Текст книги "Часть 4. Приполярный Урал. Саранпаульская экспедиция"

Через некоторое время мы втроём – Каменев, Калинин и я пошли на рекогносцировку самой верхней линии, располагающуюся уже выше устья р. Парнук в 10 км от базы партии. Шли на лыжах по левому берегу Хобею. Совершенно чётко везде просматривались речные террасы, которые могли быть как бы "ловушками" для россыпного золота. Калинину очень нравилось большинство мест рельефа речной долины, и он часто говорил, что это типично приисковый пейзаж. Его опыт в таких делах нами, конечно, не мог быть тогда оспорен. Каменев очень активно взялся за эту работу, хотя золотом никогда и не занимался. Он изучал литературу, которую привёз с собой. Часто консультировался с Калининым. У меня интересовался технологиями проходки шурфов, хотя и сам я вначале был чистым теоретиком этого дела. Все мы учились и совершенствовали свои знания по ходу продвижения работ, стараясь дважды не наступать на одни и те же грабли. Допускали иногда и ошибки, но не спихивали ни на кого свою ответственность. Забегая немного вперёд, надо признать, что основной вклад в дело поисков и разведки россыпей золота на р. Хобею и её притоках в 60-е годы внёс именно Каменев В.М., который начал с Хобею, а закончил начальником Саранпаульской экспедиции.

Хорошим помощником у нас был в то время и прораб-геолог Миша Кучуков – то ли бурят, то ли алтаец по национальности. Он прошёл хорошую школу в сезонных полевых партиях, умел ладить с рабочим классом. Закрытие всех нарядов, в основном, лежало на нём. Он же руководил и проходчиками. Страдал сильно от зубной боли, от чего и рано ушёл из жизни, получив заражение крови от зубов.

Немалая ответственность лежала на промывальщиках шлиховых проб. Породные выкладки перед промывкой надо было оттаивать кострами, а потом промывать в деревянных лотках в речной зимней воде до серого шлиха. Потом уже проводилась дальнейшая доводка до чёрного. Этим занималась Нэля Катина, сидя в маленькой палатке над речной прорубью. У неё от холодной речной воды были постоянно красные кисти рук. Я решил попробовать это дело сам и набрал в лоток из проруби со дна реки песок. Отмыл его до серого состояния, и насчитали около 200 значков золота. Видимо, весь бассейн Хобею был "заражен" мелким, пылевым золотом. В конце марта нам сообщили, что экспедиция получила 2 артиллерийских лёгких гусеничных тягача АТЛ, которые уже прибыли в Саранпауль и готовятся выйти к нам на Хобею с грузом. Велели сообщить, что везти к нам в первую очередь.

Рис. 8: Гусеничный тягач АТЛ-5

Другим указанием было – протрассировать последний отрезок пути в 10 км, который проходил прямо по руслу р. Хобею, обозначить обходы опасных мест с тонким льдом и висячим над водой льдом. Также нужно было встретить тягачи на берегу перед входом их на лёд русла. Дело было весьма ответственное – можно было утопить не только груз, но и людей. Лёд на горных реках очень коварен, неравномерной толщины, а кое-где и висит в воздухе, не опираясь на воду. Его несущая способность в таких случаях падает в разы.

Пошли вдвоём с топографом Дудкиным. Мы решили днём протрассировать реку, наметить путь движения тягачей, затем заночевать в избушке, что находилась ещё одним километром ниже по реке, а утром встретить машины на берегу. Я взял с собой ружьё и на кисовых лыжах – вперёд. К счастью, опасных мест оказалось не так много, мы сделали их лыжные обходы, но в каком месте берега появятся тягачи, мы только примерно могли догадаться. В одном месте по правому берегу мы увидели свежие следы лося, ведущие в небольшой прибрежный лесной колок. Присмотрелись и вдали между голых лесин увидели зверя – он неторопливо объедал веточки.

Рис. 9: Росомаха

Пройдя ещё немного ниже по правому берегу, сели отдохнуть. Ружьё у меня было на коленях, а взгляд был направлен на реку. Сидели тихо, не разговаривая. Немного спустя боковым зрением слева увидел какое-то движение. Повернул голову и сразу определил – росомаха, хотя до этого видел её только на картинках. Она неспешно двигалась по нашему следу к нам. Голова её была на уровне спины, размер – с мелкого медвежонка, она как бы принюхивалась к лыжному следу. К нам она подошла на расстояние около 30 метров. Перехватив мой взгляд, направленный точно на неё, она резко свернула с лыжни вправо и тут же крупными скачками скрылась в прибрежном лесу. Такое «беспечное» поведение зверья говорило о том, что человек в этих местах появлялся чрезвычайно редко. Лоси, как правило, не терпят близкого присутствия человека и сразу уходят из пределов видимости ещё до встречи, а росомаха – ещё более осторожный хищник. Мало кто даже из охотников может рассказать про встречу с ней. Это действительно был очень глухой угол даже для этих мест.

Примерно через километр мы нашли избу на левом берегу реки. Это была достаточно большая, рубленая из брёвен избушка, с несоразмерно маленькой железной печью. Причём печь в некоторых местах уже прогорела и светилась дырами. Пошли рубить дрова – ночи были ещё достаточно холодные. Растопили. В котелке сварили кашу с тушёнкой, а после заварили чай. Когда изба немного нагрелась, то ли это нам показалось, легли спать и попытались уснуть. Мешков спальных у нас не было, поэтому нам предстояла нелёгкая ночь. Погасили свечу и притихли. Тут же началось какое-то шуршание и писк. Оказалось, мыши. Они очень долго ждали нашего прихода и по этому случаю, видимо, устроили праздник. Всю ночь они шумели вблизи нас, да и печь быстро прогорела и тепло из избы начало улетучиваться. В общем, уснуть толком не удалось. Только под утро, после того, как мы снова растопили печь, нас сморил небольшой сон. Выпив чаю и погрызя мороженой колбасы, мы двинулись в обратный путь.

Достигнув того места, где мы видели лося, к своему удивлению, обнаружили там след гусениц вездеходов, которые спустились с береговой возвышенности на русло реки. След уходил вдаль по руслу реки. Тут же стоял мансийский чум, обтянутый шкурами, и незнакомый мужичок-манси разделывал тушу свежеубитого лося – того самого, которого мы видели накануне в этом же леске. Оказывается, он ехал на своей оленьей упряжке по следу, промятому тягачами в глубоком снегу. И что необычно, так это то, что, несмотря на грохот двигателей тягачей, прошедших рядом, лось так и не ушёл из этого леска.

Пошли назад на базу. Наш труд не был напрасным – тягачи шли точно по нашему следу, никуда не отклоняясь. Вверх по реке было идти труднее, поэтому пришли мы на базу уже где-то к обеду. Ещё издали на берегу заметили два стоящих приземистых жука с брезентовыми тентами на грузовой части, автомобильной кабиной и гусеницами вместо колёс. С ними прибыл и начальник экспедиции В.А. Чепкасов. Я подошёл поближе рассмотреть это чудо техники.

АТЛ обозначает "артиллерийский тягач лёгкий". Это гусеничная машина весом около 7 тонн и грузоподъёмностью 2 тонны. Двигатель – двухтактный дизель в форсированном до 135 л.с. варианте Ярославского завода. Ведущие звёздочки спереди, как и, соответственно, бортовые фрикционы. Как показал опыт их дальнейшей эксплуатации, они обладали рядом крупных недостатков, а именно: большой расход топлива, случаи хода дизеля в "разнос", очень слабый металл ходовых валиков фрикционов, слабая проходимость зимой при подъёмах на горки, быстрый износ летом ходовой части – звёздочек и пальцев гусениц. Однако они, безусловно, сыграли свою положительную роль в дальнейшей работе экспедиции. Кстати говоря, один из пришедших АТЛ уже сломался, и водитель разбирал правый фрикцион. Чуть позднее достал ходовой валик с полностью смятыми зубьями. У нас, естественно, ничего подобного не могло быть, и его водитель уехал на другой машине. Деталь была привезена самолётом из Тюмени через несколько недель, водитель прилетел к нам вертолётом, отремонтировал машину, и она успела ещё по льду до весны вернуться на базу экспедиции.

Чепкасов осмотрел базу партии – жилой барак, контору, баню и все пошли с ним на участки работ. Сначала осмотрели здесь, потом пошли на вторую линию. Он осмотрел буквально все работающие объекты – шурфы, работу промывальщиков, строительство вертолётной площадки. Отдельные шурфы имели уже солидную глубину, и там начинала сочиться вода, которая удалялась пока вместе с породой проходческими бадьями. Потом уже, когда он закончил у нас дела, сказал, что мне надо скоро готовиться к отъезду в Саранпауль. Там начинала накапливаться лавина новых дел: оформление разрешений на хранение взрывматериалов на складе экспедиции, поездка в Тюмень за получением двух уже готовых насосов, получение и отправка взрывматериалов, а также надо было посмотреть дела на буровой в партии И.М. Сидоряка. Взрывчатка требовалась для съёмочных партий на полевой сезон, который был уже на носу. Да и Хобеинской партии она была нужна для дробления крупных валунов в шурфах. Примерно в начале апреля меня радиограммой вызвали в Саранпауль.

Саранпауль. Манси и зыряне (коми). Красновские. Поездка на буровую. Берёзово

Рис. 10: с. Хурумпауль

«Паулей» в Березовском районе было много – Яныпауль, Нерватпауль, Суеватпауль, Тимкапауль и т.д. «Пауль» по мансийски – большая деревня. Отсюда произошло и название Саранпауль – зырянская большая деревня. При общем числе жителей около 3000 человек, более 70% было зырян и манси.

Зыряне (коми) пришли в Саранпауль из районов западнее Уральских гор, перейдя их в 17 веке через перевал, называемый Сибиряковским трактом. До сих пор у них там своя национальная автономия. В Саранпауле они занимаются оленеводством, рыбной ловлей, и часть людей работает в экспедициях. Наиболее распространённые фамилии – Рочев, Хатанзеев, Вокуев, Канев, Филиппов, Семяшкин. В целом по стране они достаточно многочисленны.

Рис. 11: Коми в национальных костюмах

Рис. 12: Зимняя одежда

Манси (вогулы) – это малочисленная народность. По переписи 1958 года их было всего около 6000 человек. Живут они, в основном, на берегах р. Северная Сосьва и её притоках, очень немного на севере Свердловской области. Например, в п. Сольва Североуральского района жило всего 4 семьи. Наиболее распространённые фамилии – Куриков, Номин, Анямов, Хатанзеев. В основном, занимаются охотой, рыбной ловлей, оленеводством для себя, прекрасные экспедиционные проводники – лучше их в этих районах никто не ориентируется на местности. Могут вывести в любой район без дорог и карты местности. Все геологические и изыскательские экспедиции во все года не могли обходиться без их услуг. Даже два АТЛ, которые в марте пришли в Саранпауль, шли из Ивделя своим ходом по полному бездорожью около 600 км и пришли потом на Хобею, велись проводником Петей Номиным. Равных в охоте им тоже не было. Например, Вася Куриков из Усть-Маньи однажды зимой, по снегу в целик загнал и поочерёдно застрелил 3-х волков. Он их на лыжах преследовал несколько часов, по пути сбросил меховую куртку, из ушей у него под конец побежала кровь, но он расстрелял-таки всю стаю. Мне пришлось с ними вплотную поработать, поэтому в последующем я опишу эти встречи. Хочу отметить ещё одну черту – исключительная честность по отношению к другим. Они часто не понимали даже, когда сталкивались с обманом. В более ранние годы у них на лесных избушках не было замков, но столкнувшись не один раз с актами вандализма и разграбления запасов со стороны всяких «туристов», они их стали закрывать.

По вере они были язычниками – поклонялись разным деревянным идолам – божкам. У них на территории были свои священные места – например, р. Ялбынья, где они справляли иногда свои обряды и навешивали ленточки на сучья деревьев. Когда их спрашиваешь про такие места, то они не поддерживают разговор и уходят от ответов.

По их религии их народ произошёл от медведя, поэтому он считается у них священным животным, которого убивать нельзя. Но, живя в такой дикой глухомани, встречи с медведем были неизбежны. Иногда они носили критический для жизни человека характер, и им приходилось стрелять на поражение. В таких случаях проводились обряды как бы очищения от греха – устраивался "праздник медведя". В жилом месте на блюдо ставилась голова зверя, все жители ходили вокруг и пели: "Ты на нас, Ойка, не сердись! Мы не виноваты. Тебя убили не мы, а ружьё! А ружьё придумал русский!". Ойка по-мансийски – медведь. Для манси, как коренных жителей, разрешалось добыть для своей семьи одного лося в год без всяких лицензий. А рыбу ловили все кто мог для своих нужд, несмотря на присутствие рыбнадзора. И вообще надо отметить, что в таких глухих углах рыбнадзор не свирепствовал. Они понимали, что люди ловят рыбу для себя, на еду, и она составляет существенный объём в рационе их питания.

На Северной Сосьве осенью был ход нельмы – это сибирская белорыбица, исключительный по своим вкусовым качествам вид. Так же здесь был и ход знаменитой Сосьвинской сельди, спецпосол которой я не смог здесь купить в магазине ни разу за 5 лет – она вся в 10-литровых бочонках уходила в Москву. А то, что солили сами, было, конечно, тоже вкусно, но совсем не то.

Общей бедой для этих народностей была "огненная вода" – спиртное. Пили все – мужчины и женщины, молодые и старые, руководители и подчинённые, в праздники и будни. Останавливало это дело только отсутствие спиртного в продаже в магазинах. Пользуясь этим делом, отдельные прохиндеи и хапуги из числа временщиков на этой территории, выменивали за бутылки у охотников шкурки ондатры, соболя, белки. Организм местных аборигенов совершенно не имел каких-то защитных или регулирующих механизмов, и некоторые жители преждевременно заканчивали жизнь в состоянии белой горячки. Кроме этого, достаточно суровый климат тоже накладывал свой отпечаток, и некоторые болели туберкулёзом.

Во всех общественных местах Саранпауля стоял специфический запах вяленой рыбы и одежды из выделанных оленьих шкур. Самым распространённым транспортом у местных жителей были оленьи упряжки из 3-4 оленей с нартами. Здесь же базировался оленеводческий совхоз. В обычные годы поголовье оленей доходило до 15000 голов. Если случался гололёд, бескормица – стадо уменьшалось. В один год полярные волки уменьшили стадо на 3000 голов – а эти животные постоянно сопровождают стадо во всех его перемещениях от Саранпауля до Карского моря и обратно.

Раньше пастухи с семьями так и жили в стадах. Но в последние годы им стали в селе строить хорошие деревянные дома, и часть семьи жила в некоторые месяцы в этих домах. Им разрешалось держать в стаде 50 собственных оленей, поэтому каждую осень они забивали 50 голов на мясо и сдавали его, и у них оставалось на выращивание как бы опять 50 голов полученного молодняка. В конце 50-х годов сдаточная цена на оленину была 50 копеек за 1 кг. И только в начале 60-х цена возросла до 1,1 рублей за 1 кг. По этой цене её можно было купить всегда и в любых количествах. Лосятина продавалась большей частью подпольно по 50 копеек за 1 кг.

Село Саранпауль было сильно вытянуто вдоль реки и условно делилось мелкими оврагами на 3 части – первая, вторая и третья деревни. Около больших рек всегда такой "продольный" характер строительства. В самом начале села вниз по реке нам отвели место под нефтебазу. Несколько ёмкостей нам передала 105-я экспедиция и, таким образом, у нас была как бы совместная нефтебаза. Но основную территорию для застройки базы экспедиции местные власти отвели нам далеко в стороне от реки, более 1 км. Ещё дальше от реки находился уже почти достроенный новый сухопутный аэродром для АН-2 и вертолётов.

После того как я вернулся опять в Саранпауль, через день в общежитии у меня пропала электробритва. Стало ясно, что кто-то проверяет содержимое комнат. У меня были ценные вещи, с которыми расставаться как-то не хотелось – винтовка, ружьё, меховой костюм, унты. Пошёл искать жильё в частном секторе, т.к. в ближайшие месяцы мне предстояло работать на базе экспедиции. В одном из домов, недалеко от конторы, мне предложили и кров, и стол всего за 50 рублей в месяц. Это были, в общем-то, смешные деньги, и я тут же согласился.

Рис. 13: Зимний транспорт (На масленицу)

Рис. 14: …и летний транспорт тоже

Хозяева Красновские – Василий Николаевич и Феоктиста Васильевна были уже люди почтенного возраста – ему где-то 65 лет, а ей 55. Она была уроженкой села Покровское, откуда появился Григорий Распутин. Она хорошо его помнила, когда он неоднократно приезжал туда из столицы, уже находясь при царском дворе. Ничего худого она про него не вспоминала. А Василий Николаевич был профессиональный рыбак, как он сам себя называл – «красноловец». Я такого названия никогда не встречал даже в литературе. Оказывается, так называли на Волге (а сам он был оттуда) рыбаков, ловивших только «красную» рыбу – белорыбицу, осётра, белугу. В 30-е годы судьба его забросила в Сибирь, где он и осел навсегда. Был у них один сын Николай, лет 25, который работал в 105– й экспедиции и жил с ними. Спали мы с Николаем в зале – он на кровати, а я на диване. Была у них ещё маленькая кухня – столовая, где и ютились старики. Питание вначале было вполне разнообразным – и мясо, и вяленая рыба, и молоко, которое брали у соседей.

Рис. 15: Панорама Саранпауля

Скоро пришло тепло, появились первые лужи, и налетели дикие утки. Николай вставал рано утром, шёл на одну из таких луж в районе нового аэродрома и до начала завтрака приносил несколько штук. Позже, когда эта лужа соединилась с разлившимся Ляпиным, он начал приносить каждый раз уже более десятка. Тут-то и начался «утиный пир». Сначала на утках делали суп-лапшу, потом это надоело, и пошёл утиный суп уже на лапше домашнего приготовления. Позже уток стали тушить в духовке, потом жарить на сковороде. Таким образом утром, днём и вечером на столе стояли утки, приготовленные разными способами. Через две недели я взмолился и попросил мне их больше не показывать ни в каком виде. С тех пор я их практически не кушаю, за очень редкими исключениями.

Быстро приближался полевой сезон. Надо было оформлять массу документов для производства взрывных работ, перевозки и хранения взрывматериалов. Очень мне пригодился опыт работы в Карпинской партии. Я подготовил все документы и вылетел в Берёзово. Сначала надо было в горнотехнической инспекции получать свидетельство на приобретение ВМ и, одновременно, разрешение на право производства взрывных работ в Хобеинской партии.

Горнотехническая инспекция и тогда и сейчас является контролирующей организацией при производстве опасных работ – взрывных, эксплуатации грузоподъёмного оборудования и сосудов под давлением. На эти темы было написано тысячи правил и инструкций, которые переплетались между собой от дублирования до противоречия друг другу. Причём и производственники, и инспектора прекрасно знали эти "особенности", как знали и то, что если выполнять все эти правила, то производство надо просто остановить. Поэтому отношения с инспекцией всегда были не простыми, и, в большей степени, строились на личных связях и доверии. Надо отметить, что мне всегда удавалось выстраивать с ними нормальные отношения, т. к. я никогда их грубо не обманывал и максимум их предписаний выполнял в оговорённые сроки. Люди же там работали разные. Среди молодых было немало тех, у кого не пошли дела на производстве, и у них в глубине души была некая "зависть" к удачливым производственникам. Были и такие, кому нравилась хоть и маленькая, но власть над людьми, хотя бы через призму "Правил…" и "Инструкций…". Пожилые инспектора были, в основном, из числа бывших производственников, перешедших сюда по разным причинам. По моим наблюдениям, лучше всего было работать именно с этой категорией инспекторов. В руководящий персонал инспекций "сбрасывали", как правило, отработанный балласт из числа директоров предприятий и бесперспективных партийных функционеров.

Вылетел с документами в Берёзово. Смирнов Николай Владимирович – инспектор по нашему району. Инженер-буровик, перешедший из нефтеразведочной экспедиции в инспекцию. Сравнительно молодой, около 30 лет. Жил он в посёлке Березовской нефтегазоразведочной экспедиции, в типовом домике. Познакомились. Показал ему паспорта буровзрывных работ – особых замечаний не последовало. Как я уже потом догадался, горных работ он не знал совсем, а к нему чаще приходили сейсмики с такими паспортами. Документы он все выписал, но тут же добавил, что через некоторое время поедет к нам на Хобею проверять соответствие представленных мною документов практике применения. Конечно, видел он меня в первый раз, и по-другому поступить просто не мог.

После этого пошёл в отдел милиции получать разрешение на авиационную перевозку ВМ из Тюмени до Саранпауля. Представленные мною документы также не вызвали никаких замечаний, и на другой день они выдали мне все разрешения. Вернулся в Саранпауль и стал ждать выезда в Тюмень. На скважине в партии Сидоряка возникли проблемы, и начальник экспедиции дал мне поручение выехать на место бурения, разобраться, доложить ему наши предложения, если они будут носить кардинальный характер.

Ледоход прошёл, и все реки были свободны. На другой день поехали с Сидоряком И. М. на его буровую. Выехали вдвоём на его моторной лодке с подвесным мотором "Москва" по р. Ятрия, которая уходила прямо на юг от Саранпауля. С собой взяли ружья. Ехать

Рис. 16: Ятрия в верховьях

надо было вверх примерно 70 км. При нормальной езде – менее 4-х часов. Вода была очень высокой, и течение сильным. Через некоторое время забарахлил мотор и начал «плевать» откуда-то бензин. Сидоряк покопался в его «кишочках», но найти неисправность не смог. Я же совсем в нём ничего не понимал. Уже проехали больше половины пути, и вижу – на самой вершине берёзы, что стоит прямо на берегу, сидит тетерев. Прошу лодку направить к нему. Не доезжая метров 40 стреляю – сидит, из второго ствола – сидит, перезаряжаю ружьё и опять стреляю – улетает. Лодка ткнулась в берег, выходим. Смотрю – ещё тут же в 70 метрах сидит глухарь, подхожу метров на 30, стреляю – улетает. Посмотрел вправо – метрах в 80 сидит ещё один глухарь. Подхожу, стреляю – и опять улетает. Впервые видел такое количество дичи, которая практически не боялась выстрелов. А с ружьём произошла такая история. Дома я заряжал патроны вручную, и порох сыпал на глазок, без мерки, да и дробь тоже. Поэтому дробь сильно разбрасывало при выстреле, и я не попадал. Видимо, перебавил бездымного пороха. Больше стрелять не стали, хотя вокруг на деревьях, но уже подальше видели немало птиц. Поехали дальше вверх. Вдруг через какое-то время мотор начал «чихать», стрелять и, наконец, заглох. Посмотрели баки с бензином – оба оказались пусты. Сидоряк сказал, что до буровой совсем недалеко, и мы быстро дойдём туда по берегу пешком. Затихли, сделали уши «домиком», прислушались, но звука дизеля буровой не было слышно.

Рис. 17: Глухари на весенних дорогах

Деваться всё равно было некуда, и решили лодку привязать здесь и пешком двигаться на буровую. Вдоль берега стеной стоял очень густой высокий ивняк, причём настолько густой, что через него не видно было даже русло реки. И тут мы допустили грубейшую ошибку – привязали лодку к ивняку в этом глухом месте и не сделали на берегу никаких хорошо видимых заметок. От лодки отошли и поднялись на взгорок – берег был достаточно высокий. Прошли по нему около 300 метров – а вдоль реки всё тянулся такой же глухой ивняк, и вдруг нам пришло в голову – а как же мы найдём свою лодку, если вдруг придётся на ней сплавляться без мотора, по течению, вниз, в экспедицию? И поняли, что теперь её нам уже с берега не найти, и нужно двигаться пешком до буровой.

Никаких тропинок по берегу не было и в помине – люди здесь появлялись раз в десятилетие, и то случайно. Тетерева, глухари, утки – всё это было кругом в несметных количествах. Стрелять у меня уже желания не возникало. Правда, Сидоряк, увидев как-то глухаря метров за 80 на самой вершине лиственницы, сказал мне, что может его снять из своего ружья. У него была немецкая двустволка 16 калибра фирмы "Зимсон". Я не поверил, и мы поспорили. Он вложил патрон с картечью и выстрелил. Раздался характерный глухой звук попадания в птицу низкоскоростной картечины, примерно такой же, как при попадании пули из малокалиберной винтовки. Глухарь подпрыгнул и начал планировать на землю под углом 45 градусов в сторону от нас. Мы побежали и долго его искали, но не нашли – его бурый цвет почти не отличался от цвета прошлогодней листвы, хорошо усеявшей окрестности.

Дорога давалась всё труднее, под ногами постоянно путался какой-то низкорослый кустарник. Сильно захотелось кушать – а еды мы в дорогу не взяли совсем, надеясь пообедать в котлопункте на буровой. Можно было, конечно, добыть и зажарить на костре дичь, но это требовало много времени, и мы рисковали не дойти до буровой в светлое время суток. Попадались сильно заболоченные места, и ноги прямо тонули в этой трясине. Шли уже часа 4, но никаких признаков людей слышно не было. У меня уже мелькнула мысль найти 2-3 сухих бревна, связать их вицами и, сидя на них с опущенными в воду ногами, начать спускаться вниз до лодки, которую с реки должно быть хорошо видно. Это было утопично, хотя бы потому, что ноги в холодной воде могли быстро потерять чувствительность, да и кувыркнуться в воду с двух бревёшек было очень просто. Мы уже начали задумываться о ночлеге в пути, и тут вдруг услышали очень слабый стук дизеля. Это сразу придало нам силы, и мы начали карабкаться на какую-то сопку, возникшую перед нами. На самой её вершине звук уже был значительно ближе и, примерно, ещё через час, чуть ли не ползком, мы спустились в распадок, к буровой.

На берегу стояли 2 вагончика и буровая установка колонкового бурения с дизельным приводом. Буровики уже поужинали, и повару пришлось нам по быстрому приготовить еду – пожарил оленину и сварил рисовую кашу на сгущённом молоке. Давно я уже так жадно не кушал, и рисовая каша не казалась такой вкусной. Однако мы сильно устали, уже начало темнеть, и все дела оставили до утра.

Утром в первую очередь отправили моториста на второй лодке, которая стояла у них, чтобы привёл нашу на буксире. Сами занялись скважиной. Она бурилась по плану геологической съёмки, имела сегодня глубину около 200 метров. Во время её бурения, ещё метров на 20 выше, начались обвалы стенок, и из скважины пошёл фонтан напорной воды. Мы тут же приняли решение перекрыть этот интервал потайной колонной длиной 12 метров. После этого продолжили бурение, хотя излияние воды из скважины продолжалось. Во второй рейс буровой инструмент заклинило в потайной колоне, и всё разом вышло наверх. Когда разобрали эту связку и высыпали заклинку – все были поражены. Заклинка оказалась чистейшим кварцевым даже не песком, а угловатыми брекчиевидными кусочками кварца размером 4-5 мм. Они были абсолютно прозрачными, без малейших примесей. Какова была мощность этого слоя – никто не знал.

Чтобы продолжить бурение, надо было применить утяжелённый глинистый раствор с целью задавливания водяного фонтана, определить точную мощность этого песка, а потом уже решать что делать – или перекрывать его снова более длинной потайной колонной, или продолжить бурение без обсадки. Утяжелителя не было ни на скважине, ни в экспедиции. Его можно было только привезти откуда-то из нефтеразведочных экспедиций – а это большие деньги и, самое главное, не было времени. Буровую установку надо было по большой воде успеть перебросить на другой участок – иначе она оставалась здесь до зимних дорог. Решили использовать только то, что было здесь. В результате весь пласт песка так и не сумели пройти, углубились ещё на несколько метров, но скважину постоянно заваливало. В конце концов, мы предложили её закрыть, и оборудование перевезти на новую точку.

Моторист привёл нашу лодку – он сразу увидел её с реки. Оказалось, что мы прошли по этому бездорожью более 15 км. Ребята на буровой хорошо разбирались в этих лодочных моторах и быстро его отрегулировали – никаких поломок-то и не было, требовалась регулировка карбюратора, а я тогда ещё в них не разбирался. Обратно мы плыли очень даже шустро, да ещё вниз по течению, без проблем. Уток я не стрелял, хотя попадалось их несметное количество. Сидоряк пару штук добыл для дома.

Тюмень. Перевозка ВМ и насосов. И. Ширманов

К вечеру мы вернулись в Саранпауль. Наутро меня вызвал начальник экспедиции и велел подготовить все документы на выезд в Тюмень для получения двух насосов "Летестю", взрывматериалов и перевозки их авиацией в Саранпауль. Сборы были недолгими, т. к. все разрешения для приобретения и перевозки взрывчатки у меня уже были получены. На другой день утром я вылетел в Берёзово, однако билетов на Тюмень на этот же день уже не было. Купил на следующий день и пошёл в гостиницу, но свободных мест там не оказалось. Покушал в ресторане и пошёл сидеть в аэропорт – бывали редкие случаи, когда давали 1-2 места на проходящие с Севера самолёты. Но и здесь ничего не получилось. Вообще, надо заметить, что с наступлением весны жизнь на Севере резко оживлялась, начиналось бурное перемещение людей и транспорта, и маломестные гостиницы были всегда переполнены. Винтомоторные самолёты тех лет брали на борт очень мало пассажиров – самое большее 28 человек на ИЛ-14. Пассажиров в аэропорту и на ночь осталось достаточно. Часть ушла к вечеру в посёлок, а те, кому хватило стульев в аэропорту, всю ночь на них так и продремали, в том числе и я.

К вечеру прилетел в Тюмень и устроился в гостинице "Заря". На другой день посетил А. Г. Быстрицкого в управлении. Он сказал, что маленьких самолётов сейчас нет, а скоро подойдёт ЛИ-2. Это большая машина грузоподъёмностью 2 тонны, но лететь на ней можно было только до Берёзово, а там нужно было перегружаться на АН-2. Вторым препятствием был категорический запрет на совместный перевоз взрывматериалов с каким-либо железом. Не было ни выбора, ни времени для раздумий, и я начал подготовку. Поехал в Парфёново и посмотрел изготовленные насосы – выполнены они были неплохо, строго по чертежам. Правда, надо заметить, что в начале эксплуатации у них обнаружился один дефект, о котором я напишу позднее – на них отсутствовала одна важная деталь, которой не было на чертежах. Насосы я принял и расписался за них. Ещё 4 насоса делал Тюменский завод строительных машин, но они ещё были не готовы.

Взрывматериалы надо было оформлять на базисном складе ВВ, тоже где-то в районе Парфёнова. Здесь возникли крупные проблемы. Дело в том, что в управлении проводились взрывные работы только сейсмическими партиями в скважинах. Для этой цели очень хорошо подходил тротил в круглых чушках и шашками – он не боится воды, но даёт много вредных газов. По этой причине его нельзя было применять в шурфах и шахтах, где работают люди. Нужного нам патронированного аммонита или детонита, которые обычно используются в наших горных выработках, не было и в помине. Они могли появиться на складе только через два года, после новой заявочной компании. Было, правда, немного аммонита россыпного в мешках – пришлось брать его вместе с тротилом в шашках. Из средств взрывания было практически всё нужное нам – электродетонаторы, капсюли-детонаторы, детонирующий шнур и огнепроводный, взрывмашинки СВМ и т. д. Выписал всего около тонны.