Текст книги "Таёжный перегон"

Глава 12
Старик по кличке Огонёр

Утром на стоянке геологов появился большой рыжий пес. Не добегая до костра, он остановился, бесцеремонно всех осмотрел и, ни на кого не обращая внимания, повертев по сторонам своей узкой мордой с живыми глазами, засеменил в кусты. Вскоре оттуда послышалось позвякивание пустых консервных банок.

– Нет, вы только посмотрите, какой наглец! – показал Дубовик на кусты. – Он как у себя дома. Интересно, откуда он тут взялся? Вроде раньше я его не видел. Сейчас, наверное, кто-нибудь придёт?

Почти тотчас, так же неожиданно, как появилась собака, верхом на коне подъехал старик. Спешился, осторожно слез на землю и, привязав коня, подошел к костру.

– Здорово живешь, геологи!

Старик был высоким и худым. На его вытянутом скуластом лице темными бусинками выделялись глаза. На вид ему можно было дать лет семьдесят или больше, однако был он не по годам крепким. Без труда Дубовик признал в нем эвенка. Из-под вытертого пиджака у него выглядывала чистая белая рубашка. Залатанные на коленях светло-серые брюки были заправлены в новенькие, сверкавшие на солнце черные резиновые сапоги.

– Шарик куда-то убежал, потерял собака. Должно быть, к вам прибился, – прошёлся он взглядом по сторонам, потом оглядел всех снизу доверху, словно оценивая. – Шибко умный пёс, однако старый стал, как мой конь.

Уважительно посмотрев на своего коня, старик присел к костру. Его конь стоял не шелохнувшись, опустив голову. Над ним вилась гудящая туча комаров, от которых он изредка отмахивался седым хвостом. В отличие от своего хозяина конь был толстым и крупным. Его спину и зад покрывала красная в тёмную клеточку накидка-попона. Сшита она была из косматой шерстяной ткани, когда-то служившей покрывалом. Нарядная накидка делала лошадь старика похожей на боевых коней тевтонских рыцарей, закованных в броню. На спине попону прижимало почерневшее и вытертое до глянца кожаное кавалерийское седло. С одного бока накидка была прошита, и в дырку, оставленную в верхнем углу, пропущен хвост лошади.

– Красивый, дед, у тебя конь! – посматривая на него с видом человека, знающего в этом толк, потирал руки Дубовик. – Чем ты его кормишь? Вон какой он у тебя ладный. Совхозный?

– Э-э, нет… моя лошадка, – важно ответил старик. – Шибко умный, как Шарик, – сам дорога домой знает, нигде с ним не заблудишься. Такой больше нет ни у кого.

Дубовик закивал головой, приговаривая в такт старику:

– Хороший, дед, у тебя конь, хороший, не то что наши дикари!

– Хороший, хороший, сынок, – не уловив подвоха в его словах, также закивал головой старик, с важным видом посматривая на собеседника.

– Накидка от комаров, что ли?

– Не-а, – махнул рукой старик, – попона от паутов. Кусают, однако, шибко больно. – Он зажмурился и весь сморщился, видно, показывая, как больно оводы кусают его лошадь. – Лошадка надо жалеть, тогда она будет хорошо работать.

Старик тихонько подвинулся к брезенту, на котором сидели геологи.

– В нашем сапхозе лошади смирные, хорошие лошадки. Таких больше нигде нет, только наш сапхоз…

«Ну да, – подумал про себя Антон, – чуть без головы меня не оставили, а он говорит, смирные. Таких смирных надо полгода приучать к человеку».

– Стас, налей, пожалуйста, бате чайку, – Александр подал парню свою белую кружку. – Видишь, человек с дороги.

– Небось с самого утра на коне? – расспрашивал он старика.

– Эге, – кивнул тот в ответ. – И до вечера буду ездить, и так каждый день. Такой работа у меня.

– Дед, бери что есть, не стесняйся, – показал Дубовик на брезент с едой, которую принёс Стас.

Старика долго уговаривать не пришлось.

– Чай сапсем хорошо! А в жару особенно, – добавил он с важным видом.

Он отпил полкружки и потянулся за сгущенкой. Перевернув банку вверх дном, поднёс ее ко рту и стал дуть в небольшую дырку, пробитую ножом. Молоко через другую дырку тугой струей полилось в кружку. Не мигая, все уставились на старика. Когда чай поднялся до краев кружки, он поставил заметно полегчавшую банку сгущенки на место и, ни к кому не обращаясь, сказал:

– Хорошо живёте, геологи, сапсем хорошо!

Думая о чем-то своем, он откусил печенье и молча принялся за чай.

– Вы чем занимаетесь? – из забытья вывел его Дубовик, тоже наливший себе чая. – Наверное, на пенсии?

– Пенсия?! Э-э, нет, какой пенсия? Я коневод работаю. Табун лошадка сапхоз пасу. Пенсия, пенсия, – видно задетый за живое, недовольно бурчал старик. – Какой пенсия, работать надо.

– Я до сих пор вас не видел. Костю и Августа мы знаем, а про вас даже не слышали.

Старик не удивился и не обиделся. В его глазах мелькнула только хитринка.

– Э-э, сынок, я Сордонох ходил, дальний табун. Там мои лошадка. Костя и Август другой табун пасут. Зовут они меня Огонёр, за это я сапсем их не ругаю. Зачем держать обида, когда паспорт указан, сколько мне лет. Раньше ребята пасли мой лошадка, теперь у них свой табун. Я вчера поздно вечер приехал, хотел геолог посмотреть. Говорят, у них бирёпка много, сумка вьючная есть на лошадка.

Чай он больше не пил и испытывающим взглядом смотрел на ребят, будто проверяя на прочность.

– Откуда там много, – стараясь не отвести глаз, сказал Дубовик. – Только на своих лошадей-то и есть. Лишнего, батя, нам не дают. Всё на сто рядов посчитано.

– А мне на один связка лошадка дашь бирёпка? – обратился он к Дубовику, определив в нем старшего.

– Отец, у нас мало, только на своих лошадей, – повторил тот, – поэтому ничего дать не могу. Иди проси в своём совхозе.

– Вай-вай, – неожиданно запричитал старик. – Нехорошо старый человек обижать, сапсем нехорошо. Наш сапхоз сапсем ничего получить нельзя: бирёпка нет, седло нет, сумка нет, сыромятный ремень даже нет. Очень плохой снабжение, не то что – геолог.

Обойдя разные склады, Дубовик знал, что геологию действительно снабжают лучше многих других отраслей народного хозяйства. Несмотря на трудности, он всё-таки получил все, что было нужно для полевых работ. И теперь, в отличие от совхозных коневодов, его отряд был обеспечен всем необходимым.

– А ты, батя, сам подумай, – незаметно перешёл он на «ты», – мы тебе отдадим верёвку и сумы, а у нас впереди ещё весь полевой сезон. Что делать в тайге без верёвки с лошадьми? Небось сам знаешь, что и говорить. В руках снаряжение не понесешь, да и проб будет немало, их тоже надо куда-то класть.

Старика это будто убедило. Он отвернулся к костру и заметно приуныл. Пламя лениво лизало подброшенные дрова, отклонилось в сторону и задело сапоги, но этого он даже не заметил. Перед глазами вначале промелькнул чумазый мальчуган в рваных штанах и залатанной рубашке. Он стоял перед маленьким жеребёнком и нежно гладил его детской рукой. Потом он увидел худенького парнишку, скакавшего на невысокой лохматой лошадке. Парнишку сменил молодой человек в расстёгнутой гимнастёрке, бегущий с винтовкой наперевес. И последнее, что мелькнуло перед глазами, – винтовка выпала из рук и тот, будто остановленная на скаку лошадь, на мгновение замер и упал навзничь. Старика невольно передёрнуло, стало жарко.

«Ну вот, деда обидели. Дубовик веревку пожалел, – сердито подумал Антон, глядя на изменившегося в лице старика. – Как бы не пришлось бежать за помощью в больницу. Дал бы уж немного, не обеднели бы. Глядишь, дед вспоминал бы добрым словом. А то вон как расстроился».

Ребята приуныли. Первым не выдержал Роман, молчавший во время этого разговора.

– Саша, у нас же остались обрезки от вьючек, может, их отдадим?

Тот промолчал. Отхлебнув глоток чая, он поставил кружку.

– Конечно, что-нибудь дадим. Какой может быть разговор, – поглядывая на Дубовика, едва сдерживался Антон. – Видите, ради этого человек даже приехал с дальнего стада. От куска верёвки мы не обеднеем.

Во время перепалки старик молчал, но было видно, что к разговору он прислушивается. На его морщинистом лице, почерневшем от солнца и ветра, выступил пот. Он посмотрел вверх. По бледно-голубому небу плыли белые облака и, скрываясь за лесом, терялись из виду. Дунул легкий ветерок, дым от костра лизнул старика. Он невольно отстранился и прикрыл глаза.

«Жарко как, дышать нечем! Так же было под Борисоглебском, когда я лежал в госпитале. Думал, что больше своих не увижу, на лошадь никогда не сяду, а вот, видишь, как получилось, – будто обращаясь к собеседнику, подумал он. – Доктора спасли. Вай, как было страшно! Однако все обошлось: две операции сделали и даже чужую кровь влили. И вот, после этого я поднялся. Выписали, и снова воевать. Вот ведь какая судьба! – комок, застрявший где-то в груди, прошёл. Сразу полегчало. – Да, давно такого лета не было. Если жара постоит еще неделю, трава высохнет на корню, начнет гореть тайга, могут пропасть лучшие пастбища. Однако надо возвращаться, как бы с табуном чего не случилось. Веревку, я вижу, геологи не дадут – у самих мало. А вообще-то в прошлые годы все, кто получал наших лошадей, были побогаче. Один раз даже седло подарили…»

С поляны прилетел порыв теплого ветра, сизым дымом накрыло ребят.

– Саша, ты как будто в поле никогда не ходил, – вытирая рукой выступившие на глазах слезы, наседал на него Антон. – Надо помочь деду. А вдруг у тебя в тайге что-нибудь случится, и тебе вот так же откажут. Сам знаешь, как выкарабкиваться без посторонней помощи. Дед много не просит.

Дубовику стало жарко, резко прошибло потом. Он расстегнул до пояса рубашку и, не выдержав, сказал:

– Мужики, мне не жалко. Я же вам говорю – посмотрим. Вначале надо разобраться с тем, что имеем, а потом отдавать. Если останется, то на одну связку, конечно, найдем. А вот конские сумы у нас под расчет. Наши снабженцы умеют считать. Не думай, лишнего не дадут. Да и вообще надо что-то и про запас иметь…

«Вот благодетели! Жалко им, видишь ли, старика стало, – кипело у него в душе. – Сами попробовали бы достать хоть метр возовой веревки. Сейчас дай этому Огонёру – завтра придёт вся деревня, он наверняка об этом сразу растрезвонит, похвастается, что геологи сделали ему подарок. Мне это уже знакомо. Правда, была бы неплохая реклама, люди подумали бы, какие геологи добрые ребята, но мне эта реклама ни к чему. Что ни говори, а мои мужики все-таки молодцы, болит душа за других», – вспомнил он, как переживали ребята.

В кустах зашелестело и, облизываясь, показалась рыжая собака. Старик обернулся, увидев пса, позвал. Тот завилял хвостом, как-то весь заюлил, подбежал к деду и мордой ткнулся в лицо.

– Шарик, сколько я тебя учу – нельзя так, – сказал он совсем нестрого, будто не ругал, а хвалил. – Соскучился, что ли? – Шарик виновато опустил изодранные в драках уши, поджал хвост. – Вот, однако, хитрый какой! – покачал старик головой, ласково поглаживая собаку. – Он, оказывается, давно здесь! Умный он у меня, шибко умный. Вот, геологи, какой у меня собака: табун караулит, белка лает, соболь гоняет, сохатый держит, да и медведь сапсем не боится. Однако старый. Плохо видеть стал, слышит сапсем чуть-чуть. Жалко его, однако скоро буду менять. Есть у меня один сапсем молодой щенок, тоже Шарик зовут. – Блеснув глазами, он хитро посмотрел на Дубовика и, обращаясь только к нему, сказал:

– Сашка, я вижу, у тебя, однако, нет собака. Шибко плохо в тайге без помощник. Собака нет – глаза нет. Спать будешь, медведь придёт, скушать может. Лошадка уйдет, искать надо. Без собака, однако, шибко плохо, – покачал он головой. – Возьми мой щенок. Спасибо скажешь. Только осенью придёшь с тайги, верни назад. Летом в деревня собака шибко глупый становится. В тайгу.

Посматривая на Шарика и думая, как бы безболезненно отказать старику, чтобы не обидеть, Александр спокойно сказал:

– Собака нам, конечно, нужна, только взрослая, а твой щенок, как я понял, немного больше кошки. Что с ним будем делать, на руках носить?

– Э-э, нет. Какой кошка?! Собака. Зачем собака на руках носить? Сам побежит, у него ноги есть. Сашка, ну, я приведу, – как о давно решённом, сказал он бодро.

– Ладно уж, приводи, а мы подыщем тебе верёвку.

Глава 13
Ночная прогулка

Целый день Антона не покидали мысли о докторе. Воспоминания о ней согревали и придавали необыкновенную силу.

«Почему я не узнал её имени? – который раз корил он себя за эту оплошность. – Может, вечером придёт в клуб? А как она похожа на Надежду!..»

Эту большеглазую, улыбчивую девочку в классе все любили. Она хорошо училась, занималась спортом и была заводилой. Ни одно школьное мероприятие не обходилось без её участия. Надя могла увлечь какой-нибудь новой идеей, вовремя поддержать отстающих и поругать зарвавшихся. И всюду она успевала. Немало времени отнимали тренировки в спортшколе. В той же спортивной школе занимался и Антон. Нога в ногу шагали они по ступенькам спортивного мастерства, были гордостью класса. Антон боготворил Надю, считая не совсем земной, и, видно, поэтому так и не сумел к ней приблизиться. После школы Надя поступила на физфак, а Антон – на геологический. После окончания университета их дороги разошлись. Наверное, посмотри он на нее другими глазами и прояви больше настойчивости – было бы по-другому. Так и осталась Надежда в памяти Антона какой-то неразгаданной далёкой звездой, свет которой всегда согревал.

Солнце стояло высоко, но по часам уже был вечер, о чём невозможно было даже подумать. В лесу пахло свежей, только ожившей после зимней спячки хвоей. Земля, скованная вечной мерзлотой, отдавала прохладу и сдерживала продвижение тепла. Сквозь ветки лохматых лиственниц солнечные лучи падали на узкую тропинку, змейкой петлявшую между деревьями. Минут через десять тропинка вывела геологов на просёлочную дорогу, ведущую в поселок. По ней недавно прошло стадо коров, оставив разбросанные лепешки. Три километра ребята преодолели на одном дыхании, так никого и не встретив. Только около Селеняха стало оживлённей. Клуб, куда они пришли, был недавно построен и в лучах садившегося солнца светился необыкновенной белизной. Можно было подумать, будто дерево только распилили и сразу чем-то обработали.

– Посмотрите, как размахнулись, прямо дворец, да и только, – прервал затянувшееся молчание Роман. – Не в каждом селе встретишь такой. Я думал, здесь до сих пор в чумах живут.

Антон безразлично смотрел по сторонам, думая о своём.

«Она должна быть здесь, я хочу её видеть. Она обязательно придёт. Обязательно, обязательно…»

– А девочки тут одеваются не хуже, чем в городе. Смотрите, какие хиповые малышки, – сказал Стас. – Особенно вон та.

Он бесцеремонно показал пальцем на круглолицую девушку в красном платье, пришедшую в окружении двух подруг. Увидев, что на них смотрят, девушки демонстративно отвернулись. Роман это понял по-своему.

– Сейчас мы их закадрим, – вырвалось у парня. – Видите, они сами напрашиваются, просят нашего внимания. И мы его окажем. Кстати, их трое и нас трое, всё нормально. Пойдемте знакомиться.

Пока он думал, как лучше к ним «подъехать», девушки слились с шумной компанией молодых людей.

– Ну все, опоздали! – дошло до Романа. – Теперь они пойдут с ними.

Глазами Антон искал знакомое лицо, временами мысли терялись, потом, точно настроенные на какую-то волну, снова возвращались к тому же.

«Наверно, она уже в зале, пора заходить. И чего мы тянем?!»

– Посмотрите, внутри тоже нормально отделали, – кивнул Роман в сторону зала. – Антон, видишь, какая резьба? По-моему, классно сработано. А на этом панно, кстати, есть даже всадники на конях с копьями в руках. Обрати внимание на соотношение цветов, создающих целостность картины. Нравится? По-моему, здорово! Ты что, как будто в рот воды набрал, – нахмурившись, сказал он парню. – Если не нравится, так и скажи. Что молчишь?

Пожав плечами, тот ответил что-то неопределённое и снова ушел в себя. Глядя на троицу этих русских парней, со стороны могло показаться, что их ничего не объединяет. Каждый из них решает свои проблемы, далекие от того, ради чего они тут оказались.

– А мы со Стасом оценили эту избушку. Ей-богу, красиво отделали и, главное, со вкусом и в местном колорите. Правда, Стасик?

– Правда, правда, – пробурчал тот, высматривая кого-то в зале. – У нас в городе кинотеатр хуже, чем этот клуб. А в общем, так себе, ничего особенного.

Романа это задело, и с обиженным видом он сказал:

– В следующий раз надо будет с Дубовиком сходить сюда, я думаю, он по-настоящему оценит. Вы ничего не понимаете в искусстве, это же настоящий памятник деревянного зодчества, можно сказать, наглядный пример того, как надо работать с деревом. А по мне – великолепное здание!

– Да какой там памятник! – хихикнул Стас. – Что там великолепного? Это самый настоящий новодел, какие я встречал повсюду. Вот в Кижах и даже в заброшенном городе Зашиверске, которого уже нет на карте, вот там настоящие произведения искусства, рубленные одним топором, а тут так себе. Ты лучше посмотри на ту чернявую, – толкнул он плечом Романа. – Да вот она, рядом с нами.

Увидав, что тот повернул голову в другую сторону, он кивнул на девушку и направился следом за ней.

Только после фильма, когда включили свет, Антон увидел знакомую молодую женщину. Она сидела одна. Заметив геолога, она поинтересовалась его здоровьем и пошла к выходу. Парень двинулся следом.

– Вам же в другую сторону, – спохватилась она, когда они прилично отошли от клуба. – Дальше я пойду сама. Посёлок у нас маленький – все на виду, поэтому уже завтра злые языки будут болтать всякие небылицы. Скажут, наша врачиха приворожила геолога. И люди поверят! Вот каково мне, скажите?

– А вы боитесь? – спросил Антон, думая о местном населении.

– Не в этом дело, просто неприятно, когда о тебе болтают всякие небылицы. Кому понравится? А у наших людей, знаете, фантазия безгранична, только дай повод. Могут такого наговорить, что потом будешь долго думать, откуда это прилетело. Иной раз даже повода не подаю, а все равно зацепят.

Она замолчала, стало слышно звонкое гудение комаров, круживших в воздухе. Так, молча, они прошли до конца прямой улицы и повернули к больнице.

– Мы с вами не познакомились. Меня зовут Антон. А вас?

– Таня, Татьяна, – сказала она не сразу, будто раздумывала, говорить или отшутиться, и, видно, решившись, тихо представилась. – А в больнице меня зовут Татьяной Михайловной.

– Красивое у вас имя.

– Самое обычное. Как у пушкинской Лариной, о которой мы все узнали ещё в школе. Кстати, мальчишки меня даже звали Татьяной Лариной.

Прямо на глазах солнце спряталось за гору, высветив небо багрянцем. Жар летнего дня спадал, но ещё было очень тепло.

– Таня, как вы тут живёте? Нелегко, наверное, одной среди местного населения?

– Да вроде ничего особенного: живём, хлеб жуём, – сказала она в рифму. – Поначалу, правда, были определённые трудности…

Говорить на эту тему она не стала и на полуслове замолчала. Разговор не получался, наступило гнетущее молчание и, чтобы не дать потухнуть только что разгоревшемуся огню, он спросил первое, что пришло в голову:

– Но тут, наверное, скучно?

– Не сказала бы, – сразу ответила Татьяна, будто ожидавшая этого вопроса. – Лично мне некогда скучать. Забот хватает. А вообще, я думаю, что люди везде живут одинаково, можно сказать, по давно сложившейся схеме: дом, работа, магазины, иногда ходят в кино, театр или просто в гости. То есть у каждого свои дела, радости, заботы, ну и, конечно, какие-то проблемы. Хватило и мне самых разных проблем, – добавила она и, как после бега, тяжело вздохнула. – Была даже экзотика. Никогда не думала, что деревянный дом можно защитить от мороза снегом. И не просто засыпать его доверху, как можно себе это представить, а сделать ледяным. На самом деле, все очень просто: в корыто наливают воду, замешивают со снегом и этой кашей обмазывают стены. На морозе мокрый снег сразу схватывается и, как штукатурка, закупоривает все щели, через которые проникает холод. Сама испытала, после такой обработки дом великолепно держит тепло. Могу и вас научить. Хотите?

– Может быть, – неопределенно ответил Антон, понимая, что летом ничего из этого не получится.

– Правда, сейчас нет снега, – будто угадав его мысли, грустно улыбнулась она. – А вот зимой я бы вам показала, как надо… А еще вот. Здесь надо постоянно топить печку, а для этого нужны дрова, очень много дров. Их надо заготовить, расколоть, сложить в поленницу. Еще нужна питьевая вода. Летом ее привозят, а на зиму заготавливают лед. И таких проблем хоть отбавляй – тут же не город.

Антон подумал, что пришлось ей нелегко. Мысленно он представил себя на её месте, и на душе стало тоскливо. Чтобы уйти от бесконечных бытовых забот, которых хватало и в городе, он спросил, как у нее с якутским языком.

– Вы же здесь одна русская?

– Ну что вы! Тут есть и украинцы, и киргизы, и буряты, а в основном, конечно, якуты и эвенки, но мы друг друга хорошо понимаем и живем в мире и согласии. Можно сказать, дорогу никто никому не переходит.

– Вы знаете, Таня, – поговорив обо всем, осмелел Антон, – я очень хотел вас увидеть, и сейчас так счастлив, что вы рядом. Не хватает просто слов. Вы даже не представляете, как я мечтал об этой встрече. – Глаза его блестели, хотелось говорить хорошие слова.

Внимательно посмотрев на Антона, Татьяна промолчала, а потом спросила:

– Вы, наверное, здесь впервые?

Он кивнул головой и следом выпалил:

– И, возможно, никогда бы сюда не попал, если бы не этот перегон. Так что можно сказать, в Селеняхе я оказался по воле случая: из-за лошадей, естественно. Если бы не они, я бы вас не встретил. Видите, как все хорошо получилось.

Девушка грустно улыбнулась, но Антон этого не увидел и, даже не почувствовав ее состояние, продолжал:

– Здесь я познакомился с коневодами. Вы знаете, очень славные ребята. А как они любят своих лошадей, как преданы своему делу! Об этом в двух словах не расскажешь – это надо видеть. Вообще о них можно написать целую книгу. Коневоды, лошади, геологи – все можно было бы связать в один узел, и получился бы настоящий роман с приличным сюжетом. А по нему можно было бы снять приключенческий фильм с какими-нибудь эффектными трюками.

Мысли о книге у него появились после первого знакомства с лошадьми и прошлогоднего перехода по тайге, а сейчас он сказал об этом только для того, чтобы поддержать разговор. Татьяна подхватила:

– Для хорошего приключенческого кино, по-моему, этого мало. Надо что-нибудь более основательное. Например, показать какое-нибудь загадочное открытие или то поиск спрятанного клада, словом, чем-нибудь захватывающее. А о коневодах снимать приключенческий фильм, на мой взгляд, несерьезно. Кстати, мой дедушка был горным инженером, – как о чем-то важном вдруг сказала она. – Он даже руководил прииском, на котором добывали какой-то цветной металл. Какой именно, я сказать не могу, но точно знаю, что не золото. А на Север дедушка попал еще в конце 1930-х годов, после окончания института. Когда началась война, он был в отпуске и уже собирался уезжать назад, а тут выступление наркома иностранных дел по радио с сообщением о нападении фашистской Германии на Советский Союз и объявлением о начале войны. Он сразу в военкомат, а оттуда – на фронт. Вы даже не представляете, как у квалифицированного специалиста предприятия, представлявшего стратегическую важность в условиях военного времени, у него была бронь. То есть он был освобожден от призыва на военную службу в действующую армию, – пояснила она. – Однако, несмотря на это, дед пошел добровольцем. Говорил, что без него гитлеровцев не одолеть.

Навстречу прошли две женщины-якутки, одетые в лёгкие цветастые платья. Голову одной покрывал яркая косынка. Женщины, как по команде, поздоровались и, оглядываясь, пошли дальше.

– Ну вот, завтра все будут говорить, что я по ночам гуляю и привожу домой мужчин, – впервые за весь вечер, улыбнувшись, посмотрела она на Антона. – А впрочем, пусть говорят, ведь всем рот не закроешь тряпочкой.

Незаметно они подошли к больнице. Антону показалось, что здесь всё давно ему знакомо, а из тех окон, что рядом с крыльцом, он не раз смотрел на эти горы.

– Вот мы и пришли, – остановилась у калитки Татьяна. – Тут я живу.

Она показала в глубь двора, где рядом со зданием больницы стоял небольшой, слегка покосившийся домик. Наличники и рамы двух смотревших на них окон были покрашены белой краской и из-за этого резко выделялись на фоне потемневшего дерева. Как понял Антон, именно этот дом Татьяна имела в виду, когда говорила о местной технологии утепления деревянных зданий.

– Мне пора. Спасибо, что проводили.

– Давайте ещё немного постоим, – встрепенулся Антон, не желая ее отпускать. – Такой чудесный вечер, даже уходить не хочется. Ну, хоть чуть-чуть, прошу вас.

Девушка нехотя согласилась. Они зашли во двор и сели на скамейку, стоявшую возле здания больницы. Только расположились и как по команде повернули головы в сторону багрового неба. Антон смотрел на пламенеющий закат, а думал о Татьяне. В этот момент он вдруг понял, что, кажется, влюбился, и никого дороже этой девушки нет на свете. Именно её он искал всю свою жизнь и теперь ни за что с ней не расстанется.

– Вы представляете, а я не хотел сюда ехать и, как мог, отказывался, но как видите, не получилось. – Он покачал головой, всем своим видом показывая, насколько тяжело было отбояриться от начальника. – Зато теперь я благодарен счастливому случаю. Значит, это судьба.

Татьяна говорила о своей работе. Рассказала, как некоторые больные безответственно относятся к своему здоровью и как она с ними воюет. А потом поведала о первой зиме, проведенной в Якутии.

– Я приехала сюда летом, примерно в это же время. Сами понимаете, на улице тепло, поэтому на мне все легкое. Ничего из зимних вещей я практически не привезла. Так, по мелочам. Поэтому, как только похолодало, пришлось искать теплую одежду. В магазине ничего, кроме синих телогреек и летних пальтишек нет, поэтому полетела в райцентр. Кое-что дали местные жители: тут народ щедрый, помогают друг другу.

Антон сидел и молча слушал, внимая рассказу девушки. Казалось, ничего более важного и интересного он не знал. Любое, сказанное ею слово, было наполнено особым смыслом, понятным только ему одному.

– Первую зиму я ходила в валенках и, как нарочно, валенки попались не по размеру – сразу натерла ноги. Думала, мне конец, а потом валенки разносились или, может, я привыкла – стала нормально. А сейчас у меня прекрасные оленьи унты, вверху обшитые разноцветным бисером, – сказала она с гордостью. – Дома ни у кого таких нет. Вот, если бы увидели…

Перед глазами вдруг встал бывший муж.

«Берегла я его, берегла, старалась, как могла. Вначале магазины на себя взяла, потом ребенка отводить и приводить из садика стала, а позже вообще всю домашнюю работу взвалила на свои плечи. Ведь он учился на дневном в политехническом, а после занятий ещё грузчиком подрабатывал на заводе. За день, конечно, уставал, жалко его было. Я ему говорила: “Брось ты эту работу, как-нибудь проживем, лучше учись”. Так нет же, он хотел, чтобы у нас, как он говорил, все было по-людски. За это время нам с деньгами стало полегче. Я неплохо зарабатывала, а у него со стипендией не меньше моего выходило. Мы приоделись, кое-какую мебель на кухню купили, и такие были планы! Хотелось жить. После работы я просто бежала домой, чтобы до его прихода успеть убрать и приготовить ужин. Мне казалось, что я самая счастливая на свете, потому что у меня такой прекрасный муж и сын. А потом случилась беда: он стал поздно приходить домой, говорил, что какие-то у него там сверхурочные работы, за которые выгодно платят. Вскоре и вообще стал ходить в ночные смены, сутками дома не показывался. Вижу, даже институт на второй план отошёл, задолженности появились. Чувствую что-то не то. Пыталась с ним серьезно поговорить, но он был неумолим: “Ты ничего не понимаешь! То, что я делаю, нужно для нас обоих”, – отвечал он мне. Постепенно чувствую, что он меня с Алешкой как-то стал сторониться, будто мы ему чужими стали. А в чем дело, не пойму. Перебрала всё в памяти и вижу – не должно быть у него причин, из-за которых можно так бегать от нас. За четыре года всё у нас, конечно, было, но жили мы, в общем, дружно. Потеряла я покой: ночью спать не могу, днём не работается. Подруги и знакомые меня не узнают, ну а к родителям я и совсем не показываюсь – стыдно, думаю, такой замученной приходить. Расспрашивать начнут, а мне даже сказать нечего. Пыталась я у него что-то узнать, а он всё шутками отделывается: говорит, что всё нормально. Сама же вижу – всё обстоит совсем не так, как он говорит. Потом он нашёл в себе силы, сказал, что у него есть другая женщина, которую он любит. Без неё будто бы теперь не представляет жизни».

Она не стала рассказывать о предательстве мужа. Ей не нужны были жалость и сочувствие. Она хотела, чтобы ее любили. Слишком много ей пришлось пережить. Противоречивые чувства ее разрывали. Нелегко далась независимость, но что она ей принесла, кроме одиночества. Очень часто словами «самодостаточность», «независимость» женщины маскируют свое одиночество.

«Это уже в прошлом. Нужно жить сегодняшнем. Вон, какими глазам Антон на меня смотрит, будто никогда женщину не видел. Вообще, он еще молод, найдет себе молоденькую красавицу. А может, зря я записываю себя в старухи, – мелькнуло в подсознании. – На меня многие заглядываются, значит, рано на себе крест ставить. Да и Алешке нужен отец, он все время меня просит…»

Вдруг Татьяна посмотрела на часы и, схватившись за голову, встала.

– Простите, Антон, мне завтра утром на работу, да и вас, наверно, потеряют. Спокойной ночи!