Текст книги "Потерянная родина"

Доверие, которое своим дружеским отношением заслужил Боби Грейн в глазах Ако, естественным образом Ако перенес на мистера Севеджа. Ако полагал, что он друг Боби Грейна, следовательно такой же хороший человек, как Боби. Поэтому Ако ни на минуту не усомнился в посулах Севеджа, верил каждому его слову и доверчиво надеялся на скорое исполнение своих заветных желаний.

В самом отдаленном углу порта стоял трехмачтовый парусник. Груз был уже принят, корабль приведен в порядок и мог хоть сейчас отправляться в путь. Эта проклятая забастовка! Не могли они обождать пару дней, пока «Нимфа» не отчалит! Теперь капитану Хемсону со своим верным помощником Севеджем приходилось, как собакам, бегать по разным помойным ямам и вербовать всякий сброд – пьяниц, лодырей, заморышей и разных проходимцев, которых в другое время не пустили бы на палубу. И слава богу еще, чтс на свете были такие отбросы, которым все нипочем, а то «Нимфа» могла бы неделями дремать в порту, дожидаясь, когда окончится стачка. А каждый праздно проведенный день стоил денег, больших денег.

– Где Грейн? – спросил капитан Хемсон, как только Севедж со своим спутником взошли на палубу. – Не застали? Не захотел идти?

– Грейн избил штрейкбрехера и посажен за решетку. Кроме того, мне кажется, он с «ами и разговаривать не стал бы.

– Проклятие! – сплюнул капитан. – Неужели нам и в самом деле придется идти в плавание без настоящего боцмана? Кто же будет управляться с этими бандитами?

– Это придется делать мне или вам.

– Мы оба поседеем на этом деле.

– Может быть, действительно подождать, пока окончится забастовка?

– Нет, только не это! – тотчас вспылил Хемсон. – В кубрике у нас уже дрыхнут четыре недоноска. К вечеру мне обещали доставить еще восьмерых. Следующей ночью тронемся в путь. А это что за тип?

– Это какой-то полинезиец. Я нашел его у стариков Грейнов. Он плавал на китобойном судне и готов работать на нас.

– Отошлите его в каюту, пусть не маячит на палубе. Тут вечно слоняются разные типы. Как бы не сманили на берег или не пристрелили.

Севедж отвел Ако в матросский кубрик. В тяжелом похмелье, прямо в верхней одежде, там спали на койках четверо мрачных субъектов.

– Это будет твоя койка, – показал штурман Ако какую-то клетку во втором ярусе. – Если захочется есть, поищи в шкафчике, только не выходи на палубу.

–А что мне сейчас делать?

– Ничего. Жди до вечера, тогда отчалим.

Спящие кряхтели, стонали и бормотали во сне непонятные сердитые слова. В каюте был спертый, тяжелый воздух. Ако не понравились новые соседи – они были такие же, как на «Сигалле», с грубыми суровыми лицами, грязные и угрюмые. Ни один из них не походил на Боби Грейна. «Станут они меня бить или нет, когда проснутся?» – беспокоился Ако.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

1

Вход в гавань был достаточно глубок, и корабли могли заходить в нее либо отправляться в путь независимо от приливов и отливов. Поэтому капитан Хемсон спокойно дождался полночи и в тичий час, когда побережье и улицы города очистились от любопытных, приказал отдать концы. Влекомая буксиром «Нимфа», крадучись в темноте, выбралась из залива. Прошло несколько часов, пока немногие работоспособные члены экипажа поставили все нужные паруса. В первую ночь самому капитану пришлось некоторое время постоять у руля – попеременно с Севеджем. Судовой кок имел весьма слабые познания в штурманском деле; столь же неискусным рулевым оказался и «молодой полинезиец Ако, а покладистого Брена, который помогал привести в порядок такелаж, этой ночью нельзя было допускать к штурвалу хотя бы потому, что он был пьян.

Остальных и вовсе не стоило вызывать на палубу.

Капитан Хемсон был хорошим психологом. Он понимал, какая буря поднимется утром, когда экипаж, протрезвившись, уразумеет, что произошло. Хотя они и были всего навсего забубённые головушки с очень шаткими взглядами в вопросах общественной морали, однако в трезвом виде никто из них не сделался бы штрейкбрехером и не опозорил бы на веки вечные свое доброе имя в глазах прочих моряков. В конце пути, в Ливерпуле, они не посмеют показаться на берегу; их облают, а при случае и всыплют, клеймо предателей будет всю жизнь следовать за ними по пятам. Одурманенные вином, они рискнули, клюнули на приманки вербовщиков. Когда же пройдет хмель, начнется реакция. О, от них всего можно ожидать! В открытом море, где нечего надеяться на помощь с берега, дело может обернуться довольно неприятно. Хемсон имел в этом опыт, он не ожидал, пока события его застанут врасплох, но заранее предугадал их и застраховал себя от неожиданностей. И у него и у штурмана Севеджа были спрятаны в карманах заряженные револьверы. Брену, когда тот малость очухался на свежем воздухе, капитан сказал:

– На «Нимфе» пока что нет боцмана. Кого-нибудь придется произвести в это звание, например вас. Как вы на это смотрите?

Брен от неожиданности и благодарности сжался в комок, стал воплощенной покорностью.

– Что я должен сделать, капитан, чтобы вы сочли меня достойным этой чести?

– Помогите нам справиться с людьми. Скоро настанет утро. Ступайте сейчас в кубрик и просыпайтесь вместе со всеми, притворитесь таким же, как все. Если они станут что-либо замышлять, попытайтесь втолковать им, что не стоит поднимать шума. А если и это не поможет, то… вы ведь умеете обращаться с огнестрельным оружием?

– Так точно, капитан, но у меня при себе ничего такого нет.

– Я вам дам. Только не забывайте, что сначала надо попробовать по-хорошему.

– Есть, капитан. А что касается обязанностей боцмана, то, признаться, я их никогда не исполнял, но знать – знаю все. Вам не придется раскаиваться, что выбор ваш пал на Меня…

Хемсон вручил ему заряженный револьвер. Брен тотчас же направился в матросский кубрик, расположенный между фок– и грот-мачтой. Он завалился на койку и притворился спящим.

На рассвете зверская жажда разбудила великана Джефриса. Одурелый, он свесил ноги с койки и замигал, тараща глаза на яркий свет, который лился через иллюминаторы прямо ему в лицо. Корабль легонько покачивался. Кое-где раздавалось дребезжание. Слышался шум моря. Шатаясь, Джефрис дошел до двери, толчком открыл ее и высунулся наружу.

Тут зашевелился на своей койке и Брен. Приподнялся и протер глаза.

– Что такое, старина? Мы, должно быть, плывем?

– Плывем? – мрачно буркнул Джефрис. – Мы уже уплыли. Вокруг ничего, кроме соленой водь: Вот проклятый! Не думает ли он катать нас по морю, пока другие ребята сидят на берегу? Хэлло, братва! Хватит дрыхнуть! Старый Хемсон ждет не дождется, чтобы мы своротили ему шею.

Ворча и охая, люди пробуждались от сна. Брен завел исподволь:

– Джефрис, а что если нам немного обождать с этим тарарамом? Несколько миль туда или обратно не делают погоды, а хороший завтрак нам не помешает. Я схожу к старику. Может, и выжму из него бутылку-другую опохмелиться.

– Ты думаешь, он даст? – проворчал Джефрис.

– Отчего ж нет, если по-хорошему.

– Валяй, попробуй. По правде говоря, невелика радость, воевать на голодный желудок.

Брен отправился к капитану и возвратился вместе с коком, который нес кофе и жаркое. Под мышкой у Брена виднелись три бутылки.

– Приятного аппетита, братишки, – приветствовал кок. – Капитан славный малый, велит спросить, как у ребят здоровье.

– Пошел к дьяволу со своим капитаном! – отрезал Джефрис. Но аромат кофе и соблазнительные куски мяса заметна утихомирили его. Принесенные Бреном бутылки сделали свое дело, и настроение матросов заметно улучшилось.

– Что там ни говорите, а, насколько я разбираюсь, Хемсон довольно покладистый старик, – промолвил Брен. – «Это не дело, если у ребят болит голова, на вот, отнеси эти бутылки», – говорит. С такими стариками можно плавать. Когда я на «Поллуксе» плавал юнгой, там был такой капитан, что даже по воскресеньям бывало не расщедрится дать команде мяса. А что же для человека важнее хороших харчей!

– Честь важнее всего! – стукнул кулаком по столу Джефрис. – Кому мы теперь можем в глаза смотреть? Всякая мразь будет на нас показывать пальцем и измываться сколько влезет.

– Ну, браток, если мы станем кичиться такой побрякушкой, то лучше сразу отдать концы. О чем ты печалишься, Джефрис? Велика важность, если в Ливерпуле какой-нибудь бездельник позубоскалит. Пока мы туда доберемся, забастовка уже кончится и все о ней позабудут. А если и этого мало, мы можем раструбить всем, что Хемсон выполнил все наши требования и потому мы отчалили.

– Самое правильное, что мы могли бы сделать, это сейчас же пойти к капитану ,и потребовать, чтобы он немедленно повернул корабль обратно, – продолжал Джефрис. – Если не повернет добром, мы сами возьмемся за штурвал и пригоним к берегу. Все вместе мы это сможем .провернуть.

– А после этого – каталажка, кандалы и несколько годков в рудниках Тасмании, – напомнил Брен. – Насколько мне известно, там повар не подносит по утрам тушеного мяса и о том, чтобы дать тебе опохмелиться, никто не заботится. Но если Джефрис считает, что надо попытаться, то почему же сразу силой? Капитан славный малый. Пошли вдвоем-втроем, поговорим с ним.

Брен первый кончил есть и, пока другие спорили, что предпринять, тихо выскользнул на палубу. Хемсон ждал его под навесом трапа на корме корабля. У руля теперь стоял Севедж.

– Ну, что-нибудь затевают? – осведомился капитан.

– С остальными можно поладить, только Джефрис мутит воду. Но с ним надо считаться. Этот детина силен, как бык. Никто не осмелится в чем-либо перечить Джефрису.

– Олл раит! Становитесь за руль, пусть Севедж позавтракает. Кок, передайте Джефрису, что капитан желает с ним говорить.

С хмурым видом великан вышел из кубрика.

– Капитан, мне сдается, что корабль взял неправильный курс, – заявил он.

– Почему вы так думаете, Джефрис? – капитан удивленно вскинул брови.

– Новозеландский берег находится гораздо правее. Если мы будем продолжать путь в том же направлении, может случиться, что мы заблудимся в открытом море, и нам придется угробить немало времени, пока вернемся в порт. По-моему, было бы неразумно терять время.

– Нам некуда спешить, Джефрис. До Ливерпуля далеко.

– Насколько мне известно, капитан, через полчаса, когда люди закусят, мы в Ливерпуль уже не пойдем.

– Насколько мне известно, Джефрис, мы туда все– таки пойдем… – ответил капитан, спокойно глядя великану прямо в глаза.

– Из чего вы это заключаете? – спросил Джефрис, нимало не смущаясь упорного, пристального взгляда капитана.

Хемсоя пожал плечами.

– Нет никаких причин менять курс, Джефрис. Да это и совершенно невозможно, потому что «Нимфа» на этот рейс зафрахтована в Ливерпуль, а не в какой– нибудь другой порт.

– Вы забываете одно обстоятельство, капитан… – Джефрис мрачно ухмыльнулся и сплюнул через борт в море.

– Что это за обстоятельство?

– Сами или вдвоем со штурманом вы не можете довести корабль ни до Ливерпуля, ни до какой-либо другой гавани.

– Почему сам? Почему вдвоем со штурманом? – удивлялся Хемсон. – На «Нимфе» почти полностью укомплектован экипаж.

– Мы никуда с вами не пойдем, капитан, – в голосе Джефриса зазвучали угрожающие нотки. – Вам известно, что в порту объявлена забастовка моряков. Пока она не окончена, ни один честный моряк не выйдет в море. Теперь вам ясно, почему «Нимфа» не пойдет в Ливерпуль?

Хемсон вдруг расхохотался. Он хохотал долго, заразительно, до слез, по временам бросая на Джефриса веселый, изумленный взгляд. Его поведение сбило с толку великана.

– Что это значит, капитан? – спросил Джефрис, когда припадок смеха у Хемсона начал утихать. – Я думаю, что положение слишком серьезное для того, чтобы смеяться.

– Джефрис… ха-ха-ха… неужели вы действительно…,ха-ха-ха… – снова залился смехом Хемсон. – Нет, этот человек отстал от жизни. Он еще не знает, что вчера вечером забастовка окончилась.

– Не может быть! – воскликнул Джефрис. – Вчера утром я сам лично говорил с руководителями забастовки. Ни о каких уступках не было и речи. Мы еще раз подтвердили, что до тех пор, пока судовладельцы не удовлетворят всех наших требований, ни один моряк не вернется на корабль.

– Вчера после обеда судовладельцы уступили бастующим, – невозмутимо продолжал лгать Хемсон. – Вы были пьяны и потому, должно быть, пропустили мимо ушей эту важную новость. Неужели вы и вправду думаете, что иначе я взялся бы за вербовку экипажа для «Нимфы»? В таком случае вы слишком плохо знаете Хемсона.

– Все, что вы тут говорили, правда? – Джефрис буравящим взглядом уставился на Хемсона.

– Честное слово, истинная правда, – не моргнув глазом, отвечал этот прожженный плут, для которого такие понятия, как честь и правда, давно уже стали пустым звуком.

– Тогда другое дело, – проговорил Джефрис. Он весь обмяк, в глазах его потухли огоньки упрямства и вызова. – Тогда все в порядке, капитан.

Хемсон кивнул головой. Он, казалось, задумался.

– Джефрис… – заговорил он через некоторое время. – У меня имеется одно предложение.

– Я слушаю, капитан… – отозвался Джефрис.

– На «Нимфе» в настоящее время свободно место столяра. Не желаете ли вы занять эту должность? На вахтах стоять вам не придется, спать будете в отдельной каюте вместе с боцманом и будете получать на два фунта в месяц больше, чем матросы. Что вы на это скажете?

Богатырская фигура Джефриса как-то осела и уменьшилась в размерах.

– Должность столяра недурна, – пробормотал он. – Но не бог весть как много я понимаю в этом деле.

– Бог весть как много вам и не надо понимать. Главное, чтобы на корабле царил мир и порядок. По рукам?

– Если капитан полагает, что так будет лучше, пусть будет так.

– Олл раит! А теперь, Джефрис, позаботьтесь, чтобы первая вахта сейчас же приступила к работе. Надо прибавить несколько кливеров; на палубе кое– что принайтовить покрепче.

– Будет исполнено, капитан… – отчеканил Джефрис.

– Ну как? – спросили матросы, когда он вернулся в каюту.

– Все в полном порядке! – ответил он. – Вчера после обеда, пока мы полоскали глотки, забастовка окончилась. Судовладельцы капитулировали по всем пунктам. Теперь мы можем спокойно идти в Ливерпуль, Нью-Йорк, Шанхай и в самое пекло. Никто ни в чем не может упрекнуть нас.

По-разному восприняли матросы это известие. Некоторым оно принесло облегчение, иных успокоило, а кое-кому, в планы которых не входило совершать далекий и трудный путь до Англии, эта неизбежная перспектива принесла горькое разочарование.

Капитан Хемсон был действительно хорошим знатоком людей и незаурядным психологом. Изворотливостью он без вражды и кровопролития сумел достичь всего, что ему было нужно.

Убедившись, что жизнь на корабле вошла в нормальное русло, Хемсон отправился в свою каюту соснуть.

2

На «Нимфе» Ако исполнял примерно те же обязанности, что и на «Сигалле». В судовом списке он числился юнгой, но ему зачастую приходилось выполнять работу матроса второй статьи. Ако подавал капитану и штурману на стол, по утрам подметал каюты, потом мыл посуду. Больше всего его эксплуатировали кок и новоиспеченный боцман Брен. Остальные члены команды довольно дружелюбно относились к смуглому островитянину. Никто его намеренно не унижал, не бил, не ругал. И вовсе не потому, что на «Нимфе» весь экипаж состоял из добродушных людей. Нет, – на борту этого корабля находился Джефрис – огромный, сильный человек, которого боялись все матросы, с которым считались даже Хемсон и Севедж. Этот хмурый морской волк с первого дня взял Ако под свою защиту.

– Малых детей и животных нельзя мучить, – говорил он матросам. – Ако все равно что ребенок среди нас. Кто его обидит, будет иметь дело со мной.

Это благожелательное расположение Ако сейчас же почувствовал. Он это объяснял по-своему: Джефрис, вероятно, был другом Боби Грейна. Боби Грейн хороший белый, и его друзья тоже могли быть только хорошими людьми. В такой дружеской атмосфере работа лучше спорилась, какой бы неприятной и постылой она ни была. Ако старался. Он учился и с каждым днем становился все полезнее.

– Этот парень честно зарабатывает свой хлеб, – обронил однажды капитан. – В Ливерпуле я его оставлю на корабле.

Если теперь Ако все делал лучше, чем на «Сигалле», и лучше понимал все указания, то происходило это настолько же благодаря его бодрому настроению, как и знанию языка. Следуя примеру Джефриса, матросы в свободное время обучали островитянина английскому языку. Он усвоил названия всех окружающих предметов, учился правильно произносить их и при всяком удобном случае пополнял свой запас слов.

Самым терпеливым учителем был Джефрис, к тому же он больше других располагал свободным временем. Это занятие – воспитывать дитя природы – стало своего рода спортом.

Но что Ако больше всего привязывало к Джефрису, – так это интерес великана к родине Ако и его прежней жизни. Он не насмехался, когда Ако рассказывал о нравах и обычаях своего племени, совсем иных, чем у белых. А если ему что-нибудь казалось очень уж странным, улыбнется бывало по-отечески, как взрослый над выдумкой ребенка.

– Скоро мы будем дома? – часто спрашивал Ако.

– «Нимфа» идет на север, – отвечал в таких случаях Джефрис.

– А далеко это – до севера? – не унимался Ако.

– Очень далеко, долго плыть.

– А есть там Ригонда?

– Не знаю, этого не знает ни один белый, который не видел Ригонды.

– Но белый повелитель сказал мне, что отвезет Ако на Ригонду. Разве он не туда едет?

– Белый начальник едет на север. Может, когда-нибудь после он тебя отвезет домой.

– Когда это будет – когда-нибудь после?

– Может быть, скоро, может быть, никогда.

– Но Ако не может ждать никогда. Ако хочет домой.

– Понимаю, друг, ты этого, конечно, хочешь, но белому начальнику недосуг думать о тебе. Он хочет заработать много денег, и плывет туда, где можно получить деньги. Он даже и не знает, где находится Ригонда. Никто не знает. Ты сам тоже не знаешь.

– Если белые не знают и Ако не знает, разве можно попасть домой?

– Нет, тогда нельзя попасть. Надо ждать, пока узнают. Долго надо ждать – год, много лет, всю жизнь, пока Ако не состарится.

Ако порою чувствовал себя ребенком, заблудившимся в дремучем лесу. Кругом раскинулась незнакомая чаща, а где-то за нею был его дом, его родина, к которой рвалось истомившееся сердце, только он не знал, как попасть туда.

В такие минуты он впадал в тоску, по утрам и в часы заката солнца забирался на мачту и смотрел на край света. Проходили день за днем, неделя за неделей, а он все не видел родных берегов.

Корабль держал путь на север.

3

В ту ночь Ако нес вахту с полуночи до четырех часов утра. К рулевому колесу его не допускали, хотя Джефрис и ручался, что Ако за полчаса мог бы освоить премудрость управления рулем. Отстояв положенное время в марсовой бочке, Ако сменился и остался подвахтенным.

Но долго бездельничать ему не пришлось.

Уже с вечера погода стала хмуриться, предвещая не то туман, не то дождь. Когда Ако спустился на палубу, небо на западе совсем заволокла влажная воздушная завеса. Померкли звезды. Темная, серая стена надвинулась на корабль с левой стороны, перевалила через него, вокруг стало темно и сыро. Вскоре заморосил дождь.

С мостика раздался свисток штурмана. Ако выполз из теплого укрытия возле камбуза и отправился на корму.

– Стань у рынды и звони с небольшими промежутками, – приказал Севедж. – Вот так… – Он подошел к колоколу и секунд десять энергично звонил, потом сделал небольшую паузу и позвонил опять. – Понимаешь?

– Ако понимает.

– Звони, пока я не скажу «хватит», – продолжал Севедж. – И как можно внимательней смотри в море, во все стороны. Если увидишь что-нибудь, сейчас же скажи мне.

Это был первый случай, когда Ако разрешили звонить. До сих пор он видел, как вахтенные матросы несколькими короткими, отрывистыми ударами отбивали склянки или извещали о появлении встречного судна. У колокола был чистый певучий звук, поэтому новая работа понравилась Ако.

Среди ночи, когда остальные спали, а вахтенные в молчании стояли по своим местам, он будто наигрывал тьме, морю и небу бодрую, радостную песню. И вместе со звуками колокола его думы улетали в ночь, далеко от корабля, сквозь дождь и туман.

В потемневших водных пустынях они находили заветный остров, тихо скользили от одной хижины к другой, ласкали спящих друзей и долго-долго обнимали посеребренные светом луны пальмовые рощи, дремлющую лагуну, все милые и знакомые предметы. Если бы он неожиданно очутился дома… Никому бы и в голову не пришло, что Ако вернулся. Он, улыбаясь, идет вдоль залива, словно морской дух, который вышел побродить по взморью. Всюду он что-нибудь изменяет, переиначивает, делает так, чтобы утром люди дивились. А с наступлением рассвета он прячется в кусты и наблюдает, как пробуждается остров. С посудиной в руке к горному роднику идет за водой Нелима. Она набирает воды и минутку отдыхает, срывает какой-то цветок и втыкает его себе в волосы. Нет, она только кидает взгляд на цветы, но не срывает ни одного и не украшает свою красивую голову. Для кого же ей прихорашиваться? Ако ведь нет. Она печально вздыхает и тихо поет одну из тех прекрасных песен, какие поют ригондские девушки, милые которых не вернулись с моря. В этот момент Ако выползает из кустов, и неслышными шагами приближается к Нелиме. Приятный испуг, песня умолкает; над островом звенит смех – такой радостный и ликующий, какого никогда тут не слыхивали ни птицы, ни деревья, ни люди.

– Ако, в чем дело? – раздается во тьме за спиной грозный окрик рулевого. И обрываются печально прекрасные грезы, Ако звонит, вслушивается в эхо и острым взором впивается в ночь. Ничего там нельзя разглядеть, лишь серая дождливая мгла, отблеск огней корабля в волнах да черные тени. На мостике, ухватившись обеими руками за перила, стоит штурман Севедж и напряженно всматривается в море. Посмотрев некоторое время, он идет к другому борту судна, вцепляется руками в поручни и снова всматривается в море. Ако слышит брюзгливое ворчанье:

– Хоть бы скорее прояснилось…

Белые люди озабочены, им не нравится дождь и туман. Может быть, их пугают духи тьмы, против которых бессильна даже их великая хитрость. Поэтому Ако должен звонить и отпугивать духов тьмы прочь от «Нимфы».

Слева от корабля вдруг послышался какой-то шум – не то ветра, не то волн. Дождевая мгла в той стороне сгустилась. По самой поверхности моря к «Нимфе» приближалось что-то похожее на тучу, высокое и островерхое, а над этой тучей вдруг замерцала большая яркая звезда. Странно только, что звезда эта не стояла на месте, а стремительно приближалась к паруснику, норовя перелететь через него.

В этот миг Севедж находился на другом конце корабля.

– Штурман! Огонь справа! – закричал вахтенный матрос из марсовой бочки.

В следующий момент какое-то темное тело с ужасающей силой врезалось в «Нимфу». Затрещали ломающиеся борта парусника, лопнули ванты, и тяжелый гафель вместе с парусом грохнулся на палубу.

Ако слышал еще тревожные крики на мостике, в дверях матросского кубрика на миг показалось чье-то перекошенное страхом лицо, между носом и кормой корабля вклинилось что-то темное, сокрушающее, раскалывая парусник на две части. В тот момент, когда корма «Нимфы» откололась от носовой части, Ако сделал гигантский прыжок в сторону неизвестного тела. Его руки коснулись борта парохода, кончики пальцев уцепились за верхний край какой-то стальной планки. Мгновенье спустя что-то ударило Ако по щеке. Это был конец каната. Ако зубами впился в канат и только потом ухватился за него обеими руками…

В нескольких тысячах миль южнее в ту же самую ночь другой корабль боролся с непогодой. Там не лил дождь, и вахтенному матросу не было никакой нужды торчать в марсовой бочке и высматривать встречные корабли. В той части океана «и одному морскому, скитальцу нечего было искать.

По расчетам капитана Мобса, до Ригонды оставалось полтораста миль. Это означало, что на следующее утро, если их не покинет удача, им уже откроются вершины острова. До сих пор плавание проходило благополучно. Настроение экипажа было отличное. Присутствие мистера Мелвиля придавало всему предприятию особую важность: если уж сам шеф пароходства оставил свое уютное бюро и тайно отправился в путешествие на только что открытую землю, то за этим, наверняка, крылось нечто большее, чем простое любопытство.

В кубрике на этот счет установилось свое определенное мнение. Эрик Свенсон считал, что согласно международному праву остров приравнивается к найденному имуществу, которое в момент обнаружения становится собственностью нашедшего лица. Маленький Сам сделал из этого вывод, что теперь, по сути дела, он должен считаться законным владельцем Ригонды, поскольку он первый заметил вершины острова. Разумеется, он не желает, быть слишком ненасытным в своих правах и единолично присвоить себе весь остров, – третья часть острова его вполне удовлетворит. Вторую треть Сам великодушно уделял хозяевам судна, так как эти добропорядочные люди дали ему возможность попасть в здешние края и совершить ценное открытие. Оставшуюся треть пусть поделит между собою экипаж «Сигалла», поровну на брата. А то, что Мобс в прошлый раз объявил себя губернатором Ригонды и наместником его величества, еще ничего не значит: когда Сам немного потолкается по судам да наймет дельного адвоката, тогда еще неизвестно, кто будет губернатором Ригонды.

В каютах командного состава господствовали несколько иные взгляды. В глазах Мобса и Мелвиля Маленький Сам был не более как наемный рабочий, труд которого и плоды этого труда принадлежали пароходству, платившему ему условленное жалованье. А если ему случайно и удалось оказать столь ценную услугу, то это еще не означало, что кормильцы Сама должны стать расточительными. Мелвиль намеревался выдать Саму и всей команде небольшое, но приличное вознаграждение в размере трехмесячного жалованья. Все равно они все пропьют. Ответственные лица – Гопкинс и Иварсен, которые своими нравственными усилиями помогли обеспечить за пароходством право собственности на прекрасную находку, конечно, достойны большей признательности. Гопкинс получит повышение по службе и станет капитаном на одном из судов пароходства, а Иварсену (если он пожелает) дадут хорошее место на острове, когда там начнется использование природных богатств. Что получил Мобс, мы уже знаем.

На «Сигалле» все делили шкуру неубитого медведя, не исключая и обеих разбитных девиц, присутствие которых доставляло много радостей донжуанам из .матросского кубрика. Они имели шансы сделаться первыми дамами острова, законодательницами мод и хорошего тона. Эрик Свенсон язвил, что по крайней мере в одном островитянкам будет трудно тягаться с ними: откуда же им взять такие грубые, сиплые голоса, какими щеголяли обе белые леди? Если бы даже смуглые красавицы взялись глушить виски и ром с таким же усердием, как они, и то прошло бы немало времени, пока островитянки достаточно отделали бы свои глотки. К тому же Свенсон сомневался, удастся ли на Ригонде белым леди удержать свое теперешнее привилегированное положение и захочет ли кто-нибудь смотреть на них, – ведь прекрасные островитянки переманят у них всех обожателей.

Во всяком случае, это было интересное и веселое путешествие, движимое ненасытной алчностью, окрыленное мечтами о наживе и крупными надеждами. Пока добыча еще не была в руках, страсти не разгорелись, хищники только нюхали воздух и изучали друг друга, чтобы в решительный момент вцепиться друг другу в горло. Трудно сказать, чем бы все это кончилось, если бы незадолго до конца плаванья в крупную игру не вмешалась сама природа.

Океан вдруг затаил дыхание. Паруса безжизненно повисли, воздух стал невыносимо знойным и душным.

Белые люди с трудом могли дышать. Давление воздуха предвещало приближение тропической грозы, и капитан Мобс, не раз на своем веку видавший такие вещи, тревожно шепнул Мелвилю, что надвигается настоящий ураган и надо быть готовым ко всему.

– Что это значит – быть готовым ко всему? – начал нервничать Мелвиль. – Ведь не думаете же вы, что с «Сигаллом» может что-нибудь случиться? Я полагаю, корабль настолько прочен, что никакая буря ничего с ним не сделает.

– По-моему, нет на свете такого корабля, которого не мог бы осилить ураган, – ответил Мобс. – Все зависит от фортуны. Не возражает ли мистер Мелвиль, если я, на всякий случай, заготовлю бутылку с сообщением о нашем положении? В случае, если нам не удастся осуществить свой замысел, пусть, по крайней мере, другие узнают, где находится Ригонда.

– Мистер Мобс, неужели наше положение в самом деле так опасно? – побледнел Мелвиль.

– Всякое может случиться. Я не говорю, что непременно произойдет самое худшее, но и не ручаюсь за то, что оно не произойдет.

Мелвилю вдруг стало страшно, и он пожалел, что из.коммерческих расчетов променял надежное, удобное бюро на суше на эту хрупкую, подверженную всевозможным превратностям моря посудину, на которой в минуту опасности негде даже укрыться.

– Действуйте, капитан, как находите нужным, – с дрожью в голосе сказал шеф пароходства, хотя он изо всех сил и старался скрыть свое волнение. – Но в первую очередь не забудьте принять все меры для обеспечения нашей безопасности.

Потными пальцами написал Мобс записку, где сообщал координаты Ригонды и местные приметы, потом кратко обрисовал положение корабля. Этот документ – завещание «Сигалла» – он вложил в большой желтый глиняный кувшин из-под джина, который можно было скорее заметить в волнах, чем стеклянную бутылку.

Незадолго до захода солнца началась великая оргия природы. Редкие паруса, еще оставленные Мобсом на корабле, сорвало первым же порывом бури. Словно преследуемая птица, метался «Сигалл» по океану, то взлетая на гребни волн, то исчезая в водных провалах шириною в несколько километров. Надвинулась черная непроглядная тьма. Море норовило вздыбить свои веды под самое небо. Острым клинком проникал ветер в каждую щель, раскалывал, раздирал, рвал на куски. Один из первых валов увлек в пучину спасательные шлюпки «Сигалла». Потом пошатнулась фок-мачта. Будто ударами гигантского молота, всплески волн вышибли крышки люков, разбили двери матросского кубрика и затопили небольшое помещение до половины. Нескольких человек уже недосчитывалось на палубе. Эрик Свенсон погиб на мостике, запутавшись в канатах, куда его отбросил водяной вал, оторвав руки от рулевого колеса. И может быть, в тот самый час, когда в дождевой мгле неизвестный пароход расколол «Нимфу» на две части, китобойное судно «Сигалл» далеко на юге превратилось в груду обломков. Волны до тех пор бросали и швыряли его, пока не перевернули вверх килем. Теперь он напоминал огромного куцего кита. Подобно чудовищному спинному плавнику, маячил над водою киль корабля. В ночной темени, среди завываний бури и грохота волн предсмертные вопли нескольких человек потонули, словно писк комара в дремучем лесу.