Текст книги "Птица в клетке. Письма 1872–1883 годов"

Амстердам
30 мая 1877 – 3 апреля 1878

Семья Ван Гог, по мнению которой позиция клерка в книжном магазине могла быть для старшего сына преподобного Теодоруса Ван Гога лишь временным решением, не оставляет попыток помочь Винсенту найти достойное место в жизни. Однако дядя Сент, прежде неизменно способствовавший трудоустройству племянника, отступился от него, как только стало очевидно намерение Винсента стать проповедником.

В мае 1877 года Винсент переезжает в Амстердам, где останавливается в доме другого брата отца – Яна Ван Гога, директора морских доков, оказывает ему поддержку и третий брат отца – Корнелис Маринус, или дядя Кор. Винсент хочет изучать теологию, и руководство его подготовкой к университетскому экзамену берет на себя дядя с материнской стороны преподобный Йоханнес Стрикер. В письмах этого периода часто упоминается также Мауриц Бенджамин Мендес да Коста – учитель, готовивший его к поступлению.

Однако учебные занятия даются Винсенту крайне тяжело; осложняет ситуацию с поступлением также отсутствие у Винсента диплома старшей школы, которую он покинул, не завершив обучения. После того как надежды поступить в университет не остается, Винсент едет к родителям в Эттен, планируя стать учителем воскресной школы.

117 (98). Тео Ван Гогу. Амстердам, среда, 30 мая 1877

Амстердам, 30 мая 1877

Дорогой Тео,

благодарю тебя за сегодняшнее письмо; у меня еще много дел, поэтому пишу второпях. Передал твое письмо дяде Яну: он благодарит тебя за него и шлет свой сердечный привет.

Ты написал слова, которые меня взволновали: «Стоит все бросить, я – всему причина и приношу другим лишь беды, именно я навлек это горе на себя и остальных». Эти слова не дают мне покоя, потому что мою душу терзает то же самое чувство, совершенно такое же – не больше и не меньше.

Когда я думаю о прошлом, когда я думаю о будущем, о почти непреодолимых препятствиях, о том, как много у меня будет тяжелой работы, к которой совершенно не лежит душа и которой я – вернее, дурная часть меня – с удовольствием бы избежал, когда я думаю о многочисленных взглядах, что будут направлены на меня, о тех, кто будет знать, в чем причина моей возможной неудачи, кто не будет ежедневно упрекать меня, но благодаря тому, что они прошли испытания и поднаторели в том, что хорошо и славно и чистое золото, выражения их лиц будут говорить: «Мы помогли тебе и осветили тебе путь, мы сделали для тебя все, что смогли. Искренне ли ты желал этого? Где наша награда и плоды трудов наших?» – видишь ли, когда я думаю обо всем этом и о других разных вещах – их слишком много, чтобы назвать, – обо всех трудностях и неприятностях, которых не становится меньше с течением жизни, о страданиях, о разочаровании, о страхе потерпеть неудачу и навлечь позор на себя, меня тоже посещает желание бросить все и уехать!

И все же я продолжаю [идти к цели], но осторожно, в надежде, что мне удастся преодолеть все это, что я смогу ответить на возможные упреки, будучи уверенным в том, что, несмотря на все препятствия, я достигну желаемого и, если Бог захочет, найду сострадание в глазах тех немногих, кто мне дорог, и в глазах тех, кто придет после меня.

Написано: «Укрепите опустившиеся руки и ослабшие колени»; и «Когда ученики трудились всю ночь и ничего не поймали, тогда было им сказано: отплывите на глубину и закиньте сети свои для лова!»

Мой мозг бывает затуманен, зачастую голова пылает и мысли путаются. Как мне овладеть этой сложной и пространной наукой, я не знаю; нелегко после стольких лет, полных событиями, привыкнуть к простой, хорошо организованной работе и проявлять упорство. И все же я не отступаю: если мы устали, то не оттого ли, что уже проделали долгий путь, и если человек на Земле действительно ведет борьбу, то не являются ли усталость и раскаленная голова признаком такой борьбы? Когда кто-то занимается тяжелым трудом и стремится к хорошему результату, он совершает добрый подвиг, награда за который на самом деле заключается в том, что он уберегает себя от великого зла. И Бог видит усилия и скорбь и может помочь, несмотря ни на что.

Я не сомневаюсь в своей вере в Бога: это не точка зрения, не безосновательная уверенность – это так и есть, это правда, Бог есть, и Он жив, и Он с нашими родителями, и Его око над нами. И я уверен, что у Него есть для нас предназначение и что мы на самом деле полностью себе не принадлежим и этот Бог – не кто иной, как Христос, о котором мы читаем в Библии, чье слово и чья история глубоко сидят и в твоем сердце. Если бы раньше я усерднее работал над этим, сейчас мне было бы легче, но даже и тогда Он был бы надежной опорой, и в Его власти сделать нашу жизнь сносной, уберечь нас от лукавого, позаботиться о том, чтобы все содействовало ко благу, сделать мир для нас в конце. В мире и в нас самих есть зло, ужасные вещи, и не только в старости можно испытать великий страх и почувствовать потребность в постоянной надежде на жизнь после этой жизни и узнать, что без веры в Бога жить невозможно – невозможно это вынести. А с верой можно долго терпеть. И вот, в нашей Библии есть выражение, которое постоянно, раз за разом встречается в различных ее частях, по разным поводам: «Не страшитесь». Для нашего отца это очень важно, а он говорит: «Я никогда не отчаиваюсь». Давай повторять это за ним. Разве не бывало с тобой такого, когда ты хотел сделать что-то дурное, но тебя что-то удерживало? Когда что-то вызывало беспокойство и ты не мог найти выход, но все равно выходил сухим из воды? В одной книге Беньяна описано, как странник, увидев лежащего льва на обочине дороги, по которой собирался пройти, все же продолжает путь – он должен это сделать и не может поступить иначе, – и когда доходит до места, где лежит лев, то видит, что тот на цепи и находится там только для того, чтобы испытать мужество путников. В жизни такое происходит не раз. Нас многое ожидает, но другие уже прожили это, и тот, кто любит своих родителей, должен следовать за ними по жизненному пути. Если ты ценишь любовь и уважение младших, признавайся, когда это уместно, в своей вере и признавай, что ты любишь Христа и Библию: не правильнее ли, если сын любит отца за это больше, чем за что-либо другое? Зачастую женщины и дети и простодушные чувствуют и понимают это очень глубоко, и в очень многих сердцах скрывается великая и живая вера. Мы тоже нуждаемся в этом, если подумать о том многом, что нам предстоит. Он говорил, исходя из всего жизненного опыта, и мы знаем, как много пережило то сердце, которое, переполнившись, заставило Его уста произнести слова: «Не будут ни жениться, ни замуж выходить в Царствии Небесном», – и тот, кто сказал: «Кто не возненавидит самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником». Да, это слова Господа, и произнесенные устами Бога слова, в соответствии с которыми должен жить человек – и не хлебом одним, – ибо ищущий да обрящет. Когда я стоял у тела Артсена, спокойствие, и серьезность, и торжественная тишина смерти так контрастировали с нами, живыми, что мы все прочувствовали слова, сказанные его дочерью во всей простоте: «Он освобожден от бремени жизни, которое нам все еще предстоит нести». И все же мы очень привязаны к этой старой жизни, потому что печали противостоит радость, и наше сердце и наша душа радуются, словно жаворонок, который не может утром не петь, даже если наша душа порой пребывает в унынии и смущается. И остается воспоминание о всем том, что мы любили, и оно возвращается на закате нашей жизни. «Она не умерла, но спит», и хорошо бы накопить больше подобных сокровищ. Мысленно жму тебе руку и желаю тебе всего наилучшего, и напиши поскорее вновь.

Твой крепко любящий брат Винсент

120 (101). Тео Ван Гогу. Амстердам, вторник, 12 июня 1877

Амстердам, 12 июня 1877

Дорогой Тео,

я получил твое письмо от 7 июня и был рад узнать о твоем пребывании в Эттене, о том, что ты приятно провел воскресенье: хорошо, что папа и братец отвезли тебя в Дордрехт.

А еще ты пишешь, что рассказал дома о своих планах на будущее: прочитав это, я чуть не подпрыгнул от радости за тебя, мне думается, это славное дело. Отплыви на глубину. На что я сейчас надеюсь, так это на то, что ты приедешь в Лондон до того, как увидишь Париж. Но мы посмотрим, как пойдут дела. Мне так многое нравится в этих двух городах, я вспоминаю их с чувством тоски и хочу отправиться туда с тобой; если я однажды сумею занять должность в той большой голландской церкви, эти воспоминания еще станут для нас предметом разговора. Вперед, с уверенностью и со старой верой – ты и я; кто знает, не пожмем ли мы однажды друг другу руки так же, как, помнится, это сделали в зюндертской церквушке папа и вернувшийся из путешествия дядя Ян, в жизни которых к тому времени очень много всего произошло, и в тот миг они будто почувствовали твердую почву под ногами.

Как только узнаешь больше, немедленно сообщи мне: я надеюсь, что до твоего отъезда мы еще сможем спокойно побыть вместе. Хотя сейчас это не кажется возможным, все же нечто подобное вскорости может осуществиться. Еще раз, брат: я подпрыгнул от радости за тебя, я верю, что это очень хороший план, – мои воспоминания вновь оживают, когда я думаю о твоем будущем.

«Се, творю все новое», – возможно, в скором времени и ты пройдешь через это.

Будь благословен в эти дни. Оглянись вокруг еще раз – не забывай о том, что тебя окружает; пройди по земле еще раз, как написано: в долготу и в широту ее.

У меня каждый день много дел, время проходит быстро, и дни кажутся слишком короткими, хоть я и стараюсь немного растянуть их. Я жажду добиться успеха и хорошо и основательно изучить Библию, а также познать многое вроде того, что я писал тебе о «Кромвеле». «Ни дня без строчки»; если я со смирением и с упорством буду ежедневно писать, читать, работать и упражняться, это должно принести плоды.

На этой неделе я посетил местное кладбище, за городскими воротами Мёйдерпоорт, на опушке небольшого леса, где вечером бывает красиво, особенно когда солнце пробивается сквозь листву; там много прекрасных надгробий и всевозможные хвойные растения, а еще там цветут розы и незабудки; я также прогулялся к Зёйдерзе[29]29
  Во времена Ван Гога мелководный залив в Северном море в северо-западной части Нидерландов. В XX веке бо́льшая его часть была отгорожена от моря дамбой, в результате чего вода в нем стала пресной, а залив превратился в озеро, получившее название Эйсселмер. – Примеч. перев.


[Закрыть], это в сорока минутах ходьбы отсюда, нужно перейти через дамбу, откуда открывается вид на луга и фермы, которые мне, кстати, напоминают гравюры Рембрандта. Это красивый город[30]30
  Имеется в виду Амстердам. – Примеч. перев.


[Закрыть], сегодня мне здесь вновь встретился уголок [который подошел бы] Тейсу Марису или Аллебе, а именно домики во внутреннем дворике за церковью Оостеркерк: мне нужно было к кистеру, чтобы поговорить о дядином месте в церкви, и я зашел к нему домой, кроме него, там живет сапожник и т. д., но подобное можно найти везде, мир наполнен этим, пусть наше собственное сердце будет переполнено этим, и пусть оно становится все больше и больше. Кистер невольно заставил меня вспомнить одну гравюру на дереве, я имею в виду Ретеля, ты тоже должен ее знать – «Смерть как друг». Эта сцена всегда очень трогала меня, в Лондоне она некогда была выставлена в окнах почти всех художественных салонов, продававших гравюры. Есть парная к ней гравюра – «Холера в Париже», и Ретель также является автором «Пляски смерти».

В воскресенье утром я слушал проповедь преподобного Лауриллярда об «Иисусе, проходившем засеянными полями». Он произвел на меня большое впечатление: во время проповеди он рассказал притчу о сеятеле и о человеке, который бросал семя в землю и ложился спать, а затем вставал и днем и ночью, а семя тем временем давало всходы, колосья росли и становились длинными, а мужчина сам не знал, как так вышло; он говорил также о похоронах в хлебах ван дер Маатена. Солнце светило в окна, народу в церкви было немного – в основном рабочие и женщины. Потом я послушал проповедь дяди Стрикера в церкви Оостеркерк о «похвале не от людей, но от Бога», написанную в том числе по случаю кончины Ее Величества.

В понедельник тетя Мина и Маргреет Мейбоом отбыли в Эттен, и я увиделся с ними на Восточном вокзале. Пока я их там дожидался, я прочитал у Ламенне вот что:

В глубине заливчика, под скалой, подточенной волнами у основания, между глыб, с которых свешиваются длинные сине-зеленые водоросли, двое мужчин, один юный, другой пожилой, но все еще крепкий, опираясь на борт лодки, ожидали прилива, что поднимался медленно, лишь слегка тронутый умирающим ветерком. Вздуваясь возле борта, волна вяло накатывалась на песок, слабо и нежно бормоча. Чуть погодя лодка стала удаляться от берега и направляться в море, с задранным носом, оставляя за собой ленту белой пены. Старик у руля глядел на паруса, которые то надувались, то опадали, подобно усталым крыльям. Взгляд его, казалось, искал некоего знака на горизонте и в неподвижных облаках. Затем он вновь погружался в свои мысли, и на его смуглом челе отражалась вся жизнь труженика и тяжкая борьба, не способная заставить его дрогнуть. Отлив прочерчивал в спокойном море ложбины, в которых играли буревестники, изящно качаясь на сверкающих, свинцового цвета волнах. Сверху прилетали чайки, вонзаясь в воду, словно стрелы, а на черной оконечности одной из глыб, застыв, отдыхал баклан. Малейшее происшествие, легчайшее дуновение, проблеск света меняли все эти сцены. Юноша, думавший о своем, видел все это как во сне. Его душа колыхалась и парила под звук рассекаемых волн, похожий на ту монотонную, негромкую песню, которой кормилица убаюкивает младенца. Внезапно он стряхнул грезы, глаза его загорелись, воздух наполнился его звонким голосом: Пахарю – поле, охотнику – лес, рыбаку – море с волнами, и рифами, и бурями. Над головой у него – небо, под ногами у него – пропасть, он свободен, он не знает другого хозяина, кроме себя самого. Как она повинуется его руке, как она летит по беспокойной равнине, хрупкая лодка, движимая дуновением воздуха! Он сражается с волнами и покоряет их, он сражается с ветрами и укрощает их. Кто сильнее его, кто могущественнее его? Где границы его владений? Достигал ли их хоть кто-нибудь? Повсюду, где простирается океан, Господь говорит ему: Вот, это все твое. Сети его сбирают в глубине вод живую жатву. Бесчисленные его стада тучнеют на пастбищах, скрытых под морями. В них распускаются лиловые, синие, желтые, пурпурные цветы, взгляд его ласкают облака с их обширными пляжами, прекрасными голубыми озерами, протяженными реками, и горами, и долинами, и невероятными городами, то погруженными в тень, то освещенными закатом со всей его роскошью. О, как она сладка мне, жизнь рыбака! Как я люблю ее жестокие битвы и мужественные радости! Но когда ночью порыв ветра вдруг сотрясает нашу хижину – матушка, сердце твое сжимается от ужаса! Ты встаешь и, вся дрожа, молишься Деве, охраняющей несчастных моряков! Ты преклоняешь колени перед ее образом, и слезы текут по твоему лицу при мысли о сыне, которого вихрь уносит в сумрак, к подводным камням, от которых доносятся жалобы усопших, смешанные с голосом бури. Храни нас, Господь, ибо лодки наши так малы, а море Твое так велико![31]31
  В письме процитировано по-французски.


[Закрыть]

Этим утром без четверти пять случилась страшная непогода, вскоре после этого через ворота верфи прошли первые рабочие – под проливным дождем. Я встал и отправился туда, захватив с собой несколько тетрадей, и там, сидя под куполом, я читал и смог при этом рассмотреть всю верфь и доки; тополя, кусты бузины и прочие растения сгибались от сильного ветра, дождь стучал по штабелям древесины и палубам кораблей, шлюпки и маленький пароходик сновали туда-сюда, вдалеке, в деревне, что стоит на противоположном берегу бухты Эй, были видны быстро проплывающие коричневые паруса, а дома и деревья на набережной Бёйтенкант и церкви приобрели более насыщенную окраску. Постоянно слышались раскаты грома, сверкали молнии, небо было как на картине Рёйсдаля, и чайки низко летали над водой.

Великолепный вид, единственное настоящее утешение после вчерашней удушающей жары. Меня это взбодрило, потому что вчера вечером я ужасно устал, когда поднялся наверх.

По совету папы я навестил накануне преподобного Мейеса с супругой и выпил с ними чаю. Когда я пришел, мне сообщили, что его преподобие отдыхает, и попросили погулять полчаса, что я и сделал; к счастью, в моем кармане был томик Ламенне, и я читал его под деревьями на берегу канала, и вечернее солнце отражалось в темной воде. Затем я вернулся туда, и их супружеская пара напомнила мне «Зиму» Торвальдсена. Все же папа и мама напоминают ее гораздо больше, но, как я уже сказал, и здесь было что-то от нее.

Я на четыре года старше тебя, дни летят, и, вероятно, для меня они проходят быстрее, чем для тебя, но я борюсь с этим, немного растягивая их утром и вечером.

Ты напишешь мне вскоре снова? Жаль, что Магер в итоге не приедет. Погода вновь наладилась: голубое небо, солнце светит ясно, птицы поют – их довольно много на верфи, и при этом они разных видов; по вечерам я всегда прогуливаюсь с собакой и часто думаю о том стихотворении «Под звездами»:

 
When all sounds cease, God’s voice is heard, under the stars[32]32
  Когда все звуки замирают, под звездами глас Господа слышен (англ.). Из стихотворения «Под звездами» Дины Мьюлок Крейк.


[Закрыть].
 

Розы рядом с домом тоже цветут, а в саду – бузина и жасмин. Недавно я еще раз побывал в Триппенхёйсе, чтобы узнать, привели ли в порядок те залы, которые были закрыты, когда мы были там с тобой, но пройдет еще две недели, прежде чем их откроют для посетителей. Там было много иностранцев – французов и англичан, когда я слышу их речь, во мне просыпается много воспоминаний. И все же я не жалею, что вернулся сюда. Справедливы слова: «Life hath quicksands, life hath snares»[33]33
  В жизни есть зыбучие пески, в жизни есть ловушки (англ.). Из стихотворения Генри Уодсуорта Лонгфелло «Девичество».


[Закрыть].

Как дела у госпожи Терстех? Если встретишь Мауве или пойдешь навестить его, кланяйся ему от меня, а также Хаанебекам и Роосам.

Сейчас мне нужно приступать к работе: сегодня уроков нет, но завтра утром, напротив, мне предстоит заниматься два часа подряд, и, значит, нужно основательно потрудиться. Старый Завет я освоил до Самуила включительно и сегодня вечером приступлю к Книгам Царств – когда я закончу с ними, это станет серьезным достижением. Когда я сижу и пишу, то время от времени непроизвольно делаю наброски, подобные тем, что послал тебе недавно, или, например, тому, что [я нарисовал] этим утром: Илия в пустыне под грозовым небом и на переднем плане несколько кустов терновника; в общем, ничего особенного, но порой я очень живо все это себе представляю, тогда верю, что смогу говорить об этом вдохновенно, если в будущем мне предоставят такую возможность.

Желаю тебе всего самого наилучшего, и если вдруг окажешься в Схевенингенском лесу или на пляже, поприветствуй их от меня. Если ты однажды вновь приедешь сюда, я и здесь смогу показать тебе живописные уголки. Мой ежедневный путь к Мендесу пролегает через еврейский квартал.

Хотел бы я, чтобы ты тоже мог послушать преподобного Лауриллярда.

А теперь прощай, мысленно жму руку.

Твой любящий брат Винсент

123 (103). Тео Ван Гогу. Амстердам, пятница, 27 июля 1877

Амстердам, 27 июля 1877

Дорогой Тео,

благодарю за твое последнее письмо, из дому мне сообщили, что ты уже побывал у Мауве, это наверняка был хороший день, я надеюсь услышать [твой рассказ] об этом, если получится. К настоящему письму прилагаю дополнение к твоей коллекции, а именно три литографии с картин Босбоома и две Я. Вейсенбруха, я нашел их этим утром у еврейского торговца старыми книгами. Разве это не церковь в Схевенингене на гравюре с картины Босбоома? На другой литографии изображена церковь Гроотекерк в Бреде. Третья гравюра выполнена с полотна, которое было представлено на большой выставке в Париже. Те две [гравюры] Вейсенбруха запали мне в душу, – может статься, они у тебя уже есть, но, может, и нет. Продолжай собирать подобные вещи, а также книги.

В настоящее время я собираю латинские и греческие сочинения и всевозможные тексты по истории и т. д. Я работаю над одним [текстом], который посвящен Реформации, и он будет довольно длинным.

Недавно беседовал с неким молодым человеком, который только что успешно сдал вступительный экзамен в Лейденскую высшую школу, – это было непросто, он рассказал, какие вопросы ему задавали, но я все же не унываю, с Божьей помощью я пройду это испытание и последующие тоже. Мендес заверил меня, что если все пойдет хорошо, то к концу третьего месяца мы продвинемся так далеко, как он предполагал вначале.

Все же уроки греческого в самом сердце Амстердама, в самом сердце еврейского квартала, жарким и удушливым летним днем, с ощущением того, что над моей головой дамокловым мечом висят многочисленные сложные экзамены, которые будут принимать весьма ученые и хитроумные господа профессора, вызывают у меня более тягостные чувства, чем прогулка по пляжу или по брабантским пшеничным полям, где в такой день, как сейчас, должно быть очень красиво. Но мы просто должны все «преодолеть», как говорит дядя Ян.

Пару дней назад у моста Каттенбургер несколько детей упало в воду. Дядя увидел это и скомандовал отправить шлюпку с [корабля] «Макассер», который был пришвартован в доке. Вытащили одного мальчика; вместе с двумя корабельными врачами, которых послал дядя, и мужчинами, которые несли мальчика, мы отправились к аптекарю и приложили все усилия, чтобы вернуть ребенка к жизни, но нам это не удалось. Узнав об этом, его отец, который работает на верфи истопником, отнес его тело, завернутое в шерстяное одеяло, домой. Поиски продолжались еще полтора часа – полагали, что вместе с ними упала и девочка, но, к счастью, оказалось, что это было не так. Вечером я опять вернулся к этим людям: в доме было уже темно, тельце лежало неподвижно на кроватке в боковой комнате, это был очень милый мальчик. Все были очень печальны – ребенок, можно сказать, был светом этого дома, и вот этот свет угас. Хотя само по себе горе у простых людей выражается тоже просто и без достоинства, как и в случае с его матерью, тем не менее в таком доме скорби обостряются чувства, и это впечатление сопровождало меня потом весь вечер, а также позднее, когда я отправился на прогулку.

Утром в прошлое воскресенье я совершил прекрасное путешествие, а именно: сначала я посетил утреннюю проповедь преподобного Постхюмюса Мейеса в церкви Ноордекерк, затем я отправился на остров Бикерсэйланд[34]34
  Район в Амстердаме, представляет собой остров. – Примеч. перев.


[Закрыть], где я гулял по плотине вдоль Эй до тех пор, пока вновь не наступило время молитвы, а затем – в церковь Эйландскерк, где собирался читать проповедь дядя Стрикер. Так проходит время, и притом быстро, очередная неделя почти подошла к концу.

Как твои дела, старина? Я ежедневно по многу раз думаю о тебе.

Помоги нам, Боже, борющимся, остаться на вершине; славно, что ты общаешься с хорошими художниками, я и сам все еще цепляюсь за воспоминания о многих из них. «Побеждай зло добром» – так написано, и к этому нужно стремиться, и Бог может помочь нам в этом и сделать дни сносными, наполнив их многим добром, и уберечь нас от чрезмерного самобичевания.

В тот день, когда произошел несчастный случай и дядя Ян, пытаясь помочь, командовал шлюпкой и врачами, я увидел, что он находится в своей стихии.

Сейчас мне пора приступать к работе, но я все же хочу до конца исписать этот лист. Как ты наверняка знаешь, Анна находится в Лейдене и на днях приедет сюда с нашим будущим зятем, я очень по ним соскучился; папа пишет с таким воодушевлением о прошлом воскресенье, когда они были в Эттене, и, на его взгляд, все прошло хорошо (а взгляд у него острый), поэтому давай будем считать того, кого встретила наша сестра, благословением нашему дому, которое мы все разделяем: если один член радуется, то с ним радуются все члены.

На следующей неделе или, может быть, уже завтра сюда приедут дядя и тетя Помпе и останутся погостить, а также Фанни и Бет с’Граувен, давненько я их не видел.

По утрам я встаю довольно рано, и, когда солнце восходит над верфью и некоторое время спустя приходят рабочие, из моего окна открывается прекрасный вид, и мне бы хотелось, чтобы ты побывал здесь. Доведется ли мне когда-нибудь в такое же утро сидеть и работать над проповедью на тему «Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми», или «Встань, спящий, и воскресни из мертвых, и осветит тебя Христос», или «Благо есть на заре славить Господа» и «Приятно для глаз видеть солнце»? Надеюсь, что да.

Кажется, нет другого места, кроме дома священника или церкви, где свет солнца настолько прекрасен. Приятно посидеть за работой таким ранним утром.

Если у тебя будет время, почтовая марка и бумага, напиши мне опять поскорее; дядя Ян передает тебе привет; похоже, тот вечер в дюнах, что ты описываешь, выдался славным. На днях в магазине дяди Кора мне попалось Евангелие Александра Бида: как же оно прекрасно, как приятно, наверное, быть таким вот христианским мастеровым, однако невозможно описать, насколько оно великолепно, это вновь то самое, очень многое в этой работе мне напоминает Рембрандта. А теперь мысленно жму руку и от всего сердца желаю тебе всего наилучшего, и продолжай мне верить.

Твой крепко любящий брат Винсент

126 (105). Тео Ван Гогу. Амстердам, воскресенье, 5 августа 1877

Амстердам, 5 августа 1877

Дорогой Тео,

благодарю за твое вчерашнее письмо, оно было добрым и приносящим пользу и стало для меня настоящим утешением. Анна вчера опять уехала в Хенгело, у них тут, разумеется, было много дел, так что я провел с ними не очень много времени, она также побывала в моем маленьком кабинете – вечером, как раз в те минуты, когда в наступивших сумерках рабочие с верфи расходились по домам. Мне думается, что лицо и глаза ван Хаутена отражают его сердце и характер, и у него внешность совершенно делового человека, в нем есть, как мне представляется, некая непоколебимость и лаконичность, которые часто являются следствием твердой воли и подвергшегося испытаниям разума; надеюсь, она сделала правильный выбор и время превратит это в Любовь, которая не престанет, но проведет нашу прекрасную сестру по жизни: все покрывающую, терпеливую и сохраняющую надежду и веру.

В твоем письме я нашел несколько почтовых марок, за что сердечно тебя благодарю; далее ты пишешь, что пошлешь денежный перевод, чтобы я мог приехать в Гаагу и увидеть выставку рисунков. И перевод пришел сегодня утром, в воскресенье, спасибо за это и за твое любезное предложение, однако я верну тебе деньги и не приеду, как бы мне ни хотелось увидеть все эти прекрасные и интересные вещи, о которых ты пишешь. Я уже отказался поехать в Баарн: во-первых, потому, что в воскресенье я с бо́льшим удовольствием сходил бы в церковь несколько раз и еще немного пописал и позанимался; во-вторых, потому, что средства на дорогу мне придется просить у дяди Стрикера, которому папа передал деньги на хранение, чтобы я мог воспользоваться ими в случае необходимости, а я надеюсь делать это как можно реже. Если я отправлюсь в Гаагу, придется заехать в Баарн, и тогда это не ограничится одним-единственным разом quoi qu’il en soit[35]35
  В любом случае (фр.).


[Закрыть], мне лучше не ехать.

К тому же, мой мальчик, я знаю, что тебе самому очень нужны деньги. И все же большое спасибо. Я не тужу о том, что мой карман бывает пуст. Мне столько всего хочется, и если бы у меня появились средства, то я, вероятно, быстро истратил бы их на книги и прочее, без чего я вполне могу обойтись и что меня отвлекает от необходимых мне сейчас занятий; даже сейчас мне бывает нелегко бороться с тем, что меня отвлекает, а если бы у меня были деньги, было бы еще хуже. Все же человек остается в этом мире бедным и нуждающимся, я уже понял; но только в одном можно стать богатым, и это является целью всей жизни: можно богатеть в Бога, вот то, что не отнимется. И может наступить время, когда мы сможем с большей пользой потратить наши деньги, чем на самые интересные книги и т. д., и тогда начнем сожалеть о том, что много тратили на себя в юные годы, – например, у нас однажды может появиться собственный дом и другие [люди], о которых нужно будет заботиться и думать. Было время, когда и наши родители были неприкаянны и бросаемы бурею.

«Посреди жизни мы находимся в смерти» – эти слова касаются нас лично, это истина, подтверждение которой мы видим в том, что ты сообщил мне о Каролине ван Стокум, и это же мы ранее наблюдали и у другого члена ее семьи. Меня это огорчило, и я от всего сердца надеюсь, что она еще поправится. Ах, сколько горя, печали и страданий в мире, и в тайном, и в явном! «Ищите и обрящете» – еще одна подобная истина. Как много переменилось в этом доме, если сравнить с тем, каким он был несколько лет назад. Так много лет прошло с тех пор, как мы были все вместе. И это было время «Хозяйкиной дочки», и у Лонгфелло сказано: «There are thoughts that make the strong heart weak»[36]36
  «Есть мысли, которые делают слабыми сильные сердца» (англ.). Из стихотворения «Моя утраченная юность».


[Закрыть], но превыше всего слова: «Пусть не озирается назад тот, кто возложил руку свою на плуг» и «Будь мужествен».

Я нашел это в гравюре с картины Рёйсдаля с изображением окрестностей Гарлема и Овервена, и он тоже это понимал.

Если ей в скором времени станет настолько лучше, что ее вновь перевезут в Гаагу, и ты ее увидишь, кланяйся ей от меня и постарайся найти слова, способные ее приободрить или придать мужества, и напомни ей, что у нее есть важные причины для существования и что ради этого стоит жить – в особенности ради ее детей, скажи ей это, и ты сделаешь доброе дело. В матери вера в Бога обновляется; то, что она чувствует к своим детям, – свято и дано свыше, и это от Бога, и Он говорит каждой родительнице: «Вскорми мне его, и Я дам тебе плату». Сильное слово, сказанное от всего сердца в нужную минуту, может укрепить дух и принести пользу.

Сегодня утром я встал довольно рано и отправился около шести часов в церковь на утреннюю службу, после этого гулял по многочисленным старинным улицам, при этом мне хотелось, чтобы ты был со мной. Тебе известна картина Добиньи «Мост Марии» (или, по крайней мере, литография и гравюра на дереве с нее), и именно о ней я тогда подумал. Мне нравится гулять по этим старым, узким, мрачноватым улицам с их аптеками, заведениями литографов и прочих печатников, магазинами, продающими мореходные карты, складами судового провианта и т. д., которые можно найти рядом с часовней Ауде Зейдс Капел и набережной Тертёйнен и в конце улицы Вармусстраат – там все наполнено смыслом. Затем я зашел пожелать доброго утра Фосу и Кее и после этого отправился к церкви Эйландскерк, где преподобный Тен Кате, поэт, написавший «Сотворение мира», и автор многих прекрасных произведений, таких как «При хлебе и кубке», читал проповедь на тему Послания к римлянам 1: 15–17: «Итак, что до меня, я готов благовествовать вам. Ибо я не стыжусь благовествования Христова, потому что оно есть сила Божия ко спасению всякому верующему. В нем открывается правда Божия от веры в веру, как написано: праведный верою жив будет». Церковь была переполнена, и, посмотрев на людей, можно было увидеть некую веру, так как это было написано на лицах многих мужчин и женщин, в их чертах различными способами отразилось то, что можно было прочесть. Временами звуки его голоса и выражения были такими же, как у папы, и он проповедовал очень хорошо и от полного сердца, и, хотя проповедь не была короткой, никто почти не заметил, как служба подошла к концу, потому что его речь приковывала внимание настолько, что никто не думал о времени.