Текст книги "Ты поймешь, когда повзрослеешь"

Мы разошлись под утро. Каждый отправился в свою студию, предупредив другого: «Осторожней на дороге». Мы до слез смеялись над этой шуткой, и я легла не раздеваясь и не смыв макияж с лица. В первый раз за долгие месяцы я засыпала с улыбкой.

20

Еженедельные беседы с Мэрилин превратились для меня в редкие минуты радости. Если бы кто-нибудь сказал мне об этом месяц назад, когда я только приехала…

Обвязанная неизменным шарфом «Мисс Бабушка», она приготовила мне кофе и поведала обрывочные истории из своей жизни, как обычно излучая оптимизм.

– Вы знаете, что со мной? – спросила она.

– Да, я в курсе. Но как вы с этим живете?

Она пожала хрупкими плечами.

– Когда мне объявили диагноз, я несколько мгновений пребывала в ступоре, хотя уже об этом догадывалась. Представьте себе, однажды мой внук Николя пришел навестить меня, и я не могла вспомнить, кто это. Раньше это называли старческим слабоумием, теперь – болезнью Альцгеймера. Что ж, не я первая и не я последняя!

– Вам трудно с этим жить? Вас это раздражает?

– Ни то, ни другое. Я просто не имею на это права, ведь болезнь атаковала меня на склоне лет. Многим людям повезло гораздо меньше. Но иногда меня охватывает страх.

– А не могли бы вы уточнить, чего боитесь?

Она поправила шарф, причем рука ее дрожала сильней, чем обычно.

– Я боюсь потерять свои воспоминания. Не важно, буду ли я помнить, что ела час назад, но я боюсь забыть ту бурную радость, которая меня охватывала при рождении каждого из моих детей. Я боюсь забыть, как я их ласкала и ободряла, забыть их улыбки и счастливые лица внуков, когда они играли в саду под вишней. Я боюсь забыть нежность, светившуюся в глазах моих родителей. Я изо всех сил цепляюсь за эти воспоминания, надеясь, что сначала болезнь отберет у меня другие. Я не смогу ей противиться, когда она придет за самым дорогим.

Она глубоко вздохнула и продолжила:

– Знаете, ведь меня выбрали «Мисс Бабушка-2004»! Судьи были поражены моей жизнерадостностью и оптимизмом, и я не позволю болезни с труднопроизносимым названием изменить меня. Некоторые говорят, что старость – это кораблекрушение, я же думаю, что это везение, если не счастье: ведь не каждому удается дожить до таких преклонных лет. А еще я убеждена, что если в старости мало приятного, то в этом есть свой смысл.

– А именно?

– Если бы старость была легкой и счастливой, никто бы не хотел, чтобы она заканчивалась. Но она порой становится невыносимо тяжелой, и это делает наше существование менее привлекательным. Старость – это приглашение к уходу в иной мир.

Я уже не записывала в блокнот ее ответы. Я могла бы слушать Мэрилин часами, не замечая, как проходит время: как будто я сижу под пледом в уютном кресле, с чашкой шоколада в одной руке и хорошей книгой в другой.

Она вдруг встала, подошла к окну и отдернула тяжелые бежевые портьеры.

– Ну и погода! Полдень, а так пасмурно, что кажется, полночь наступила. Никак не могу к этому привыкнуть, – вздохнула она. – Хотите кофе?

– Спасибо, я еще не выпила первую чашку.

Она нахмурила брови и покачала головой, как бы отгоняя этот новый признак забывчивости. В комнате повисла тишина, ее взгляд погрузился в другую эпоху, где меня не было. Я кашлянула, чтобы напомнить о своем присутствии. Она в растерянности посмотрела на меня.

– Вы говорили о вашем философском отношении к старости, – проговорила я.

– Да, моя философия… А вы знаете о моем заболевании? Кажется, у меня болезнь Альцгеймера.

21

Это утро я решила провести у себя в кабинете, посвятив его административным формальностям, накопившимся за последние дни. Нужно сказать, что в деле откладывания на завтра того, что нужно сделать сегодня, мне нет равных. Я, например, вспоминаю о своем банковском счете, когда мой банкир готов стереть меня в порошок. Поздравления с Новым годом я обычно рассылаю в марте. Я постоянно плачу пени за просроченную налоговую декларацию, у меня полный ящик нераспечатанных писем, и я жду, когда закончится последняя капля бензина в машине, прежде чем поехать на заправку. Отросшие корни волос заботят меня так же мало, как и все вышеперечисленное, и я задумываюсь о посещении парикмахерской, когда их и корнями уже не назовешь. На удостоверении личности приклеена моя фотография в тринадцатилетнем возрасте, и я категорически не способна продлить жизнь любому растению. У меня целая кипа уже почерневших самоклеющихся записок с указанием срочных дел, и большинство из них начинаются со слов: «См. предыдущую записку».

Будучи неплохим психологом, я отдаю себе отчет, что такое поведение вызвано страхом смерти. Откладывая все на потом, я на собственном опыте убеждаюсь, что все эти «потом» рано или поздно вторгаются в мою жизнь. Нескончаемый список дел, хранящийся в голове, отравляет мое существование. Но еще больше его отравляет понимание того, что, доживи я до возраста обитателей «Тамариска», мне бы потребовалась отдельная комната, чтобы распечатывать в ней не прочтенные мной письма.

Итак, я запланировала провести утро у себя в кабинете, после того как посвящу несколько минут беседе с дружной командой наших бабушек. Каждое утро, выйдя из флигеля, я прохожу через двор, чтобы попасть в главное здание. И каждое утро при любой погоде они сидят на скамейке втроем. Луиза, Элизабет и Мэрилин подводят итог проведенной ночи, разбирают текущие события, включая телевизионные новости, и делятся воспоминаниями. Каждое утро я болтаю с ними о разных пустяках, и иногда мне приходится сдерживаться, чтобы не выйти за рамки профессионального статуса. Незаметно я привыкла к этим прекрасным моментам, проведенным среди своих, в кругу «девчонок».

Это утро не стало исключением, и банда бабушек встретила меня с обычной радостью и теплотой.

– Вы хорошо спали? – спрашивает Мэрилин.

– Пожалуй, да. А почему вы спросили?

– У вас ужасный вид, кажется, что вы постарели на десять лет!

– Наверное, нужно сменить подушку, – заметила Элизабет.

– Издалека я даже подумала, что нашего полку постояльцев прибыло! – добавила свою ложку дегтя Луиза.

Все ясно: они решили разыграть меня.

– Не смейтесь так, а то в штаны наложите, – возразила я, чем еще больше рассмешила их, да и себя тоже.

Первой перевела дух Луиза.

– Не мешало бы вам предпринять некоторые усилия, чтобы обзавестись возлюбленным, моя дорогая Джулия! Мужчинам нравятся ухоженные женщины.

– Обойдутся. Мне и одной хорошо. И если какой-нибудь тип заинтересуется мной, то, надеюсь, не из-за того, что я накрашена как голливудская красотка, а на ногах у меня туфли на высоченных каблуках.

Втроем они переглянулись, покачав головами.

– Нет, Джулия. Внешность – это все! Моего мужа сначала поразили мои глаза, потом ему понравилась моя улыбка, и уж потом он обратил внимание на мой характер и окончательно влюбился. Мы не просим вас совершить глобальные перемены, но вы должны хотя бы сбросить с себя этот панцирь.

– Элизабет права, – одобрила Луиза. – Прежде всего бросаются в глаза ваши боевые доспехи! Но совершенно очевидно, что за вашими неухоженными патлами и болтающейся, как на вешалке, одеждой скрывается хорошенькая женщина.

– Хотя придется хорошенько поскрести, чтобы все это увидеть. Ведь вы идете по жизни с табличкой: «Проход воспрещен», водрузив ее над головой, чтобы всем было видно.

Я закатила глаза. Согласна, платьям и лодочкам я предпочитаю джинсы и кроссовки, для поддержания красоты мне достаточно самого малого: увлажняющий крем, тушь для ресниц, вот и все. Мои каштановые волосы естественной волной падают на плечи и уже забыли, что такое настоящая стрижка, но, надеюсь, своим видом я не испугаю ни одного ребенка на улице.

– Ну, теперь довольны? Закончили технический осмотр или нужно, чтобы я вам показала замок на трусах?

Они так и покатились со смеху, а потом Луиза обратилась к своим подружкам.

– Может, предложим ей пойти с нами?

– Она и пяти минут не продержится, – ответила Мэрилин, покачав головой.

Мое самолюбие было задето.

– Позвольте узнать, о чем речь?

– Через полчаса у нас будет сеанс мягкой гимнастики, – объяснила Элизабет. – Но это требует хорошей физической формы, и если вы не занимаетесь спортом, об этом нечего и думать.

Я усмехнулась: физкультура для людей, забывших, когда они родились, будет забавным развлечением для тридцатилетней женщины в прекрасной форме. Не буду скрывать: последний раз я занималась спортом еще в лицее и сейчас, поднимаясь по лестнице, опасаюсь, как бы не произошел разрыв аневризмы бедра. Но ведь эти милые дамы в три раза старше меня. Как им могло придти в голову, что я не справлюсь с примитивными движениями?

– Я сейчас сбегаю к себе в кабинет, закончу пару неотложных дел и присоединюсь к вам.

Вот так, в окружении Густава, Жюля, Арлетты и дружной команды наших бабушек, одетых так, будто они собирались бежать марафонскую дистанцию, я оказалась в спортивном зале. Наш тренер по имени Светлана – хорошенькая блондинка, говорившая с легким акцентом, – казалась такой душечкой и имела такой добродушный вид, что напоминала мне рулон трехслойной туалетной бумаги. Не представляю, как занятия под ее руководством могут вызвать хоть малейшие затруднения.

– Начнем с разогрева, по местам!

9 час. 30 мин.: начался часовой сеанс мягкой гимнастики. Не знаю, зачем я ввязалась в эту авантюру. Наверное, я не представляла себе, что это будет посложнее целого дня работы над тонной документов в кабинете. Если бы Анн-Мари увидела меня, я бы прочла ей лекцию о влиянии спорта на психическое состояние.

9 час. 34 мин.: в течение четырех минут вращаем запястьями. Надеюсь, этого будет достаточно для их разогрева.

9 час. 35 мин.: если я буду продолжать в том же духе, боюсь, у меня сведет пальцы.

9 час. 37 мин.: Боже! Теперь они принялись за плечи. Может быть, перенесем сеанс на завтра?

9 час. 40 мин.: музыка была бы приятной, если бы она не сопровождалась «концертом для суставов в ре-минор».

9 час. 43 мин.: теперь лодыжки. Если я усну, пусть меня разбудят.

9 час. 45 мин.: а не сбежать ли, чтобы никто не заметил?

9 час. 46 мин.:

– Джулия, вы нас уже покидаете?

Всюду она сует свой нос, эта Мэрилин!

– Вовсе нет! Я просто хотела проверить, закрыла ли я дверь кабинета.

9 час. 48 мин.: спрашиваю себя: можно ли взлететь, вращая лодыжками?

10 час.: вздрагиваю, услышав голос Светланы. Видимо, я отключилась на несколько секунд.

10 час. 01 мин.: первое упражнение: наклоны вниз. «Самые гибкие могут дотронуться до пола руками», – сообщает мисс Мольтонель[11]11
  Lotus Moltonel – марка туалетной бумаги. (Прим. перев.)


[Закрыть].

10 час. 02 мин.: меня переполняет гордость: пальцами я дотянулась до лодыжек. Уж теперь-то этим трем мумиям не в чем меня упрекнуть!

10 час. 03 мин.: незаметно окидываю взглядом банду бабушек, ожидая встретить их восхищенные взгляды. Ведь я же им говорила, что для меня это сущие пустяки!

10 час. 04 мин.: не вижу восторга на их лицах. Они вообще не обращают на меня внимания. Луиза дотянулась до больших пальцев ног, а Мэрилин уперлась ладонями в ковер.

10 час. 05 мин.: я их не вижу и не слышу, они вообще не существуют для меня. Напрягаюсь еще больше, чтобы ухватить пальцы ног. Боль усиливается, но зато эти девяностолетние кривляки не посмеют насмехаться надо мной.

10 час. 06 мин.: наверное, остеопороз способствует их гибкости.

10 час. 07 мин.: ну, давай, Джулия, еще одно небольшое усилие, не думай о боли в мышцах бедер, ведь ты уже почти у цели.

10 час. 08 мин.: Светлана с ее акцентом приглашает нас медленно поднять торс, не прогибая спину.

10 час. 09 мин.: пытаюсь медленно поднять торс, спина при этом скругленная.

10 час. 10 мин.: продолжаю попытку медленно подняться, не прогибая спину.

10 час. 11 мин.: кажется, мне уже никогда не разогнуться.

10 час. 12 мин.: бесполезно: видимо, поясница решила устроить забастовку. Невыносимая боль пронзает меня при каждом усилии выпрямиться. Нетрудно догадаться, что до истечения контракта я буду предметом постоянных насмешек со стороны персонала и пансионеров.

10 час. 13 мин.:

– Джулия, вы можете выпрямиться, мы переходим к следующему упражнению!

– Спасибо, мне и так хорошо.

10 час. 14 мин.: пока остальные вращают тазом, я веду переговоры с поясничными позвонками: «Ну пожалуйста, миленькие мои, позвольте мне разогнуться. Ведь я же не могу на всю жизнь остаться в таком положении. Если вы выполните мою просьбу, вам сделают массаж».

10 час. 15 мин. поясничные позвонки не реагируют на обещания.

10 час. 16 мин.: а что, если я на всю жизнь останусь в такой позиции?

10 час. 17 мин.: как я тогда буду чистить зубы?

10 час. 18 мин.: остальные продолжают вращать тазом, в то время как меня согнуло дугой…

10 час. 19 мин.: кровь прилила к голове, и она сейчас взорвется, обрызгав все вокруг, но никому до этого нет дела.

10 час. 20 мин.: Мэрилин, стоящая относительно недалеко, не спускает с меня глаз и хмурит брови. Она, видимо, о чем-то догадывается. Неудивительно – лицо оттенка свеклы редко свидетельствует о хорошем самочувствии. Я посылаю ей самую обезоруживающую улыбку и жестом даю понять, что у меня все замечательно.

10 час. 22 мин.: чего я только не перепробовала: и приседала на корточки, и вытягивала вперед руки – ничего не помогало. При каждом движении из горла рвался животный крик, который я едва сдерживала.

10 час. 25 мин.: предпринимая последнюю попытку выпрямить спину и сохранить достоинство, я издала истошный вопль, что-то среднее между звериным рыком и скрежетом ручной пилы. Семь серьезных физиономий сразу же окружили меня.

10 час. 26 мин.: спрашиваю себя, можно ли умереть со стыда.

10 час. 27 мин.: мадам Лотюс кладет мне руку на спину со словами: «Попытайтесь выпрямиться».

Надо же, как мне раньше не пришла в голову эта мысль?

10 час. 28 мин.: она убедительно просит меня перенести вес тела на ноги и расслабить сфинктер. Принимая во внимание расположение ее головы, не думаю, что она действительно хочет, чтобы я произвела расслабление этого органа.

Густав берет меня за плечи и медленно выпрямляет. Кровь потекла по жилам, но нестерпимая боль внизу спины заставила меня вскрикнуть.

– Не знала, что мои занятия могут представлять опасность, – произнесла Светлана, чем вызвала волну смеха среди престарелых обитателей «Тамариска».

…И к тому же служить источником юмора!

10 час. 30 мин.: занятия закончились. Спортсмены расходятся по своим студиям, интересуясь, не нужно ли вызвать мне доктора или «амбуланс», и предлагая кто анальгетик, кто грелку, а кто просто помощь. Корчась от боли, я отклонила все их предложения, уверяя, что уже почти пришла в себя. Дойдя до двери, Густав вдруг остановился, обернулся и указал взглядом в угол зала.

Присмотревшись, я увидела, что он оставил мне своего верного союзника – ходунки.

22

Пациенты больницы безуспешно пытались скрыть изумление: не каждый день увидишь согбенную от боли и напоминающую угольник тридцатилетнюю женщину на ходунках в сопровождении трех бодрых девяностолетних дам.

Мои палачи в лице Мэрилин, Луизы и Элизабет во что бы то ни стало решили сопровождать меня к врачу.

– Заодно проветрюсь, – объяснила Луиза. – К тому же напротив больницы находится галантерея, а мне как раз нужно купить шерсти.

– Мы чувствуем себя виноватыми в том, что с вами произошло, – добавила Элизабет. – Если бы мы не провоцировали вас, вы бы не травмировались.

– В чем это вы виноваты? – удивилась Мэрилин. – Что вы такого сделали? Бедняжке просто не повезло…

Анн-Мари отвезла нас в минибусе в больницу, пообещав забрать после консультации, которая не должна занять много времени.

Кое-как усевшись в оранжевое пластиковое кресло, я листаю «Paris Match» за июнь 1997.

Майкл Джексон представил публике свой последний сольный концерт «History Tour», Пако Рабан заявил о скором конце света, Леди Ди наслаждалась вновь обретенной свободой. Двойной разворот журнала был посвящен некоему оригинальному предмету: мобильному телефону.

Обычно в залах ожидания больниц не найдешь интересных публикаций и последних номеров журналов и газет. Они здесь не нужны: люди напуганы своими болезнями, и им все равно, что читать. С таким же успехом они могли бы считать плитки, которыми выложены стены, или без конца изучать инструкции, лишь бы отвлечься от мыслей о своем недуге.

Но сегодня я ничего не боюсь. Нет сомнений – это люмбаго; меня будут пичкать анальгетиками, и через несколько дней мне станет лучше. Поэтому мне нет нужды считать плитки или перечитывать инструкции. Но белые стены, характерный больничный запах и тоска в глазах окружающих оживили в памяти тягостные воспоминания об одном событии, произошедшем много лет тому назад.

…Я держала ее руку в своей, и никогда еще она не казалась мне такой хрупкой. Как будто страх делал ее еще более слабой и уязвимой. Мы долго ждали в этот вечер. Так долго, что я миллион раз обращалась к высшим силам, прося избавить ее от этого ожидания. Когда-то она перевязывала мои ссадины на коленях, магическими поцелуями залечивала болячки, исцеляла меня от детских горестей. А теперь я чувствовала себя беспомощной, и могла только повторять: «Не волнуйся, Мамину, все будет хорошо», – хотя сама не была в этом уверена.

Я не смела смотреть ей в глаза. О, этот взгляд! Взгляд испуганного ребенка, который контрастировал с лицом, на котором жизнь уже оставила свои отметины. Взгляд, который боишься однажды увидеть в зеркале. Взгляд человека, чей мир рушится у него на глазах.

Именно мои координаты она дала медсестре, когда та спросила, не хочет ли она предупредить кого-либо из близких. А я не могла ничем ей помочь. Взявшись за руки, мы ждали бесконечно долго, пока наконец некто в белом халате не сообщил нам страшное известие.

Это было четырнадцать лет назад. «Сожалеем, мы все испробовали, но нам не удалось его реанимировать». Мой дедушка приехал сюда в красной машине, а уедет в черном лимузине. Его жизнь завершилась. И жизнь моей бабушки тоже. Я обняла ее изо всех сил, я хотела бы наложить исцеляющую повязку на ее сердце, найти средство осушить ее слезы, но некоторые раны сильнее магических поцелуев.

Психолога клиники звали Мари Эчебест. В ее голосе звучала неподдельная доброта, и ей удалось найти слова, облегчающие душу. Пока бабушка плакала, она рассказала обо всех этапах траурного периода. Она вызвала такси, поехала с нами в морг и была рядом, пока мы прощались с ним. В момент расставания с Мари Эчебест бабушка сказала, что никогда ее не забудет. Через месяц я сдала экзамены на степень бакалавра и поступила в университет на факультет психологии.

– Что-то они не торопятся. Мне уже так надоело сидеть, что спина заболела! – проворчала Мэрилин.

Нахмурившись, я ответила:

– По вашей милости я стала похожа на фигурку из бумаги под названием «оригами». Поэтому монополия на боль в спине принадлежит мне!

Через два с половиной часа я наизусть знала длинный список болячек дружного клана наших бабушек. Доктор Мабуль,[12]12
  Персонаж настольной игры. (Прим. перев.)


[Закрыть] собственной персоной. Мне трудно в этом признаться, но лучше мучиться от прострелов, чем дожить до восьмидесяти лет. И мне так же трудно признаться, что я предпочитаю общество этих трех женщин чтению «Paris Match».

«Еще чуть-чуть, и я буду похожа на мизинец Элизабет, деформированный артрозом», – подумала я. И в этот момент мужской голос выкрикнул мою фамилию. Подхватив ходунки и настоятельно попросив не провожать меня до кабинета, я потащилась к доктору, который повел меня в смотровой кабинет.

– Почему вы ходите в ходунках?

«Потому что мне это нравится, кроме того, это вызывает интерес и придает некоторую пикантность… И должен ли врач задавать подобный вопрос своему пациенту?»

– Я повредила спину, занимаясь физкультурой.

– В фитнес-клубе?

– Нет. В доме престарелых.

Он посмотрел так, будто меня парализовало у него на глазах.

– Я работаю в доме престарелых. Сопровождая наших постояльцев во время спортивных занятий, я сделала неловкое движение.

– Хорошо. Раздевайтесь и наклонитесь вперед.

Я едва сдержалась, чтобы не сообщить ему, что уже давно никто не обращался ко мне с подобной просьбой, и постаралась быстро, насколько позволяла боль, выполнить его требование.

Он встал сзади и положил руки мне на поясницу. Я вздрогнула. Невероятно: меня касается мужчина, чей возраст не превышает мой в четыре раза. Давно же я ждала этого момента. У него глаза персонажа манги[13]13
  Манга – традиционные японские комиксы. (Прим. ред.).


[Закрыть] и такие крепкие зубы, что ими можно откупоривать пивные бутылки. Но тем не менее это мужчина и он щупает меня.

– Не тяжело работать со стариками?

– Легче, чем мне казалось раньше, – ответила я, стараясь не говорить тоном актрисы из фильмов для взрослых.

Доктор проводит пальцами вдоль позвоночника. Я опять вздрагиваю.

– Не знаю, смог бы я решиться на такой шаг, – продолжает он.

Я тоже задавала себе этот вопрос, но оказалось, не так страшен черт, как его малюют. Да, иногда это наводит на мрачные мысли, проецируешь их состояние на себя, ведь старость – это не самый приятный период. Но с другой стороны, лучше ощущаешь, насколько все относительно в этом мире, и стараешься как можно полнее прожить каждый настоящий момент. Странно, что я разговариваю о таких глубоких вещах с человеком, который шарит глазами по моим трусам.

Я прикусила язык. Чего я могла ждать, если бы произнесла вслух подобную фразу? Чтобы он предложил содрать их с меня зубами?

Взяв меня за плечи, он помог мне выпрямиться.

– Я об этом не думал, – продолжает он. – Мне еще далеко до старости! Не знаю, мне кажется, обесцениваешь себя, если все время проводишь со стариками, которые пахнут мочой и которым приходится менять памперсы. К тому же они постоянно несут всякий вздор и жалуются на судьбу. На вашем месте я бы просил Бога, чтобы как можно скорее наступила летняя жара, которая погрузит их в оцепенение.

Хорошая новость: он только что разбил в пух и прах мои фантазии и вернул меня в реальность. Плохая – я не могу отплатить ему той же монетой, принимая во внимание мое состояние.

Пару месяцев назад я придерживалась почти таких же взглядов. Но, к моему глубокому удивлению, когда я услышала его доводы, у меня сработала защитная реакция: «Руки прочь от моих стариков!»

Дальнейший осмотр продолжался на кушетке.

Я больше не произнесла ни слова в ожидании окончательного диагноза. Я была права: у меня люмбаго, что еще раз подтверждает мысль: ипохондрики – лучшие врачи. Одеваясь, я смерила его презрительным взглядом, прежде чем окончательно сразить фразой, которую готовила несколько минут.

– Худшее зло – не старики, а дураки и мерзавцы. А моим старикам даже летний зной нипочем.

С триумфальным видом и высоко поднятой головой я вышла из кабинета, опираясь на ходунки.