаивался, что послушался механика, предложившего идти еще одну станцию, вместо того чтобы переночевать при входе в лес.

– Но если в сегодняшнюю ночь я буду убит и с моей жизнью пропадет все, что я имею, то это будет твоя вина, механик, потому что ты увлек меня в этот ужасный лес.

– Не будь трусом! – возразил тот. – Настоящий подмастерье не должен ничего бояться. Да и что тут думать? Неужели, ты думаешь, господа шпессартские разбойники сделают нам такую честь, что нападут и убьют? Ради чего им задавать себе такую работу? Разве что из-за моего праздничного сюртука, который у меня в сумке, или из-за нескольких пфеннигов, оставшихся от талера? Нужно ехать на четверке, одетым в золото и шелк – тогда они убьют, если найдут это стоящим труда!

– Стой! Разве ты не слышишь, что кто-то свистит в лесу? – испуганно вскрикнул Феликс.

– Это ветер свистит сквозь деревья. Иди только быстро вперед, теперь уж недолго осталось.

– Да, тебе хорошо говорить об убийстве, – продолжал золотых дел мастер. – Тебя они спросят, что у тебя есть, обыщут и возьмут в крайнем случае праздничный сюртук да гульден и тридцать крейцеров. А меня, меня они предадут смерти в самом начале только потому, что я несу с собой золото и драгоценные вещи.

– Ну к чему им из-за этого убивать тебя? Вот выйдут теперь там из-за куста четверо или пятеро с заряженными ружьями, которые они направят на нас, и весьма учтиво спросят: «Господа, что у вас есть при себе? Мы вам поможем нести». При подобных приятных выражениях ты, конечно, не будешь дураком, а откроешь свою сумочку и вежливо положишь на землю желтый жилет, синий сюртук, две рубашки, все ожерелья и браслеты, гребешки и что еще там есть у тебя, и поблагодаришь за жизнь, которую они тебе подарили.

– Да? Так ты думаешь, – горячо возразил Феликс, – что я уступлю драгоценности графини, моей крестной матери? Скорее я отдам свою жизнь! Скорее я позволю разрубить себя на мелкие куски! Разве она не была для меня вместо матери и не растила меня с десяти лет? Разве она не платила за мое ученье, одежду, за все? И теперь, когда я могу навестить ее, когда несу с собой ее заказ, над которым работал сам, когда на превосходном ожерелье мог бы показать, чему я научился, теперь я должен отдать все это, да еще желтый жилет, который получил тоже от нее? Нет, лучше уж умереть, чем отдать негодяям драгоценности, принадлежащие моей крестной матери!

– Не будь дураком! – воскликнул механик. – Если они убьют тебя, все равно графиня не получит драгоценной вещи. Поэтому будет гораздо лучше, если ты отдашь ее и сохранишь свою жизнь.

Феликс не отвечал. Теперь ночь наступила совершенно, и при неясном свете молодого месяца едва можно было видеть на пять шагов вперед. Ему сделалось еще более жутко; он держался ближе к своему товарищу и был в нерешительности, признать ли правильными свои слова и поведение или нет. Они прошли таким образом еще около часа, когда заметили вдали свет. Однако Феликс полагал, что доверяться не следует, так как, может быть, это жилище разбойников, но механик разъяснил ему, что разбойники имеют свои дома или пещеры под землей, а это, должно быть, та харчевня, о которой им говорил какой-то человек при входе в лес.

Это был длинный, низкий дом. Перед ним стояла телега, а около, в стойле, слышно было ржание лошади. Механик кивнул своему товарищу на окно, ставни которого были открыты. Став на цыпочки, они смогли осмотреть комнату. У печки, на кресле, спал мужчина, который по костюму мог быть извозчиком или, вернее, хозяином телеги, стоявшей у дома. По другую сторону печи сидели и пряли женщина и девушка. У стены, за столом, перед стаканом вина сидел какой-то человек. Лицо его не было видно, так как он положил голову на руки. Однако механик по одежде заключил, что это важный господин.

Когда они еще стояли на своем наблюдательном посту, в доме залаяла собака. Ей ответил Мунтер, собака механика, и в дверях показалась девушка, оглядывая незнакомцев.

Она обещала подать им ужин и приготовить постели. Они вошли в дом и, положив в угол свои тяжелые узлы, палки и шляпы, сели за стол подле господина. Последний на их поклон привстал, и они увидели изящного молодого человека, дружелюбно ответившего на их приветствие.

– Поздно вы в дороге! – сказал он. – И вы не побоялись идти через Шпессарт в такую темную ночь? Что касается меня, то я предпочел поставить лошадь в этой корчме, вместо того чтобы еще хотя бы час ехать дальше.

– Вы, конечно, поступили совершенно правильно, господин, – отвечал механик. – Топот копыт хорошей лошади – это музыка для ушей всякого сброда и выманит его за целый час расстояния. Если же через лес пробирается пара бедных парней, как мы, то есть такие люди, которым разбойники скорее сами могут что-нибудь подарить, – они не двинут и ногой.

– Это истинная правда! – вмешался извозчик, который тоже подошел, разбуженный приходом незнакомцев. – На бедного человека они не станут нападать из-за денег. Однако бывали примеры, что они убивали бедняков только из кровожадности или принуждали вступить в шайку и служить в разбойниках.

– Ну, если в лесу бывают с этими людьми такие вещи, – заметил юный золотых дел мастер, – то, право, нам следует как-нибудь приготовить к обороне этот дом. Нас только лишь четверо, а с работником – пятеро. Если им вздумается напасть на нас в количестве десяти человек, что сможем мы сделать против них? И кроме того, – прибавил он тихим шепотом, – кто поручится нам, что эти хозяева честные люди?

– Тут нечего опасаться, – возразил извозчик. – Я знаю этот трактир больше десяти лет и никогда не замечал за ним чего-нибудь нечистого. Муж хозяйки бывает дома редко. Говорят, у него виноторговля. Но хозяйка – тихая женщина, которая никому не пожелает зла. Нет, вы ее обидели, сударь.

– А все-таки, – вставил свое слово знатный молодой человек, – все-таки я не могу совершенно отвергать сказанное. Припомните слухи о тех людях, которые однажды бесследно пропали в этом лесу. Перед этим многие из них говорили, что будут ночевать в этой харчевне. А после того как две или три недели спустя о них ничего не было слышно, о них стали справляться, и когда спросили здесь, то в харчевне сказали, что никого из них тут и не видели. Ведь это подозрительно!

– Бог знает! – воскликнул механик. – В таком случае мы поступили бы, конечно, благоразумнее, если бы расположились на ночлег неподалеку, под хорошим деревом, чем здесь, в этих четырех стенах, где о бегстве нечего и думать, если они разом займут дверь, – ведь окна с решетками.

Под влиянием таких речей все сделались задумчивы. Казалось вполне вероятным, что корчма в лесу была в сношениях с разбойниками, по доброй ли воле или по принуждению. Вследствие этого ночь представлялась им не совсем безопасной, тем более что они много раз слышали рассказы о путешественниках, которые подверглись нападению во время сна и были убиты. И если бы даже дело не дошло до их жизни, то часть гостей в корчме была с такими ограниченными средствами, что грабеж некоторой доли их имущества был бы им очень чувствителен. И они угрюмо и печально смотрели в свои стаканы. Молодому человеку хотелось теперь ехать на своем коне по безопасной и открытой долине; механику хотелось бы иметь телохранителями двенадцать своих товарищей силачей, вооруженных дубинами, а золотых дел мастера Феликса охватила тревога больше за убор его благодетельницы, нежели за свою жизнь.

Извозчик же, который несколько раз задумчиво отмахивал от себя дым своей трубки, тихо произнес:

– Господа, по крайней мере они не должны напасть на нас во время сна. Я со своей стороны намерен, если только кто-нибудь присоединится ко мне, бодрствовать всю ночь.

– Я тоже хочу… я тоже! – воскликнули трое остальных.

– Спать я все равно не смог бы, – прибавил молодой господин.

– Ну, чтобы быть бодрыми, нам нужно чем-нибудь заняться, – сказал извозчик. – Так как нас как раз четверо, то я думаю, что можно было бы сыграть в карты. Это поддержит нашу бодрость и займет время.

– Я никогда не играю в карты, – возразил молодой человек, – поэтому меньше всех могу поддержать вашу компанию.

– И я совсем не умею играть, – прибавил мастер Феликс.

– Однако что же мы можем предпринять, если не станем играть? – сказал механик. – Петь? Но это не пойдет, и к тому же привлекло бы только сюда этот сброд. Разве задавать друг другу шарады и загадки? Это продлится недолго… Знаете что? А что, если нам рассказывать что-нибудь? Будет ли это весело или серьезно, истинно или выдумано, все-таки это поддержит нашу бодрость и займет время так же хорошо, как карточная игра.

– Я согласен, если начнете вы, – сказал молодой человек улыбаясь. – Вы, господа ремесленники, ходите по всем землям и уже поэтому можете кое-что рассказать. Ведь у каждого города есть свои собственные истории и предания.

– Так-то он так, слышишь много, – возразил механик, – зато господа, как вы, старательно изучаете это по книгам, где описаны удивительные дела. Вот вы и можете рассказать и умнее, и лучше, чем простой ремесленник, как я. Ведь вы, если я не ошибаюсь, студент, ученый?

– Ученый – нет, – улыбнулся молодой человек, – а что студент – это верно, и еду я домой на каникулы. Но что написано в наших книгах, для рассказа годится меньше, чем то, что вы слышите в разных местах. Поэтому начинайте-ка что-нибудь, если остальные хотят слушать.

– Это еще лучше карт, – проговорил извозчик, – если кто-нибудь рассказывает славную историю. Я часто охотно езжу по деревенским дорогам самым тихим шагом и слушаю, когда кто-нибудь идет рядом и рассказывает что-нибудь хорошее. А в дурную погоду я многих брал к себе на телегу, с условием чтобы они рассказывали что-нибудь. Еще был у меня один приятель, которого я, по всей вероятности, только потому и любил так сильно, что он знал истории, которые продолжались по семи и больше часов.

– И я тоже, – прибавил юный золотых дел мастер, – очень люблю слушать рассказы, и мой хозяин в Вюрцбурге должен был решительно запретить мне книги, чтобы я не слишком много читал разных историй и не запускал из-за этого работы. Так вот, механик, отличись-ка чем-нибудь хорошеньким. Я знаю, ты мог бы рассказывать с этой минуты до наступления дня, пока истощится твой запас.

Механик выпил, чтобы подкрепиться для рассказа, а затем начал так…