Текст книги "Ластовка. …Собрал Е. Гребенка… Сватанье. Малороссийская опера в трех действиях. Сочинение Основьяненка"

Виссарион Григорьевич Белинский
Ластовка. …Собрал Е. Гребенка… Сватанье. Малороссийская опера в трех действиях. Сочинение Основьяненка

ЛАСТОВКА. Сочинения на малороссийском языке. Гг. Л. Боровиковского, Е. Гребенки, Грицька Основьяненка, В. Забелы, И. Котляревского, Кореницкого, П. Кулеша, Мартавицкого, П. Писаревского, А. Чужбинского, Т. Шевченка, С. Шерепери и других. Повести и рассказы, некоторые народные малороссийские песни, поговорки, пословицы, стихотворения и сказки. Собрал Е. Гребенка. Санкт-Петербург. Издание книгопродавца Василья Полякова. 1841. В 16-ю д. л. 382 стр.

СВАТАНЬЕ. Малороссийская опера в трех действиях. Сочинение Основьяненка. Издание второе. Харьков. Печатано в Университетской типографии. 1840. В 8-ю д. л. 156 стр.

Несмотря на разность этих двух книжек, из которых одна – альманах, а другая – водевиль, несправедливо названный оперою, – мы соединяем их в одну статью, находя между ими то общее, о котором особенно хочется нам поговорить: обе они писаны на малороссийском наречии. Предстоит важный вопрос: есть ли на свете малороссийский язык, или это только областное наречие? Из решения этого вопроса вытекает другой: может ли существовать малороссийская литература и должны ли наши литераторы из малороссиян писать по-малороссийски?

Что до первого вопроса, на него можно отвечать и да и нет. Малороссийский язык действительно существовал во времена самобытности Малороссии и существует теперь – в памятниках народной поэзии тех славных времен. Но это еще не значит, чтоб у малороссиян была литература: народная поэзия еще не составляет литературы. Тем не менее памятники народной поэзии драгоценны, и сохранение их похвально. Малороссия – страна поэтическая и оригинальная в высшей степени. Малороссияне одарены неподражаемым юмором; в жизни их простого народа так много человеческого, благородного. Тут имеют место все чувства, которыми высока натура человеческая. Любовь составляет основную стихию жизни. Прибавьте к этому азиатское рыцарство, известное под именем удалого казачества; вспомните тревожную жизнь Малороссии, ее борьбу с католическою Польшею, и басурманским Крымом и Турциею, – и вы согласитесь, что трудно найти более обильного источника поэзии, как малороссийская жизнь. Но не должно забывать, что Малороссия начала выходить из своего непосредственного состояния вместе с Великороссиею, со времен Петра Великого; что до тех пор какой-нибудь вельможный гетман отличался от простого казака не идеями, не образованием, но только старостию, опытностию, а иногда только богатым платьем, большими хоромами и обильною трапезою. Язык был общий, потому что идеи последнего казака были в уровень с идеями пышного гетмана. Но с Петра Великого началось разделение сословий. Дворянство, по ходу исторической необходимости, приняло русский язык и русско-европейские обычаи в образе жизни. Язык самого народа начал портиться, – и теперь чистый малороссийский язык находится преимущественно в одних книгах. Следовательно, мы имеем полное право сказать, что теперь уже нет малороссийского языка, а есть областное малороссийское наречие, как есть белорусское, сибирское и другие, подобные им областные наречия[1]1
  В этом абзаце критик отчасти перекликается с Н. А. Полевым, который в рецензии на книгу украинского писателя К. Тополя «Чары» писал: «У народов, которые потеряли свою самобытность и слились совершенно в государственном составе с народом сильнейшим, первобытная их поэзия остается и живет…» (Н. А. Полевой. Очерки русской литературы, ч. II. СПб., 1839, с. 486).


[Закрыть].

Теперь очень легко решается и второй вопрос: должно ли и можно ли писать по-малороссийски? Обыкновенно пишут для публики, а под «публикою» разумеется класс общества, для которого чтение есть род постоянного занятия, есть некоторого рода необходимость. Поэтому в состав публики может войти и гостинодворский сиделец, даже с бородкою, и – если хотите – деревенский мужичок; но все-таки это будет исключением: собственно публика состоит из высших, образованнейших слоев общества. Поэзия есть идеализирование действительной жизни: чью же жизнь будут идеализировать наши малороссийские поэты? – Высшего общества Малороссии? Но жизнь этого общества переросла малороссийский язык, оставшийся в устах одного простого народа, – и это общество выражает свои чувства и понятия не на малороссийском, а на русском и даже французском языках. И какая разница, в этом случае, между малороссийским наречием и русским языком! Русский романист может вывести в своем романе людей всех сословий и каждого заставит говорить своим языком: образованного человека языком образованных людей, купца по-купечески, солдата по-солдатски, мужика по-мужицки. А малороссийское наречие одно и то же для всех сословий – крестьянское. Поэтому наши малороссийские литераторы и поэты пишут повести всегда из простого быта и знакомят нас только с Марусями, Одарками, Прокипали, Кандзюбами, Стецьками и тому подобными особами. Где жизнь, там и поэзия: следовательно, и в простом быту есть поэзия? Правда; но для этой поэзии нужны слишком огромные таланты. Мужицкая жизнь сама по себе мало интересна для образованного человека: следственно, нужно много таланта, чтоб идеализировать ее до поэзии. Это дело какого-нибудь Гоголя, который в малороссийском быте умел найти общее и человеческое, в простом быту умел подстеречь и уловить играние солнечного луча поэзии; в ограниченном кругу умел подсмотреть разнообразие страстей, положений, характеров. Но это потому, что для творческого таланта Гоголя существуют не одни нарубки и дывчата, не одни Афанасии Ивановичи с Пульхериями Ивановнами, но и Тарас Бульба с своими могучими сынами; не одни малороссы, но и русские, и не одни русские, но человек и человечество. Гений есть полный властелин жизни и берет с нее полную дань, когда бы и где бы ни захотел. Какая глубокая мысль в этом факте, что Гоголь, страстно любя Малороссию, все-таки стал писать по-русски, а не по-малороссийски!

Но Гоголь не всем может быть примером. Тем не менее жалко видеть, когда и маленькое дарование попусту тратит свои силы, пиша по-малороссийски – для малороссийских крестьян. В самом деле, содержание таких повестей всегда однообразно, всегда одно и то же, а главный интерес их – мужицкая наивность и наивная прелесть мужицкого разговора. Все это несколько прискучило. У кого, например, станет терпения прочесть целую книжку, составленную из прозаических статей, писанных таким языком, с такою манерою и таким тоном:

Нема на свити ничого луччого и богу мылишого, як сердце матери до своих диточок! – Скилки б их у неи не було, чы дисятком бог благословыв, чы тилки одним-одно; для ней ривни; жодного любыть, усих ривно пестуе, за усяким ривно вбывается. Девять здоровеньки край ней, потишают iи, a одно морщытця, кысне, не дуже; вже вона за ним вбываетця, тужыть, вже к боитця, що б ще дужче не занедужало, або щоб – нехаи бог бороныть! – що б ще и не вмерло! – Вона их обмыва, обпатрюе, обшыва, зодяга – и николы ж то не втомытця, николы не поскуча з иымы и усяка робота на диточок iй не важка! и пр.[2]2
  Цитата из рассказа Е. П. Гребенки «Так собi до землякiв» (1841).


[Закрыть]

Или вот еще:

Уже я так думаю, що нема й на свити кращого мисця, як Полтавська губернiя. Господы боже мiй мылостывый, що за губершя! И стены, и лисы, и сады, и байракы, и щукы, и караси, и вышни, и черешни, и усяки нанытки, и волы, и добри кони, и добри люде, усе е, усего – багацько! и пр.[3]3
  Цитата из повести Г. Ф. Квитки-Основьяненко «Сердешна Оксана» (1841).


[Закрыть]

Хороша литература, которая только и дышит, что простоватостию крестьянского языка и дубоватостию крестьянского ума!

Но вот что интересно: в «Ластовке» есть повесть или что-то вроде повести, под которою стоит имя г. Основьяненка и над которою есть посвящение такого содержания: «Любiй моiй жинци Анни Григорiевни Квитка»[4]4
  Повесть «Сердешна Оксана» посвящена А. Г. Квитке.


[Закрыть]. Из этого видно, что г. Основьяненко и г. Квитка – одно и то же лицо, ибо жинка, или жинца, по-малороссийски значит жена. Итак, все эти повести и романы, которые печатались под именем Основьяненка, принадлежат г-ну Квитке, принявшему только в виде псевдонима имя Основьяненка?..

Что касается до «Сватанья» г. Основьяненка, или г. Квитки, – это водевиль из крестьянского быта, водевиль, впрочем, довольно растянутый, но местами не без занимательности.

Примечания

Ластовка… Собрал Е. Гребенка… Сватанье… Сочинение Основьяненка. Впервые – «Отечественные записки», 1841, т. XVI, № 6, отд. VI «Библиографическая хроника», с. 32–34 (ц. р. 30 мая; вып. в свет 31 мая). Без подписи. Вошло в КСсБ, ч. V, с. 302–307.

Рецензия Белинского явилась откликом на полемику по украинскому вопросу, продолжавшуюся с 30-х гг. У этой полемики существовал определенный политический подтекст: широкий общественный интерес к украинской истории и словесности, который был вызван ростом национального самосознания, направлялся правительственными кругами в сторону развития патриархально-верноподданнических тенденций украинской культуры (см.: А. И. Комаров. Украинский язык, фольклор и литература в русском обществе начала XIX века. – В кн.: «Ученые записки ЛГУ», серия филологических наук, вып. 4. Л., 1939, с. 138–141).

Критику была хорошо известна течка зрения, согласно которой украинская деревня законсервировалась в своем патриархальном виде и тем самым противостоит ряду русских областей, где уже ощущается «гибельное» воздействие Европы (см.: А. И. Комаров. Украинский язык, фольклор и литература в русском обществе…, с. 138). Наконец, Белинский знал, что большинство украинских писателей, выступавших на страницах русской печати, в то время консолидировалось вокруг ретрограднейшего «Маяка». Издатель этого журнала С. А. Бурачек противопоставлял украинскую культуру, в которую «не проникла еще условная всемирная образованность», передовой русской культуре, которую представляли «Отечественные записки» («Маяк», 1840, ч. II, гл. 4, с. 44).

Указанные обстоятельства, непосредственно связанные с бескомпромиссной борьбой критика против доктрины «официальной народности», обусловили чересчур категоричное отношение Белинского к украинскому языку и литературе. К тому же малая изученность этой проблемы в теоретическом плане лишала критика возможности опереться на авторитетные исследования.