Текст книги "Хевен"

– Фанни, у нас то же самое. «Старая дымила» стоит в центре дома и дает тепло.

– Том, – подала я голос, – я не думаю, что это и есть центральное отопление.

– А я считаю, что это именно оно.

Если я редко соглашалась с Фанни в чем-либо, то здесь я была солидарна с ней; действительно, было бы полным раем жить в крашеном доме из четырех или пяти комнат, иметь горячую и холодную воду – какую хочешь, стоит лишь повернуть ручку. И туалет со смывом.

Господи, размечтавшись о центральном отоплении, двойной раковине, туалете с водой, я поняла, насколько же мы бедно живем. Я не любила об этом думать, сразу становилось себя жалко, накатывали мысли о Кейте и Нашей Джейн. Хоть бы Фанни стирала собственные вещи – и то было бы полегче. Но она никогда ни за что не бралась, даже террасу не могла убрать. Ей нравилось подметать листву во дворе, но и то ради потехи, с грустью думала я. К тому же оттуда Фанни смотрела, как Том играет с друзьями в мяч. Работали же только, повторяю, мы с Сарой.

Бабушка свое отработала, чтобы теперь не вкалывать, как Сара. Ей и так досталось. Жизнь бросала бабушку с места на место, и она стремилась ничем не связывать себя, чтобы в любой момент сорваться налегке. Вот почему у нас было так мало мебели.

Как только я подросла, Сара научила меня многим работам по дому. Бабушка была слишком немощной, чтобы помогать, а Фанни вообще наотрез отказывалась делать хоть что-нибудь и в три года, и в четыре, и в пять. Я умела пеленать детей, кормить их, купать в металлическом тазике. К восьми годам я пекла, топила сало и делала подливу, смешивая муку с водой. Сара научила меня мыть окна и полы, пользоваться стиральной доской для стирки самых грязных вещей. Она и Тома приучила помогать мне по мере возможности, хотя другие мальчики дразнили его «девчонкой» за то, что он занимается «женской работой». Если бы Том так не любил меня, он не стал бы этого делать.

Наступила неделя, когда отец проводил дома каждую ночь. Сара чувствовала себя счастливой, бродила, напевая что-нибудь, то и дело поглядывая на папу, словно он пришел ухаживать за ней, а не был ее мужем, уставшим на своей непростой работе. Может быть, где-то на пустынном шоссе агент ФБР уже поджидал Люка Кастила, готовый упрятать его в тюрьму к его братьям.

В один из этих дней я отстирывала во дворе на доске грязное белье, в то время как Фанни прыгала через веревочку, а отец рукой подавал на Тома бейсбольный мяч, биту он не брал с детства. Кейт и Наша Джейн вертелись возле меня, чтобы помочь развесить белье, но никто не мог дотянуться до веревки.

– Фанни, ты чего не поможешь Хевенли? – прикрикнул на сестру Том, бросив на меня сочувственный взгляд (он единственный сочетал мои имена в такой приятной форме).

– Не хочу! – капризно ответила Фанни.

– Пап, почему ты не заставишь Фанни помочь Хевенли?

Отец так швырнул мяч, что Том, чудом увернувшись, упал.

– Не лезь в женские дела! – грубо выговорил ему отец и недобро улыбнулся.

Потом он повернулся и пошел к дому, откуда донесся голос Сары, сзывавшей нас на ужин:

– Всем за стол!

Ощущая боль во всем теле, бабушка стала подниматься со своего кресла-качалки, с трудом встал и дедушка.

– Оказывается, старость еще хуже, чем я думала, – проворчала бабушка, поднявшись на ноги и стараясь добраться до стола, пока на нем еще что-то было.

Наша Джейн подбежала к бабушке, чтобы та взяла ее за руку. Это было то немногое, что бабушка могла еще делать. Она снова проворчала:

– Вот и подумаешь, что смерть – это не так уж плохо, в конце концов.

– Хватит об этом! – взорвался отец. – Приезжаешь домой отдохнуть, получить удовольствие, а тут все о смерти да о смерти!

Не успели еще бабушка с дедушкой устроиться за столом, как отец уже разделался со своей едой, которую Сара готовила несколько часов, и вскочил из-за стола. Он впрыгнул в свой пикап и уехал бог знает куда.

Сара, надевшая новое платье, перешитое из старого, к которому она приделала новые рукава и карманчики из лоскутков, встала в дверях и начала тихо всхлипывать. Ее свежевымытые волосы пахли последними остатками сиреневого одеколона и отливали при свете луны рыжиной. И все-то зря! В «Ширлис плейс» девицы пахнут настоящими французскими духами, и макияж у них настоящий, а не рисовая пудра, которой Сара припудривала нос, чтобы не блестел.

Я твердо решила, что никогда не буду еще одной Сарой. Или еще одним ангелом, которого нашли в Атланте. Никогда. Ни в коем случае.

Школа и церковь

Утром нас разбудил петух – один на весь гарем из тридцати кур. Солнце в это время, словно роза из тумана, выглядывало краешком в восточной части неба. С криком петуха раздалось невнятное бормотание матери, заворочались бабушка с дедушкой, Наша Джейн начала плакать, потому что по утрам у нее всегда болел животик. Фанни, сев в постели и протирая рукой глаза, капризно объявила:

– Не пойду сегодня в школу.

Кейт немедленно вскочил и поскорее дал Нашей Джейн немного бисквита, чтобы успокоить боль в желудке от голода, досаждавшего ей куда больше, чем всем остальным. Затихнув, Наша Джейн села на тюфяк и начала клевать бисквит, а ее чудесные глазки поглядывали то на одного, то на другого в надежде получить молока, которое попозже она будет просить уже с плачем.

– Мама, ты слышишь? – раздался голос появившегося в двери Тома. – Коровы нет. Я встал пораньше, подоить, а ее нет.

– Вот проклятый Люк! – расстроилась Сара. – Знает ведь, что нам нельзя без молока, нельзя без коровы!

– Мама, может, папа не продал ее? Может, ее украли?

– Продал, – уверенно заявила Сара. – Вчера говорил, что надо продать. Иди, может быть, козу пригонишь.

– Молочка хочу, молочка! – заплакала Наша Джейн.

Я быстро подошла к ней и взяла на руки:

– Не плачь, маленькая. Не пройдет и десяти минут, как ты будешь пить вкусное свежее молочко, козочка даст.

Наш завтрак состоял из каждодневных горячих бисквитов, намазанных подливкой из сала. Сегодня была еще и овсянка. А Наша Джейн любила молоко – как ничто другое.

– Ну где оно, Хевли-и? – то и дело спрашивала она.

– Сейчас будет, – успокаивала я ее, надеясь и молясь, чтобы так оно и получилось.

Том обернулся за полчаса и принес ведерко молока. Лицо его пылало, будто он долго-долго бежал.

– Вот, Наша Джейн, возьми молочка, – с видом победителя сказал он, наливая ей молоко в стакан, а остальное перелил в кувшин, чтобы и Кейт мог полакомиться.

– Где ты взял? – спросила мама, подозрительно принюхиваясь к молоку. – Эта коза теперь принадлежит Москиту, сам знаешь… А он ух какой жадный и злой.

– Раз он не знает, то ему и дела нет, – ответил Том, садясь и принимаясь за еду. – Если Нашей Джейн и Кейту нужно молоко, я готов украсть. А ты права, мама: наша корова пасется на лугу у Москита.

Сара бросила в мою сторону озабоченный взгляд:

– Ох, рискованное это дело. И папа, как всегда, запропастился.

Отец был у нас заядлым игроком, и, когда он проигрывал, проигрывали мы все, и не только корову. В течение последних нескольких недель с нашего двора постепенно исчезала птица. Я пыталась убедить себя, что все вернется, как только отец попадет в полосу везения.

– Пойду хоть яйца пособираю. – Сара направилась к двери, в то время как я готовилась идти в школу. – Пойду, пока он всех кур не продул. В один прекрасный день мы проснемся, а у нас ни яиц, ни кур – ничего!

Сара уже потеряла всякую веру, а мы с Томом все время надеялись, что наша жизнь каким-то манером образуется и мы заживем хорошо даже без этих коров, коз, кур и уток.

Казалось, что Наша Джейн никогда не подрастет и не пойдет с нами в школу в Уиннерроу. Наконец-то к этой осени ей исполнилось шесть, и она начала ходить в школу. Точнее, мы с Томом каждый день тащили ее туда в буквальном смысле. Мы крепко зажимали в ладони маленькую ручку Нашей Джейн так, чтобы она не вырвалась и не убежала домой. Я старалась двигаться быстрее, прибавляя шаг, а сестричка еле волочила ноги, всячески упираясь. Кейт подбадривал со словами: «Не так уж там и плохо, не так плохо» – это все, что он мог сказать хорошего о школе.

Где Нашей Джейн хотелось все время быть, так это дома, с Сарой и своей потрепанной куклой, из которой уже вылезла половина набивки. Девочка с самого начала возненавидела школу: за «твердые», по ее словам, сиденья без всяких подушечек, за то, что на уроках приходилось тихо сидеть и быть внимательной. Однако ей нравилось играть на школьном дворе с ровесниками. В школу Наша Джейн ходила с пропусками – из-за своего хрупкого здоровья, а также желания посидеть дома с мамой.

Наша Джейн росла милой и славной куколкой, но нервы могла потрепать. Взять, например, и выплюнуть невкусную еду. Помню, по дороге я стала ее ругать, боясь опоздать в школу (там все над нами смеялись: мол, мы не знаем, что такое часы и время), а Наша Джейн улыбнулась, протянула ко мне свои хрупкие ручки, и сразу все строгие слова примерзли к языку. Схватив ее, я стала осыпать милое личико сестрички поцелуями:

– Ну как, лучше, Наша Джейн?

– Да, – прошептала она в ответ слабеньким голоском. – Только я не люблю ходить. Ножки болят.

– Давай я подержу тебя, – предложил Том и протянул руки.

Даже Том – горластый, дерзкий, резкий, очень гордый тем, что он мальчик, – становился милым и нежным с Нашей Джейн. Определенно моя младшая сестренка была наделена даром прибирать к рукам сердца и не отдавать их обратно.

Том взял ее на руки и стал с любовью смотреть на славную мордашку.

– Ты прямо как куколка! – восхитился Том, прежде чем возвратить ее мне. – Знаешь, Хевенли, хоть папа и не может дарить вам с Фанни кукол на Рождество или дни рождения, все равно у вас есть кое-что получше – Наша Джейн.

Я не была с ним согласна. Куклу можно забросить и забыть, а Нашу Джейн не забудешь. И она следила за тем, чтобы ее не забывали.

Между Кейтом и Нашей Джейн сложились особые отношения, словно они тоже были «близнецами по духу». Сильный, здоровый Кейт бежал рядом с Томом в школу и с благоговением глядел на сестренку, которую брат нес на руках. Так же торопился он домой, когда она ждала его там. Наша Джейн сразу начинала улыбаться сквозь слезы, когда Кейт отдавал ей все, что бы она ни попросила у него, – игрушки, сладости, дорогие ему безделушки. Добрый Кейт делал это с радостью, никогда не жалуясь, хотя Тому излишняя щедрость брата не нравилась.

– Дурачок ты, Том, и ты, Кейт, – сказала как-то Фанни по дороге в школу. – Глупо тащить на себе девчонку, которая может так же прекрасно ходить, как и я.

Наша Джейн заплакала:

– Фанни не любит меня… Фанни не любит меня… Фанни не любит меня…

Причитания могли продолжаться всю дорогу, если бы Фанни с неохотой не забрала Нашу Джейн из рук Тома.

– Не так уж и плохо ты себя чувствуешь. Почему не хочешь ходить сама, Наша Джейн, скажи почему?

– Не хочу ходить, – хныкала девочка, обнимая Фанни за шею и целуя ее в щеку.

– Видите, – с гордостью заявила Фанни, – она меня любит больше всех… Не тебя, Хевен, и не тебя, Том… Ты ведь меня больше всех любишь, правда, Наша Джейн?

Сестричка, обведя растерянным взглядом Кейта, меня и Тома, зашумела:

– Опусти меня на землю! Пусти меня! Пусти!

И Фанни опустила ее прямо в грязную лужу! Наша Джейн запищала, стала плакать, а Том побежал за Фанни, чтобы хорошенько поддать ей. Я пыталась успокоить Нашу Джейн и тряпочкой, которую носила вместо носового платка, стала вытирать ее. Следом заплакал Кейт.

– Не плачь, Кейт, ей же не больно… Правда, маленькая? Видишь, вот ты и сухая. А Фанни сейчас попросит у тебя прощения… Но тебе действительно надо стараться ходить. Это пойдет на пользу твоим ножкам. А теперь возьми Кейта за руку, и мы с песней пойдем в школу.

Эти слова оказывали на нее магическое воздействие. Ходить она не любила, зато, как и мы, обожала петь. И вот втроем – Наша Джейн, Кейт и я – мы запели песню и прекратили пение только в школьном дворе, куда уже забежал Том, преследуя Фанни. Шестеро ребят, все старше и выше Тома, спрятали за собой смеющуюся, совершенно не чувствующую раскаяния Фанни. Хотя по ее милости лучшее школьное платье Нашей Джейн испачкалось и намокло, прилипнув к тоненьким ножкам.

Кейт терпеливо ждал нас, пока я пыталась подсушить ее платье, потом, насилу оторвав Кейта от Нашей Джейн, проводила его в класс. Затем уже отвела сестричку в отделение начальной школы. Сев за стол вместе с пятью своими ровесницами, она оказалась самой маленькой. Мне было неприятно сознавать, что все девочки одеты в более красивые платья, хотя ни у одной из них не было таких дивных волос и такой милой улыбки.

– До встречи, дорогая! – бодро крикнула я, и Наша Джейн печально посмотрела на меня в ответ огромными перепуганными глазами.

Том ждал меня возле классной комнаты мисс Дил, и мы вошли вместе. Буквально каждый ученик, повернувшись в нашу сторону, осмотрел нас с ног до головы. Их не интересовало, чисто или грязно мы одеты, – они хихикали, пренебрежительно разглядывая нас, потому что мы всегда ходили в одной и той же одежде и обуви. Стараясь не обращать внимания на смешки, мы прошли с Томом в конец класса.

Перед учениками сидела самая замечательная женщина в мире – именно такая, какой я мечтала стать, когда вырасту, и молилась за это. Когда все в классе повернулись, чтобы поиздеваться над нами, Марианна Дил подняла голову и улыбнулась мне и Тому в знак приветствия. Ее улыбка не смогла бы быть теплее, приди мы разодетые в роскошнейшие в мире наряды. Мисс Дил знала, что мы проделываем самый длинный путь в школу, да еще вместе с Кейтом и Нашей Джейн. В ее глазах мы могли прочесть миллион добрых слов. При другом учителе мы с Томом вряд ли прониклись бы такой любовью к школе. Это Марианна Дил смогла сделать наше пребывание здесь настоящим событием, заставив поверить, что полученные знания вытащат нас когда-нибудь из бедной горной хибары и поведут в большой и богатый мир.

Мы с Томом посмотрели друг на друга, взволнованные новой встречей с нашей чудесной учительницей, которая уже дала нам вкусить радость познания, привив любовь к чтению. Я сидела ближе к окну, потому что оно отвлекало Тома, хотя он был решительно настроен окончить среднюю школу и получить стипендию для учебы в колледже. Если нам с братом удастся окончить с хорошими отметками школу и попасть в колледж – тогда бы мы пробили себе дорогу в жизни. Так мы и запланировали. Я вздохнула: каждый день, когда нам удавалось пойти в школу, становился для нас очередной маленькой победой, приближавшей нас к нашим целям. Моей целью было стать учительницей – такой же, как мисс Дил.

Волосы у моего кумира были и по строению, и по цвету, как у Нашей Джейн, – нечто среднее между светлыми и бледно-рыжеватыми; глаза – ярко-голубые, а фигура – стройная и красивая. Мисс Дилл приехала сюда из Балтимора, и ее произношение отличалось от местного. Лично мне мисс Дил казалась самим совершенством.

Она оглядела класс, обратив внимание на свободные места, вздохнула и, встав, провела перекличку.

– А теперь все поднимемся и отдадим приветствие флагу, – обратилась она к классу. – И прежде чем снова сядем, произнесем про себя молитву благодарности за то, что мы живы, здоровы, молоды, и мир ждет, чтобы мы его открыли и сделали лучше.

О, если уж мисс Дил не знала, как правильно начать день, то, значит, никто этого не знал. Нам было достаточно увидеть ее и побыть рядом – и мы с Томом получали уверенность, что будущее приберегло для нас нечто особенное. Мисс Дил с уважением относилась к ученикам, даже к нам, в наших поношенных одеждах, но не давала послаблений там, где речь шла о порядке, чистоте и вежливости.

Вначале мы сдали домашние задания. Поскольку наши родители не могли позволить себе купить нам собственные учебники, нам приходилось пользоваться школьными и готовить уроки в школе. Иногда задавали помногу, и, когда дни становились короче, мы возвращались домой почти в темноте.

Я строчила в тетрадке как сумасшедшая, стараясь успеть списать с доски, когда возле моего стола остановилась мисс Дил и шепотом произнесла:

– Хевен, вы с Томом останьтесь, пожалуйста, после уроков. Мне надо кое о чем с вами поговорить.

– Мы что-нибудь не так сделали? – забеспокоилась я.

– Да нет, конечно нет. Ты всегда так спрашиваешь. Хевен, если я прошу вас с Томом остаться, это вовсе не значит, что я хочу сделать вам замечание.

Пожалуй, один-единственный раз мисс Дил была несколько разочарована нами, когда, беседуя, задавала вопросы о том, как мы живем. Мы с Томом сразу стали угрюмыми и тихими, старались выгородить мать с отцом и не хотели, чтобы мисс Дил знала, какие плохие у нас жилищные условия и какую жалкую пищу мы едим.

Самым неприятным временем в школе был для нас обед. Половина детей, живущих в долине, приносили с собой коричневые пакеты с едой, остальные обедали в кафетерии, и только мы, дети с гор, ничего не брали с собой, даже мелких денег, чтобы съесть бутерброд с сосиской и выпить кока-колы. У себя дома, в горах, мы завтракали на утренней заре, а второй, и последний, раз ели уже перед закатом, с тем и ложились спать. И никаких обедов.

– Как ты думаешь, чего она хочет? – спросил Том во время обеденного перерыва, перед тем как пойти поиграть в мяч, а я – попрыгать через скакалку.

– Не знаю.

После уроков мисс Дил была занята проверкой тетрадей. Мы стояли с Томом в коридоре и ждали, волнуясь за Кейта и Нашу Джейн, которые растеряются, не увидев нас после уроков.

– Поговори ты, – прошептал Том и побежал за Кейтом и Нашей Джейн.

На Фанни мы рассчитывать не могли.

Внезапно появилась мисс Дил:

– О, прости, Хевен. Давно здесь стоишь?

– Нет, только что, – соврала я. – А Том побежал за Нашей Джейн и Кейтом, чтобы привести сюда. Иначе они испугаются, если никто из нас не придет забрать их домой.

– А Фанни? Она вам не помогает?

– Да нет, – нерешительно стала объяснять я, пытаясь не бросать тень на Фанни: сестра все-таки. – Просто иногда она по рассеянности забывает.

Мисс Дил улыбнулась:

– Понимаю, вам далеко идти, так что не будем ждать Тома. Я разговаривала с членами совета школы о том, чтобы вам двоим давать учебники и книги домой. Но они непреклонны. Говорят, если у вас будут особые привилегии, то придется бесплатно выдавать книги всем подряд. Поэтому я хочу разрешить вам пользоваться моими учебниками.

Я в изумлении взглянула на нее:

– А вам они не нужны?

– Нет… У меня есть другие. С этого момента вы можете пользоваться ими и, пожалуйста, берите в библиотеке столько книг, сколько сможете прочесть за неделю. Разумеется, вы должны будете бережно относиться к ним, не пачкать и вовремя возвращать в библиотеку.

Я была настолько тронута, что, кажется, закричала:

– Сколько прочтем за неделю?! Мисс Дил, да у нас рук не хватит донести так много!

Она засмеялась, и – странное дело – у нее на глазах навернулись слезинки.

– Я предполагала, что ты скажешь нечто в этом роде. – Она взглянула на приближающегося Тома, который нес Нашу Джейн и вел за руку Кейта. – У тебя, Том, руки, кажется, заняты, и ты не сможешь нести домой книги.

Том удивленно посмотрел на мисс Дил:

– Вы хотите сказать, нам можно брать книги домой? Бесплатно?

– Да, Том, именно так. И возьмите несколько книг для Нашей Джейн и Кейта и даже Фанни.

– Фанни не станет читать, – сказал Том с горящими глазами. – Но мы-то с Хевен Ли обязательно будем!

В тот день мы взяли с собой пять книг для чтения и четыре учебника. Кейт взялся помочь с двумя книгами. Мы с Томом по очереди несли Нашу Джейн, когда она устала. Мне больно было смотреть, как она побледнела, сделав лишь несколько шагов в гору.

Сзади шла Фанни в сопровождении своих приятелей, которые роились вокруг нее, как пчелы вокруг сладкого цветка. У меня не было друзей, кроме преданного брата. Кейт держался еще дальше, ярдах в двадцати от Фанни и ее компании, наслаждаясь природой. Он любил запахи земли, свист ветра, шепот леса, но больше всего – животных. Я обернулась, чтобы приглядеть за ним, и крикнула:

– Кейт, прибавь шагу!

Но он был так поглощен разглядыванием коры дерева, что не сразу отреагировал на мой голос. Пробежав немного, Кейт снова остановился, аккуратно поднял с земли мертвую птичку и стал ее сочувственно рассматривать. Если бы мы его постоянно не окликали, он совсем отстал бы и потерялся. Увлекаясь своими наблюдениями, братик становился очень рассеянным.

– Что тяжелее, Том: книги или Наша Джейн? – спросила я, неся шесть книг.

– Книги, – тут же ответил он, спустив с рук хрупкую сестренку, и взял у меня книги, а я приняла на руки Нашу Джейн.

Наконец мы добрались до дому. В лачуге было полно дыма, так что у нас сразу покраснели глаза.

– Что будем делать, мама? – спросил Том Сару. – Наша Джейн так устает, а в школу ходить надо.

Сара внимательно посмотрела в глаза дочке, коснулась рукой ее бледного личика, потом, нежно подняв, перенесла ее в постель.

– Чего ей надо, так это врача, но у нас на них нет денег. Вот почему ваш папа меня так бесит. У него есть деньги на вино, на женщин, а вот на врача для своих родных – нет.

С какой горечью она это произнесла!

В ночь на воскресенье меня обычно посещал кошмар, один и тот же, так что я даже возненавидела эти ночи. Мне снилось, что я одна в нашей засыпанной снегом лачуге, совсем одна. И, просыпаясь, я каждый раз плакала.

– Все хорошо, – успокоил меня Том в одну из таких ночей, когда мне приснился мой кошмарный сон. Он перебрался со своего места на полу у печки поближе и обнял меня. – Я тоже время от времени вижу страшные сны. Не плачь, все мы здесь с тобой. Нам и пойти некуда, только в школу и обратно, в церковь и обратно. Хорошо бы не было этого «обратно», правда?

– Папа меня не любит, а вас любит – тебя, Фанни, Кейта и Нашу Джейн, – всхлипывала я и чувствовала себя еще более несчастной. – Я что, такая страшная, меня так трудно выносить, что ли, Том? За что папа меня не любит?

– Да нет. – Том насмешливо скривил губы. Он казался озадаченным. – Ему чего-то вроде волосы твои не нравятся – я слышал, он как-то матери говорил. А по-моему, у тебя красивые волосы, ей-богу, красивые. Не такие противно-рыжие, как у меня, и не такие бледные, как у Нашей Джейн. И не такие черные и прямые, как у Фанни. У тебя ангельский вид, хоть волосы и темные. Я думаю, ты самая симпатичная девочка в горах. И в Уиннерроу тоже.

В горах и в долине было много хорошеньких девочек. Я благодарно обняла Тома и отвернулась. Что он понимает в девичьей красоте? Я уже знала, что существует мир за пределами гор – огромный, чудесный, который я когда-нибудь увижу.

– Хорошо, что я не девочка, – потешался на другой день Том и покачивал головой, удивляясь сестре, которая может легко переходить от плача к смеху. – Надо же, стоит сказать глупый комплимент – и она уже счастлива!

– Значит, ты неискренне говорил вчера? – спросила я упавшим голосом. – Значит, я тебе не нравлюсь?

Он повернулся ко мне и сделал страшное лицо:

– Знаешь, ты так красива, как я сейчас, и я женился бы на тебе, став старше, если бы мог.

– Ты говоришь это, как только научился произносить слова.

– Эу, тебе-то откуда знать? – не поверил Том.

– Кстати, ты же знаешь, мисс Дил хочет, чтобы ты старался поправить свое произношение и говорить грамотно, без всяких там «эу». Учись говорить правильно.

– Зачем? – Зеленые глаза Тома озорно блеснули. Он вытащил из моего «конского хвоста» красную ленточку, и волосы рассыпались на ветру. – Кому тут в горах нужны мои грамматика и дикция? Ни маме, ни папе – никому. Только тебе да мисс Дил.

– А кого ты больше всех любишь в мире? – спросила я.

– Прежде всего тебя, на втором месте – мисс Дил, – со смехом произнес Том. – Но ты не можешь быть мне женой, значит я беру курс на мисс Дил. Я попрошу Бога, чтобы она подождала прибавлять в возрасте и терять красоту, а я догоню ее и женюсь, и она перечитает мне все книги в мире.

– Ты будешь читать свои собственные книги, Томас Люк Кастил!

– Послушай, Хевенли, – ответил Том, – в школе поговаривают, будто ты знаешь очень много для своего возраста. Мне столько же лет, но я знаю меньше тебя. Как это так?

– Я получила «А», а ты «В» и «С»[3]3
  Система школьных оценок, высшей из которых соответствует буква «А».


[Закрыть], потому что любишь иногда прогулять, а я этого совсем не делаю.

Том стремился к знаниям не меньше меня, но время от времени ему приходилось либо быть похожим на своих сверстников, либо каждый день драться с ними, иначе те стали бы дразнить его паинькой и любимчиком. Когда брат приходил домой из леса или с реки после своих прогулов, то работал с удвоенной энергией, просиживая над книгами, которые нам давала мисс Дил.

В минуты, когда моя гордость и самолюбие уязвлены, я всякий раз вспоминаю слова, сказанные мисс Дил: «Знайте, что вы с Томом – мои лучшие ученики. С такими, как вы, учитель связывает свои надежды».

В тот день, когда мисс Дил дала домой книги, она открыла нам многообразный мир.

Вручив нам свои любимые книги, классику, она словно одарила нас сокровищами. «Алиса в Стране чудес», «Алиса в Зазеркалье», «Моби Дик» и три романа Джейн Остин, но это чтение было исключительно для меня. В следующие дни подобрал себе книги и Том – серию для мальчиков. И когда я подумала, что он ограничится развлекательной литературой, Том выбрал толстый том Шекспира.

Голубые глаза мисс Дил засияли.

– Ты, Том, случайно, не собираешься в один прекрасный день стать писателем?

– Я пока не знаю, кем я хочу стать, – ответил Том, стараясь выдерживать произношение и нервничая, как это обычно с ним бывало при людях образованных и красивых, вроде мисс Марианны Дил. – То вроде хочу быть пилотом, а на другой день – юристом, так что в какой-то день мне, может быть, захочется быть президентом.

– Президентом нашей страны или какой-нибудь компании?

Том, вспыхнув, опустил глаза и уставился на свои ботинки, в волнении переступая с ноги на ногу. Ботинки были ужасные – слишком большие, слишком немодные и поношенные.

– Я думаю, «президент Кастил» немножко глупо звучит, правда?

– Нет, – ответила мисс Дил серьезным тоном. – Я думаю, это звучит прекрасно. Тебе нужно настроиться на то, кем ты хочешь быть, и соответственно распоряжаться своим временем. Если работать во имя достижения цели и с самого начала понять: ничто важное не достается легко, и продолжать двигаться к цели, то, без сомнения, достигнешь ее, какой бы она трудной ни была.

Благодаря щедрости мисс Марианны Дил (как мы узнали позже, она вложила собственные деньги, чтобы мы могли беспрепятственно брать книги домой) мы стали путешественниками, побывали в Египте и Индии. Жили во дворцах и бродили по узким и кривым лондонским улочкам. Нам с Томом даже казалось, что если вдруг мы когда-нибудь очутимся в чужой стране, то не почувствуем себя иностранцами. Ведь мы уже побывали там вместе с героями книг.

Я любила исторические романы, в которых прошлое оживало лучше, чем в учебниках истории. Пока я не прочла роман о Джордже Вашингтоне, то представляла себе президента человеком скучным, невыразительным. Я и подумать не могла, что он когда-то был молодым, весьма красивым и привлекательным для девушек.

Читала я романы Виктора Гюго и Александра Дюма, нас захватывали приключения героев книг, и даже не верилось, что такое возможно. Мы читали как классическую литературу, так и всякую чепуху, все подряд, лишь бы унестись за пределы нашей забытой богом лачуги. Если бы у нас было кино, собственный телевизор или другие развлечения, может, мы и не привязались бы к этим книгам. А может, причиной была хитрость мисс Дил, очень умно «разрешившей» нам брать домой ценные и дорогостоящие книги, которые другие дети, по ее словам, не оценили бы так, как мы.

И это было вполне правильно. Мы даже начинали читать книги только после мытья рук.

Я подозревала, что наш отец нравится мисс Марианне Дил. Ей-богу, ей следовало бы иметь получше вкус. Как говорила бабушка, его ангел научил папу правильному английскому, и при папиной хорошей внешности многие женщины из аристократических слоев поддавались очарованию Люка Кастила, когда он хотел быть очаровательным.

Каждое воскресенье отец ходил с нами в церковь, садился там вместе со своей большой семьей рядом с Сарой. Маленькая и изящная мисс Дил с чопорным видом устраивалась через проход между рядами и поглядывала на папу. Я допускала, что ей нравилась его смуглая внешность, но мисс Дил могла догадаться, что отец был человеком малообразованным. Как я слышала от бабушки, он ушел из школы, не закончив пятого класса.

Когда у тебя нет приличной одежды, кажется, что воскресенья следуют одно за другим слишком часто. Каждый раз я надеялась, что уже к следующему «выходу в свет» у меня будет новое платье, однако на это не приходилось рассчитывать, так как у Сары не хватало денег на многие другие нужды. И в очередное воскресенье мы снова были в последнем ряду в нашем «выходном» тряпье – одежде, которую другие давно бы выкинули. Мы стояли и пели вместе с самыми видными и богатыми людьми Уиннерроу, вместе с другими жителями гор, одетыми не лучше, а то и хуже нас, для которых посещение церкви означало праздник.

Надо было верить в Бога, без этого ты чувствовал себя обделенным.

В то воскресенье мы стояли с Нашей Джейн возле аптеки, неподалеку от места, где отец поставил свой пикап, и я следила, чтобы сестра не испачкалась мороженым (мисс Дил купила всем детям Кастилов по «рожку»). В десяти ярдах от нас мама и папа громко ссорились, а это означало, что в любой момент кто-то кого-то может стукнуть. Я не находила себе места от стыда и мечтала о том, чтобы мисс Дил прошла мимо или смотрела в другую сторону, но она остановилась как вкопанная, прислушиваясь к скандалу.

Интересно, о чем она думала? Но мне этого не дано было знать.

Не проходило недели, чтобы мисс Дил не написала отцу какую-нибудь записку, касающуюся Тома или меня. Отец почти не бывал дома, но даже в редкие «присутственные» дни он не мог прочесть ее аккуратного мелкого почерка. А если бы мог, вряд ли бы на послания отвечал. В последнюю неделю мисс Дил написала:

Уважаемый мистер Кастил! Вы должны гордиться Томом и Хевен, моими лучшими учениками. Я бы очень хотела в удобное для нас обоих время встретиться с Вами и обсудить вопрос о перспективе получения ими стипендии для учебы в колледже.

Искренне Ваша,

Марианна Дил.

На следующий же день она спросила меня:

– Хевен, ты передала записку отцу? Он никак не может быть таким неучтивым и не ответить мне. Такой симпатичный человек. Ты, должно быть, обожаешь его.

– Как же мне не обожать его, – с усмешкой ответила я. – Его чуть-чуть подправить – и в музей. В Смитсоновский, самое место. Пещера, он с дубинкой, и рыжая женщина у его ног.

Прищурив свои голубые глаза, мисс Дил с каким-то странным выражением посмотрела на меня: