Текст книги "365 лучших сказок мира"

Конь рыцаря Рабогани

Венгерская сказка

В густом лесу стоял могучий конь, на нем сидел рыцарь Бенде с темным и мрачным лицом. Всю жизнь он завидовал своему товарищу по оружию и по боям рыцарю Рабогани, который был счастлив, имел обширные земли, богатые пастбища, стада, озера и реки, полные рыбы, великолепный замок невдалеке от Граца и красавицу жену Ванду. У Бенде же не было ничего. Все свое имущество, правда небольшое, он давно истратил, проиграв в карты и кости. Ни одна девушка не соглашалась выйти за него замуж, так как он был безобразен, а в боях счастье не улыбалось ему. Он был соседом Рабогани, и удача, которая сопровождала все дела этого рыцаря, раздражала его. Теперь Бенде ждал… Мрачно было его лицо, и еще больший мрак переполнял его душу.

Когда Рабогани собрался ехать на охоту с веселой толпой друзей и слуг, Бенде пошел к старой-старой ведьме, жившей в горах, и спросил ее: «Как погубить ненавистного Рабогани? Как потушить зависть, которая пожирает меня?»

Старуха подала ему горсточку золы из очага и сказала:

– Когда ты будешь наедине с ненавистным тебе Рабогани, брось золу в морду его коня, а сам поезжай в сердце леса к трем дубам. Дальше сам поймешь, что делать.

Бенде поблагодарил старуху, отдал ей все свои деньги и стал ждать удобного случая.

Вот веселая толпа приятелей, слуг, доезжачих и ловчих Рабогани скрылась в темном лесу. Прекрасная Ванда стояла на высокой башне, долго смотрела вслед любимому мужу и махала ему на прощанье вышитым цветными шелками платком.

Бенде все время старался держаться поближе к Рабогани, и когда они отстали от других, вынул платок, в который был завернут пепел, и бросил мелкий серый порошок по ветру против головы коня и лица Рабогани. Как бешеный, конь взвился на дыбы и помчался в сторону, несмотря на все усилия ловкого всадника остановить его. С притворными восклицаниями сожаления Бенде объяснил другим охотникам, что конь Рабогани испугался спрятавшейся в корнях ехидны и ускакал, как безумный.

Весь день, весь вечер товарищи разыскивали Рабогани. В глухом лесу раздавались звуки рожков, призывные крики, а потом, когда стемнело и между деревьями потянулся седой туман, в чаще замелькали огни факелов.

Но между искавшими уже не было предателя Бенде. Он заехал в самую глубь леса, отыскал указанные колдуньей три дуба и остановился под их широкими ветвями. С дрожью в сердце ждал он, и вот наконец в темноте показалось темное пятно. Усталый и измученный вороной конь шел, тихо перебирая ногами и опустив голову, как сонный. Как сонный, сидел на нем и его храбрый всадник. Голова Рабогани низко свешивалась на грудь, рука еле держала поводья, глаза были полузакрыты.

Предатель Бенде, точно стрела, кинулся на Рабогани и поразил его в самое сердце отравленным кинжалом. Без слов, без стона рухнул на землю убитый. Конь, как бы проснувшись, взмахнул гривой и, как птица, исчез в лесу.

В замке плач и рыдания. Уже три дня горюет молодая Ванда. Ей принесли известие о том, что храбрый муж ее, рыцарь Рабогани, исчез и никто не мог найти в лесу даже его следов. Вместе с ним пропал и его конь.

Дни шли за днями, месяцы за месяцами, и не было у прекрасной Ванды более кроткого и покорного утешителя, чем рыцарь Бенде. Целыми днями сидел он возле нее, говорил с ней о погибшем Рабогани, называл себя его лучшим другом, вспоминал его слова, поступки и, наконец, вкрался к ней в доверие.

В одно светлое весеннее утро, когда птички весело чирикали в ветвях, а из зеленой травы выглядывали свежие полевые цветочки, рыцарь Бенде сказал молодой вдове:

– Прекрасная Ванда, трудно вам жить одной, без защитника, позвольте мне сделаться вашим охранителем, доставьте мне счастье быть вашим мужем.

Ванда ответила: «Нет».

Три дня рыцарь Бенде и все старые родственники и родственницы Ванды, которым за это время Бенде успел понравиться, уговаривали молодую женщину. На четвертый день она согласилась.

Стали готовиться к свадьбе. Целыми днями в замке толпились иностранные купцы, приносившие товары. В кухне в громадном очаге пылал огонь, на вертелах поджаривали громадные бычьи и бараньи туши, фазанов, уток, перепелов…

Наконец, красавица Ванда в белом атласном платье, прекрасная и бледная, пошла в сопровождении дам и нарядных гостей к церкви рода Рабогани, стоявшей не очень близко от дома. По желанию Бенде двери в церковь закрыли. Жених и невеста опустились на колени перед алтарем. Старый священник начал службу. Полились звуки органа. Все затихли. Вдруг раздались резкие удары в церковные врата, послышался крик и ропот поселян, собравшихся на паперти, чтобы посмотреть на свадебную процессию. Священник перестал читать молитву. Рыцарь Бенде побледнел.

– Продолжайте, отец мой, – прошептал жених. – Это ничего, какой-нибудь шалун-мальчишка бросил в дверь камень.

Только что патер раскрыл губы, как раздались еще более ужасные удары, обе двери широко распахнулись, и в церковь ворвался большой вороной конь с разметанной гривой и пламенными глазами.

– Конь Рабогани! – закричали многие, увидев его, и расступились. Не обращая ни на кого внимания, конь в несколько прыжков очутился подле Бенде, схватил его зубами за нарядную одежду и, вытащив из церкви, сбросил с паперти. Все это случилось так скоро, что никто из остолбеневших приглашенных не мог остановить рассерженное животное. Ванда, завидев коня, упала в обморок.

Понятно, свадебный обряд не мог быть совершен, тем более что, как только Бенде поднимался с земли, конь снова толкал его на помост. Больную Ванду отнесли в замок. Родственницы и служанки столпились вокруг ее ложа. Приглашенные перешептывались, сторонились Бенде и говорили, что дело нечисто. Никто не мог поймать коня. Он никому не давался, только когда подошел старый слуга Рабогани, он ласково положил ему голову на плечо, подогнул ноги, всем своим поведением показывая, что он просит старика сесть на него. Едва старый Андреас исполнил желание коня, как Фарбагос, любимый сокол рыцаря Рабогани, пропавший в тот же день, когда исчез и его хозяин, спустился с высоты и уселся на плечо верного слуги.

Все с изумлением смотрели на происходящее, но недолго пришлось им смотреть… Вороной конь помчался с быстротой молнии и скоро исчез в густом лесу.

Долго-долго скакал он, унося на своей спине верного Андреаса и охотничьего сокола Рабогани. В самую глубь леса, в самую чащу занес он их. Там Андреас увидел, что под тремя дубами лежит рыцарь, словно убитый вчера, а в его груди торчит кинжал предателя Бенде.

Заливаясь слезами, сошел старик с коня и припал губами к бескровным рукам своего доброго господина.

В эту минуту он услышал какой-то шум в ветвях, соколиный клекот и карканье. Андреас невольно поднял глаза и увидел, что Фарбагос давит когтями черного, как смоль, вороненка, в то же время зорко поглядывая по сторонам блестящими глазами. Остальные воронята, рассевшись по ветвям, жалобно каркали, раскрывая свои еще желтые рты. Послышался шорох, шелест крыльев. С дуба посыпались прошлогодние сухие листья. Громадный черный ворон с седоватым налетом на широких могучих крыльях опустился на дуб. Никогда в жизни не видывал Андреас таких больших и могучих птиц этой породы, вдобавок на голове ворона блестел золотой обруч. Старая птица посмотрела своими умными темными глазами на Андреаса и, сложив крылья, заговорила с ним человеческим голосом:

– Прикажи твоему соколу выпустить вороненка! Я царь воронов, уже прожил тысячу лет, знаю весь свет и видел все доброе, все злое, все тайное и все явное. Вели соколу отпустить моего внучонка, и я отблагодарю тебя за это.

– А не обманешь? – спросил Андреас.

– Не обману, вели только отпустить вороненка. Вот тебе порукой мой царский венец! – Он опустил голову, и в руки Андреаса упал золотой обруч тонкой работы.

Андреас велел Фарбагосу отпустить вороненка. Царь-ворон громко крикнул, и на его зов появились два ворона поменьше, но тоже очень большие и тоже с обручами на головах.

– Вороновы сыновья, – подумал Андреас.

На птичьем языке ворон сказал им что-то, и они улетели, один в правую, другой в левую сторону. Спустя час они вернулись. С трудом размахивая усталыми крыльями, вороны несли в лапках по склянке. Они спустились к Андреасу, положили склянки ему на колени и уселись на ветвях дуба.

– Сыновья мои летали далеко за море, на дивный остров Лазоревого Царства и принесли оттуда пузырьки с мертвой и живой водой. Брызни мертвой водой на его тело. Впрочем, я сам уже облил его этой водой, чтобы сохранить от тления, так как знал, что рано или поздно конь принесет тебя сюда. Тебе остается только смочить мертвой водой его волосы, ладони рук и подошвы ног, а потом опрыскать живой водой его глаза, губы и грудь над сердцем. Ну, я исполнил свое дело, теперь отдай мне венец, без которого я потеряю царскую власть.

Ворон слетел на землю и, когда Андреас надел на его черную, как бархат, большую голову царский венец, взвился над деревьями и исчез.

Андреас исполнил все, что сказал ворон, и едва последняя капля живой воды упала на сердце храброго рыцаря, Рабогани потянулся, зевнул, открыл глаза, увидел Андреаса и, улыбнувшись, сказал:

– Кажется, я заспался.

– Да, господин, и ты еще долго спал бы, если бы не твой верный конь.

И он рассказал ему все.

Рабогани сел на коня и в сопровождении слуги и сокола вернулся в свой замок.

Услышав, что Рабогани подъехал к подъемному мосту, предатель Бенде так испугался, что убежал за тридевять земель, и никто никогда больше не видал его. Радости Ванды не было границ. Они с мужем счастливо зажили в своем богатом замке, щедро наградили и одарили Андреаса. На коня никто больше не садился, только Рабогани изредка ездил на нем, чтобы доставить ему удовольствие. Его холили и лелеяли, кормили и ласкали. Соколу отвели самое лучшее помещение и позволили охотиться на каких угодно птиц.

Неведомый рай

Шведская сказка

Раз маленький Гаральд сидел на берегу океана и смотрел вдаль.

Перед тем он прочитал описание чудных южных стран, в которых виноград широко раскидывает свои листья, апельсиновые и лимонные деревья блестят под лучами солнца, горы покрыты цветами, а небо темно-голубого цвета.

– Ах, если бы я мог полюбоваться этими чудными странами, – прошептал Гаральд.

Вдруг он увидел, что по волнам океана движется что-то белое, приближаясь к берегу, и вскоре различил большого лебедя. Он подплыл и вышел на берег близ мальчика.

– По глазам твоим вижу, чего ты хочешь, – сказал лебедь. – Ты хочешь знать, откуда я приплыл.

– Да, да. Я тоскую по великолепным странам, лежащим там, на юге, – воскликнул Гаральд и попросил лебедя унести его в эти дивные места.

– Я не туда держу путь, – ответил лебедь, – но если хочешь, садись мне на спину, я покажу тебе рай, о котором я часто тосковал в миртовых рощах и пальмовых лесах.

– Да, я хотел бы посмотреть на него.

– Ну, летим.

Едва успел Гаральд усесться на спину лебедя, как большая птица высоко поднялась.

– Обними мою шею обеими руками и хорошенько смотри вокруг, я лечу низко, и ты можешь рассмотреть все во время нашего путешествия.

Гаральд увидел большие равнины, покрытые полями с волнующимися хлебами, леса с густыми буками, великолепные замки, окруженные парками, полными цветов.

Повсюду поднимались остроконечные крыши церквей. Там и сям на равнине виднелись сады и огороды.

Картина скоро переменилась. Начались горы. Лебедю пришлось подняться выше. У подножия утесов шумели темные сосновые леса. В глубине долин извивались серебристые ручьи, которые местами расширялись в маленькие озера, окруженные березами с бледной листвой.

– Что это за равнина? Она блестит, точно серебряная.

– Это озеро озер, – ответил лебедь.

В то время как они неслись над водой, Гаральд слышал величавый шум волн, омывающих остров, покрытый дубами.

Он видел опять громадные леса, чудные поля. Наконец, лебедь остановился на берегу озера, покрытого множеством мелких островков.

– Мы здесь проведем ночь, – сказала птица. – Но почему у тебя на глазах слезы?

– Я плачу от радости, – сказал Гаральд. – Меня восхищает красота всего, что я видел сегодня. Я никогда даже не мечтал о таких дивных местах.

– Завтра утром ты увидишь мой рай.

Они отдохнули на ложе из мха, и ночью Гаральду снилось, что он бродит в стране роз и апельсинов, но, так же как лебедь, вздыхает о рае с озерами, окруженными березами.

Проснулся он, когда солнце стояло высоко. Путешествие снова началось.

– Что это за странное место? – спросил Гаральд, указывая на высокие черные горы, между которыми виднелись зияющие пропасти.

– Это дело рук человеческих. Вот уже много веков человек берет отсюда, из глубины земли твердое железо и выковывает из него плуги, чтобы возделывать землю, оружие, чтобы защищать свою родину.

С этого места горы сделались еще выше, леса еще гуще.

Большие реки шумели в глубине долины, дикие водопады прыгали со скалы на скалу, и вдруг на темно-синем горизонте засветилось что-то белое, похожее на небо.

– Что это? Не стая ли лебедей? – спросил Гаральд.

– Нет, нет, это вершины высоких снежных гор.

Гаральд все смотрел и смотрел, и его сердце билось от нежности к этому раю. Он поцеловал и приласкал лебедя, который принес его в чудную страну.

Время быстро шло, и Гаральд заметил, что они путешествуют уже давно.

– Скоро ли настанет ночь?

– Да ночь уже настала.

– Как так? Ведь солнце светит.

– В моем раю летние ночи светлы.

Наконец, лебедь опустился на берег горного озера. Гаральд сел подле своего друга и сказал:

– Я хотел бы знать, как называется чудная страна, которую ты мне показал.

– Это твоя родина, мое дитя, это твоя Швеция. Я тоже родился здесь, и поэтому ее долины и горы мне нравятся больше, чем богатые страны юга. Теперь ты видел все ее красоты и должен полюбить ее.

– О, да, да, – вскрикнул Гаральд.

Он хотел прижать к сердцу все, что окружало его, он рвал цветы, целовал их и принялся быстро бегать, счастливый тем, что научился любить родину.

Глупый крестьянин и умная птица

Немецкая сказка

Старый глуповатый крестьянин поймал в силки удивительно красивую птицу и с изумлением услышал, что она заговорила с ним человеческим голосом и попросила отпустить ее на волю.

– Ах, – сказал крестьянин Иоганн. – Раз ты умеешь так хорошо говорить, ты должна также понимать, что у меня тебе будет гораздо лучше, чем на свободе в лесу. Тебя посадят в красивую просторную клетку, будут вдоволь кормить и поить чистой ключевой водой. Не печалься же и не бейся больше.

– Ах, – ответила птица, – ведь я рождена, чтобы жить на свободе, в поле, в лесу и никогда не буду чувствовать себя хорошо в клетке.

– Ну, погоди, попробуй, – сказал Иоганн. Но бедная птица продолжала проситься на свободу.

– Неужели у тебя нет никакой жалости? – воскликнула она наконец.

– Я недостаточно богат, чтобы быть жалостливым, – со смехом сказал крестьянин. – Деньги для меня важнее всего, а я надеюсь получить за тебя несколько червонцев, ведь ты очень, очень красивая птица.

– Если так, я охотно заплачу тебе за мою свободу.

– Ого! А какой монетой будешь ты платить?

– Понятно, у меня нет с собой кошелька, но я могу дать тебе три совета, которые стоят многих червонцев.

– Какие же это советы? – спросил он.

– Отпусти меня, тогда я скажу, – проговорила птица. – Я не могу тебе доверять. Ты слишком хитер.

Иоганн не знал, что ему и думать, но так как птица продолжала уверять, что три ее совета замечательно ценны, он наконец ее выпустил.

Она весело взмахнула крыльями, поднялась на самую высокую ветку старого дерева и в восторге весело зачирикала.

– Ну, скорее! Я жду советов, которые ты обещала дать мне, – с нетерпением закричал крестьянин.

– Сейчас, сейчас, – сказала птица, глядя на него с высокой ветки. – Вот совет первый: не верь всему, что тебе говорят.

– Это я знал и раньше, – проворчал Иоганн.

– Так смотри, не забывай об этом впредь! Теперь второй: не слишком досадуй, когда теряешь что-нибудь, – произнесла птица, поглаживая клювом перья.

– И все? Надеюсь, последний совет будет получше этой старой, никому не нужной болтовни, – закричал рассерженный Иоганн.

– Конечно, конечно. Последнее вот что: держи крепко то, что у тебя есть.

– Когда я в следующий раз тебя поймаю, я тебе голову сверну, – закричал Иоганн, не помня себя от злобы.

– Но для этого тебе нужно меня поймать, – крикнула птица, распустила крылья, улетела в соседний лес и никогда больше не подлетала к сетям, силкам и ловушкам.

Хуан-Аррада

Испанская сказка

В давние времена, когда в Испании еще властвовали мусульмане-мавры, жил старый купец Аррада, у которого был сын, шестнадцатилетний Хуан. Купец рассылал по всей Испании свои товары, нагруженные на прекрасных сильных мулов, и его сын, молодой Хуан, нередко сам сопровождал вереницу вьючных животных.

Однажды, когда молодой Хуан и его слуги переправлялись на мулах через горы и стройные животные, покачивая длинными красными кистями на уздах и позвякивая серебряными колокольчиками, ловко ступали по каменным громадам, из ущелья показались разбойники. Заблестели кривые сабли, замелькали фески, чалмы и тюрбаны. Хуан понял, что это мавры. Его люди храбро бились, но разбойников было такое множество, что одни из проводников пали в бою, другие попали в плен. Разбойники захватили все товары, мулов с их уборами, Хуана и его оставшихся в живых слуг, которых и продали в рабство богатым маврам. Хуан был так красив, молод и силен, что его купили для самого гранадского калифа. Молодого человека отвели в калифский дворец. Там он работал в саду: окапывал деревья, чистил фонтаны, бившие струями кристально чистой воды, подвязывал дивные благоуханные цветы и вообще исполнял всякие садовые работы. Это было нетрудно, но тоска по родным, по дому и прежней жизни угнетала молодого человека. Днем он усердно работал, а по ночам часто плакал. Он вел себя так хорошо, работал так усердно, что по приказанию калифа ему предоставили почти полную свободу. Днем и ночью он мог бродить по калифскому саду и по дворам, только не смел выходить за стены, да этого и сделать было нельзя, потому что толстая ограда поднималась очень высоко, а все ворота охранялись стражниками.

Однажды в светлую лунную ночь Хуану не спалось. Как-то особенно ясно вспомнилась ему прежняя привольная жизнь у отца и до смерти захотелось на волю. Он встал с циновки и вышел из сарайчика, в котором жил вместе с остальными рабами, во двор. Луна светила ярко. Темные тени от кипарисов неподвижно лежали на плитах мощеного двора, посредине которого бил прекрасный фонтан, струи которого с журчанием падали в гранитный бассейн. Из одного двора Хуан переходил в другой, из другого в третий. Наконец, он присел у подножия большой черной башни, поднимавшейся над стеной, и глубоко задумался об отце и о том, как, вероятно, страдал этот несчастный старик, и горько-горько заплакал,

И вдруг откуда-то послышался голос:

– Хуан, Хуан!

Хуан огляделся. Кругом никого не было.

– Хуан, Хуан, – послышалось еще раз как бы снизу.

Молодой человек опустил глаза и у основания башни, над самыми плитами двора, увидел небольшое окошко, загороженное железной решеткой, и сухую морщинистую руку, схватившуюся за одну из ее перекладин. Хуан стал на колени и приник лицом к окну. В темноте подземелья белело что-то.

– Кто звал меня? – спросил Хуан Аррада.

– Это я, старый Диего-мудрец. Я долго жил у калифа, и милостиво глядели на меня очи моего властителя. Но не угодил я юной Сулейме, супруге моего господина, за то, что обличал ее в тщеславии, щегольстве и расточительности. Она уговорила калифа не слушать больше своего старого слугу, и он повелел бросить меня в подземную темницу и сковать мои руки, а пока их тяготят оковы, несвободен также и дух мой, и нет у меня силы с помощью знаний и мудрости открыть замки и запоры. Юный Хуан Аррада, сними оковы с моих рук, и тогда я освобожу и тебя, и себя и в награду дам тебе тот великий дар, который ты выберешь сам. Только знай, пока руки мои несвободны, малейший шум может призвать сюда стражников, и тогда тебе не миновать лютой казни! Если ты не побоишься подвергнуть жизнь опасности и освободить меня, ты тоже, может быть, будешь свободен. Если же стражники придут – ты погибнешь.

– Согласен, – сказал Аррада. – Что мне жизнь без свободы? Скажи, что нужно сделать.

– Возьми камень и постарайся разбить оковы на моих руках, сперва на левой, потом на правой.

Хуан отыскал возле водоема большой камень и снова вернулся к темнице. Бледная рука, тесно охваченная кольцом, просунулась сквозь решетку. Хуан ударил камнем по железному браслету. Боже, какой поднялся звон! Казалось, тысячи кузнецов изо всей силы били по наковальням. Никогда не думал Хуан, что от одного удара мог раздаться такой грохот. Он похолодел от страха, огляделся. Вокруг не было никого.

– Все равно, – подумал молодой человек, – раз я начал, нужно закончить.

Он второй раз ударил по браслету, и обруч распался. Левая рука старика освободилась. Старик подвигал пальцами, с удовольствием пошевелил кистью и, подав вторую руку Хуану, сказал:

– Теперь правую.

– Боже, какой страшный звон поднимется опять, – подумал Хуан и сильно ударил по железному обручу, но не послышалось ни звука. Казалось, камень упал на толстый слой ковров. Обруч рассыпался на множество кусков. Глаза старика заблестели. Он сложил руки ладонями вместе и, отставив большие пальцы, сделал ими какой-то таинственный знак. В ту же секунду решетки бесшумно выпали из камней, как зубы изо рта старой собаки, и окно выросло, превратившись в удобную дверь. Вскоре Диего-мудрец уже стоял рядом с Хуаном, и юноша невольно залюбовался его высокой фигурой и длинной белой бородой, падавшей ниже колен. Уверенно ступая, прошел он с молодым человеком через дворы и подвел его к боковым чугунным воротам. Сделав новый таинственный знак обеими руками, он прикоснулся к их тяжелым створкам. Без скрипа, тихонько отворились ворота, и мудрец с Хуаном прошли мимо крепко спавших стражников. На улицах спавшего города все было тихо, никто не остановил их. Вот они миновали сады и дворцы предместий и очутились в горах.

– Тут мы в безопасности, отец мой, – сказал Хуан. – Я устал, отдохнем.

– Иди, иди, – ответил старик, – днем выспишься, а теперь я должен показать тебе мой первый дар.

Пастбища и леса остались позади. Путники карабкались по утесам, наконец, старик сказал:

– Здесь!

Он ввел Хуана в глубокую темную пещеру, поднял руку, и пещера внезапно засияла. Изумленный Хуан увидел, что она украшена резными сводами и колоннами из топаза, берилла, аметиста и других прозрачных сверкающих камней. По углам грудами лежали отшлифованные бриллианты, сапфиры, изумруды, рубины, играя тысячами цветов под лучами света, лившегося на них неизвестно откуда, сверху, снизу, со всех сторон. Посредине стоял стол, покрытый затканной золотом и серебром бархатной скатертью, а на нем красовались золотые чеканные кубки невиданной красоты и серебряные кувшины, украшенные эмалью, осыпанные бирюзой и топазами. Но это еще было не все. Старик хлопнул в ладоши, и в глубине пещеры открылась длинная галерея, отделанная малахитом. По ней побежали крошечные черные мохнатые карлики, полумедвежата-полулюди, одетые в красные одежды и с громадными мешками на плечах. Сбрасывая мешки на пол перед Хуаном, они развертывали их и высыпали перед ним груды золотых и серебряных монет, чудные жемчужины, ожерелья, браслеты и другие украшения.

– Если захочешь, все это богатство будет твое, – сказал старик.

– Хочу, хочу, – подумал было Хуан, так как в эту минуту вспомнил, что не только себе принесет пользу богатством, но поможет и обедневшим товарищам, и другим беднякам. – Хочу, хо… – чуть было не выговорили его губы, но старик сказал:

– Погоди, Хуан, не торопись.

И он вывел его из пещеры.

Всходило розовое солнце… Поев ягод дикой ежевики, напившись свежей ключевой воды, Аррада лег на мягкий мох и заснул до вечера, так велел ему старик.

Когда он проснулся, на потемневшем синем небе уже загорались звездочки и из-за громад гор блестел край серебряной полной луны. И над Хуаном стоял Диего-мудрец и говорил ему:

– Пойдем, пойдем. Пора, пора.

Все выше и выше поднимались они, все круче и круче делалась тропинка. Камни сыпались из-под ног Хуана, подскакивая, скатывались в глубокие пропасти и с глухим шумом падали с утеса на утес. Кругом были одни голые скалы. Устал Хуан и тяжело дышал. Старик подвел его к высокой отвесной скале, гладкой, как отполированная стена.

– Куда привел меня старик? – подумал Хуан. – Дальше и дороги нет. Нет даже и тропинки.

Но старик высоко поднял руки над головой, развел ими в стороны, странно пошевеливая сухими длинными белыми пальцами, и вот в каменной стене открылась узкая дверь. Едва старик и Аррада успели пройти в нее, как она снова закрылась за ними, но Хуан и не взглянул назад. Он увидел чудную картину. Перед ним лежал великолепный, облитый солнечным сиянием город с дворцами, с садами. На его широких площадях били дивные фонтаны, стройные пальмы с широкими раскидистыми листьями, лапчатые аралии, мимозы с благоуханными желтыми цветами и другие красивые деревья окаймляли широкие улицы. В садах пели птицы, по улицам двигались стройные ряды конных и пеших воинов, а на холме, вдали, поднимался роскошный царский дворец с золоченой крышей. Вокруг толпились важные сановники, горожане в богатых одеждах, женщины с малютками на руках, простой народ, нищие. И все ждали кого-то, все робко и с почтением оглядывались кругом.

– Кого они ждут? – спросил Хуан.

– Тебя, – ответил Диего. – Если ты захочешь, ты станешь царем этой счастливой богатой страны. В твоих руках будет возможность делать твоих подданных счастливыми. Власть и могущество могут дать много пищи сердцу доброго человека.

– Сделай меня царем, – хотел крикнуть Аррада и шевельнул уже губами, но старик остановил его:

– Погоди, не торопись, – сказал мудрец. – Когда ты увидишь мой третий дар, ты сам рассудишь, который из них окажется для тебя привлекательнее остальных.

Говоря так, старик вывел его из чудесного города, снова раскрыл дверь в каменном утесе и, когда забрезжил свет, накормил дикой малиной и уложил спать.

С наступлением мрака Диего, как и накануне, разбудил Хуана и повел его с собой. Стояла неприветливая ночь, темные облака закрывали луну. Ветер свистел в камнях.

На этот раз старик вел Хуана не к вершинам гор, а к их подножью. По обрывистым склонам, по узким тропинкам, по скользким, влажным от тумана камням спускались они в сырые черные ущелья все ниже, ниже, так, что Хуану чудилось, будто они идут в глубь земли. Наконец они очутились на берегу ручья, который медленно, точно сонный, тек по узкой лощине. Утесы сближались, и вскоре их острия стали почти касаться друг друга. Образовался мрачный темный свод.

– Сейчас, – подумал Хуан, – сейчас чудесный старик покажет мне что-нибудь удивительное. Уж те два дара были хороши, хороши ослепительно, как же должен быть прекрасен этот последний, третий, если он приказывал мне дождаться его! И, точно в ответ на эту мысль, он услышал тихие, нерадостные звуки. Навстречу ему несся стон. Хуан сделал несколько шагов и остановился. Со всех сторон глядели на него страдающие глаза, отовсюду к нему тянулись исхудалые дрожащие руки. Глаза эти молили о помощи, руки искали опоры… По бледным щекам струились слезы. Воздух дрожал от рыданий, и в этом печальном хоре Хуан различал голоса детей, юношей, людей взрослых, стариков, старух… Сердце его сжималось от жалости, но он не знал, к кому броситься, кого попытаться утешить.

– Зачем привел ты меня в это ужасное место? – спросил Хуан. – Неужели в благодарность за услугу ты хочешь сделать меня господином царства слез и несчастья?

– Нет, – ответил старик, – я только хочу показать тебе действие того дара, который собираюсь тебе предложить.

С этими словами он надел на палец Хуана большой перстень с крупным камнем, из которого сверкали разные лучи: розовый, красный, голубой, лиловый, сиреневый, дымчатый, оранжевый, и прибавил: «Дотронься им до головы вот этого рыдающего мальчика».

Хуан исполнил приказание Диего, и на глазах малютки мгновенно высохли слезы, он улыбнулся. Хуан уже сам провел перстнем по дрожащей голове дряхлого старика, и вместо выражения отчаяния увидел на его лице отпечаток тихой грусти.

– Это, камень сердца, камень утешения. С ним ты будешь богаче любого богача, могущественнее самого сильного властителя. Никакие сокровища в мире не дадут тебе таких высоких наслаждений, никакой трон не даст такой силы над людьми, как этот камень ласки, камень доброго слова. При помощи его ты будешь придавать мужество впавшим в отчаяние, спасать людей, изнемогающих от горя…

Хуан опустился на колени перед Диего и сказал ему:

– Благодарю тебя, отец.

Диего вывел его из ущелья и велел лечь спать. Еще стояла ночь, и Хуан тотчас же заснул, а когда проснулся, уже светило яркое солнце. Аррада открыл глаза и с удивлением оглянулся. Он лежал на срезанных виноградных сухих ветках возле ворот отцовского дома, а на его руке играл и переливался в золотом перстне чудесный камень сердца.