Текст книги "Фунт лиха. Хроника отношений"

Глава 17

Надя читала Эриха Фромма. Хотя и без советов специалиста должна была чувствовать, что я у нее на крючке. Уж она-то знала: кто подержал ее шелковое тело, тот уже не сорвется.

В номер вошла Золушка. Уселась в кресло, закурила и сказала, что я не приеду.

– Не кури здесь, пожалуйста, – попросила Надя.

Золушка выдвинулась в лоджию и пропела там густым баском:

– Опустела без тебя земля. Если сможешь, прилетай скорей.

В это время я тоже вышел в лоджию.

– Оппаньки! Надюша, прилетел твой сокол, – оповестила Золушка.

Надя взяла у нее сигарету и сделала жадную затяжку.

…Мы не спустились к завтраку. Утром я сходил в магазин, накупил фруктов, для себя – грецких орехов, сметаны и сырых яиц. Теперь можно было пропустить и обед.

– Ты меня замотал, – со счастливым смехом пожаловалась Надя.

В таких случаях надо отвечать комплиментом.

– Дело не столько во мне, сколько в тебе. Сколько у тебя не было мужчины? – Это прозвучало у меня не очень обидно. – Месяц?

Надя насторожилась.

– По-твоему месяц – это много?

– Три месяца?

Надя покачала головой.

– Полгода? – удивился я. – Не верю!

Мы натянуто рассмеялись. Я разглядывал каждую деталь. Серые глаза на редкость выразительны. Крашеные каштановые волосы выглядят естественно. Только непонятно, какого цвета они от рождения. На шее ни одной морщины. Курит много, но зубы безукоризненно белы. Жевательная резинка, которую она не вынимает изо рта, наверняка отбеливающая.

Ноги не слишком длинные и не слишком короткие. Гибкая тонкая талия нерожавшей женщины. Откуда мне было знать, что у Нади двенадцатилетняя дочь? Заблуждался я и насчет возраста, считая, что Наде не больше тридцати. На самом деле ей было тридцать четыре.

– Ты хочешь что-то понять или просто любуешься? – спросила она, отслеживая мои наблюдения.

– Любуясь, хочу понять. Обычный процесс.

– Ты производишь впечатление изголодавшегося бабника.

– Так и есть, только я не бабник.

– Хорошо, что не считаешь это комплиментом. Но ты бабник. Только не надейся, что вскружишь мне голову. Со мной у тебя этот номер не пройдет.

Я сказал, что на самом деле не понимаю, зачем я ей. Вечно занятый и не очень денежный. Она сказала, что я кокетничаю. Она задирала меня каждым словом. Я решил ее поддразнить.

– Твой Кеша, наверное, облизывал тебя.

Надя развеселилась:

– Откуда ты знаешь?

– А он не говорил тебе, что в твоем имени есть что-то железнодорожное? Вслушайся: На-де-ж-да.

Глаза у Нади застыли и стали больше:

– Юра, ты шутишь так, будто мы знакомы целую вечность.

– Муж твой был человек небедный и намного старше тебя, лет этак на пятнадцать. Он тебя разбаловал, а потом безнадежно постарел, и ты его бросила. Угадал?

– И теперь рыщу по полям и лесам, ищу новую жертву. Ну и зачем ты мне в качестве трофея? Немолодой, весь в работе, в детях, – с деланым смехом закончила Надя.

– Вот и я о том же думаю.

Мы смотрели друг на друга напряженно, сознавая, что ведем крайне рискованный разговор. Кто-то должен был спасти положение.

Я привлек ее к себе и ласково проговорил:

– Ты такая подкованная, такая раскованная.

Надя не таяла, смотрела враждебно. Порывалась освободиться от моих объятий, но – не рьяно. Что ее держало?

Я нечаянно угадал про ее мужа. Позже я узнаю от нее: он действительно был почти на двадцать лет старше. И состоятелен – по советским меркам. Дважды лауреат Ленинской премии, в закрытом списке. Один из создателей нейтронного оружия. Я не мог ничего знать ни о нем, ни о ней. Значит, я как-то вычислил. И это само по себе было для Нади удивительно. А что удивляет, то и притягивает.

– Значит, ты богата? – констатировал я.

– Относительно, – осторожно ответила Надя.

Я горестно вздохнул.

– Значит, между нами имущественное неравенство. И вообще ты права, как-то многовато недоразумений. Может быть, и сами отношения окажутся недоразумением. Ну посмотрим. Будем встречаться. Мне нужна женщина, тебе нужен мужчина. А ты тем временем будешь подыскивать себе нормального мужа.

– Вот гад! – выдохнула Надя. – Знаешь, что тебя сейчас спасает? Ты циник, но не пошляк. Только это. Но почему ты такой, это даже интересно. И в этом я рано или поздно разберусь.

Конечно, глупо было бы нам разбежаться. Мы подходили друг другу в постели. А это главное.

– К себе домой я тебя привести не могу, – сказала Надя. – У меня двенадцатилетняя дочь. И одного я с ней уже знакомила. Полгода назад.

– А зачем ты его приводила?

– Где-то встречаться – это не для меня. Я люблю свой дом и хочу, чтобы меня любили дома, а не в чужих постелях.

Но Золушка неожиданно заставила Надю изменить своим принципам. Великодушно предложила нам свою квартиру.

Перед отъездом в Москву Надя сказала, что Золушка просит назвать дни недели, когда ей надо будет где-то погулять.

– Давай во вторник и среду, – предложил я.

– Во вторник, среду и четверг, – поправила Надя.

Я не стал торговаться.

На Курском вокзале мы взяли такси. Надя и Золушка жили в Теплом Стане. Сначала решили довезти меня. Я вышел конспиративно – на безопасном расстоянии от своего дома, возле Рогожского рынка. Но сработал закон подлости. Мимо проходил Денис с кучей дружков. Надя вышла из такси вместе со мной. Мы сказали друг другу еще несколько ласковых слов. Потом она подставила мне щечку. Я видел краем глаза, что нахожусь под наблюдением. Целоваться с женщиной на глазах у сына, конечно, не есть хорошо. Но дергаться тоже не стоило. Денис, хоть и дуется, матери не доложит, он не такой. Я нежно обнял Надю, думая про себя: ну я совсем, как пешка в шахматах, хожу только вперед.

Глава 18

Семья ужинала. Меня встретила тягостная тишина. Я налил себе борща и сел за стол. Денис со мной не поздоровался, хмуро смотрел в окно. По стеклу били капли холодного дождя. Во дворе поджидали ребята. На улице сын, по его словам, ловил плюсы. А дома, надо понимать, были одни минусы. И главный минус – я. Зачем я его побил? Теперь это надолго. Может быть, на всю жизнь. На матерей так не обижаются. Что ж я последнее время так дрова ломаю?

– Как отдыхалось? – спросила Вера. – Как при-ехалось?

Последнее слово она сказала неспроста. Я глянул на Дениса. Неужели все-таки доложил? Сын поймал мой взгляд боковым зрением и поднялся.

– Ну, я пошел.

– В десять вечера будь дома! – приказала Вера.

Давала понять, что у них все наладилось.

Я поехал на работу. Собратья по перу встретили сообщением: банк «Мегатеп» в лице Фунтикова скупает ваучеры. Что удивительно, по хорошей цене – тысяча долларов за штуку. Но была еще одна новость, плохая: Сыр уходит. Я направился к шефу. Секретарша Нюра стояла у окна, дымила сигаретой, смахивая слезы. На мое появление отреагировала коротко. Сказала, что шеф меня спрашивал. В кабинете будто шел обыск – Сыр разбирал бумаги.

– Может, все к лучшему? – сказал я.

В смысле шеф разберет свой архив и начнет писать. Говорят, журналист – это писатель на скорую руку. Можно теперь писать не торопясь.

– Нет, это конец, – сказал Сыр.

Я не мог согласиться с ним. Ничему не придет конец. Просто все станет другим. Когда происходят такие перемены, все какое-то время становится хуже. А потом жизнь берет свое.

– Какие к вам претензии?

– Не умею подчиняться времени. Не соглашаюсь с количеством рекламы. С сокращением сотрудников.

– А что, если мы всем кагалом вступимся за вас?

Сыр усмехнулся:

– Кагалом? Интересное слово. Зачем? Они только того и ждут. Их цель – половину редакции уволить, а остальных постепенно заменить.

Дома была одна Женя. Чмокнула меня в щеку. Сказала, что Денис снова не был в школе. А мама, как обычно, на работе. Недавно звонила, сказала, чтобы ужинали без нее, она придет поздно. А еще велела отвезти посылку к поезду. Раз в неделю Вера отправляла с проводниками в Павлодар твердо ко пченую колбасу, конфетные наборы и разные тряпки. Взамен получала от родителей свежие овощи, соленые огурцы и квашеную капусту.

Я прошел следом за Женей в кухню. Дочь открыла большую кастрюлю со щами, зачерпнула поварешкой. Я остановил ее.

– Знаешь, что-то не хочется.

– Второго нет, мама не успела приготовить, – предупредила Женя.

Я заглянул в холодильник. Вареная колбаса, сыр, масло. Нет, с голоду я не умру.

– К нам едет тетя Люда, мамина подруга, – сообщила Женя.

– Отлично! – нервно отреагировал я.

– Будет жить недели две.

– Замечательно! – я почувствовал, что у меня задергался глаз.

– Едет не одна. Со своей подругой.

– Женечка, никогда не превращай свой дом в гостиницу.

Это у меня прозвучало как заклинание.

– Папа, но ты же помогаешь людям, – возразила Женя.

В присутствии матери дочь всегда поддерживала меня, когда я роптал из-за частых наездов гостей. Теперь она сменила позицию.

– Ты помогаешь чужим людям, а тут свои. Как можно им отказать?

Она явно повторяла слова матери.

– Подруга подруги – это не свои, доченька. Это как раз и есть гостиница.

Женя, ничего не ответив, принялась за щи. Варево было неимоверно кислое. Вера готовила хорошо, но щи ей не удавались. Дочь мужественно отправляла в рот ложку за ложкой. Я сочувственно наблюдал за этим актом преданности. Наконец не выдержал и протянул Жене бутерброд.

– Повар должен быть в хорошем настроении, – сказала дочь, наливая себе чаю.

Я промолчал. Как с этим не согласиться.

– Лорка выходит замуж за Фунтикова, – сообщила Женя. – Я тоже, наверно, скоро выйду – хмуро добавила она. – По-моему, у нас в доме радиация. Кровь сворачивается.

Я дожевал бутерброд, запил чаем и спросил:

– А ты за кого хочешь выскочить?

– За серьезного человека.

Женя взглянула на часы.

– Папа, тебе пора на вокзал.

Я покачал головой. Женя посмотрела на меня с ужасом, будто я совершаю святотатство.

Войдя в квартиру, Вера увидела в прихожей сумку с неотправленной посылкой и поняла, что муженек устроил бунт. Прошла на кухню, взяла батон и направилась ко мне. Распахнула дверь в мою комнату. Я оторвался от работы. Где-то я уже видел эту фигуру и эту позу. Ах да, в Волгограде. Скульптура Родины-матери. Только там у нее в руке не батон, а меч.

– Что тебе помешало отправить посылку? – спросила Вера, откусывая от батона.

– То же, что и тебе, – работа.

– Мог бы оторваться на пару часов. Ничего бы не случилось с твоей работой.

Вера считала, что это ее квартира. А прописку я получил благодаря ее разнообразным жертвам. И поскольку жилье служебное, в случае развода на раздел рассчитывать не могу. Все останется у нее. Поэтому Веру изумляло мое поведение, а временами, как сейчас, приводило в ярость.

Глава 19

Вера чувствовала бы себя гораздо лучше, если бы знала, что моя «потусторонняя» жизнь тоже складывалась непросто. Пока Надя кувыркалась со мной, Золушка должна была где-то быть и чем-то заниматься. А Золушка не любила музеи, театры, выставки и спортивные соревнования, предпочитая валяться на софе, смотреть телек и болтать по телефону. Короче, через две недели она объявила Наде, что лимит ее великодушия исчерпан.

Теперь мы встречались раз в неделю непосредственно у Нади, когда она могла отправить дочь к бабушке, то есть к своей матери. Но та жила на другом конце Москвы. Мало ли что может случиться с ребенком, пока он едет на метро. К тому же ребенок быстро смекнул, что его выпроваживают из дома вовсе не ради общения с любимой бабушкой. Дочка взбунтовалась и прямо заявила: хватит ее использовать.

Надя не выдержала и сказала мне, что у нее больше нет сил. Я тоже был на пределе, но совсем по другим причинам. Я не понимал, зачем нужно долго стоять под струями воды, когда я жду в постели. Ты что, неделю не мылась? Неужели тебе не хочется поскорее нырнуть в постельку?

Мне нравились только те минуты, когда мы занимались любовью. А потом… Потом Надя бежала под душ, но вместо того, чтобы тут же вернуться, мылась долго и нудно, а я опять должен был ждать.

После сладкой концовки мне хотелось встать, одеться и сесть за машинку. В голову приходили мысли, надо было поскорее перенести их на бумагу. А Наде после долгого душа хотелось поваляться. И я валялся вместе с ней, изнывая от мысли, что теряю драгоценное время.

Нам бы жить семьей, в одной квартире. Когда Надя говорила, что у нее уже нет сил, это означало: хватит прятаться, давай что-то решать. Но решать я не мог и не хотел. Я все больше убеждался, что Надя при всех ее прелестях не совсем то, что мне нужно. А может быть, совсем не то.

Меня уже не увлекала практика в английской беглой речи. Не получалось интересного разговора даже на своем языке. Надя общалась, как это принято у москвичек. Рассказывала со всеми подробностями, как прошел день. С кем встречалась, кто что сказал, что она ответила. Она то ли не умела, то ли не хотела сокращать речь. А я, привыкший сокращать, и прежде всего самого себя, приходил в ужас: как можно столько фонтанировать ни о чем? Где свежие оценки? Где необычные впечатления? А самое главное – где мысли? Или их вообще нет?

Сбегая из дома к Наде, я сбегал от Нади к себе домой, проклиная себя за неспособность найти ту женщину, которая мне нужна. Ведь живет же она где-то и, может быть, мается с мужем, который создан совсем не для нее. Или едет сейчас в метро в одном вагоне со мной. Иногда мне встречались женщины очень даже ничего. По глазам было видно, что, в принципе, можно подойти и познакомиться. Но что-то мешало, скорее всего, старомодная боязнь показаться смешным. И все кончалось ничем. То ли я выходил на своей остановке, то ли она. Хотя… кто может поручиться, что это была именно она?

Глава 20

Вечером Вера вошла ко мне, прикрыла за собой дверь, опустилась в кресло, положила батон на журнальный столик. Спросила будничным тоном: что будем говорить в суде? Как объясним причину развода? Я спросил с усмешкой: уж не подала ли она заявление?

– Не подала, так подам. Это дело решенное.

– Как хочешь, так и объясняй.

– Чтобы развели без проволочек, нужно согласовать причину развода. Итак, что ты предлагаешь?

За дверью послышалось какое-то движение. Похоже, Женя оттопырила локаторы.

– Ну, можешь сказать, что тебе надоел мой храп.

– Коварно, – отреагировала Вера. – Могут потребовать запись. А ты, к сожалению, только сопишь.

– Так и быть, похраплю под запись. А еще можно сдать меня пару раз в милицию за пьяный дебош и рукоприкладство.

– Я не шучу, Терехов. Нам действительно нужно разойтись, – с напором сказала Вера.

– Тогда тебе придется всю ответственность взять на себя. Скажешь, что встретила другого человека. Этого вполне достаточно. А я скажу, что тоже встретил.

– Ну вот и договорились, – в тоне Веры прозвучала горькая решимость.

Дверь открылась, Женя вошла и села в кресло.

– Вы что, совсем ненормальные?

– Женечка, так будет лучше для нас всех, – сказала Вера.

– А нас с Денисом ты спросила? Мама, тебе не кажется, что ты слишком далеко заходишь?

– Твой папа, доченька, – с дрожью в голосе сказала Вера, – в своих статьях учит жить других, а сам не понимает самых простых вещей. Надо любить тех, кто любит нас. А еще он не понимает, что трудно любить того, кто тебя не любит. Но еще труднее любить, когда знаешь, кого любит твой муж. У твоего папы появилась новая надежда. Вот пусть он ее и получит по полной программе.

Только теперь я понял замысел жены. Она хочет, чтобы я ушел, вовсе не для того, чтобы ушел навсегда. Она хочет, чтобы я приполз обратно, как побитый пес, скуля и виляя хвостом. Неплохо задумано.

– Папа, ты серьезно решил уйти к этой женщине? – с возмущением спросила Женя.

Я молча покачал головой. Дочь перевела взгляд на мать: мол, ты видела?

– Ну правильно, – с сарказмом отозвалась Вера. – Совсем уходить он боится. Нет, доченька, мне квартирант не нужен. А вам с Денисом не нужен такой отец.

Последние слова жена произнесла немного театрально.

– Ну уж какой есть, мама, другого ведь не будет, – совсем по-взрослому отозвалась Женя. – Или кого-нибудь приведешь?

– Иди занимайся своими делами, – прикрикнула на нее Вера. – Не лезь в отношения родителей.

– Лезла и буду лезть. Или вы помиритесь, или я уйду из дому. Жить в такой обстановке я не могу и не буду! – в глазах дочери стояли слезы.

В квартиру позвонили. Женя открыла. Это была Лора с тортом в руках. Подруги пошли в кухню пить чай. Вера и Денис присоединились к девчонкам. Был слышен их смех. Вера смеялась громче всех. Лора позвала меня – я отказался. Я не мог сидеть с Верой за одним столом.

Я пытался работать. Но сосредоточиться было невозможно. Вера уже не смеялась, а нервно хохотала. Что ж, ладно, отложу работу. Посмотрю телевизор. Но появились барышни. Дочь – с тортом. Лора – с початой бутылкой шампанского. Сели в кресла, молодые и красивые. Оказывается, Лора пришла за благословением.

Лора появилась в нашем доме совсем пацанкой. Глядела на всех с откровенным детским любопытством. Повышенный интерес при этом бывает трудно заметить. Взрослые вообще обращают мало внимания на то, какими глазами смотрят на них дети. И часто даже не догадываются, что стоит за этим интересом.

Лора не любила свой дом, где один мамин хахаль сменял другого. Мы с Верой жалели ее и не возражали, когда Женя приглашала подружку на семейные праздники и вылазки на природу.

Общение было тесным, семейным. Когда я учил Женю танцевать вальс, Лора была тут как тут: «И меня поучите». И когда учил дочь плавать… Наблюдая с берега, Вера первая что-то увидела. После этого она стала относиться к Лоре холодно, пыталась повлиять на дочь: не сменить ли ей подружку? Женя не понимала, с чего вдруг Лора перестала нравиться маме. «Она старше тебя и может научить чему-нибудь нехорошему», – сказала Вера. «У меня своя голова на плечах», – отвечала Женя. И Вера отстала. Но Женя поделилась с подружкой подробностями разговора с мамой. И теперь уже Лора тихо и незаметно невзлюбила Веру.

Вера считала Лору куда большим искушением, чем все женское общежитие. А я даже мысли не допускал, что между мной и этой лолиткой может что-то возникнуть. Есть мужская заповедь: не блуди там, где работаешь и где живешь.

– Папка, как ты считаешь, кто из нас лучше? – спросила Женя.

– Конечно, ты, – сказала Лора.

– Молчи, не тебя спрашивают, – шикнула на нее Женя.

Я посмотрел на дочь. Вылитая мать, но разрез и цвет глаз – мой.

– Обе хороши, – я посмотрел Лоре в глаза. – Ну что? Уж замуж невтерпеж?

– Алых парусов на моем горизонте не предвидится, Юрий Леонтьевич.

– Что ж, рад за тебя, – сказал я.

– Нет уж, давайте, как положено, благословите.

Лоб ее, гладкий, розовый, прохладный, благоухал тонким ароматом французских духов. Я прикоснулся губами и неожиданно почувствовал волнение. Мне показалось, что Лора смотрит на меня глубоким взглядом взрослой женщины. Нет, ничего мне не показалось. Девушка действительно так смотрела.

Совсем как Арина… Ну и что из этого вышло? Я забыл, что между нами пропасть в двадцать лет. А когда опомнился, было поздно… Арина появилась в моей жизни по почте. Прислала в редакцию свои размышления о жизни, а потом пришла сама. Нельзя сказать, что красивая, но фигура рюмочкой. Она опьяняла. Хотя была закупоренная, вся в себе. У нее были размышления и взгляды на жизнь очень одинокого взрослого человека.

В то время Вера уже уехала в Москву. Я жил в Павлодаре с Женей. Вера должна была показать себя в работе, скрывая, что у нее есть дочь. Женщин с детьми по лимиту не брали.

Я никогда не обольщал ни одну женщину. И Арины не добивался, и ее не покорял. Она пришла сама. Держалась настороженно. Как кошка, ловила каждое мое движение. Мне было за тридцать. Я знал, что от недотрог надо держаться подальше. В этом глупость моей жизни. Знаю, что нельзя, и все же вовлекаюсь.

Через год я отвез Женю к Вере. Но прописаться в Москве не мог, вида на жительство еще не было у самой Веры. Полетел в Алма-Ату. Но пробыл там у Стасика всего неделю. После его объявления, что у Полины на меня идиосинкразия, улетел в северный городок нефтяников – Стрежевой. Выбил себе комнатушку без мебели. Софу и стол сделал себе сам в столярном цеху. Арину не звал – прилетела сама, без телеграммы.

– Неужели родители отпустили? Или сбежала?

– Что ты так волнуешься? – сказала тогда Арина. – Отца у меня, считай, нет, а маму я уговорила.

Отец у нее был, только она его презирала, называла ничтожеством. Ее ненависть меня удивляла и даже пугала. Отец жил в семье, а не где-нибудь на стороне. Образованный человек, декан факультета. Правда, здорово квасил и в подпитии куражился над женой и дочерью.

Когда Арина впервые оказалась в моей квартире, ее внимание привлекла большая фотография Жени. Теперь эта фотография висела у меня в общаге.

– Как же ты ее любишь! – вырвалось у Арины.

В ее голосе слышалась зависть и ревность.

– Тебя все еще тянет к ней?

– Чем дальше, тем больше, – сказал я.

Я мог бы сказать иначе. Чем чаще Арина возмущалась поведением отца, тем чаще я думал, как же может возненавидеть меня Женя.

Арина тогда подошла ко мне вплотную:

– А как же я?

У нее полились слезы. Это должно было растрогать меня. Но я почувствовал раздражение. Никто не мог занять в моем сердце место дочери. Никто. И Арина это поняла.

Через два месяца, когда нам обоим стало ясно, что ей лучше вернуться домой, она сказала мне:

– Ты ответишь за меня своей дочерью.

Я не религиозный и не суеверный человек, но мне стало нечем дышать.

– Что ты сказала? – переспросил я, чувствуя, что хочу ударить ее.

Арину мой тон не испугал.

– Ты ответишь за меня своей дочерью, – повторила она.

…Лора обняла Женю и спросила:

– А мы правда похожи?

Они действительно смотрелись как родные сестры.

У меня защемило сердце. Я обнял обеих.

Открылась дверь. Вере показалось подозрительным долгое отсутствие девушек. Пришла не зря – застукала мужа в странных объятиях.

– Это еще что такое?

– Любовь, мама, – отозвалась Женя. – Может, не совсем взаимная, но что делать?