Текст книги "Подкидыш"

Глава IX
Перемена квартиры

Приближалась зима: наступил ноябрь. До сих пор судьба щадила Жильбера. Он всегда был сыт, и та деятельная жизнь, которую он вел, физически и нравственно укрепила его. Переноска тяжестей и другие работы развили его мускулы. После бегства из приюта он вырос, возмужал, и никто в этом крепком мальчике с загорелым лицом не смог бы узнать шалуна, которого раньше так пугала сестра Перпетуя.

Он довольно легко зарабатывал свой насущный хлеб. Вечерами он часто выступал в народных театрах клакёром[14]14
  Клакёр – человек, нанятый для того, чтобы шумно аплодировать пьесе или артистам и тем самым создавать впечатление успеха.


[Закрыть], и его маленькие ладоши действовали более чем успешно. Однажды он отправился в аукционный зал и поступил туда помощником. На бегах, которые он посещал по воскресеньям, он продавал программы.

В самый неудачный день заработок Жильбера составлял не менее тридцати пяти су. Деньги эти он распределял следующим образом: двадцать су на еду (ибо растущие мальчики отличаются завидным аппетитом); десять на одежду и белье, а пять на непредвиденные расходы или на покупку лакомств.

Раньше Жильбер баловал себя яблочными пирогами, но с некоторых пор другая, более благоразумная страсть стала поглощать его «свободные» деньги – любовь к книгам. Разыскивая старые книги на лотках вдоль набережных, совсем как какой-нибудь библиофил, он перелистывал их, пробегал страницы, читал оглавление, чтобы не купить какой-нибудь ерунды, и уходил, унося с собой томик «жизнеописания замечательных детей» или «жизнеописания знаменитых художников».

Ночью, забравшись за доски своего алькова[15]15
  Алько́в – ниша для кровати.


[Закрыть], при свете тусклого фонарика, он с головой погружался в чтение, с жадным интересом следя за жизнью этих героев искусства и восторгаясь их упорством, силой таланта и их чудесным взлетом из тяжелого детства и бедной юности на самые вершины благосостояния.

Быть художником, великим художником, – какая это завидная доля!.. Но как добиться ее? Он чертил углем на белых стенах «своего дома» не слишком безобразные рисунки, повторяя слова Корреджо[16]16
  Антонио Корреджо (ок. 1489–1534) – итальянский живописец.


[Закрыть]: «И я буду художником!..» И мечтал, мечтал…

Неожиданная катастрофа скоро вернула его к действительности. В один из вечеров мальчик решил доставить себе удовольствие и на пятнадцать су посмотреть спектакль – в качестве свободного зрителя, а не наемного клакёра. В этот день в театре Амбигю давали мелодраму «Сироты моста Нотр-Дам». Прочитав на афише слово «сирота», Жильбер приложил все усилия, чтобы попасть на этот спектакль…

Трогательные сцены пьесы захватили мальчика. В довершение всего, уже на выходе из театра какой-то мужчина с дамой, закутанные в дорогие меха, наградили Жильбера целым франком – за то, что он нашел их карету. Он принялся отказываться, находя плату слишком высокой, тогда дама с милой улыбкой прибавила к монете едва начатый мешочек конфет. Весело напевая, Жильбер отправился к себе.

Там-то его и ждал неприятный сюрприз. В его квартире все было перерыто; все вещи в беспорядке валялись в углу. Чья-то сердитая рука на стене, на самом видном месте, написала: «Жильца просят немедленно очистить помещение».

– Черт возьми! – невольно вырвалось у пораженного Жильбера. – Вот так штука!..

Однако он быстро сообразил, что делать. На другой же день его пожитки были перенесены в самый центр Парижа, в одну из построек в улице Кардинал, что для Жильбера было даже удобнее. К несчастью, не успел он устроиться на новом месте, как через неделю снова пришлось переезжать на другую квартиру. Городовые во время ночного обхода, осматривая постройки, задержали как бродягу одного из товарищей Жильбера и отправили его в полицейское управление вместе с ворами и убийцами.

При одной мысли, что его может постигнуть подобная же участь, Жильбер задрожал и решил побывать в ночлежном доме. Но ночь, проведенная в общей спальне, пришлась ему не по душе. Ему нужна была отдельная комната, но за нее требовали десять су в день, или пятнадцать франков в месяц!.. А с приходом зимы работа и доходы уменьшались. Не было более ни цветов, ни поездок за город, ни бегов в Булонском лесу. Зимой на долю Жильбера выпадала только работа на рынках. К счастью, Рождество и Новый год обеспечили ему приличный заработок. Мальчик даже смог заплатить хозяйке комнаты за полмесяца вперед и отложить некоторую сумму на насущные расходы.

Этот финансовый просвет придал ему бодрости, но небо тотчас заволокло тучами. Вскоре безжалостная хозяйка выгнала Жильбера из комнаты, попутно лишив некоторых вещей, удержанных за неуплату. Мальчик снова испытал муки холода и голода. Он шатался под дождем в худых башмаках и ветхой одежде, отчаянно мерз, ночуя под мостами.

Напрасно Жильбер искал работы – он ничего не находил. Как он благословлял снег, дававший ему возможность наняться на время подметать тротуары!

Сильно похудевший, с потрескавшимися от холода руками, мальчик, однако, не терял своего хорошего настроения, своего веселого, искреннего смеха. Все страдания, которые посылала ему судьба, он воспринимал как лучшую школу, необходимое испытание, из которого он выйдет более крепким, более закаленным для жизненных ударов. Он уже не упрекал себя, как в первый вечер, не говорил себе: «Какой же ты мужчина!»

И в самом деле, не достигнув еще и десяти лет, он по энергии, по силе воли, по настойчивости казался вполне взрослым мужчиной. Вспоминая ужасы своих первых дней после побега из приюта, мальчик всегда выступал в защиту пострадавших от несправедливости и злобы. Поэтому, например, ему пришлось отказаться от заработка и оставить свою метлу: он поссорился с начальником капралов, который плохо обращался с маленькой белокурой девочкой, так же, как и Жильбер, подметавшей улицы.

Наконец в мае показалось солнышко, так долго, всю зиму и весну скрывавшееся в тумане. Жильбер зажил весело, как прошлым летом, и снова принялся торговать цветами, вернувшись, таким образом, к своим летним занятиям.

Но когда наступили каникулы и начался разъезд богатых парижан на курорты, мальчик тоже почувствовал непреодолимое желание поселиться в деревне, на свежем воздухе.

В следующее воскресенье ему представился случай удовлетворить свое влечение к природе. Возвращаясь после одного исполненного поручения, Жильбер встретил на Тампльском бульваре своего приятеля Анри, которого уже давно потерял из виду.

Анри, поздоровавшись, поинтересовался:

– Как дела? Что ты теперь делаешь?

– Сейчас вот отнес письмо… Но за два последних дня я не заработал ни сантима. Дела совсем плохи!.. А ты как?

– А я вот не могу пожаловаться…

– Ты все еще работаешь у своего дяди?

– Да… Он сейчас вяжет хворост на рубке леса в Жюи, около Версаля.

– Хорошо там?

– Неплохо. Мы работаем вместе, сдираем кору с деревьев.

– А это очень трудно?

– Совсем нет. Да же на против. Платят за это по тридцать су за кубометр… А в день кубометр можно сделать легко. Хочешь, я устрою тебя к подрядчику?

– Еще бы! Конечно, хочу! – обрадовался Жильбер.

Через два дня он уже работал в лесу.

Глава X
Праздник в Сен-Клу

– Входите, господа, входите!.. Представление сейчас начнется!.. Первый ряд – франк, второй – пятьдесят сантимов, третий – двадцать пять сантимов. Входите, входите, господа!..

Парк Сен-Клу[17]17
  Сен-Клу – один из самых популярных французских парков; находится к западу от Парижа, в непосредственной близости от столицы.


[Закрыть], убранный гирляндами, шумел праздничным гулом. Трубили трубы, звенели колокольчики, раздавались выстрелы, скрипели колеса качелей. Все эти звуки сливались в какой-то смутный гул, еще более увеличивавшийся от шума громадной толпы, наполнявшей все аллеи, толпившейся перед балаганами, занимавшей всевозможные палатки…

Толпа была такой плотной, что в некоторых местах надо было действовать локтями, чтобы проложить себе путь. Все это, казалось, нисколько не беспокоило мальчика, старавшегося с решительным видом пробиться вперед, к окруженному толпой балагану, куда паяц громким голосом зазывал публику… Этим мальчиком был Жильбер.

Накануне снимание дубовой коры было закончено, и, прежде чем записаться в число рабочих по уборке сухих листьев на одной из ферм Шавиля, Жильбер решил хотя бы ненадолго вернуться в Париж, после длительного отсутствия и жизни в лесу чувствуя тоску по шумным бульварам.

Дивное солнце последних летних дней навело мальчика на мысль совершить путь из Версаля в Париж пешком. В Севре он пошел через парк, чтобы попасть на осенний праздник. Он был счастлив снова очутиться среди толпы, толкотни и движения.

Только одно омрачало его радостное настроение. Этот праздник в Сен-Клу, последний в году, напоминал Жильберу о том, что скоро наступит зима, а с нею вернутся и дурные дни. Тяжелые испытания, перенесенные им в прошлом году, заставляли его не на шутку беспокоиться. И он клялся себе, что на этот раз постарается найти постоянное занятие. Где? Как? Об этом он пока не размышлял всерьез. Сейчас был праздник, и мальчику хотелось веселиться и не думать о завтрашнем дне.

Жильбер уже успел пересмотреть все диковинки и теперь стоял перед балаганом, в котором помещался «Большой цирк Рокамура».

Старая изнуренная лошадь была привязана у подмостков. На ней в красном, когда-то бархатном седле сидела девочка-малютка, которую сам директор, господин Рокамур, одетый в костюм оруженосца, представлял публике под именем Джамилех. В костюме на восточный манер девочка была прелестна, как ангел, и около цирка теснилась громадная толпа.

На другой стороне эстрады внимание публики привлекал клоун.

Жильбер, стоявший в первом ряду, прислушивался к его шуткам, стараясь в то же время лучше разглядеть очаровательную девочку, к которой он с первого взгляда почувствовал сильную симпатию.

Эта симпатия, очевидно, была обоюдной, потому что с тех пор, как он остановился около балагана, маленькая Джамилех все время смотрела на него. Ему даже показалось, что в ответ на его улыбку, посланную ей, голубые глаза малютки обратились к нему как бы с немой мольбой.

В эту минуту клоун заметил Жильбера и завел с ним шутливый разговор.

– Эй, бутуз, что ты здесь делаешь, словно прибитый к месту? Ты, вероятно, думаешь, какое место взять на наше большое представление? Если ты хочешь взять литерную[18]18
  Ли́терный – обозначенный не цифрой, а буквой; здесь: особый, предназначенный для важных персон.


[Закрыть] ложу, то ты опоздал… Все литерные ложи оставлены для президента республики.

Публика разразилась смехом.

В то же мгновение Жильбер, не думая сердиться на шутку клоуна, крикнул ему звонким голосом:

– Ишь чего захотел? Литерную ложу!.. Такого чудака, как ты, хорошо рассмотришь и из партера!..

– Браво! – крикнули мальчику из толпы.

Тогда между клоуном и Жильбером завязалась легкая шуточная перебранка.

Воспользовавшись толкотней, смехом и заинтересованностью публики, знаменитый Рокамур зазвонил к началу представления, весело настроенная толпа двинулась к балагану, и скоро в нем не осталось ни одного свободного места.

Когда последние зрители исчезли за старой занавесью, закрывавшей вход, клоун нагнулся и протянул руку Жильберу.

– Не сердись, мальчуган!.. Приятно было поболтать с тобой! Заодно и публику собрали… Спасибо за помощь!

– И тебе спасибо, старина! – великодушно улыбнулся в ответ Жильбер.

Клоун уже собирался тоже войти в балаган, но тут мальчик остановил его:

– Послушай, старина, мне хотелось бы поговорить с тобой… Найдется у тебя пять минут свободных?

– Через полчаса, когда кончится представление.

– Хорошо… Я буду ждать тебя на той лавочке под деревьями.

– Ты угощаешь? Не бойся, я не обжора!

Через полчаса клоун и Жильбер уничтожали угощение, предложенное последним.

– Теперь поговорим. Конечно, ты неспроста притащил всякой еды… Чего ты хочешь? – спросил клоун.

– Кое-что узнать…

– Говори!..

– О той малютке на лошади…

– Тс-с-с!.. – клоун поспешно приложил палец к губам. – Не дай Бог, нас услышит Рокамур!..

– А-а-а! – протянул Жильбер, любопытство которого возросло еще больше. – Значит, здесь какая-то тайна! Очень интересно! Расскажи-ка!..

– Нет, нет! – воскликнул клоун. – Лучше об этом не говорить! Хозяин больно дерется!..

И он стал прощаться с Жильбером.

– Прощай, приятель! В другой раз, если ты опять надумаешь меня угостить…

Жильбер остался один и задумался. Он никого не любил; никто не любил его. Взгляд этой маленькой наездницы пробудил в нем чувство зарождавшейся дружбы, заставлявшей его не уходить, а искать средства хоть чем-нибудь помочь этой девочке…

Прогуливаясь под деревьями, Жильбер размышлял, не обращая внимания на шум и крики толпы. Вдруг он воскликнул:

– Стой!.. Верно! Почему бы нет? Попытаемся!..

– Это вас не касается!.. Знайте только, что я вполне могу располагать собой!..

И он снова занял место перед эстрадой, ожидая конца представления. Когда публика стала выходить из балагана, он быстро поднялся по ступенькам и подошел к директору.

– Я хотел бы сказать вам пару слов, господин Рокамур!..

– А, это ты, мальчик!.. Я узнал тебя!.. Это ты недавно так смешно препирался со Станиславом. Чем могу служить?

– Вот в чем дело… Прежде всего я очень рад, что вы обратили на меня внимание!.. Вы могли заметить, что имеете дело далеко не с болваном…

– Да, – улыбнулся Рокамур, – для своего возраста ты очень развит.

– В таком случае, вы, может быть, примете мое предложение?

– Какое?

– Взять меня в труппу!..

– Не откажусь!.. Прежде всего, свободен ли ты? Что делают твои родители? Чей ты сын?

На этот вопрос, напомнивший ему самое большое несчастье, какое только он испытал, Жильбер ответил почти грубо:

– Это вас не касается!.. Знайте только, что я вполне могу располагать собой!..

– Честное слово?

– Честное слово!..

– Ну, решено!..

И знаменитый Рокамур протянул руку своему новому артисту:

– Разумеется, мы не будем говорить о жалованье!.. Скорее это ты должен мне платить, потому что мне придется учить тебя нашему ремеслу… Но я великодушен и ничего не спрошу с тебя за это… Конечно, ты будешь иметь квартиру и стол. Ну, согласен?

– Хорошо!.. – сказал Жильбер, хлопая хозяина по руке.

– Кстати, – сказал Рокамур, входивший уже было в балаган, – как тебя звать?

– Жильбер!..

– Жильбер, а дальше?

– Просто Жильбер.

– Хорошо!.. Итак, господин Просто Жильбер, воспитанник Большого цирка Рокамура, вы можете войти в балаган и бесплатно похлопать вашим будущим товарищам.

Глава XI
Цирк Рокамура

Большой цирк Рокамура, как об этом можно было догадаться, судя по костюмам его артистов, состоял всего из семи человек.

Прежде всего, сам хозяин, знаменитый Рокамур; потом корнет-а-пистон[19]19
  Корнет-а-пистон – медный духовой музыкальный инструмент в виде небольшой изогнутой трубы с тремя клапанами-пистонами. Здесь: человек, который играет на этом инструменте.


[Закрыть] и кларнет, Стишель и Сюип, два на редкость молчаливых фламандца. Они исполняли обязанности музыкантов, сапожников и портных. Далее, клоун Станислав – длинное, худое существо, с вечно смеющимся ртом и с охрипшим голосом. Эти трое не играли большой роли в цирке и состояли как бы на побегушках у двух главных лиц: синьора и синьоры Бернардини.

Надменная, брезгливая, злая, со смуглым лицом синьора, бывшая наездница цирка Франкони – так, по крайней мере, значилось на афише, – синьора Джулия Бернардини, в пышной юбочке и в корсаже с глубоким вырезом, занимала первое место в деле штопанья чулок, стирки белья и приготовления кушаний. В этих разнообразных трудах ей помогала девочка, большие голубые глаза которой так глубоко тронули Жильбера.

Паоло Бернардини был сыном честной привратницы с улицы Абесс на Монмартре, которая двадцать семь лет тому назад произвела на свет мальчика по имени Поль Бернар. Прежде чем начать свою балаганную карьеру, Поль счел полезным свое слишком вульгарное имя переделать на итальянский манер. В цирке Рокамура он занимал место наездника, гимнаста и укротителя зверей. Паоло и Джулия были к тому же компаньонами директора цирка.

Когда кончилось представление, Жильбер был представлен всей этой компании.

Оба музыканта лишь бросили на него равнодушный взгляд, а Джулия принялась рассматривать с сердитым видом. Станислав казался довольным. Что касается Паоло, то он сказал:

– У него есть нюх… Он явился перед обедом! Сначала будет есть, и только потом работать!..

И в самом деле, был час обеда. Позади цирка Рокамура, в огороженном пространстве, образованном балаганом и двумя повозками, на столе, устроенном из двух козел и широкой доски, Стишель и Сюип устанавливали простые приборы: толстые стаканы, оловянные вилки, щербатые тарелки. Синьора Бернардини поставила посередине блюдо с дымящимся рагу из баранины.

Все расселись. Все… за исключением маленькой наездницы, которую Жильбер напрасно искал глазами, пока Рокамур и другие артисты, казалось, не замечая ее отсутствия, протягивали свои тарелки «звезде» труппы.

Это равнодушие возмутило мальчика. Он уже собирался потребовать восстановления справедливости, когда клоун, сидевший с ним рядом, словно отгадал его тайные мысли и толкнул локтем под столом. Потом, с полным ртом и равнодушным видом спросил:

– А где же эта маленькая бездельница Джамилех?

Джулия зло рассмеялась и указала на одну из повозок:

– Там!

– Наказана? – решился спросить Жильбер.

– Да, на два часа…

– Что еще она наделала? – нахмурил густые брови Рокамур.

– Девчонка разбила тарелку. Я ударила ее. И вместо того, чтобы попросить у меня прощения, она имела дерзость сказать, что я не имею права драться!

– Ты, конечно, ударила ее вторично, – произнес Рокамур.

Джулия отрицательно покачала головой.

– До представления оставалось совсем немного времени, – объяснила она. – Она бы расплакалась, и у нее были бы красные глаза, а это могло бы произвести дурное впечатление на публику. Просто сегодня вечером она не получит ужина.

Жильбер, видя, что клоун Станислав не собирается вступаться за девочку, забыл всякое благоразумие и, указывая пальцем на синьору Джулию, обратился к Рокамуру:

– Послушайте, эта дама слишком сердита. Я прошу вас сейчас же отпустить меня на свободу!.. Я вовсе не желаю лишаться ужина, если разобью что-нибудь.

Рокамур, считавший вступление Жильбера в труппу выгодным для себя делом, весело улыбнулся…

– Ты глуп, – сказал он. – Как ты не понимаешь, что синьора нарочно притворяется сердитой!.. Она, напротив, чрезвычайно добра… Не правда ли, Паоло?

– Моя жена, – подтвердил тот, – сама доброта!..

– Слава Богу, – рассмеялся Жильбер и тотчас же прибавил: – Если она так добра, то в честь моего вступления в труппу, надеюсь, не откажется простить малютку?

Смерив мальчика гневным взглядом, синьора Джулия собиралась ответить насмешливым отказом. Но Рокамур опередил ее:

– Согласен, – сказал он тоном, не допускавшим возражений, и обратился к «звезде» труппы: – Позови Джамилех!.. И скажи ей, что все прощено.

Синьора Бернардини вскоре вернулась, ведя перед собой девочку, носящую странное имя Джамилех.

Бормоча что-то сквозь зубы, синьора Бернардини отправилась к повозке и вскоре вернулась, ведя перед собой девочку, носящую странное имя Джамилех.

Несмотря на смешную мишуру, которая была на девочке, и черный парик, украшавший ее голову, в ней легко было распознать природную белокурую парижанку.

– Поблагодари этого мальчика, который просил за тебя, – приказал Рокамур. – Но запомни хорошенько, что тебя прощают в первый и последний раз.

При виде Жильбера ясные глаза юной наездницы внезапно вспыхнули от радости; к счастью, директор, всецело занятый обедом, этого не заметил.

Когда началось вечернее представление, Жильбер изображал публику и награждал аплодисментами хозяина и всю труппу.

На следующий день он начал свою службу, подавая на эстраде реплики Станиславу. Позже, внутри театра, он помогал ему держать бумажные обручи, сквозь которые скакали Джамилех и синьора Джулия.

В тот же день он начал учиться хождению по канату и верховой езде. Через три недели молодой ученик удивлял Рокамура быстротой своих успехов. Из него выходил прекрасный наездник и искусный акробат. За несколько уроков он перегнал не только Джамилех, но и супругов Бернардини.

Прыгая через ленты и в обручи легче и искуснее великой наездницы от Франкони, он в то же время выдумывал новые, забавные, изящные и неожиданные упражнения, исполняя их ловко и бесстрашно, что вызывало громкий восторг наполнявшей цирк публики. Рокамур, довольный успехами Жильбера, предложил ему громадное жалованье – десять франков в месяц.

Но не эта слава больше всего трогала Жильбера. Крикам «Браво!» он предпочитал с каждым днем крепнувшую дружбу между ним и Джамилех.

Жильбер сразу инстинктивно понял, что присутствие в труппе этой девочки связано с какой-то тайной. Он слышал много рассказов о бродячих труппах, в которых часто оказывались украденные дети. Жильбер рассчитывал найти доказательства того, что и его подруга принадлежит к их числу. Он с нетерпением ожидал, когда девочка откроется ему во всем.

Но в первые дни было заметно, что их стараются не оставлять наедине. На репетициях, за кулисами балагана, а также и во время обеда за Джамилех постоянно следили Паоло, Джулия или сам Рокамур. Если Жильберу удавалось встретиться с девочкой в каком-нибудь укромном уголке и начать разговор, маленькой наезднице сейчас же приказывали замолчать и затем уводили ее.

К счастью, когда закончились празднества в Сен-Клу, цирк отправился в путь, направляясь в Орлеан. Уже в десяти километрах от Парижа дисциплина в труппе ослабела, и Жильбер решил, что настало время узнать у Джамилех, как она сделалась ученицей знаменитого Рокамура.