Текст книги "Лента Мебиуса"

Спустя три дня негра казнили… Не линчевали, а именно казнили. Согласитесь, разница есть. И разница существенная. С учетом того, что негр, побывав некоторое время в роли любовника фаворитки короля, тем самым как бы повысил свой социальный статус, ему сделали поблажку, не вздернув сразу, на первой попавшейся осине.

Мало того, ему любезно были предложены цивилизованные, надежные, апробированные варианты ухода в бессмертие. Он отдал предпочтение четвертованию. Свой выбор он объяснил просто. После того, как Сильвана расплющила ему яйца, его уже мало что интересовало в этой жизни. Тем более что и выбирать-то было практически не из чего. Не на кол же садиться, в самом деле… Оставались еще костер и виселица, но это было только для белых.

Королю пришлось соблюдать приличия: в Асперонии как раз в эти дни гостила европейская комиссия по правам человека, все члены которой в течение недели практически не вылезали из армбургских кабаков, до изумления надираясь местной пятидесятиградусной водкой.

И их, естественно, вполне удовлетворила официальная версия, которая гласила, что негр во время натирания полов нарушал общественный порядок, мешая своими истошными воплями отдыхать мирным гражданам Армбурга. И хотя все прекрасно знали, что орал вовсе не несчастный негр, дядю Тома – имя преступника так и не выяснили – благополучно четвертовали на площади Победы.

Графиня Заксенрингская, недоглядевшая за воспитанницей, была прощена и оставлена во дворце на случай, если вдруг вновь возникнет потребность в ее богатых знаниях.

А Сильвану, в соответствии со старинными традициями, отправили в изгнание, заточив в дальний монастырь на пустынном острове Нельке. Нельке, как известно, в переводе с немецкого означает «гвоздика» – цветок, который аспероны предпочитали всем другим, когда посещали могилы предков. Такая вот развеселая история…

Можно долго рассуждать о причинах, так неожиданно побудивших Сильвану вступить в преступную связь со случайным партнером…

А может, и не надо искать эти причины, ведь сколько люди понаделали всякого добра без каких-либо причин… А уж о поводах и говорить нечего…

(В последних словах самокритичный автор с сожалением обнаружил нравоучительную нотку. Автор дает страшную клятву: это больше не повторится! Пытаться учить читателя, навязывая ему свой взгляд на жизнь, это, знаете ли, последнее дело для писателей… Не их это занятие. Их дело развлекать. А когда писатели – даже великие – становятся в позу пророков, менторов, их ждет провал. Достаточно вспомнить печальную судьбу Льва Толстого и его примитивных книжечек для «народа», Сервантеса с его наивными «Назидательными новеллами». Есть примеры и посвежее…)

…После всех этих неприятных дел король вернулся к королеве и своим неполноценным девкам. Опять был востребован из королевской кухни знаменитый стол. Говорили, что повара, уже привыкшие к металлу, страшно сокрушались… Они признавались, что кровельное железо дисциплинировало их партнерш во время занятий любовью.

Потерявший последнюю в своей жизни отраду и подстегиваемый генералами-ястребами, король Иероним Неутомимый от нечего делать начал кровопролитную войну с Карлом, королем Вагании. Сначала генералы хотели напасть на Нибелунгию, но король воспротивился, посчитав, что лучше закупать у соседей вино, чем сжигать напалмом их виноградники…

Потом была смерть Людвига, за ней последовал королевский месячник ударного любовного труда, когда были расшатаны и приведены в негодность три деревянные кровати с панцирными сетками повышенной прочности.

Вскоре, так и не создав наследника, опочили король с королевой.

Связи с принцем, болтающимся в Париже, по-прежнему не было. И некоторое время Асперония оставалась без королевской власти. Самсон узнал об этом из газет и срочно вылетел в Армбург. К этому моменту он закончил свой исторический факультет, да и его отношения с Дениз зашли в тупик. В Париже Самсона ничто не удерживало. Ничто, кроме уплывающих в неизвестность иллюзий, как он сам красиво об этом подумал.

Примчавшись в родные пенаты, Самсон в пожарном порядке вскарабкался на престол, на короткое время развив активность, поразившую всех, кто знал индифферентного принца раньше. Начало его царствования ознаменовалось заключением мира с Карлом, королем Вагании.

В результате Асперония потеряла значительную часть своих западных территорий, практически полностью лишившись горных районов. Осталась узкая полоска суши, которая вытянулась на многие километры вдоль теплого Асперонского моря. Если бы не это, то Асперония утратила бы еще и выход в Средиземноморье и далее в Мировой океан.

Вины короля Самсона в этом паскудном мире не было. Если бы он промедлил с приездом в Асперонию, генералы проиграли бы и эту жалкую полоску суши… И Самсон без гроша в кармане мог бы преспокойно возвращаться в свой Латинский квартал.

Но войну удалось остановить, и город с самой дурацкой и самой замечательной на свете башней, волшебный Париж, его Париж остался в воспоминаниях…

Париж – с его влажными ночами, дышащими нежной тревогой, с его ураганными девчонками, которых в тухлой Асперонии сочли бы за полоумных, с его друзьями-собутыльниками, с которыми он вел яростные споры о литературе и искусстве, – на-всег-да! остался в воспоминаниях…

Впереди простиралось бескрайнее море государственных забот.

«Слава Богу, успел, – думал новоиспеченный король, – хорошо, хоть береговая линия осталась за мной: есть, где загорать победоносному народу моей великой и могучей родины. А могли остаться и вообще без пляжей…»

Между занятиями государственными делами король Самсон успел жениться, научился строчить вполне приличные пьесы и вообще, вписался в культурную, общественную и государственную жизнь страны.

Случилось и многое другое, чему еще найдется место на страницах этого правдивого повествования…

…Историю несчастной любви старого короля к прекрасной дочке ресторатора поведал Самсону гофмаршал Шауниц, бывший уже и тогда, во времена правления Иеронима Неутомимого, главным королевским придворным.

Откуда он все это узнал?

Фон Шауниц с достоинством выкатил грудь.

«Стены имеют уши», – объяснил он королю и многозначительно показал на собственные уши.

Глава 6

Когда раздался взрыв, Самсон Второй в своем рабочем кабинете как раз допивал вторую чашку чая. С потолка посыпалась какая-то труха, задребезжала массивная бронзовая люстра, и тонко зазвенели хрустальные кубки в шкафах.

Далекие голоса слились в гул, похожий на рокот водопада.

Завыла сирена. Король услышал топот. И первое, что пришло ему в голову, была мысль о том, что теперь-то уж точно лошадь выдаст себя. Если она где-то прячется, подлая, то, испугавшись взрыва, выскочит из укрытия, и тут-то ее…

Дверь без стука отворилась, и в кабинет влетел граф Нисельсон.

– Ваше величество!.. – голос Нисельсона вибрировал.

Король спокойно повернулся и посмотрел на графа.

Вид у того был возбужденный до крайности.

Вот оно, подумал король, наконец-то… Народ проснулся. Надоело хрупать сухари…

– В-в-в-ваше в-в-величество! – повторил граф, заикаясь.

– Что? Революция, о которой мечтают всякие недоноски, свершилась? Или Шауниц решил устроить дворцовый переворот? – спросил король насмешливо.

– Я не знаю, но, что бы ни случилось, я всегда с вами, ваше величество!

– Мое величество никогда не сомневалось в твоей верности, Фридрих… – все так же насмешливо сказал король. – Но все же было бы лучше, если бы ты покинул этот кабинет и отправился разузнать, что там громыхнуло с такой ужасающей силой? Ступай, милый, ступай…

Граф круто развернулся и в дверях столкнулся с начальником дворцовой стражи бароном Виттенбергом.

В этот момент где-то совсем близко прогремел второй взрыв.

Между Нисельсоном и тучным бароном в кабинет короля протиснулся обсыпанный штукатуркой Шауниц.

– Ваше величество! – заорал бледный гофмаршал. – Это не лошадиное говно!.. Это взрывчатка! Когда уборщицы приступили к мытью полов, то… Одну разнесло в клочья… А того солдата, которого вы, ваше величество, сегодня утром изволили шандарахнуть по кумполу алебардой, вообще вытряхнуло из доспехов, так что его нигде не могут найти, одни доспехи и остались, да и те все искорежены…

– Ну, дальше что? Что ты мне прикажешь делать? – взвился король. – Ремонтировать рыцарские доспехи этого застранного вояки? Ты, наверно, хочешь, чтобы король заделался рихтовщиком? И, вообще, что вы здесь делаете? Думаете, в королевском кабинете безопасней? Думаете, я своей широкой царственной грудью заслоню вас от осколков? А на мне даже бронежилета нет! Шауниц, ты отвечаешь за порядок во дворце! Срочно вызвать ко мне министра внутренних дел маркиза Урбана, военного министра генерала Закса и всю эту парламентскую и прочую сволочь! И вырубите сирену! Что у нас, налет вражеской авиации или просто взорвалась куча дерьма?..

– Судьба хранила вас, ваше величество! – поднимая указательный палец к потолку, верноподданно воскликнул Шауниц.

– Ты так полагаешь?

– Ведь вы могли вляпаться в дерьмо, которое на самом деле и не дерьмо…

– Слава Богу, что это квазилошадиное дерьмо прояснилось хотя бы таким образом… А то мне эта метафизическая лошадь покоя не давала…

– Я счастлив, ваше величество…

– Довольно болтать, Шауниц! Ты слышал приказание? Докажи всем, что ты настоящий маршал, а не какой-то раздолбай с приставкой гоф…

* * *

…А за мгновение до первого взрыва в опочивальне принцессы Агнии происходил следующий разговор…

– Может, опять нашу машинку завести? – услышал Лоренцо игривый голос Агнии и похолодел. Агния потянулась и томно зевнула. – С утра-то оно было бы неплохо слегка размять нашего мальчугана… Как ты думаешь, Бриджи, он пришел в себя?

– Ваше высочество! – услышал Лоренцо уверенный голос другой девушки. – Вам стоит только приказать… Вы знаете, у меня мертвые оживают…

И в этот момент раздался первый взрыв. Это Лоренцо, перепугавшись, нажал кнопку…

В спальне взрыв едва был слышен.

Девушки на шум никак не отреагировали. А вот Лоренцо знал, что не пройдет и минуты, как во дворце поднимется переполох.

В этот момент завыла сирена. И это не произвело на девушек никакого впечатления.

Только принцесса вслух подумала:

– Какие-то хлопушки… Ах да, сегодня же праздник. Но почему сирена?..

«Ах, хлопушки, говоришь!..», – неожиданно озлился Лоренцо и опять нажал кнопку… И тогда громыхнуло где-то совсем близко.

Принцесса и фрейлина переглянулись.

В двери показалось хрупкая фигурка камеристки.

– Что там случилось, Сюзанна? – спросила принцесса.

Девушка пожала плечами.

– Ступай и узнай.

Девушка замялась.

– Я пойду, – слабо пропищал Лоренцо. Он хотел, чтобы его голос звучал твердо – как голос настоящего мужчины. А как же иначе, ведь у него была за плечами ночь, которой не постыдился бы и сам Казанова.

Все три девушки смотрели на Лоренцо, как на выходца с того света.

Под их молчаливыми взглядами юный мужчина с абсолютно серым лицом медленно оделся и, слегка пошатываясь, вышел из спальни. Ночь безумств не прошла для него бесследно. Он и не подозревал, что именно это очень скоро спасет ему жизнь.

Держась за сердце, Лоренцо миновал комнатку камеристки, открыл дверь и оказался в коридоре, полном дыма и летающих в воздухе хлопьев сажи.

И тут же Лоренцо даль Пра был арестован…

Глава 7

В кабинете короля уже третий час шло экстренное совещание. Естественно, предметом обсуждения были взрывы в королевском дворце. Как всегда, никто ничего не знал. Хотя все что-то говорили, высказывали предположения, обсуждали всякую чепуховину, опять говорили, опять рассуждали, но до сути добраться не могли.

Король с самого начала не очень внимательно вслушивался в болтовню придворных и сановников. Он был уверен, что все эти взрывы не более чем чьи-то глупые проделки. Возможно, того слабоумного парня, что был схвачен возле спальни Агнии.

…Министр внутренних дел маркиз Урбан уже примерно минуту свирепо смотрел на министра обороны маркиза Закса. Военный министр генерал Закс только что допустил бестактность. Он прилюдно обозвал министра внутренних дел генерала Урбана сволочью и Вифлеемской свиньей.

Король с интересом воззрился на Закса. Сразу после оскорбительных слов военного министра в кабинете воцарилась мертвая тишина, члены высокого совещания напряглись и задумались.

Со сволочью все было понятно. А вот с Вифлеемской свиньей…

Все они слышали о существовании какого-то города, в названии которого ясно прослеживалась библейская нота. Вифлеем… Кажется, там родился Иисус и какой-то древнееврейский царь по имени Давид. Этот Давид, несмотря на нежное телосложение, еще, помнится, исхитрился отвернуть башку какому-то крупногабаритному Голиафу… Еврей, еврей, а руками работать умел…

Но причем здесь свинья?.. Да еще Вифлеемская? Непонятно. Видимо, умница Закс что-то знает… Члены совещания посмотрели на Закса с уважением. Тем более что все они были убеждены, что Закс, называя Урбана сволочью и свиньей, не открывает Америки, а просто констатирует общеизвестный и общепризнанный факт.

Маркиз Урбан уже давно у всех сидел в печенках. За два года пребывания в должности министра внутренних дел он успел наделать столько гадостей, сколько не наделал даже самый страшный из его предшественников, министр Самсона Первого Герхард Нофке, прозванный живодером и прославивший свое имя в веках следующим изречением: «С мертвого-то кожу любой дурак сдерет, а вот ты попробуй с живого!..»

В последнее время Урбан увлекся тайными арестами, которые его сотрудники повадились производить в предутренние часы, когда жертвы, одуревшие от ожидания, отключались и забывались нервным сном. Такая иезуитская метода взятия под стражу позволяла сразу расположить раскисших от ужаса арестантов к даче каких угодно показаний.

Слухи о бесправных действиях Урбана доходили до короля, но все его немногочисленные и безвольные попытки разузнать о них поподробней натыкались на глухую стену. Никто, даже достаточно влиятельный в государстве гофмаршал Шауниц, не хотел связываться с набирающим силу маркизом. И только министр обороны Закс, за спиной которого была мощь армии и флота, плевать хотел на этого ублюдка Урбана.

О розни всемогущих министров знали все, а кое-кто умело этим пользовался. Всегда можно извлечь выгоду, находясь между враждующими сторонами, и в желающих помародерствовать недостатка не было.

А свара началась с того, что Урбан сделал официальное заявление о зреющем против короля комплоте.

– Я давно это знал, ваше величество, – заявил маркиз и неприязненно взглянул на короля. – А ничего не сообщал в связи с тем, что опасался спугнуть заговорщиков, которых полным-полно во дворце, в Парламенте, в кабинете министров…

Человек сорок, среди которых были спикер парламента Макс Берковский, почти все члены кабинета министров во главе со своим председателем Генрихом Берковским, председатель верховного суда Сигизмунд Ульрих, гофмаршал Шауниц, начальник стражи Виттенберг, граф Нисельсон и лейб-медик короля фон Краузе, зачем-то принесший на заседание человеческий скелет, повернули головы в сторону маркиза Урбана.

– Нам это понятно… – задумчиво произнес король. И тут же спохватился: – То есть, я хотел сказать, нам ясны причины, в соответствии с которыми… э-э-э… так сказать, побудительные мотивы, которыми ты руководствовался, когда утаивал от меня важную информацию…

В полной тишине было слышно, как Урбан сделал глотательное движение…

– Я ее не утаивал, ваше величество, я ее придерживал…

– Значит, ты, – продолжал монотонно говорить король, – опасаясь спугнуть заговорщиков, утаивал, утаивал… И дождался, что бомбы стали взрываться прямо под носом у твоего короля!

– Ваше величество!.. – привстал со своего места побледневший маркиз.

– Я тобой недоволен, Урбан, очень недоволен. Я просто удручен. Ну а сейчас ты, конечно, сможешь назвать поименно всех заговорщиков? Если не всех, так хотя бы одного, а?

– Нет ничего проще! Главный сидит напротив вас, ваше величество! – радостно выдохнул Урбан и пальцем указал на генерала Закса.

Вот именно тогда министр обороны, предварительно пошевелив кайзеровским усом, назвал Урбана сволочью и Вифлеемской свиньей.

Король с интересом наблюдал за тем, как лица обоих маркизов стали стремительно багроветь, а глаза наливаться кровью.

Министры начали привставать со своих мест. Урбан потянулся за пистолетом. Его дрожащие от волнения и злости пальцы никак не могли совладать с застежкой кобуры…

Закс положил руку на эфес шпаги…

– Это просто восхитительно! – всплеснул руками король. – Вы бы еще дуэль затеяли у меня на глазах! По правде говоря, у меня нет абсолютно никаких возражений против того, чтобы вы развлекли нас зрелищем поединка… Было бы прекрасно, если бы вы укокошили друг друга. Я был бы только рад. Сегодняшний день, наполненный необычными событиями, обнажил наши души и сделал нас хотя бы на время откровенными. Так вот, господа маркизы, давно хотел со всей откровенностью сказать вам: вы мне оба безумно надоели… Поэтому можете стреляться, сколько вашей душеньке угодно, можете превратить друг друга в решето или изрезать в лапшу… Пожалуйста! Но только не здесь! Имейте же совесть! Перед вами как никак король Асперонии! И я не выношу вида крови, даже если эта кровь наполовину разбавлена вином… Да, да, ни для кого не секрет, что вы оба законченные пьяницы. Одно меня удивляет, как это вы на этой почве до сих пор не подружились? Вместо того чтобы, сидя за дружеским столом, с удовольствием наливаться крепкими спиртными напитками, петь матросские песни, а потом, обнявшись, отплясывать качучу, вы все время дуетесь друг на друга и строите козни… Помолчи, Урбан! И ты тоже, Закс! – Самсон повернулся к министру обороны. – Все знают, что ты можешь неделями, забросив дела, предаваться беспробудному пьянству… В этом не было бы ничего дурного, если бы ты умел пить… Мне известно, – король бил наугад, ничего ему не было известно, – мне стало известно, – поправился он для убедительности, – что твои адъютанты вчера держали тебя за фалды, боясь, как бы их начальник, блюя с третьего этажа на прохожих, не вывалился из окна… А тебя, Урбан, вчера видели у девок! Что ж, это по-нашему, по-солдатски! Почему почтенный отец семейства, министр и генерал жандармерии, потомственный аристократ, маркиз, верный сын отечества и преданный слуга короля, не может в свободное от работы время шляться по борделям? Молодец, нечего сказать! Я точно знаю, скоро ты разоришь все публичные дома в Армбурге! Мало того что ты не платишь за сексуальные услуги, ты еще заставляешь девок ходить строем перед тем, как их употребить… Свои проделки ты сопровождаешь оглушительной пальбой из пистолета и обещанием всех проституток выслать из страны… Было бы любопытно знать, кого ты тогда будешь трахать? Ведь кроме проституток тебе никто не дает! Сядьте! Сядьте оба, черт бы вас побрал! И молчите, пока я не разрешу вам говорить!

Маркизы, гневно сверкая очами, нехотя опускаются в свои полукресла.

Каждый из них задает себе вопрос: что это произошло с королем? Из сонного, равнодушного ко всему ворчуна он превратился в одночасье в строгого и требовательного правителя.

Интересно, как надолго его хватит?..

Тут взгляд короля упирается в скелет, который Краузе разместил в кресле рядом с собой.

– Краузе!.. Что это значит?!

– Ваше величество! Я позаимствовал в дворцовом музее вот этот скелетик и уже направлялся в классы читать детям королевских придворных лекцию по анатомии, как раздались взрывы… – спокойным деловым тоном сказал лейб-медик. – Господин гофмаршал, случайно встретившийся мне на пути, велел тотчас отложить все дела и идти на совещание в кабинет вашего величества.

– И ты не нашел ничего лучше, как приволочь этот долбаный скелет сюда?!

– Ваше величество! Не мог же я его оставить в коридоре! Если во дворце беспрерывно гремят взрывы, значит, по дворцу шляется какая-то злонамеренная личность. И кто знает, что у этой личности на уме… Возьмет да украдет… А это, между прочим, скелет из дворцового исторического музея. Он денег больших стоит…

Тут все видят, что к шейному позвонку скелета прикреплена бирка с надписью: «Скелет основателя Асперонии короля Лоренцо Первого».

Самсон откидывается в своем кресле.

В кабинете повисает гнетущее молчание. Король поджимает губы и некоторое время молча разглядывает лейб-медика.

Гофмаршал Шауниц с изумлением смотрит на короля, Самсон напомнил ему сейчас Иеронима Неутомимого в моменты гнева. Тот тоже, прежде чем наброситься на кого-нибудь с кулаками, вот так же затаивался, собираясь с силами. Все-таки в жилах королей течет особая кровь, думает он. Ах, как он сглупил с этим Краузе!..

– У меня создается впечатление, что если дело так пойдет и дальше, – говорит король подозрительно елейным, почти ласковым голосом, – то очень скоро вашего короля, набив соломой, как чучело, будут показывать на рыночной площади, чтобы потешить чернь… И ты посмел, негодяй, – взревел король так, что все привстали, – использовать скелет моего высокородного предка в качестве учебного пособия? Ты, верно, не в своем уме, Краузе! Таскаешь моего предка под мышкой, словно банный веник… Ты не боишься, что мое терпение лопнет? К сожалению, в последнее время ты совершаешь уж слишком много ошибок, Краузе… Да, слишком… – король печально вздохнул. – Я бы простил тебе твой липовый диплом об окончании Пастеровского института, если бы ты излечил меня от бессонницы… Но ты даже этого не можешь… Господа! Предлагаю всем вспомнить, что под чутким руководством этого шарлатана трое моих ближайших родственников преждевременно отправились на тот свет и вот уже который год осваивают бескрайние просторы потустороннего мира… Милый Краузе, если ты полагаешь, что и со мной пройдет тот же номер, то знай, я против. И не просто против, а активно против… Знай, моя королевская милость небезгранична. Такие вот дела… Ты делаешь все, чтобы тобой занялись люди Урбана! Маркиз, твои парни, кажется, соскучились по работе?

Маркиз Урбан поднимается во весь свой огромный рост.

– Ваше величество, – отчеканивает он, – дайте мне любого асперона, и через час он сознается во всех своих преступлениях!

– Вот видишь, Краузе… – король разводит руки в стороны.

Краузе падает на колени перед королем.

– Ваше величество! – восклицает он. – Это не настоящий скелет. Это всё пластмасса и гипс…

Король чувствует, что вот-вот сойдет с ума. Он все же находит силы спросить:

– А бирка?..

– Это директор музея таким образом…

– Подправляет историю?

– У него там, в музее, – ябедничает Краузе, – вообще нет ни одного подлинного экспоната. Одни подделки…

– Как, впрочем, и все в нашем замечательном королевстве… – тихо, как бы про себя говорит король Самсон. – Господа, вам не напоминает наше славное королевство огромный сумасшедший дом?

Все обдумывают последние слова короля. Ах, если бы они не боялись высказывать свои мысли вслух!

Спустя несколько минут буря, поднятая королем, утихает, и совещание продолжается.

Фон Шауниц, с облегчением поняв, что тучи над головой его протеже пронеслись мимо, настаивает на расстреле начальника дворцовой службы по уборке помещений.

Затем берет слово сначала один Берковский, потом другой… И говорят, говорят, говорят… Мелькают, чередуясь, слова – молодежь, Лоренцо, распустились, казнь…

…А перед королем тем временем проплывает одно из его самых ярких парижских воспоминаний. Он все чаще и чаще стал мысленно обращаться в то далекое и незабываемое время… Сколько впечатлений! И какие люди!.. Какие встречи!