Текст книги "Фомка-разбойник (cборник)"

Меткий расчет

Зимой волки так обнаглели, что почти каждую ночь то козу зарежут, то собаку. И мы с Васькой решили объявить войну им.

Штаб наш помещался на печке у деда Сергуни. Дед сказал нам:

– Голова – моя, ноги – ваши. И по-солдатски: приказано – сделано! Слушай моей команды!

Первым делом он послал нас в разведку. Мы побежали на лыжах вдоль волчьих следов и вечером доложили деду: волки приходят из-за реки. В густом кустарнике на берегу – два лаза. Но волчьи следы только в одном. Если минировать этот проход – поставить тут капкан, – наверняка попадут.

– Поставьте капкан, – сказал дед.

Он давно обучил нас, как ставить капканы шито-крыто. Мы и рукавиц не снимали, чтобы запаха не осталось от рук. По всем строгим правилам поставили.

Ту ночь мы с Васькой плохо спеши и вскочили до света. В школу решили не ходить. Взяли ружье – дострелить волка в капкане, и салазки – везти его.

А дед на нас с печки:

– Вы что? Не было такого приказа, чтобы в школу не ходить. Без надобности вам салазки.

Мы думали, он забыл, что у нас капкан поставлен. Толкуем ему, а он и слушать не хочет.

Расстроились мы.

Отсидели уроки – и сразу на лыжи да к реке.

Прибежали, – нет волка в капкане!

Вернулись, доложили деду.

Он говорит:

– А вы – салазки! Волк – он хитрый зверь. Видишь, за три метра железо чует, даром что оно под снегом.

И велел нам еще два капкана взять. Один поставить рядом с первым, а другой – на втором лазу. Пошли мы: приказ ведь. По дороге Васька и говорит:

– Из ума выжил дед Сергуня. Раз от волков одного капкана под снегом не спрячешь, так два капкана они еще лучше учуют.

Однако приказ. Поставили.

Наутро дед сам нас будит до школы.

– Ступайте проверьте. Да ружье и салазки прихватите: небось нынче не с пустыми руками вернетесь.

Вышли мы. Темь. Мороз. Васька ругается.

Подходим ко второму лазу – ничего. Подходим к первому – слышим: цепь гремит!

Тут уж светать стало. Глядим: здоровый волчище на цепи мечется. Капканы-то ведь у нас на железной цепи, и цепь к дереву привязана, чтобы зверь капкана не уволок.

Сейчас – бах! – застрелили.

Так с капканом мы его на салазки и навалили. Домой везли, – нарочно три квартала кругу дали, чтобы побольше народу видело.

– Порядок! – сказал дед. – Так оно и должно было выйти. Сунулись волки первым лазом – чуют: железо! Вернулись на старый, на привычный свой лаз: перемахнем, думают. Передний махнул – второго-то капкана им не слышно, один ли капкан, два ли, – одинако железом пахнет. Аккурат во второй капкан и угодил.

– Капканы-то все сняли? – спрашивает. – Так и так, больше уж этими лазами ни один зверь не пойдет. Теперь ученые!

Мы с Васькой и забыли про другие два капкана. Вернулись за ними, заодно следы посмотрели.

По следам выходит все точно, как дед Сергуня нам объяснял.

Вот какой у нас начальник штаба: все наперед рассчитал. Даром что третий год с печи не слезает.

Как дяденька волов искал волков (Рассказ деревенского школьника)

Постойте, когда это было? Да как раз в конце четвертой четверти, перед летними каникулами. Меня учительница послала в сельсовет: какие-то сведения отнести председателю.

Я отнес и уже хотел назад идти – вдруг входит в сельсовет старичок в темных очках. Несуразный какой-то: все у него шиворот-навыворот. На плече двуствольное ружье. Только я никогда такого не видел: комолое, без курков. И повешено не так, как наши охотники носят: дулом вверх, прикладом вниз, а кверху ногами – вниз дулом. Заместо охотницких сапог – дырявые сандалии. Мешок заплечный у дяденьки почему-то на животе болтается. И кепка на голове задом наперед, козырек на затылке.

Дяденька поздоровался с председателем и полез в свой мешок. Удобно так у него приспособлено на груди: и снимать не требуется – развяжи и доставай что надо.

Вытащил из мешка книжечку, из книжечки бумажечку и тянет ее председателю.

Председатель прочел вслух: «Областной охотинструктор по борьбе с волками товарищ Тит Волов».

– Вы сигнализировали в облисполком насчет волков? – спрашивает дяденька.

Председатель говорит:

– Было такое дело. И откуда, понимаешь, взялись, уже сколько годов не было. И все больше по речке Быстрянке. Леса у нас большие, крепи да чащобы. Как их там, понимаешь, взять?

– Умеючи надо, – дяденька говорит. – Сейчас самое время волчат брать. Волчицу застрелить. Большая премия от государства. Где последние дни волки на скот нападение делали?

– Да все, понимаешь, по Быстрянке. У деревни Устьрека три дня назад овцу зарезали. Вчера в Истоке собаку утащили.

Дяденька подошел к стене: там план всей нашей земли висит, всех колхозов – где поля, где лес, где деревни.

Я думал, у него очки, чтобы лучше видеть. А он их на кончик носа сдвинул, сам прищурился и носом по карте водит.

– Вот, – говорит, – Исток и вот Устьрека. А в «Красном пахаре» не видали волков?

– В колхозе «Красный пахарь» их нет.

– Добре, – обрадовался дяденька. – Так я оттуда и начну. Вот с деревни Луговой.

– Луговая, понимаешь, как раз Красно-пахарьского района. На что тебе туда?

– Как на что? – рассердился дяденька. – Ясно, кажется, сказано: «Борьба с волками». Не на дачу к вам приехал. Мне время дорого. Не в одном вашем районе волки появились. Война была. Волки войну любят, – вон их сколько развелось всюду.

– Это все, понимаешь, понятно. Я к тому только, что не туда идешь, где их найдешь, а туда, где их нет.

– Плохо вы, видно, мое имя прочли и фамилию. Потрудитесь еще раз прочесть.

Председатель взглянул в бумажку, говорит:

– Тит Волов. Так и есть.

– А теперь наоборот прочтите, сзаду наперед.

– Обратно, понимаешь, Тит Волов получается, – удивился председатель.

– То-то вот, – загадочно говорит дяденька. – Наоборот-то часто даже лучше выходит.

– Ну, дело твое, товарищ Волов. Вон иди с Ванюшкой, – председатель на меня кивнул. – С Луговой парнишка.

Старичок попрощался с ним, и мы пошли.

Я перво боялся его: думал, он сердитый. Молчу иду. И он молчит.

Прошли околицу. Дяденька на небо посмотрел. Небо все в тучах. Он очки снял и на ходу в мешок их убрал.

– Очки, – говорит, – у меня от солнца: глаза берегу.

Гляжу на него: враз лицо доброе-доброе сделалось. И начал тут дяденька всякие истории рассказывать.

Первое все про волков. Какой они ужасный вред приносят колхозам и государству. Что ни год, говорит, в нашей стране миллион голов скота через них недосчитают – на двадцать миллионов рублей убытка. А что на людей волки бросаются, – это, говорит, больше бешеные. Ну, раненый волк если, тоже может кинуться. А так – нет. Здоровый волк человека боится. Со страху про него и люди сказки рассказывают. Куда, говорит, ни приедешь, всюду один рассказ:

– У нас в колхозе, правда, случаев не было. А вот из дальней деревни шла зимой учительница в город, в район, так ее – это уж верно! – волки съели. Утром едут колхозники, – глядь – на дороге одни каблучки лежат да косыночка.

Смешно мне стало: ведь и у нас в деревне точка в точку такие страхи рассказывали!

А старичок дальше да дальше: про всяких разных зверей, про охоту на них. Как охотники врут, – такие историйки рассказал – животики надорвешь!

Я и не заметил, как мы к нашей Луговой подошли.

– Ну, хозяин, – говорит старичок, – пустишь к себе ночевать?

Я скорей к мамке, все ей про него рассказал. Пустила она – и крынку молока поставила.

________________________________

Утром дяденька говорит:

– Веди, – говорит, – меня, Ванюша, к вашим пастухам. Пастухи всегда все про волков знают.

Я повел его вдоль Быстрянки, потом по ручью в лес: там у нас весной пастьба.

Дед Макар, пастух наш, на пеньке сидел, грелся на солнышке. Федька, подпасок, за коровами, которые от стада отбились, бегал с кнутом, а как нас приметил, – сейчас пришел.

Дед Макар – он тугой на ухо – долго не мог в толк взять, про чего это у него дяденька-охотник спрашивает. А как разобрал, только головой затряс.

– И-и, милый, – говорит, – какие те волки! Волки у нас еще с той ерьманской войны совсем повывелись, бог миловал. Ты в Исток иди, иди в Устьреку: там, бают, объявились.

А Федька-подпасок говорит:

– А я два раза видел. Один раз утром, другой раз вечером, как стадо домой гнать. Эвон там, эвон за ручьем-то, на горушке. Только это не волк был – собака. Паршивая такая – шерсть клочьями лезет. Я на нее как щелкнул кнутом, она – порск! Сме-хи! Я сам перво думал – волк. А она, вишь, собака какая трусливая; от хозяина, верно, убежала.

Дяденька засмеялся.

– А скажи, герой, – говорит, – уши у нее торчком, хвост крюком?

– Уши торчком, – Федька говорит, – а хвост поленом: между ног со страху поджала.

– Утром куда же эта собачка шла?

– Туды вон, – Федька махнул кнутовищем по ручью в лес. – А вечером оттуда.

– Ну, значит, тут по ручью и надо искать ее. Тут у нее и щенята.

– Дак это никак твоя собачка, дяденька? – догадался Федька. – Щениться, значит, ушла. Однако, чай, там нипочем ее не найти: болото здесь в лесу, чаща такая – все равно как стена.

А дяденька все посмеивается:

– Ошибся, милок: не моя это собачка. Собачка эта вовсе бесхозная. А вот скоро, надеюсь, будет моя. Пойду ее искать.

Сам мешок с себя снял, на спину перевесил, штаны закатал выше колен, взял ружье в руки и прямо в ручей да в лес.

Я только спросить у него успел:

– А что же, дяденька, охотницкие сапоги себе не заведете? В сапогах способнее.

– А на что они летом-то! – ответил. – Вода теплая. А в сапоги-заколенники попадет вода, потом мучайся с ними. Летом, брат, охотнику обувь нужна, как решето: войдет вода и выйдет. Беги, Ванюша, в школу – опоздаешь. Вечером тебе щеночка принесу.

Целый день я все про этого щеночка думал: неужто волчонка принесет?

Долгий тот день показался мне. Уж солнце зашло, смеркаться стало; тут только пришел дяденька.

– Обманул, – говорит, – я тебя, Ваня: нет щеночка.

И замолчал. Так, молча, поужинал и спать лег.

Я вижу: расстроенный – и уж спрашивать у него ни о чем не стал.

На другое утро он ушел до света, я еще спал. И к ночи вернулся – пустой опять. И уж о щеночке ни слова.

Задумчивый. Что-то под нос себе бормочет. Некоторые слова я разобрал:

– Ошибка, ошибка… Все может быть… Экая хитрая бестия!

Стали спать укладываться. Вдруг он говорит:

– Ванюшка! Никак завтра воскресенье?

– Воскресенье и есть, – говорю.

– И в школу тебе не идти?

– А как же: выходной ведь.

– Так слушай, милок! Помоги мне. Пойдем со мной завтра с утра. А то там, понимаешь, такой чертов переплет в ивняке-то – никак мне не пробиться. А ты ростом невелик – пролезешь.

Хорошо – мамки в избе не было. Сейчас бы заругалась:

«Что, – мол, – ребятенка на какое дело подбиваете! Разорвут его волки, не пущу!»

Мы с ней ведь догадывались, что Федькина-то собачка волк была.

Я и говорю ему:

– Только мамке не сказывайте. Я будто за пёстышами пойду с ребятами.

– А что это – пёстыши? – спрашивает.

– Хвощ по-ученому. На ржаном поле его много. Головки больно вкусные.

– Ладно, – говорит, – помолчу. Только ты не бойся: опасности никакой и ружье у меня.

– Я не девчонка.

Утром я нарочно первый ушел. Круг дал – и к пастухам. Туда и дяденька подошел. Федька, хоть ему и невдомек, кого по правде мы разыскиваем, тоже с нами увязался.

Совсем немного мы отошли по ручью, – покрыл нас с боков и сверху густой ивняк. Как в нору попали.

– Ну вот, – говорит дяденька. – Отсюда начнем. Лезь, Ванюшка, на правый берег. А ты, Федя, на левый. Ищите щенят. Найдете – меня крикните. Я вперед пройду, там не так крепко. Близко буду, услышу. А не найдем ничего – опять здесь в полдень сойдемся.

Полезли мы с Федькой: он в одну сторону, я – в другую. Лист на кустах еще небольшой: видно все-таки впереди, особенно понизу. Только ничего такого не приметно, никаких волчьих следов или еще там чего.

Ну, трудно лазать: кочки, между ними вода, как чай густой, коричневая. Ветки по лицу то и дело хлещут. Где тут волкам жить! Утку одну видел да маленьких каких-то птюшек болотных. Трещат: верно, гнезда у них тут на кустах.

Дальше суше стало. Тут, слышу, сороки стрекочут. Увидели меня – еще пуще закричали. Да таково их много – не меньше десятка собралось. И такая у них тут вонь – тошно даже. Ну вас, думаю. Совсем оглушили!

Устал я шибко. Хотел присесть – отдохнуть. Гляжу: солнце уже прямо над головой стоит – полдень.

Я скорей назад.

На ручье уже дяденька и Федька меня ждут. Уж кричать меня хотели. Дяденька говорит:

– Мы с Федей ничего не нашли. Не приметил ли ты чего-нибудь?

– Никаких следов, – говорю. – И искать в этой стороне не стоит: там одни сороки, целая куча их, и запах там тоже нехороший – вонько пахнет.

А дяденька-то обрадовался.

– Да ну, – говорит, – неужели сороки? И дух тяжелый? Веди меня скорей туда!

Трубку он курил – и трубки не докурил: выбил ее о приклад ружья, огонь в воду посыпался. А мне неохота опять в эту гущину лезть: весь обдерешься и устал как собака.

И что, думаю, он все шиворот-навыворот делает. Придумали волков искать, где их никто и не видел! А теперь сорокам обрадовался. Сорока – птица осторожная: человек ли, зверь ли – сейчас затрещит и улетит.

Ну уж, думаю, все равно. Представлю его сорокам, а там недалеко пробраться по кустам до бора. Скажу – мне недосуг, сам бором – и домой.

Повел его. Федька не пошел: говорит, дед заругается, коровы разбредутся, – надо иттить.

Сороки на том же месте оказались. Как затрещат!

И вот поди же ты: всего мне было шагов с полсотни еще податься – и сам бы я нашел волчье логово!

Горушка там дальше, и в ней нора – совсем неглубокая, под корнями сосны. А по склонам все кости белеют: птичьи, заячьи, овечьи, собачьи. От них и дух такой тяжелый.

Волчата лежали в норке клубком.

Дяденька развязал мешок и начал хватать щенят одного за другим за шиворот. Шесть штук их оказалось, шесть штук он поклал в мешок. Серенькие они, хвостик веревочкой, глаза еще только прорезались.

А я все больше по сторонам поглядывал: вдруг да вернутся волк и волчица? Жутко все-таки…

– Ну! – весело так дяденька говорит. – Тут нам делать больше нечего.

– А волчицу хотели убить?

– Ни волка, ни волчицы мы с тобой не увидим, хоть они и рядом тут оба, в кустах сидят и нас слышат. Волчицу взять – это особое дело. Идем, идем скорей, Ванюша.

За горушкой опять были кусты, но уже не так много. Скоро мы поднялись в гору, а там – чистый бор.

Тут дяденька остановился. Покрутил головой и говорит:

– Ну, нам с тобой сюда. Вот этой тропкой пойдем.

– Что вы, дяденька, – говорю. – Совсем наоборот: нам вон куда надо. Тут до деревни рукой подать.

А он так сердито на меня поглядел. Брови сдвинул.

– Ты, – говорит, – меня не учи, мальчик. Ученого учить – что мертвого лечить. Делай, что я тебе говорю, и помалкивай. Не все против ветра ходить: иной раз и по ветру надо.

Зло меня взяло: опять он наоборот делает! Ведь этой тропой, что он хочет, половину бора обогнем, а потом назад полями шлепай – по жаре-то!

Все-таки ослушаться его не посмел.

Иду вперед. Он – следом.

Скоро вышли мы тропкой на поляну, перешли ее. Тут он сзади тихо так говорит мне:

– Иди, не оборачивайся, не останавливайся. И вот тебе это, не тяжело будет?

Сам кладет мне на плечо мешок с волчатами. Перекинул мне ремни на грудь.

– Иди, – шепчет, – иди потихоньку. Не останавливайся. Да смотри не оборачивайся, а то худо будет!

Здорово я тут струхнул. Ясно же: полоумный старик! Зачем он шепчет? На что меня вперед посылает и оборачиваться не велит? Сейчас как даст из обоих стволов в спину!..

Похолодел я весь. Иду, оглянуться не смею. И его за собой не слышу.

А тропка, как нарочно, прямая-прямая! Хоть бы какой поворот. Я бы завернул – и со всех ног!

Прямо ноги у меня заплетаются со страху. В голове мутится.

Не знаю, сколько и прошел так…

Вдруг – ббах! – сзади.

Я как подпрыгнул! Мешок бросил – и деру!

Слышу, кричит сзади: «Куда ты, куда! Стой!»

Я обернулся. Смотрю: он далеко, у той поляны. И что-то с земли поднимает.

Поднял – волк!

Тут я и страх забыл. Побежал скорей назад. Мешок подобрал – и к нему.

А он уже идет навстречу – мертвый волк на плече. Передние лапы дяденька на грудь себе перекинул: волчий хвост по земле волочится.

– Что ты, дурашка! – говорит. – Чего напугался? Это волчица. Я уж знал: она за нами следом крадется. Смотрит, куда ее волчат несем.

Потом ночью пришла бы к избе: нельзя ли детей выручить? А я, видишь, тебя с мешком вперед и послал, а сам – раз! – и за деревья. Минуты не прошло, – она бежит – нос к земле. Следы чует, а меня – нет; я потому этой тропкой пошел, что как раз нам тут ветер в спину: ей нашего запаха не слышно. Она и набежала на меня.

Вот, значит, до чего дяденька хитрый: все рассчитал. Потом и говорит мне:

– Запомни: умнейший зверь – волк. Его прямо понимать никак нельзя. Так и знай: где он весной скотинку режет, собак таскает, – там он не живет. Там его логова не ищи. Это самец. Волчица от малых волчат не отойдет.

А волк широко ходит, охотится, добычу носит волчице и детям. У логова они себя не обнаруживают, шито-крыто живут. Рядом будет стадо ходить – не тронут. Тебе будут говорить: «Тут ищи!» А ты наоборот делай – и найдешь.

Потом говорит:

– Ты думал, сороки зверя боятся: где сороки, там волка нет. Как раз наоборот. От волчьих обедов остатки остаются – мяса кусочки на костях. Вот сороки и собираются. Они первые волка выдадут. В лесу, брат, каждый след надо уметь читать, как мою фамилию: и спереди назад, и сзади наперед. Так-то, брат Ванюшка!

Хотел он мне волчонка оставить на воспитание, – говорит, как собака будет, – да мамка не позволила. Такая меня досада взяла!

А Федьке-подпаску еще досадней было, когда он увидел волчат и убитую волчицу и узнал, какие звери рядом с ним жили.

Выходит, у нас с ним тоже немножко шиворот-навыворот получилось. Да только не так ладно, как у дяденьки Тита Волова.

Повести

Мурзук

Глава первая На просеке

Из чащи осторожно высунулась голова зверя с густыми бакенбардами и черными кисточками на ушах. Раскосые желтые глаза глянули в одну, потом в другую сторону просеки – и зверь замер, насторожив уши.

Старик Андреич с одного взгляда признал бы прятавшуюся в чаще рысь. Но он в эту минуту продирался сквозь частый подлесок метров за сто от просеки.

Андреичу давно хотелось курить. Он остановился и потянул из-за пазухи кисет.

Рядом с ним в ельнике кто-то громко кашлянул.

Кисет полетел на землю. Андреич сдернул ружье с плеча и быстро взвел курки.

Между деревьями мелькнула рыже-бурая шерсть и голова косули с острыми ветвистыми рожками.

Андреич сейчас же опустил ружье и наклонился за кисетом: старик никогда не бил дичи в недозволенное время.

Между тем рысь, не заметив поблизости ничего подозрительного, скрылась в чащу.

Через минуту она снова вышла на просеку. Теперь она несла в зубах, бережно держа за шиворот, маленького рыжего рысенка.

Перейдя просеку, рысь сунула детеныша в мягкий мох под кустом и сейчас же пошла назад.

Через две минуты второй рысенок барахтался рядом с первым, и старая рысь отправилась за третьим, и последним.

В лесу послышался легкий хруст сучьев.

В один миг рысь вскарабкалась на ближайшее дерево и скрылась в его ветвях.

В это время Андреич разглядывал следы вспугнутой им косули. В тени густого ельника лежал еще снег. На нем виднелись глубокие отпечатки четырех пар узких копыт.

«Да тут их две было, – соображал охотник. – Вторая, верно, самка. Дальше просеки не уйдут. Пойти разве поглядеть?»

Он выбрался из чащи и, стараясь не шуметь, напрямик зашагал к просеке.

Андреич хорошо знал повадку зверей. Как он и думал, пробежав несколько десятков метров, косули почувствовали себя в безопасности и сразу перешли на шаг.

Первым вышел на просеку козел. Он поднял украшенную рожками голову и потянул в себя воздух.

Ветер дул прямо от него вдоль просеки, – поэтому козел не мог учуять рыси.

Он нетерпеливо топнул ногой.

Из кустов выбежала безрогая самка и остановилась рядом с ним.

Через минуту косули спокойно щипали у себя под ногами молодую зелень, изредка поднимая головы и осматриваясь.

Рысь хорошо видела их сквозь ветви.

Она выждала, когда обе косули одновременно опустили головы, и бесшумно скользнула на нижний сук дерева. Сук этот торчал над самой просекой, метрах в четырех от земли.

Густые ветви теперь не скрывали зверя от глаз косуль.

Но рысь так плотно прижалась к дереву, что ее неподвижное тело казалось просто наростом на толстом суку.

Косули не обращали на него внимания.

Они медленно подвигались вдоль просеки к ожидавшему их в засаде хищнику.

Андреич выглянул на просеку шагах в пятидесяти дальше ели, на которой сидела рысь. Он сразу заметил обеих косуль и, спрятавшись в кустах, стал следить за ними.

Старик никогда не пропускал случая поближе взглянуть на пугливых лесных зверей.

Косуля-самка шла впереди. Козел на несколько шагов отстал от нее.

Вдруг что-то темное камнем сорвалось с дерева на спину косули.

Косуля упала с переломленным хребтом.

Козел сделал отчаянный прыжок с места и мгновенно исчез в чаще.

– Рысь! – ахнул Андреич.

Раздумывать было некогда.

«Бах! Бах!» – один за другим грянули выстрелы двустволки.

Зверь высоко подскочил и с воем упал на землю.

Андреич выскочил из кустов и изо всей силы побежал по просеке. Страх упустить редкую добычу заставил его забыть осторожность.

Не успел старик добежать до рыси, как зверь неожиданно вскочил на ноги.

Андреич остановился в трех шагах от него.

Внезапно зверь прыгнул.

Сильный удар в грудь опрокинул старика навзничь.

Ружье далеко отлетело в сторону. Андреич прикрыл горло левой рукой.

В то же мгновение зубы зверя вонзились в нее до самой кости.

Старик выхватил из-за голенища нож и с размаху всадил в бок рыси.

Удар был смертельный. Зубы рыси разжались, и зверь свалился на землю.

Еще раз, для верности, ударил Андреич ножом и проворно вскочил на ноги.

Но зверь уже не дышал.

Андреич снял шапку и вытер со лба пот.

– Ух! – произнес он, тяжело переводя ДУХ.

Страшная слабость внезапно охватила Андреича. Мышцы, напряженные в смертельной схватке, сразу обмякли. Ноги дрожали. Чтобы не упасть, он должен был присесть на пенек.

Прошло несколько минут, пока, наконец, старик пришел в себя.

Прежде всего он свернул цигарку измазанными кровью руками и глубоко затянулся.

Накурившись, Андреич промыл у ручейка раны, перевязал их тряпкой и принялся свежевать добычу.