Текст книги "365 лучших сказок мира"

Веселое царство

Ха! Ха! Ха!

Хи! Хи! Хи!

За десятки, за сотни, за тысячи верст раздавались громкие раскаты веселого, беззаботного смеха. Раздавались с утра и до вечера, с заката и до восхода солнца, раздавались без перерыва.

Это смеялись жители Веселого царства. Странное, совсем особенное это было царство. Другого такого нет, не было и не будет на земле.

Очень занятное царство. Там никто никогда не горевал, не плакал, не жаловался, не печалился, не болел. Там все смеялись, смеялись постоянно, смеялись без устали. Ходили – и смеялись, сидели – и смеялись, работали – и смеялись, говорили – и смеялись, даже… спали – и смеялись. Только и слышно было: ха, ха, ха да хи, хи, хи!

В Веселом царстве не было ни горя, ни забот. Его жители не знали ни нищеты, ни грусти; они никогда не болели, не страдали и доживали, веселые и довольные, до глубокой старости. Рождались со смехом и умирали со смехом, передавая своим потомкам способность весело смеяться.

Веселее всех смеялся царь Веселого царства. Веселая улыбка так и не сходила с его лица; на высоком его лбу никогда не видно было морщинки грусти, а глаза царские постоянно искрились смехом – добрым, веселым смехом.

Просыпался утром веселый царь и со смехом звонил в колокольчик. Со смехом появлялись царские слуги.

– Давайте одеваться. Хи-хи-хи! – командовал царь.

– Извольте, ваше величество, ха-ха-ха! – заливались слуги.

Одевшись, царь выходил на балкон своего дворца послушать, как смеются подданные в его столице.

По улицам бежали смеющиеся люди, со смехом возницы предлагали прохожим свои услуги, со смехом торговцы продавали свои товары…

Все смеялись. Все… И взрослые, и дети, юноши и старцы, господа и слуги, генералы и солдаты, богатые и бедные. Точно серебряный звон стоял над Веселым царством, точно там праздновался постоянно светлый, радостный праздник – так были все счастливы и веселы.

И вдруг однажды в это царство радости, довольства, счастья и смеха забрела старая, худая, согнутая в три погибели старуха – такая, какой никогда не видывали в Веселом царстве. У нее было мрачное, печальное лицо, глаза какие-то растерянные, полуслепые от слез, а щеки ввалились от худобы. Седые космы редких волос выбивались у нее из-под платка.

– Хи-хи-хи? Что за странная старуха? – удивлялись счастливые люди Веселого царства. – Ха-ха-ха! Кто ты, бабушка? – спрашивали они.

– Мое имя Нужда, – произнесла она глухим замогильным голосом. – Пришла я к вам из соседнего государства, где живут мои сестры: Горе, Болезнь, Печаль, Голодуха, Страданье. Мы все постоянно странствуем из одного места в другое, а в иных местах подолгу остаемся. В вашем царстве ни одна из нас еще не бывала, вот я и решила заглянуть к вам, чтоб убедиться, нельзя ли мне как-нибудь здесь пристроиться. Но вижу, что мне здесь не житье: все вы тут сытые, довольные, веселые…

– А ты умеешь смеяться? Ха-ха-ха! Умеешь? – зазвенело, загудело на разные голоса вокруг нее.

Старуха гордо выпрямилась. Ее глаза гневно блеснули.

– Я не умею смеяться, и не хочу смеяться, и ненавижу смех, – строго проговорила она. – Нужда не должна смеяться. Она плачет. И если бы я осталась у вас, то скоро научила бы и вас плакать.

– Плакать? – с удивлением переспросили веселые люди. – Нет, старуха, это ты напрасно думаешь. Ха-ха-ха! А вот мы заставим тебя смеяться, увидишь заставим.

– Никогда! – сурово оборвала их старуха Нужда.

– Нет, заставим. Непременно заставим, – повторили несколько раз веселые люди. – Ха-ха-ха! Давай сейчас смеяться. Слышишь?

– Никогда! – вновь повторила Нужда. – И не требуйте от меня чтобы я смеялась: раз я засмеюсь, беда вам будет.

– Ха-ха-ха! – ответили веселые люди. – Разве от смеха может быть беда? Нет, бабушка, ты должна с нами смеяться. Ну-ка, Начинай!

– Не буду! – угрюмо повторила опять старуха.

– Ну, хоть немножко!

– Никогда! – вновь повторила Нужда.

Как ни старались веселые жители Веселого царства рассмешить старуху Нужду, их старания ни к чему не повели. Рассердились, наконец, веселые люди, но рассердились, конечно, по-своему, по-смешному.

– Не смеяться в нашем Веселом царстве, а грустить и печалиться, когда мы все смеемся, – это преступление, – говорили они. – Мы этого так не пропустим и отдадим тебя, старуха, под суд. Пусть умные судьи решат, как быть с тобою.

И недолго думая, они подхватили старуху и потащили ее в суд.

– Ха-ха-ха! В чем провинилась эта старушенция? – спросили судьи, когда привели Нужду в большую комнату, в которой заседал суд.

Веселые люди рассказали, что старуха заупрямилась, не хочет ни за что смеяться.

Стали судьи совещаться – как быть, какое придумать для печальной старухи наказание. Совещались они, конечно, смеясь и хохоча. Смеялись при этом не только судьи, но и стража, стоявшая у дверей, смеялись писцы, записывавшие решение суда, смеялись сторожа, привратники. Одна Нужда не смеялась.

Долго-долго советовались судьи, наконец обратились к Нужде с такой речью:

– Слушай, старуха. Ты лучше раскайся и засмейся. Тогда мы тебя простим. Ха-ха-ха!

Но Нужда с гневом отказалась от такого предложения. Не станет она смеяться. Ни за что не станет! Никогда не смеялась и не будет смеяться. Ее дело печалить людей, и не к лицу ей смех.

– А мы все-таки тебя заставим смеяться, – хохотали судьи. – А не захочешь, накажем тебя со всею строгостью законов Веселого царства.

– Наказывайте! Я ничего не боюсь! – надменно заявила упрямица.

Опять стали совещаться судьи. Словно пчелиное жужжанье повисло в воздухе, так они спорили и гоготали, прерывая постоянно свою речь смехом.

Кончили, наконец, совещанье и вынесли такой приговор:

– Так как старуха, несмотря на все увещания, упрямится и не хочет смеяться, то немедленно выслать ее из пределов Веселого царства и не позволить ей ни минуты оставаться среди веселых людей.

Нужда молча выслушала этот приговор. Но веселые люди, которые привели ее в суд, остались недовольны приговором.

– Что это за наказание? – кричали они. – Нет, надо непременно заставить смеяться старуху. Непременно надо. Судьи неверно решили дело! – и они потребовали, чтобы были призваны другие судьи, которые придумали бы старухе иное наказание.

Это желание было тотчас исполнено. Опять собрались судьи, опять совещались, спорили и вынесли такой приговор:

– Закрыть все заставы Веселого царства и не выпускать старуху до тех пор, пока она не станет смеяться.

Но веселый народ и этим приговором остался недоволен.

– Ха-ха-ха! – кричали веселые люди на разные лады. – Разве такой приговор подействует на упрямую старуху? Ничуть. Нет, видно, судьям не решить этого дела. Отправимся мы лучше к нашему королю: он сумеет приказать старухе смеяться. Ха-ха-ха!

И они бросились к Нужде, подхватили ее и потащили ее во дворец.

– Царь! Милостивый и справедливый! – кричали веселые люди, толпясь вокруг жилища любимого царя. – Выйди к нам. Мы привели к тебе старуху странницу Нужду, которая пришла в наше царство с печальным лицом и не хочет смеяться с нами. Прикажи ей, царь, смеяться.

Царь вышел к толпе, приблизился к старухе и, громко смеясь, произнес:

– Старуха, смейся!

– Не буду! – угрюмо отозвалась Нужда.

– Тебе говорят, смейся!

– Ни за что.

Царь хотел сделать строгое лицо и… не мог. Оно так и прыгало от смеха.

А старуха становилась с каждой минутой все угрюмее, все мрачнее.

Подумал веселый царь, как и чем заставить старуху исполнить желание народа, то есть рассмеяться, и, наконец, сказал:

– Слушай, бабушка Нужда. В наказание за твое упрямство я лишаю тебя самого дорогого, что только может быть на свете: отныне я запрещаю тебе, раз и навсегда, смеяться. Как бы весело тебе ни было на душе, ты лишена впредь возможности смеяться. Страшное это наказание! Ты его почувствуешь, старуха, потому что как рыба не может жить без воды, как никакая земная тварь не может существовать без воздуха, так человек не может жить без смеха. А ты, Нужда, лишена отныне этого великого блага, ха-ха!

– Ха-ха-ха! – раздались в ответ на это громовые раскаты смеха веселого народа, очень довольного умным приговором своего короля.

Вместе с народом расхохоталась, вопреки всем ожиданиям, и сама старуха Нужда.

Расхохоталась хриплым, замогильным, отвратительным своим смехом, таким громким, что он заглушил смех тысяч веселых людей.

Расхохоталась потому, что такого наказания никак не могла ожидать старуха Нужда.

Ее лишили того, к чему она чувствовала непреодолимое отвращение, того, чего она сама терпеть не могла. Ей, которая никогда в жизни не смеялась, запрещали смеяться! Это было так ново, необыкновенно и смешно, что Нужда не выдержала и расхохоталась первый раз в своей долгой жизни. За ней расхохотался король. За ним воины, стража, народ. И отовсюду стали раздаваться раскаты смеха. Но всех громче смеялась сама старуха Нужда. Странно, однако: чем громче смеялась она, тем тише становился смех окружающих ее жителей Веселого царства…

И лица у них, всегда такие веселые, довольные, становились все серьезнее и серьезнее. Как ни стараются они по-прежнему хохотать, смех у них выходит какой-то сдавленный, невеселый.

А старуха Нужда смеется все громче да громче, приплясывает, скачет…

Прошел день, другой, третий – и в Веселом царстве не слышно уже раскатов смеха. Раздается только странный, хриплый, неприветливый хохот старухи Нужды…

Прошло еще несколько времени – и в Веселом царстве совсем не стало больше слышно смеха. Люди точно разучились смеяться.

Даже сам царь и тот не смеялся больше. Лицо у него стало грустное-прегрустное, а глаза, которые умели только улыбаться, теперь блуждающе смотрят вдаль, где старуха Нужда, переходя из дома в дом, все смеется, скачет, приплясывает. И где только она покажется, люди сразу разучаются смеяться.

– Перестань же, старуха! – кричат ей.

Но старуха не унимается.

– Ха-ха-ха! Заставили вы меня смеяться, – отвечает она, – теперь я не могу перестать…

– И с тех пор Веселое царство превратилось в царство грусти.

Мельник Нарцисс

Стояла мельница над синей рекой, стояла и пела. И все в ней пело: и колеса, сквозь которые струилась вода, и тяжелые жернова, и сам мельник, юноша восемнадцати лет, которого звали Нарциссом.

Мельник-юноша пел громче и слаще всего. Хорошо пел. Люди слушали его и говорили:

– Ровно птица небесная поет-заливается Нарцисс…

И правда их была. Серебряным ручьем, струею гремучей, арфой невидимой, золотою, ангельским голосом заливался мельник Нарцисс.

Был он на свете круглым сиротою. Не помнил ни матери, ни отца. Умерли они рано. Было ему, Нарциссу, несколько месяцев в то время. Старый мельник пожалел сироту-мальчика, взял его к себе, воспитывал, точно родного сына, а умирая оставил мельницу Нарциссу. И вот на мельнице стал хозяйничать сам Нарцисс. Хозяйничает и поет.

Ах, поет!

Птицы Божие завидуют его голосу звонкому. Люди не надивятся его веселому, счастливому, всегда довольному лицу.

– И чего он весел? – спрашивают. – И чего заливается? У других забота и печаль, а у него песня звонкая да радостная улыбка не сходят с уст. А сам одинок, сирота и беден как церковная мышь. Что толку, что есть у него мельница? Зерна ему молоть возят мало, платят немного: бедные люди кругом живут, платить больше не могут, не из чего! А ему и горя мало. Поет, соловьем разливается, даром что впроголодь живет.

Услыхала про веселого, довольного мельника злая, коварная колдунья Урсула и захотела увидеть воочию людскую радость. Спряталась она под мельничное колесо и стала поджидать диковинного мельника, что так доволен своей судьбой. Известное дело: злая колдунья не может видеть без зависти счастливых, довольных людей.

Видит – действительно счастлив и доволен своею судьбою мельник и весело улыбается и поет, поет.

– Ну, постой же ты, милый! – ехидно прошипела себе под нос колдунья. Перестанешь ты петь у меня.

И в один миг закружила, зачаровала мельника Нарцисса и нагнала на него очарованный сон. Заснул мельник и видит себя во сне королем. На нем золотая корона, вокруг него – послушная свита, перед ним – несметные богатства хрустального дворца.

И радостно, радостно забилось сердце Нарцисса! Еще бы! Худо ли быть могущественным королем?

Но не долго длился сладкий сон.

Проснулся мельник – и ни дворца, ни свиты, ни сокровищ перед ним нет. Стоит только девушка неземной красоты. Стоит и улыбается ему. Это злая Урсула превратилась в красавицу, чтобы не напугать мельника своим безобразным, отталкивающим, злым лицом.

Нарцисс вытаращил глаза и лепечет в недоумении:

– Кто ты?

– Нет! Лучше скажи мне, ты кто? – засмеялась своим звонким голосом мнимая красавица.

– Я мельник! – отвечал Нарцисс. – А был только что королем. Ах, хорошо было! – вздохнул он, с сожалением вспоминая чудесном сновидении.

– Что ж? Разве так сладко быть королем? – спросила красавица, то есть Урсула.

– Ах, сладко! – отвечал Нарцисс. – Так сладко, что, кажется, все бы отдал, чтобы хоть годик побыть королем… Всюду тебе почет, всюду покорность! Денег куры не клюют, ешь вкусно, сладко, с серебряной посуды, пьешь из золотых кувшинов. То-то хорошо! А живешь-то во дворце в хрустальных палатах, сам одет в шелк и бархат, в шляпу с пером, в сапоги со шпорами. Чудо что такое!

Улыбнулась Урсула.

– Хочешь, сделаю тебя королем?

Глаза у мельника разгорелись, как звезды. Весь он вспыхнул от счастья и хотел даже запрыгать на радостях, да ноги у него подогнулись, и он упал на берег, на траву.

Упал и сладко заснул в тот же миг… А злая Урсула наклонилась над ним, протянула руку и зловещим голосом зашептала:

 
Стань, обернись,
Опять закрутись,
Назад оглянись
И мне поклонись.
А как встанешь и проснешься,
О былом не заикнешься,
Все минует долгим сном
Станет мельник королем…
 

* * *

Проснулся мельник, смотрит удивленно кругом и видит – лежит он на лебяжьей перине, на широкой постели, под бархатным балдахином с золотыми кистями. Над постелью королевская корона. Простыни – из тончайшего шелка, обшитые трехаршинными кружевами по краям. Одеяло атласное, шитое золотом, легкое, как пушинка. А кругом толпятся слуги, важные-преважные, почтенные, седые. Иного такого слугу, наверное, принял бы за важного господина в былое время бедный мельник, а теперь? А теперь без всякого стеснения протянул слугам свои голые ноги и коротко произнес:

– Обувайте!

Засуетились слуги, преклонили колена и стали натягивать с великой осторожностью на ноги мельника шелковые чулки. Точно это и не ноги были, а две хрустальные вазы, которые они опасались разбить.

Потом они подали королю-мельнику туфли с бриллиантовыми пряжками и исподнее платье. Нарцисс не двинул ни рукой, ни ногой, пока его одевали, и только поворачивался вправо и влево, как кукла на пружинах. Все делали за него другие. Когда, наконец, его одели, вошли два маленьких невольника-негра и внесли серебряный жбан с водой. Слуги умыли короля и повели в столовую.

В столовой его ждал обильный завтрак. Каких только яств не поставили на стол!

Нарцисс подошел к столу и уже приготовился схватить лучший с тарелки, как неожиданно предстал пред ним высокий, в темном одеянии, старик с очками на носу.

– Не извольте этого кушать, ваше величество, а то расстроите ваш драгоценный желудок, – произнес он и почтительно отвел руку короля от жирного куска.

Тогда Нарцисс схватился за другое блюдо. Но велик же был его гнев, когда доктор (высокий человек в очках был придворный врач, лейб-медик) снова почтительно остановил его.

– Это вредное кушанье для вас, ваше величество, – сказал он и прибавил, не понимаю, чего смотрит гофмейстер,[5]5
  Придворный, ведавший дворцовым хозяйством, придворным церемониалом.


[Закрыть] ведь такие блюда нельзя кушать королю.

И, вместо вкусных яств, подвинул Нарциссу стакан молока и два крошечных куска белого хлеба, прибавив, низко кланяясь:

– Здоровье короля – лучшее счастье его подданных. А поэтому вашему величеству необходимо беречься для счастья вашего народа! Я же поставлен для того, чтобы постоянно следить за вашею едою, и обязан наблюдать, чтобы вы, государь, случайно не поели что-нибудь вредное или не скушали слишком много.

Нечего делать, пришлось Нарциссу довольствоваться молоком.

* * *

– Я хочу идти гулять! – вскричал Нарцисс весело, покончив с завтраком.

Но тут человек десять каких-то седовласых людей окружили его тесной толпою.

– Ваше величество, не угодно ли вам будет заняться сперва государственными делами? – произнесли они, чуть ли не до земли склоняясь перед ним.

Король не может отказываться от государственных дел, и Нарцисс должен был покориться. Он пошел за седовласыми старцами в огромную комнату, которая называлась королевским кабинетом. Здесь король и его седовласые советники принялись решать важные государственные дела.

Солнце, сияя вовсю, смотрело в окна. Толпы гуляющих сновали по улицам. Деревья приветливо шумели за окнами, точно хотели сказать:

– Брось свои дела, король, и ступай к нам на волю, на простор!

И молодому королю неудержимо захотелось выбежать из скучного кабинета, от скучных дел и скучных советников. А они точно и не замечали его нетерпения, все говорили, говорили, говорили без конца. Наконец встали все и с низкими поклонами вышли из королевского кабинета.

Молодой король точно ожил душою.

– Гулять! Гулять! В поля! В лес! На волю! – запело и заликовало все внутри его.

Он затянул было свою песенку, но тотчас вспомнил, что он теперь король и что королям не полагается петь веселые песенки, и замолк.

На пороге королевского кабинета появилась между тем блестящая свита молодого короля.

– Ваше величество, желаете гулять? Лошади уже готовы и ждут у подъезда.

И ближайшие сановники, приняв под руки Нарцисса, осторожно и бережно, как больного, свели его с лестницы.

Нарцисс был неприятно поражен, увидя у крыльца карету. Ему хотелось побегать по лесу и полям, а тут сиди в закрытом ящике и любуйся миром сквозь стеклянные окна.

«Ну, по крайней мере, хоть вдоволь наслажусь быстрой ездой!» – подумал король и ошибся.

Лошади ехали шагом. Карета едва двигалась вперед, так как народ, желая полюбоваться своим королем, наполнял улицы, теснился вокруг экипажа и не давал ходу карете. Притом люди неистово кричали «ура», так что звон стоял в ушах Нарцисса, и он был рад-радешенек, когда снова экипаж остановился у дворцового подъезда и свита бережно проводила его в столовую, где уже было накрыто к обеду.

Обильные, роскошные яства покрывали стол, но королевский гофмейстер накладывал самые маленькие порции на тарелку короля. И Нарцисс, при всем своем желании наесться вкусных блюд до отвалу, остался почти голодный.

Сердитый и недовольный, поднялся он из-за стола.

– Я хочу в сад! – резко произнес он, ни к кому не обращаясь.

– О, ваше величество, к сожалению, желание ваше невыполнимо, – с самым изысканным поклоном произнес гофмейстер, – уже поздно, и вы едва успеете приготовиться к балу, который назначен к девяти часам.

Нарцисс топнул ногою от гнева, но все-таки пошел одеваться.

Целый десяток слуг засуетились снова вокруг него. Его усадили перед зеркалом. Явился парикмахер и стал в пышные кольца завивать красивые, вьющиеся волосы Нарцисса. Потом одели в узкий костюм, весь шитый золотом и унизанный дорогими камнями. С непривычки носить подобные одежды Нарцисс жался, подергивался и гримасничал. К тому же он устал.

Ему было тесно и душно в новом платье. Пот градом лился с его лица.

Одевание, продлившееся добрых часа два, наконец окончилось. Под звуки музыки, окруженный блестящею свитой, король Нарцисс проследовал в бальный, весь залитый огнями зал.

Когда он проходил по залу, все низко ему кланялись, но никто не решался заговорить с ним, никто не осмеливался подойти к нему, так что Нарциссу, в конце концов, стало скучно, и он начал уже зевать.

Заметив это, придворные подвели к королю-мельнику высокую некрасивую девушку и сказали, что это дочь могущественного соседнего царя и что королю следовало бы открыть бал с нею.

Дама не понравилась Нарциссу. Она была чересчур высока ростом, полна и угловата. Но он все-таки прошел с нею дважды по залу. Он хотел затем сделать с ней тур вальса, но гофмейстер предупредительно шепнул ему на ухо, что королю не полагается плясать.

Едва гофмейстер удалился, как к Нарциссу подошел ближайший сановник и тихо сказал:

– Сегодняшний бал самый подходящий для вашего величества, чтобы выбрать себе невесту. Все дочери знатнейших королей, герцогов и принцев собрались в вашем дворце. Остается только вам, государь, выбрать из них, которую вы считаете достойной стать королевою.

Нарцисс улыбнулся. Он не прочь был жениться на молоденькой, хорошенькой девушке. Быстрыми глазами он обежал знатный круг своих гостей, королевен, княжен и герцогинь. Но, к своему глубочайшему огорчению, не нашел ни одной, которая бы понравилась ему своей красотой.

Все принцессы, герцогини и королевны были пышно одеты в нарядные, туго зашнурованные платья. Их талии казались тонкими, как у ос, они едва дышали в своих узких корсетах. Их лица были густо нарумянены и набелены. Огромные безобразные прически не шли к ним, отягощая головы и стягивая волосы у висков. Они двигались неестественно в своих тесных на высоких каблуках ботинках и казались Нарциссу заводными куклами на пружинах. И улыбались кукольной, деланной улыбкой, поджимая губки.

Вдруг взор Нарцисса поразила одна девушка, стоявшая одиноко в стороне от других. На ней не было ни роскошного наряда, ни пышной прически, ни тесных туфелек на высоких каблуках. Она была одета очень скромно. Но зато она была красивее всех других.

Прелестная фигурка, румяное личико, белые руки, радостная, веселая улыбка, сияющие довольством глазки девушки, простое ситцевое платье, шелковый фартучек, изящная косынка – все это в один миг очаровало короля.

Нарцисс смотрел на девушку и не мог вдоволь насмотреться. Один ее вид уже заронил в его сердце горячую любовь.

– Вот моя невеста! – произнес он радостно и, миновав напудренных, затянутых красавиц, подошел к очаровательной простушке и взял ее за руку.

В тот же миг громкий, насмешливый хохот огласил залу. Ближайший сановник со всех ног кинулся к Нарциссу.

– Что вы, государь! Это простая служанка. Она присутствует единственно для того здесь в зале, чтобы следить, не порвался ли наряд у кого-либо из этих важных дам, королевен, герцогинь и княжен. Разве может простая служанка стать невестою короля! И чуть ли не силой отвел короля от красавицы служанки. Но Нарцисс уже не слышал его слов. Он ринулся из бального зала сначала в сад, оттуда на улицу, в поле, в лес, в самую чащу его.

Здесь он упал на мягкую, сырую от росы траву и, не помня себя от горя, закричал:

– Что за ужас, что за скука быть королем! Не только не смеешь распорядиться своим временем, но и любить не смеешь того, кого выбрало сердце! Все отдам я тому, кто превратит меня снова в прежнего скромного мельника Нарцисса!

Сказал и уснул мгновенно, потому что находившаяся поблизости Урсула, услышав его обещание, решила снова вернуть ему прежнюю долю.

На утро проснулся Нарцисс и видит: перед ним его милая мельница, гудят колеса, плещет вода звонкою, хрустально-синей струею. Радостный и счастливый вскочил он на ноги и запел, запел так, как никогда еще не певал мельник Нарцисс во всю свою жизнь!