Текст книги "Архив"

XI

Подъехали к гостинице «Англетер».

– Откуда у него деньги? – спросила Софья. – Он ничего не взял из шкатулки.

– Деньги для него не проблема, – сказал Анвар.

Георгий счел нужным уточнить необычный оборот речи.

– Деньги сами идут к нему, – сказал он. – Может, потому, что он их не любит.

Софья задумчиво посмотрела на Георгия.

– У меня есть кое-какие средства, – сказала она, думая о другом. – На первое время.

– Деньги не женское дело, – отрезал Анвар.

Георгий едва не испортил дело, когда справился о том, какой номер занимает Суворов.

– Такого не значится, – ответили ему.

– Нету, – озадаченно сказал он, глядя на Анвара.

– Есть, – заверил тот.

– Да как есть? – вскинулся Георгий, и тут его пронзило: Бахметьев! Надо спросить Бахметьева.

– Софья, мне негоже во второй раз подходить. Спроси Бахметьева.

«Бахметьев», скорее всего, еще спал. Пришлось стучать в дверь несколько раз.

– Надеюсь, он без барышни, – сказала Софья. Было заметно, что ее озадачила эта заминка.

Дверь открылась, на пороге появился заспанный Суворов. В мятых брюках, белой рубашке с пятном на груди, правая рука за спиной. Софья шагнула к нему и, обняв за шею, прижалась к нему. Георгий с Анваром прошли в апартаменты. Постель была не разостлана. Лавр спал прямо на покрывале, не раздеваясь. На полу стояла пустая бутылка.

– Опять пил из горлышка? Гусар! – воскликнула Софья. Лицо ее, впервые за последние дни, осветилось светом сильного чувства, глаза были наполнены радостью.

Георгий вздохнул. Разумеется, он знал образцы мировой литературы, посвященные любви, но был уверен, что ни в одном романе, ни в одной поэме, ни в одном научном трактате нет и сотой доли того, что он чувствовал, когда смотрел с благоговением на любовницу своего брата. Его охватывало умиление от одной только мысли, что он может просто смотреть на нее, слышать ее голос, оказывать ей мелкие услуги, отдать жизнь за нее. Не иначе Георгий Николаевич Суворов шагнул в двадцатые годы двадцатого столетия прямо из раннего средневековья, не удосужившись снять с себя рыцарский костюм, из загадочной и непредсказуемой Франции в не менее загадочную и непредсказуемую Россию.

Поиски Залесского ничего не дали, сам Залесский тоже никак не проявился. На квартире младшего брата Залесского, Владислава, его не видели. Анвар добросовестно опросил всех в округе. Самого Владислава дома тоже не оказалось, дверь открыла какая-то женщина с претензией на светскость.

– Какая-то странная гражданка, – задумчиво произнес Анвар. – Не простых кровей. Мне показалось, она знает, где капитан.

Из знакомых никто его не видел и ничего не слышал о нем. «Странно, – думал Лавр, – даже обычных сплетен нет. Точно где-то здесь. Конспиратор!» Однако спустя три дня ничего не изменилось. В полночь Лавр откупорил шампанское и решительно заявил:

– Что ж, Австралия подождет! Нехай поднимут свой уровень жизни до нашего, – он вынул из портмоне два билета и пригласил Софью на завтра в театр: —Айн, цвай – хватит тайн. Хотя Мольер это тоже тайна. Жаль, нет украшения на вашу шейку, сударыня. В лавке у Циммермана всё такое странное. Нет, к Жан-Батисту нельзя идти в фальшивках. Стразы – это комедия почище самого Мольера.

– У кого нет, а у кого и есть, – Софья достала колье и приложила к себе. – Простовато несколько. Ну да нынче простота в моде.

– Так же, как всякий вздор, – заметил Лавр.

– Мужчинам лучше знать, – Софья чувствовала себя легко и радостно.

– Я знал, что ты красавица, – сказал Лавр. – Но ты, оказывается, еще и умница.

Так, шутя и бросая друг на друга взгляды, не омраченные никакой заботой, они на следующий день направились в театр. Направились вдвоем, так как Георгий с Анваром должны были вернуться из пригорода ближе к ночи. Они вчера поехали в Царское Село (Детское!) к другу Анвара. Скорее всего, их поиски тоже будут безуспешны.

В тот роковой вечер Лавр и Софья выглядели безупречно. Ими нельзя было не залюбоваться. Когда они спустились в холл гостиницы, постояли там пару минут и вышли на улицу, у многих бездельников отвисла челюсть.

В театре сразу же бросилось в глаза, что публика стала иной. Как и буфеты. На самом деле, простота если и не была еще в моде, то уже входила. «Ладно, – подумал Суворов, – искусство-то не должно свестись до уровня бутербродов? Во всяком случае, этого не позволит сам господин де Мольер».

– Я смотрю, Софи, на твои стекляшки многие посматривают даже снисходительно. В них нет того блеска, как у этой полной брюнетки. Их у нее хватит на целую люстру. Вот оно, славное время, когда стразы стали дороже бриллиантов.

– Да, мы упустили наше время.

– Наше время впереди, – сказал Лавр и вдруг осекся. Побледнев, он глядел на ложу слева. Там сидел Залесский с дамой в вызывающе красном платье.

– А вот и цацки, – сказал он, откинувшись в кресле. – Чего будем делать? Встать? Заметит. Уйдет. Точно уйдет. Подстрелить его прямо отсюда? Позор! Не знаю, Соня, не знаю, что и делать.

– Подождем, пока погаснет свет, – шепнула Софья, прикрывая собой Суворова. Тот возбужденно постукивал левой рукой по подлокотнику, морщась, каждый раз от боли в плече. Софья прикрыла его руку своей и улыбнулась. Лавр поцеловал ей руку.

– Надо выйти, как только погаснет свет, но еще не зажгутся прожектора, – шепнул он ей. – Хорошо, тут всего два кресла и сразу выход.

Свет стал гаснуть. Лавр извинился перед соседями, встал и вышел. Софья следом. Когда зажглись прожектора, они уже были в фойе.

– Как ты думаешь, заметил?

– Давай пойдем туда, к его ложе, – предложила Софья и тут же пожалела об этом – Лавр тут же поспешил по коридору к ложам бенуар. Софья едва поспевала за ним.

– Лавр, Лавр! – громким шепотом окликала она его. – Я на каблуках!

Лавр убегал вперед на три метра, возвращался, делал круг вокруг Софьи, снова убегал.

– Ты, как самец фламинго, – прыснула Софья. – В брачном танце.

Лавр оторопело посмотрел на нее и неожиданно громко рассмеялся. Он смеялся взахлеб и даже сел на банкетку под портретами артистов. Софья тоже заразилась его смехом.

– Тише, товарищи! – обратилась к ним благообразная почтенного возраста дама в дореволюционном наряде. – Господа, ведите себя в рамках приличий. Идет спэктакль.

Лавр поднял голову, вытер слезы кулаком и попробовал изобразить на лице печаль.

– Лавр! Ты? – воскликнула оглядываясь дама. – Боже мой!

Суворов вскочил, поклонился и поцеловал ей руку.

– Виноват, Адалия Львовна, это я после буфета. Рад нашей встрече. Разрешите представить: моя жена Софья Левоновна. Софи, это моя тетушка по линии матушки.

– Поздравляю, голубчик, одумался. И вас поздравляю, Софья Левоновна. Можно Софи? Левон – это же Лев? Мы с вами обе царские дочери. Поздравляю. Это ваша большая победа.

– Тетушка! – прижал руку к сердцу Лавр.

– Он тут много разбил сердец. Впрочем, разбиваются сердца большей частью пустые.

– Адалия Львовна в своем амплуа, – пояснил Лавр Софье. – Что же, по-вашему, я охотник до пустышек?

– Я этого не говорила. Это ты сам сказал. А что не в зале?

– А вы? – спросил Лавр. – Опоздали?

– Я тут служу, племянник. Надо же как-то жить, не прислуживая. Хотя я не сегодня-завтра думаю заняться своим делом. Прэдпринимательством.

– Простите, тетушка. Я как-то был далек от этой жизни.

– Привыкай, раз остался. И не кричи так громко,

Лавр удивленно посмотрел на нее.

– Ты же направился в Австралию? Передумал?

– Дела не все завершил.

В расспросах прошли полчаса. Адалия Львовна спохватилась.

– Сейчас будет звонок. Я должна стоять возле своих дверей. Вот никогда не думала, что на старости лет уподоблюсь привратнику. Придворная дама – еще куда ни шло!

– У нас тут тоже небольшое дельце. Приходите в «Англетер». Обязательно!

– Надо спросить Бахметьева, – сказала Софья.

– Я знаю, – ответила Адалия Львовна. – Я же ему помогала с документами. А вы, Софья Левоновна, тоже Бахметьева?

– Нет, – ответила Софья, взглянув на Лавра. – Я Суворова.

Адалия Львовна осталась довольна. Лавр вдруг спохватился:

– Тетушка, вы побеседуйте пока с Софи, а я сейчас.

Софья сделала порывистое движение к нему, но он вложил ее руку в руку тетушки.

– Вам есть, о чем поговорить.

Прозвенел звонок. Публика повалила в буфеты. Лавр зашел в ложу. В ложе на троих была одна только дама. Странно, она была совсем не во вкусе Залесского: полные белые плечи и архитектура из белых волос на фоне красного платья били по глазам. Дама удивленно взглянула на Лавра. Суворов поклонился ей и хотел выйти, но тут из-за портьеры голос Залесского тихо произнес:

– Без глупостей, Лавр. Сядь в кресло.

Лавр оглянулся и весело сказал:

– Ладно, Серж, чего спрятался? Иди сюда.

Он бухнулся рядом с дамой и поцеловал ей ручку.

– Вы очаровательны, – шепнул он. Дама часто задышала. – Садись, Серж!

Из-за портьеры возник Залесский. Глаза его глубоко запали и под ними были мешки.

– Пить изволите неумеренно, капитан.

– Тебя не спросил.

– Такая встреча, а ты грубишь. В эпистолах ты галантнее. Я бы даже сказал, куртуазен.

Даме, скорей всего, не приходилось ранее слышать столь учтивые фразы, и она вся раскраснелась, словно произнесла их невзначай сама.

– Вам это платье удивительно к лицу, – заметил Суворов.

– Хватит ерничать, – оборвал его Залесский. – Варвара, выйди. На тебе, сходи в буфет. А потом ступай домой.

– До встречи, сударыня, – Лавр на прощанье не преминул приложиться к ее полной ручке, потенциалом своим способной свести с ума любого мужчину при относительно наполненном кошельке.

– Где Софья? – резко спросил Залесский.

– А где шкатулка? – так же резко спросил его Лавр.

– Значит, всё на месте. У каждого свое, – удовлетворенно произнес капитан. – Это хорошо. Переговоры могут войти в фазу добросердечия и взаимопонимания. Где продолжим их? Условие помнишь? Передать друг другу искомое и тут же раствориться в пространстве. Не забыл?

– Не забыл. Adlocum.Пойдем в ресторан.

– Ты меня искал все эти дни? – насмешливо спросил Залесский.

Лавр промолчал.

– А я тут рядом был. В соседнем номере. А, ты мог не знать. Я же теперь Чичерин. Ближайший родственник Георгию Васильевичу. Можно сказать, отец родной. И тоже дипломат. Языки, знаете ли, здорово помогают. Такое иногда ляпнешь: Черчилль от зависти лопнет. Что молчишь? Мальчишку зачем-то в это дело втянул, своего джигита, Софью.

– Да никто их не втягивал. Сами нашли меня.

– Рассказывай, сами. Уж не твой ли брат? А, ну да, я забыл. Прощу прочтения. Софи, тебя нашла Софи, от великой любви к тебе!

Лавр вспыхнул и сунул руку за пояс. В бок ему уперлось дуло пистолета Залесского.

– Зачем, Лавр? Так мы ни до чего не договоримся. А зачем тогда вообще весь этот сыр-бор? Поверь, она мне дороже твоих сокровищ. А тебе нет ничего дороже их. Ведь так? Так что обмен, как это по-купечески, взаимовыгодный.

– Пошли в ресторан! Ты тут, гляжу, полазил по кабакам. Молочные поросята еще есть?

– Вот это другое дело! Это по-нашему, по-гусарски! Айда, друг!

Лавр стряхнул его руку с плеча.

– Ой, извините, милсударь, запамятовал, плечико-то ваше бобо.

– Там в холле Софья, надо ей что-то сказать.

– Не надо. Мы втроем и пойдем.

– Нет, втроем мы не пойдем.

– Пойдем, – спокойно заявил Залесский. – Ты знаешь, Лавр, я с юности думал, кто из нас более жадный? Все-таки ты. Ты более жадный. Я вот могу без денег, а ты нет.

– Ну это вопрос.

– Вопрос. Пойдем. Где Софи?

Софья увидела, как из ложи вышли, мирно беседуя, Лавр и Залесский. Сердце ее безотчетно сжалось. Ей показалось, что третьей в их компании идет невидимая богиня Несчастья.

– Здравствуй, Сонечка, – Залесский приложился к ее руке. – Мы вот с Лавром решили посидеть в ресторации. Куда бы тебе хотелось пойти? Лавру Николаевичу захотелось отведать молочного порося.

Софья взглянула на Лавра, тот отвел глаза.

– Порося так порося, – бросила Софья и рассмеялась. – Что же ты, Серж, устроил нам такое представление?

– Да ради любимых глаз чего не сделаешь? – ответил тот.

Суворов молчал. Софья взяла его под руку и не ощутила встречного движения его руки.

– Гуляем! – скомандовала она.

XII

– А помнишь, Серж, – вскинулся вдруг Суворов, – помнишь тот восхитительный вечер на озере? Лодки, оркестр, шампанское. Уключины скрипят, весла плещут, женщины смеются, и вальс плывет, какой вальс плывет над озером… А какая была луна! Помнишь, посреди озера? Огромная, белая-белая. Как льдина. От нее озеро вышло из берегов. Мы еще погребли к ней, и ты пытался высадиться на нее и ухнул в воду.

– Да, Лавр. Ты тогда был влюблен в эту баронессу, как ее? Фон, фон…

– Ай! Баронесса и баронесса. Баронесса фон Фон. Нет, не помню такой. Их разве всех упомнишь? Я имею в виду баронесс… Озерко круглое-круглое. А луна всё ниже и ниже, всё ниже и ниже. Еще чуть-чуть опустись она, и так и вписалась бы прямо в озеро. Или то мы на лодке качались, кружили и поднимались к луне?.. Нет, озеро помню, луну помню, а баронессу – нет, не помню.

– Лавр, а что ты запомнишь из сегодняшнего вечера?

– Что? – вопрос Софьи застал Суворова врасплох. – Всё запомню.

И тут же вспомнил, как рядом с ним, согнувшись, бежал поручик Синцов и кричал сипло: «Убили, а? Убили ведь?» Он долго еще бежал, сгибаясь всё сильнее и сильнее, пока не рухнул, как подкошенный. Голова его была неестественно вывернута, и глаза судорожно хватались за оставляемый навеки мир. Лавр на секунду остановился над ним. «Взгляды умирающих остаются памятными на всю жизнь» – прочитал он потом в какой-то газете слова художника Верещагина.

– Всё – это поросенок с хреном? – спрашивала Софья.

– Да и хрен с ним, с этим поросенком! – обозлился Лавр. – Что ты хочешь от меня?

– Ничего. Боже упаси. Разве озеро и луна что-то хотели от тебя, когда запомнились тебе на всю жизнь? Я также ничего не хочу сверх того, что хотят луна и озеро.

– Для этого всего-то надо стать луной или озером, – Залесский задумчиво рассматривал бокал с вином на свет. – В принципе вот в этом бокале, ну не бурю, а луну организовать можно.

– Организуй, – сказала Софья.

– Пожалуйста, – Залесский крутанул бокал, и – удивительно – жидкость закрутилась в нем, и посередине возникло белое, мерцающее и переливающееся пятно, очень похожее на луну в озере. – А сейчас я изопью этот волшебный напиток.

– Угости, – попросила Софья и залпом осушила протянутый ей бокал.

После этого они выпили несколько бутылок шампанского и стали безрассудно веселыми.

– Это за шестьсот-то лет Ной напился один раз пьяным, и факт этот попал в Библию? – хохотал Лавр.

– Тогда вина хватало всем! – хохотал Залесский.

Им всем казалось, что земля сегодня празднует свой день рождения. Лавр послал нескольким столикам шампанское, а Залесский всем военным, находящимся в зале, ром, после чего оба стали заказывать цыган.

– Обязательно Варю! Без Вари не приезжайте!

Обещали доставить и цыган, и Варю к половине первого.

В разгар веселья, которое каждого из них могло свести с ума, Залесский вдруг вспомнил, как они с Лавром, еще будучи совсем сорванцами, украли у цыган двух коней.

– Вот это был номер, Лавр! А? Нет, Соня, ты представляешь, он на серой кобыле, я на вороном жеребце, с гиканьем удрали от самих цыган!

– Да, нас потом нашли, пригласили к барону. Сказали, барон хочет щедро наградить за то, что показали класс.

– Да-да, а мы, вот не было мозгов, согласились!

Софья как-то по-новому взглянула на своих спутников: это были незнакомцы! Вроде бы и те же самые, но что-то в них изменилось. Она рассеянно слушала Лавра и Сергея и ломала голову над тем, кто же изменился – они или она сама. Она проявила заинтересованность, улыбнулась и пару раз кивнула головой. «Она не слушает нас», – заметил Лавр, но ему уже было по большому счету всё равно. Ему хотелось отыграть эту партию (последнюю) у Залесского, и он сделал ставку ценою в собственную жизнь.

– Ты представляешь, Сонечка, пришли в табор…

«Какие они мальчишки, – думала Софья. – Господи, неужели у них всё – игра? Конечно же, игра! Иначе как объяснить то, что их сиятельства спустились до цыган? Если играют на жизнь, она становится игрушечной».

– …Пришли в табор, нас там встретили песнями, танцами. Мы, гордые, заходим к барону, а он невысокого роста, но совершенный шар, вот такой! Весь в волосах. А голос, когда он произнес первые слова, они из него выплывали, как огромные пузыри, и с громким треском лопались. Вот так, – Залесский издал трескучий, похожий на воронье карканье звук; за соседними столиками засмеялись. – Вот такой у него был голос. Говорят, кони приседали, когда он кричал или чихал. И вот таким голосом он и спрашивает нас: «Кто научил вас воровать лошадей у цыган?» – «Никто, – гордо отвечаем мы. – Сами научились». – «Тогда придется вас обучить. Гриша, начинай. Придется вас обучить, что у цыган воровать коней грех».

– Обучили? – спросила Софья.

– Еще как. Гриша учитель божьей милостью. И плетку такую отродясь не видывал. Да еще на прощанье барон прокаркал: «Молите своего господа, что вы еще щенки малые!»

– Провожали-то, наверное, уже без музыки? – усмехнулась Софья.

– А то! – воскликнул Лавр. – Так плясали, что самим хотелось удариться в пляс. Оставили на дороге и еще сказали: «Милости просим, как поправитесь, в гости к нам!»

– Думаю, вам надолго хватило этого урока.

– На три дня! – фыркнул Залесский. – На четвертый опять двух коней угнали. Покатались и вернули, прямо в руки барону. С тех пор мы были с табором в друзьях, пока не обрушились напасти. Не по нашей вине.

– Как же не по нашей? – возразил Лавр. – А кто Алену у Ильи украл?

– О господа! Я вижу, вы проказники еще те. Что-то музыка звучит – как в таборе, – а танцевать никто не танцует.

– Разрешите пригласить вас на танец, – дуэтом сказали оба.

Софья выбрала капитана. Они стали танцевать, а Лавр вышел из зала.

– Соня, я не узнаю вас! Как же Лавр? Неужели променяли его на капитанишку?

– В вас, сударь, говорит ущемленное самолюбие. Бонапарт начинал с…

– Ну да, как Суворов. Граф Рымникский, князь Италийский. И с кем прикажете делать военную карьеру? С этими? Благодарю покорно! Гусь свинье не товарищ.

– Не будем время тратить попусту. Ты мне вот что, Сережа, скажи, кто предложил обмен? Пойдем, сядем, что-то я выпила сегодня много, кружится голова.

– А ты как думаешь?

– Я думаю – ты.

– Блаженны думающие так, ибо их царствие вечной любви.

– А что тут такого?

– Нет, ничего.

– Если ты, ты меня любишь, а Лавр нет. Если он, Лавр любит деньги, а ты нет. В любом случае получается, что Лавр либо любит, либо не любит. Либо любит деньги, либо не любит меня. А мне в обоих случаях всё едино.

– Получается. Заметь, это не я тебя навел на эту мысль.

Вечер то тянулся, то летел. Часов в одиннадцать Лавр стал желчным, а Залесскому это было по душе. Как же сказать им, чтобы они оба были осторожны? Адалия Львовна шепнула ей при расставании, что дядю Лавра недавно расстреляли, просто так, а младшего брата Залесского спасла от ареста только эмиграция.

– Адам не дал имя одному животному– женщине, – заявил вдруг громко Суворов.

За соседним столиком сидели две расфуфыренные пары, и Лавр явно провоцировал их на скандал. Когда дамы покинули на время кавалеров, он так же громко бухнул:

– Влюбленность и расстройство желудка трудно скрыть.

Кавалеры никак не отреагировали на него. Софья устала и перестала дергаться от шуток Лавра. Залесский тоже перестал смеяться. Смолк и Лавр.

Приблизилась полночь. Вот-вот и прибудут цыгане, Варя и начнется такое…Оба мужчины стали вдруг мрачными, словно вместе с ушедшим вечером из них ушли и все светлые чувства, и все светлые воспоминания. Лавр отщипывал хлеб, Залесский всё рассматривал вино в бокале. Посмотрит и выпьет. Нальет, посмотрит и выпьет. Софье показалось, что это он цедит свою жизнь от рождения к смерти. Взгляд его был сосредоточенный, будто он и впрямь организовывал при этом в бокале луну. Казалось, ему чудятся расходящиеся от этой луны тропинки, по которым они вскоре разбредутся в разные стороны.

«Все мы бредем по разным тропинкам, – рассеяно думал Лавр, – каждый по своей, но все тропинки кончаются одним рвом, в котором змеи и муравьи. Муравьи ходят там прямыми римскими колоннами и придают рву строгость западной цивилизации. А змеи своим пестрым орнаментом придают этому месту волнующий восточный колорит. И они никогда не смешаются друг с другом, никогда не пойдут ни на какую сделку, хотя заняты одним общим делом…»

– Что же ты, Серж, думаешь, я и впрямь пошел бы с тобой на эту сделку? – вдруг сказал Суворов. – Софи, знаешь, что он мне предложил?

– Знаю, – сказала Софья, взглянув на Залесского. Тот цедил вино.

– Что ты знаешь? – опешил Суворов.

– Ты же сам сказал, сделку, он предложил тебе сделку, – в голосе Софьи была усталость и разочарование. – Всё я знаю.

– Ничего ты не знаешь! Ты ничего не знаешь о моем решении! – воскликнул Лавр.

Залесский вновь повеселел и с восторгом, даже с азартом глядел на Софью.

– А зачем мне о нем знать? Мне достаточно знать, что вы вступили в сговор. С одной стороны я, с другой – эта вещица. Как говорится, равный обмен. Среди голландских купцов и английских лавочников ходит словечко barter.А по-русски: так на так, и всё задаром!

У Залесского из глаз ушел сперва восторг, а затем и азарт. Зато Суворов воспламенился.

– Да чушь собачья! – закричал он, плюя на приличия. – Ничего ты не знаешь и знать не можешь! Не можешь, потому что ты сейчас копаешься только в своей душе…

– Конечно, в своей. В чьей же мне еще копаться?

Суворов махнул рукой и сказал:

– Ладно. Раз так, так так на так, и всё задаром.

– Значит, стреляться, – сказал Залесский. – Оно и шло к этому.

– Да, в десяти шагах. Мой секундант Анвар. Ваш?

– Георгий.

– Как Георгий?.. Хорошо. А если не согласится?

– Согласится. Я же говорил, он чище нас. Да, договоримся, доктора не будет.

– Доктор, Серж, нам уже не поможет.

– Как и дамы. Дамам, Сонечка (ты же прекрасно знаешь!), на дуэли находиться противопоказано. Увы, категорически запрещено.

– Кем?!

– Кодексом чести.

– Какой? Ты посмотри вокруг…

– Мигрень, не дай бог, случится мигрень.

Лавр наклонился к Залесскому и тихо сказал:

– Если кто насмерть, закопать тут же.

– На месте дуэли, – кивнул головою Сергей.