Текст книги "Город и лес у моря (сборник)"

Я перечислила тут далеко не всех иллюстраторов первых книг отца, даже из ленинградцев. В других городах, конечно, тоже печатались книги Бианки с иллюстрациями тамошних художников. В Москве ими были В. Ватагин, Г. Никольский, Е. Рачев.

Отец особенно ценил согласие художников жить летом где-нибудь поблизости, например в соседней деревне, и тогда рассказы, построенные на местном материале, получали наиболее достоверные изображения героев, будь то маленький Муравьишка или Аришка-Трусишка с медвежонком. Сюжетная линия занимает маленького читателя или слушателя, автор же одновременно ненавязчиво знакомит его с птицами, зверями, насекомыми, их приспособленностью к условиям жизни. Той же степени условности, с точки зрения отца, должен придерживаться и художник-иллюстратор – никак не большей, иначе будет нарушено найденное автором равновесие между биологической правдой и принятой сказочной формой.

Другу-редактору В. Бианки писал: «Кто заглянет в их детство – покажет, как солнце, лес, птица, зверь сделали из человека еще ребенком жизнерадостного поэта и счастливца через всё». Детские и юношеские впечатления оставляют долгую память, и у отца среди первых книг и рассказов есть воспоминания о его жизни в Лебяжьем, объединенные отстраненным названием «Про одного мальчика». В 1940-х годах он возвращается к лебяженским темам в рассказах «Морской чертенок», «О Аулей, Аулей, Аулей!», «Уммб!» и «Чайки на взморье». Они сильно отличаются от ранних произведений, которые просто ставили вопрос и отвечали на него вполне понятно для маленького читателя-слушателя. Это уже «задумчивые рассказы» с философским подтекстом.

Лес, море и люди Лебяжьего навсегда остались в сердце отца, но места эти стали военной зоной, и он там больше не бывал.

Елена Бианки

На Великом морском пути

Многоуважаемый гражданин председатель!

Сегодня, 7 мая 19… года, я отпущу на волю дикого гуся из породы белолобых казарок.

Птицу эту я случайно купил осенью прошлого года в Петрограде на улице. Ее нес продавать на рынок охотник. Он рассказал, что поймал казарку за несколько дней перед тем у берега Финского залива, где-то за Ораниенбаумом. Птица запуталась лапами в рыболовной сети.

Зиму казарка прожила у меня на дворе в городе Витебске. Скоро она стала очень ручной. Позволяла даже гладить себя по спине моему сыну, когда он приносил ей пищу. Весной, однако, она стала дичать. По тому, как она натягивала и щипала привязывающую ее веревку и била крыльями по воздуху, легко было догадаться, что ее потянуло на волю. Мы с сыном решили отпустить ее. Но мы так привязались к своей дикой пленнице, что нам было бы жалко расстаться с ней без всякой надежды когда-нибудь снова услышать о ней. Я достал нумерованное алюминиевое кольцо выпуска Московского орнитологического комитета серии «С», № 109. Его мы наденем на ногу птице, прежде чем ее отпустить.

Если кто-нибудь снова поймает нашу казарку, заметит у нее на лапе кольцо и напишет об этом в Орнитологический комитет, не откажитесь сообщить мне в Витебск, куда она залетела и при каких обстоятельствах была поймана.

Человек, написавший это письмо, добавил внизу свой адрес, подписался и вложил письмо в конверт с адресом Московского орнитологического комитета.

Затем он встал из-за стола и подошел к двери.

– Миша! – позвал он сына. – Пойдем выпускать казарку.

Глава первая

Сидя у конуры, казарка яростно теребила клювом привязанную к ее ноге веревку. Но, заметив приближающихся людей, она сейчас же оставила это занятие, вся выпрямилась и высоко подняла голову. Теперь она казалась ростом с домашнего гуся, хотя на самом деле была значительно меньше. С первого взгляда в ней легко было узнать дикую птицу. Перья на всем ее теле лежали как-то особенно гладко и красиво, как они никогда не лежат у домашних птиц. Фигура у нее была статная, крепкая, грудь выпуклая, шея упругая. Ее короткие, широко расставленные ноги твердо упирались в землю.

Восьмилетний Миша залюбовался ее воинственным видом. Пока он подходил, казарка зорко следила за каждым его движением. Миша знал, что ее никогда нельзя застать врасплох: она всегда была готова защитить себя метким ударом крепкого клюва.

«Глупая! – подумал он. – Не понимает, что мы ее освободить пришли!»

Ему стало жаль расстаться с птицей и захотелось приласкать ее. Несмотря на свой боевой настрой, она была так привлекательна в своем свежем весеннем наряде волнисто-серого цвета, переходящем в черный наверху и белый внизу. На лбу у нее сияло полумесяцем чисто-белое пятно.

Но едва Миша подбежал к казарке, как она с криком рванулась от него. Веревка натянулась и дернула ее назад. Казарка с размаху ткнулась головой в землю.

Этим мгновением воспользовался Мишин отец. Он крепко схватил птицу сзади за крылья и поднял ее на воздух.

– Развязывай веревку, – сказал он Мише.

Пока Миша возился с туго затянутым узлом, казарка всеми силами старалась вырваться. Взрослый человек едва мог удержать ее.

– Ну, Мишка, – сказал отец, когда наконец веревка упала на землю, – теперь простись с казаркой и пожелай ей счастливого пути…

Миша прижался лицом к теплой груди своей любимицы, и на глазах у него выступили слезы.

– Не хочу с ней расставаться! – прошептал он. – Пусть она еще немножко побудет с нами.

– Плохо же ты ее любишь! – сказал отец, защищая сына от грозно шипящей казарки. – Смотри, как она рвется на волю. Подумай, как ей хочется к своим, на родину.

– Куда она полетит? Она даже дороги туда не знает: ведь ты привез ее из Петрограда в корзине.

– Ну, это не беда! – весело сказал отец. – Птица всегда найдет дорогу к себе домой, хоть бы ее увезли оттуда с завязанными глазами.

– Все равно, – не сдавался Миша. – Она может опять попасть в руки людям по дороге на родину. А мы ничего даже и не узнаем о ней.

– А вот давай примем меры, чтобы узнать. Достань-ка у меня из правого кармана кольцо и плоскогубцы. Так. Ну, теперь разомкни кольцо и надень его казарке на лапу. Теперь хорошенько сожми его концы щипцами. Вот и хорошо. Если она попадется кому-нибудь в руки, так мы с тобой еще о ней услышим.

– Почему услышим? – спросил удивленный Миша.

– А вот посмотри: видишь на кольце адрес и номер? Если кто-нибудь поймает нашу казарку, он должен будет сообщить номер ее кольца по этому адресу в Орнитологический комитет, чтобы оттуда написали нам, где будет поймана казарка. Понимаешь?

– Понимаю! – обрадовался Миша. – Вот хорошо будет получить о ней весточку!

– Ну, а теперь я ее выпускаю, – сказал отец. – У меня уже руки устали держать ее.

Он подбросил птицу в воздух. Казарка взмахнула крыльями и полетела низко над землей. Но вдруг, почувствовав, что ничто уже больше не привязывает ее к земле, она рванулась вверх, перелетела через забор и поднялась над крышей.

«Гонк! Гонк!» – раздался вверху ее радостный крик.

Через минуту она казалась уже маленькой темной точкой.

– Как она обрадовалась! Даже не оглянулась на нас, – задумчиво сказал Миша. – Теперь я буду бояться за нее: вдруг она попадет в когти хищнику. Тогда мы никогда ничего о ней не узнаем.

– Не горюй! – утешал отец. – Она сильная и умная птица. Сумеет постоять за себя.

Когда казарка совсем скрылась из виду, отец послал Мишу опустить в почтовый ящик письмо председателю Орнитологического комитета.

Глава вторая

Казарка летела высоко над землей. В вышине гудел ветер. Кругом, насколько глаз хватало, никого не было видно. Вверху, быстро и бесшумно, плыли ей навстречу белые облака.

Земля внизу казалась черной. Лишь в ложбинах кое-где еще лежал снег. Там, внизу, медленно-медленно исчезая под ногами, подвигались назад поля, леса, деревни, реки. Над ними большая стая черных птиц, махая крыльями, казалось, неподвижно застыла в воздухе. Время от времени то одна, то другая из птиц, сложив крылья, внезапно проваливалась вниз. Но вдруг, над самой землей задержав стремительное падение, торопливо поднималась назад в стаю.

Это летели грачи. Понемногу и они, отстав, исчезли из виду. Казарка неслась всё вперед. Прошло уже несколько часов с тех пор, как она почувствовала себя свободной. Она спешила теперь разыскать других казарок, чтобы вместе с ними совершить длинный и опасный путь на родину. Но до сих пор она никого из своих не встретила в вышине.

Вот если б ей добраться туда, где полгода назад поймал ее охотник! Она хорошо помнила это место. Там было море. Там пролегал Великий морской путь. По нему стая за стаей вереницей тянулись казарки, гуси, лебеди, утки, кулики и другие морские и прибрежные птицы. На Великом пути она рассталась с родной стаей и со своим неразлучным другом – гусем-казанком. Скоро, может быть, она снова найдет его.

Охотник увез ее оттуда в темном мешке: она не могла запомнить дорогу. Но безотчетное чувство, знакомое только птицам, безошибочно указывало ей верный путь.

Долгий и быстрый полет не утомил казарку: птицы не знают одышки. Каждый взмах крыльев наполнял воздухом ее легкие и через них – воздушные мешки во всем ее теле, даже в пустых костях. Те же мускулы, что двигали ее крыльями, то растягивали, то сжимали эти мешки. Воздух свободно входил и выходил из них. И дыхание казарки оставалось таким же ровным, как если б она спокойно сидела на месте. Заставить ее опуститься на землю мог только голод.

Ей уже хотелось есть. Все тело начинала охватывать неприятная слабость, все труднее становилось двигать крыльями. Казарка стала понемногу опускаться, высматривая удобное место для кормежки.

Она знала, как опасно кормиться в одиночестве. Пока будешь нырять за кормом под воду или разыскивать его на земле, и не заметишь, как подкрадется враг. Казарка оглядывала землю: нет ли где таких птиц, к которым можно бы присоединиться хоть на время кормежки?

Под собой она видела поля, рощи, перелески. Иногда снизу поднимались крошечные жаворонки, и песни их звенели в воздухе. То тут, то там казарка стала замечать такие маленькие сверху фигурки людей, коров, лошадей, словно ползающих по земле.

Стараясь держаться в стороне от них, казарка полетела над самыми макушками деревьев. Только теперь она заметила, что по всему лесу беспрерывным строем передвигаются мелкие лесные птицы. Безостановочно перескакивая с ветки на ветку, перепархивая с дерева на дерево, они стайками двигались вперед, с писком, свистом, щебетаньем и песнями. Их было особенно много по опушкам леса. Тут звонко пинькали разноцветные зяблики, мелькали красные шапочки чечеток, поблескивали оранжевым и белым крылышки тревожно жужжащих вьюрков, громко трещали серые дрозды.

Время от времени стайки, слетев с ветвей, горохом рассыпались по земле. Птицы принимались оживленно прыгать, быстро поклевывая корм. Но вдруг, словно по какому-то невидимому знаку, одна за другой опять взлетали на деревья и продолжали свой путь по ветвям.

Но голод, голод заставлял казарку думать о другом. Она обрадовалась этим маленьким спутникам. Надо было поскорей найти место, где можно будет безопасно и сытно покормиться.

Наконец далеко впереди на черной земле блеснула узкая полоска воды. Она стала быстро расти, расти, и скоро казарка увидела перед собою широкую, полноводную реку. Река так разлилась, что черные, не покрытые еще листьями кусты ее низкого берега торчали прямо из воды. Казарка заметила плавающих среди них птиц.

Сердце заколотилось у нее в груди: вдруг это свои? Она звонко крикнула призывным голосом: «Гонк! Гонк! Гонк!»

«Ваак! Ваак! Ваак!» – ответили ей с реки.

Нет, это не казарки… Это крякали утки.

Но одинокая, усталая, голодная казарка была рада и этой встрече. Ведь кряковые утки приходятся ей дальними родственницами. Они едят ту же пищу, что и она. Она даже немного понимала их язык.

Казарка замедлила полет, сделала один, два, три всё уменьшающихся круга в воздухе. Потом, шумно разбрызгивая воду, тяжело опустилась рядом с утками. Вся стая их сейчас же сплылась, окружила казарку. Поднялось громкое кряканье: видно, утки были рады гостье.

Через минуту казарка уже добыла себе пищу среди их стаи. Она быстро перекувырнулась головой вниз. Ее оранжево-желтые лапы замелькали у самой поверхности воды. Нахватав полный клюв травы и мелкой водяной живности, казарка вынырнула, процедив воду сквозь частые боковые пластинки клюва, и проглотила мягкую пищу. Кругом, поблескивая фиолетово-синими зеркальцами на крыльях, точно так же кувыркались утки.

Над рекой мелькали хвосты и головы птиц. Но каждый раз, лишь только одна из них выныривала, она тотчас же высоко поднимала голову и зорко озиралась. Ни один враг не мог приблизиться к стае незамеченным: пока одни птицы ныряют, другие, вынырнув, сторожат. Достаточно одного предостерегающего крика, чтобы вся стая насторожилась и, в случае надобности, в ту же минуту обратилась в бегство.

Но и в этот раз, как всегда бывает, беда стряслась неожиданно. Едва одна из уток заметила мелькнувшие за кустами крылья большого сокола, как он уже был над ней. Отчаянный крик крякуши в одно мгновение всполошил всю стаю.

Нападение было таким быстрым, что птицы не успели сообразить, откуда им грозит опасность. Все сразу бросились врассыпную. Казарка забилась под куст. Утки нырнули под воду, а одна из них поднялась на воздух.

Только этого и надо было соколу. Вихрем пронесся он над кустом и ударил утку. В воздухе закружился пух и, качаясь, стал медленно опускаться на воду.

А сокол был уже далеко с мертвой добычей в когтях. Сквозь куст казарка видела, как на другом берегу широкой реки он уселся на обрыв и принялся потрошить птицу. Потом он ощипал ее и стал есть.

Казарка оглянулась. Уток нигде не было видно. С перепугу они забились под кусты и не решались вылезти из-под их защиты.

Сокол между тем закончил обед, тщательно обтер клюв о землю и пригладил им перья у себя на груди и крыльях. Затем поджал одну ногу и застыл без движения. Только голова его с хищным крючковатым клювом по временам медленно поворачивалась из стороны в сторону, и большие блестящие глаза спокойно и величаво поглядывали вокруг.

Это был крупный перелетный сокол сапсан, один из самых смелых пернатых хищников.

Ростом он был меньше казарки, но она чувствовала непреодолимый ужас при одном взгляде на него.

И это была не трусость. Хотя сапсан величиной всего с ворону, но в воздухе от него нет спасенья даже таким большим и сильным птицам, как цапли и гуси.

На земле и в воде сапсан не трогает птиц. Только с молодыми неопытными соколятами случается, что они бьют добычу слишком низко над землей. Они жестоко расплачиваются за свою неосторожность, насмерть разбиваясь грудью об землю. Взрослый сапсан нападает на птиц из засады и, вспугнув, бьет сверху всегда без промаха.

Казарка знала это. Счастье казарки, что в переполохе она не поднялась на воздух. Сокол сразу различил бы ее среди стаи уток, и тогда ей не миновать бы острых когтей.

Теперь сапсан был сыт. Любая птица смело могла приблизиться к нему, и он бы ее не тронул. Он не такой разбойник, как ястреб, который убивает всех, кого только может, даже когда сыт. Сапсана заставляет убивать только голод.

Одна за другой утки, осмелев, стали выплывать из своих убежищ. Сапсан их видел, но не шевельнулся. Его крепкое, стройное тело с широкой грудью словно приросло к камню. Такая неподвижность совсем не позволяла отличить его от окружающих камней и комьев земли. Под цвет их удивительно подходила его аспидно-бурая спина, черные перья крыльев и серо-полосатые грудь, брюхо и хвост. Только белое горло выделялось на бурой земле, как светлый камушек.

Когда все утки сгрудились в стаю, они сразу, как по сигналу, снялись с воды и, стремительно забирая вверх, с шумом промчались над головой сапсана.

Склонив голову набок, сапсан спокойно поглядел им вслед.

Это была его утиная стая.

Уже несколько дней он летит за ней, выхватывая из нее то одну, то другую птицу себе на обед. Он, как и утки, пробирается теперь на север, к себе на родину. Когда он сыт, он пропускает стаю вперед. Но лишь только голод напомнит ему, что желудок его пуст, сапсан быстро догоняет утиную стаю. Так никогда он не остается без пищи в пути.

И сейчас он спокойно смотрел вслед улетающей стае, стараясь запомнить направление ее полета.

Вдруг в глазах его блеснул хищный огонек. Он сразу весь вытянулся и насторожился. Среди уток он увидел казарку. Это была ценная дичь.

В эту минуту ничего не подозревавшая казарка нажила себе неумолимого, безжалостного преследователя, от которого не спасут ее ни быстрые крылья, ни крепкий клюв.

Глава третья

Настала теплая прозрачная ночь. Таял снег. В бледном небе чуть заметно мерцали редкие звезды. Внизу, в деревне, один за другим гасли мутные красные огоньки.

Было тихо кругом. Из темноты доносился только легкий звон неведомо куда бегущих ручейков.

Вот послышался в вышине приближающийся свист крыльев невидимой утиной стаи. Над самой деревней прозвучал с неба звонкий трубный гогот казарки.

Во дворе на окраине деревни всполошились домашние гуси. Громко захлопали крыльями и закричали пронзительно и тоскливо. В легком сумраке ночи им померещилась неясная тень пролетающей вдаль стаи.

Через некоторое время та же неуловимая тень скользнула над другой деревней, потом над третьей. И всюду трубный голос казарки будил и волновал деревенских гусей.

Давно забывшие волю домашние птицы в смутном порыве били крыльями по воздуху. Но отвыкшие от полета, ненужные им теперь крылья не поднимали гусей с земли, не могли помочь вырваться из неволи. И долго в ночной тишине не замолкал их крик, полный бессильного отчаяния.

А казарка, счастливая своей свободой, быстрыми, уверенными взмахами уносилась все дальше и дальше. Она неслась навстречу опасностям, может быть, даже смерти. Но впереди ждало ее море, Великий морской путь и на нем – шумные стаи подоблачных странников и встреча с покинутым другом.

* * *

К концу ночи утиная стая опустилась на залитое талой водой лесное болото.

Тут было темно и тихо. Ветер сюда не проникал. Гладкая черная вода блестела, отражая светлеющее небо. Тесным кругом обступили болото мрачные ели. Их широкие ветви шатром нависли над самой водой.

Темнота птиц не пугала: в ночном мраке они различали все окружающие их предметы. Пока все оставалось неподвижным, птицы могли быть спокойны. От их взоров не ускользала ни одна тень. Враги не могли подкрасться к ним незамеченными.

В лесу была мертвая тишина. Лишь изредка напряженный слух птиц улавливал мягкий шорох где-то в глубине темной чащи. Сейчас же одна из уток тихонько крякала, и вся стая мгновенно вытягивала шеи, прислушивалась и оглядывалась. Но шорох больше не повторялся, птицы успокаивались и снова принимались за еду. Опять в ночной тишине слышался только тихий плеск погружающихся в воду тел. Стая торопилась насытиться, пока снующие кругом враги не открыли ее убежища.

Казарка ныряла у самого берега, под защитой густых еловых лап. Тут она чувствовала себя в безопасности: если б один из ночных хищников напал на уток, плавающих посреди открытого болота, она успела бы ускользнуть.

На дне болота росла длинная цепкая трава. Скоро казарка почувствовала, что запуталась в ней ногой. Она порывисто рванулась вперед, но металлическое кольцо больно вонзилось ей в лапу. Крепкие стебли травы зацепились за него. Казарке показалось, что она снова на привязи.

В это время в чаще явственно хрустнул сучок. Казарка перестала дергать лапой и медленно повернулась всем телом к берегу.

Из мрака седой ели смотрели на нее в упор два мерцающих желтым огнем, немигающих глаза.

Казарка хотела вскрикнуть. Но судорога сдавила ей горло. Все тело ее оцепенело от ужаса. Казалось, сама смерть светит на нее из этих жутко неподвижных глаз. Стоит только ей пошевельнуться – и невидимое чудовище всей тяжестью обрушится на нее и раздавит.

Казарка уже не чувствовала боли от впившегося ей в лапу кольца. Она и не думала бежать. Не могла оторвать взгляда от этих пронзавших ее глаз.

Вдруг что-то резко толкнуло ее в бок. На миг казарка оторвалась от светящихся глаз. Рядом с собой она увидела утку, задевшую ее крылом. В ту же минуту спало с нее оцепенение.

И казарка так сильно рванулась с места, что лопнули водоросли, державшие ее за ногу.

С громким криком она бросилась бежать по воде, помогая себе крыльями. Встревоженные утки снялись с болота.

В то же время из чащи раздался злобный лай лисицы. Лай перешел в визг, потом в ворчанье. Птицы услышали затихающий в лесу треск сучьев под ногами удалявшегося зверя. Лиса знала, что напуганная стая сядет теперь в середине болота и ей уже не удастся подстеречь жертву у берега.

Утки и казарка, быстро оправившиеся от страха, носились над водой. Они еще не были сыты, и им не хотелось улетать отсюда.

Но кругом было много страшных врагов, прятавшихся в темноте.

«У-гуу!» – раздался вдруг зловещий голос из глубины леса.

Плавно опускавшаяся к воде стая дружно замахала крыльями.

«У-гуу! У-гуу!» – послышалось в ответ с другой стороны.

Стая круто взмыла кверху и понеслась над лесом.

«У-гуу! У-гуу!» – теперь филины перекликались где-то под ними и не были уже страшны стае.

Светало. В деревнях просыпались люди.

Прошел час ровного, неторопливого полета. Лучи восходящего солнца, скользнув по розовым облакам, спустились книзу и заиграли золотом на крестах и куполах показавшегося вдали города.