Текст книги "Таёжный перегон"

Глава 14
Приручение дикарей

После первого знакомства лошадей стали приучать к вьючным сёдлам, на которых те должны были нести снаряжение и овёс. Сёдла были собраны на прочном железном каркасе, венчавшемся вверху двумя стальными дугами. К каркасу с обеих сторон по всей длине прикручивались деревянные планки, скругленные по краям. На них специально нашитыми карманами надевались подушки, служившие для предохранения лошадиных боков от потертостей вьюками. Сверху подушки были обшиты толстой кожей коричневого цвета, снизу на них были закреплены войлочные потники.

Все собранные сёдла с подпругами и ремнями развесили на городьбе. Со стороны они напоминали толстые щиты, которыми, как забором, прикрылись от посторонних глаз. С изгороди свисали длинные ремни, достававшие до самой земли. Первое седло надели на Атару. Почувствовав на своей спине что-то тяжёлое, конь передёрнулся всем телом, изображая явное недовольство и показывая, как ему это не нравится. Однако, потоптавшись на месте, вскоре успокоился и дал затянуть подпруги.

– Молодец, с тобой мы найдем общий язык. – Антон погладил коня по шее и потрепал гриву. – Таких бы нам побольше, не знали бы проблем. А я хотел от тебя отказаться, думал, что ты совсем изработанный, даже перегон не выдержишь, а ты, оказывается, еще ничего, молодым дашь фору. Теперь постой, посмотри, как мы будем справляться с твоими собратьями.

На Серого седло надевал Роман. Этот конь, отличавшийся, по словам коневодов, сговорчивым характером, при виде сбруи стал волноваться. На длинной веревке он метался из стороны в сторону, не давая приблизиться к себе на расстояние вытянутой руки. Когда веревку подтянули ближе к изгороди, дело пошло быстрей.

Больше всех пришлось повозиться с Тойоном. Он стоял у городьбы, спокойно посматривая по сторонам, но как только Дубовик положил на его спину тяжелое седло и, придерживая, потянулся за подпругой, тот резко подбросил зад. Седло со всего маху шлепнулось на землю потниками вверх и раскрылось, как книга.

– Ну, друг… – громко заругался Александр, – нам здесь не до шуток. Роман, подержи, пожалуйста, – наклоняясь за седлом, крикнул он рабочему. – Сейчас мы посмотрим, как на тебе сидит снаряжение. С вьючным седлом ты будешь просто неотразим.

Однако и во второй, и в третий раз повторилось всё в той же последовательности. Конь не хотел, чтобы его седлали, поэтому шёл на любые уловки.

– Вы только на него посмотрите, – громко возмущался геолог, выплескивая накопившееся недовольство, – он совсем обнаглел! Ему, видите ли, не нравится это седло. Если будешь продолжать в том же духе, ты его разобьешь, это тебе не какое-то дерьмо, которое можно пинать, а довольно дорогое снаряжение, без которого нам с тобой не обойтись. Запасных сёдел у нас нет. Так что, уважаемый наш Тойон, нечего метать икру, успокойся и давай будем по-хорошему.

Но конь ни на что не реагировал и, несмотря на прилагаемые усилия, по-прежнему не давался. Дубовик суетился, размахивал руками и обещал серьёзно заняться его воспитанием.

– Может, он не знает, что это вьючное седло и думает, будто мы его загружаем? То есть заставляем работать, – сказал Роман. – Ему надо как-то это объяснить, чтобы понял.

Александр засмеялся и, хватаясь за живот, опёрся о городьбу. Роман не мог сообразить, что смешное он сказал, и в душе заволновался, однако скоро все стало на свои места.

– Ну да, этот старый мерин никогда не видел седла, с детства его не приучили. Да он же верховой! Понимаешь, он всю жизнь только под седлом и ходил! В том-то и беда, что он лучше нас знает, что это такое. Работать он не хочет – вот в чем дело. Изображает тут из себя недотрогу. Хочет нас купить за рубль двадцать, а ты принял за чистую монету. Нет, Тойон, ничего у тебя не получится, ты шутишь с огнем. – Он помахал ему пальцем, призывая взяться за ум. – Всё равно наденем на тебя седло, но тебя придётся-таки проучить. Я тебя накажу.

– Может, надо позвать коневодов, – усмехаясь, с ехидцей в голосе сказал Стас, крутившийся рядом с начальником. – Я вижу, нам его не одолеть, вон какой буйвол! Он нас всех раскидает.

Дубовик сказал, что у мужиков своих проблем хватает, а с этим другом он поговорит ещё раз.

– Так сказать, сделаем акцент на его моральном воспитании, а если он не поймет, заставим овладеть нормами и правилами нравственного поведения.

Однако и на этот раз никакие уговоры не помогли. Конь словно осатанел: куражился, прыгал и пытался укусить, не давая к себе даже приблизиться. Геологи решили пойти на хитрость. Антон и Стас должны были прижать его к городьбе, а Александр с Романом – в это время набросить сверху седло. Чтобы не копаться под конём, ремень подпруги удлинили верёвкой. Когда Тойон стоял под стенкой, Роман залез на изгородь и поднял седло над его спиной, а как только Александр завёл верёвку в пряжку ремня, опустил. Тяжелое вьючное седло легло ровно на спину коня. Дубовик тотчас затянул одну подпругу. Сообразив, что его провели, конь угрожающе зафыркал и диким зверем кинулся в сторону. Тойон прыгал, дёргался из стороны в сторону, но седло не падало. От негодования он со всей силы ударился об изгородь, потом завалился на спину и, поднимая пыль, стал кататься по земле. Поняв, что в этот раз от седла не отделаться, конь встал.

– Давно бы так! – торжествовал геолог. – А то, ишь… устраиваешь нам бесплатные концерты. Тут и без тебя артистов хватает, уже целый ансамбль! Есть и танцоры и солисты. Короче, всякой твари по паре.

Вскоре все лошади стояли под сёдлами, и геологи собрались у выхода из загона.

– Теперь, мужики, должно быть немного полегче, – вытирая с лица пот, сказал Александр. – Сегодня до вечера они постоят на привязи, потом подгоним сёдла, а с утра начнём приучать к вьюкам. Если всё пойдёт нормально, то дня через два-три можно будет выходить.

Несмотря на жару, деревья в лесу стали свежее и краше, а на опушке появились разные цветы. Закончилась быстротечная северная весна, пришло жаркое лето.

* * *

Ещё издалека Антон услышал возбуждённые голоса ребят, глухие удары и жалобное ржание лошади. Подойдя ближе к загону, он увидел Тунгуса, привязанного за шею. Сзади Стас с Романом осыпали его ударами толстой веревки. Конь пытался вырваться, подпрыгивал и отчаянно брыкался задними ногами одновременно. Со стороны это выглядело забавно и вызывало дикий азарт у его укротителей.

– Вы что делаете? – подбежал запыхавшийся Антон к Стасу.

– Что, не видишь? Учим свободу любить. Скотина, совсем оборзел. Он ещё похлеще Тойона выдаёт концерты. Подойти к себе не даёт. Тот хоть старый, а этот…

Стас снова замахнулся, и веревка просвистела над ухом у Антона.

– Да ты что, озверел? Это же живое существо.

– Ну и что? Учить же его надо, а то таким дикарем и останется…

– Знаешь, сил никаких нет, – стал оправдываться Роман, – подходишь к нему сбоку, он поворачивается задом и начинает брыкаться, как сейчас, Заходишь спереди, – кусается, как собака, да ещё норовит ударить головой, точно бык холмогорский. Ему только рогов не хватает.

Этого крепкого рыжего коня впервые пригнали из табуна, поэтому для него все тут было новым. Видно, в душе он ещё бегал в чистом поле и радовался вольной жизни, а теперь не мог смириться с тем, что свобода закончилась. Конь был довольно упитан и крупнее других, но отличался как считал Стас, коварным характером, за что Роман почему-то окрестил его Тунгусом.

– Я не хочу, чтобы этот дикарь врезал мне по башке, как тебе Элэмэс, – не сдавался Стас, перекидывая из руки в руку веревку. – А Тунгус, если попадет, мало не покажется: сразу отправит на тот свет. Вон сколько у него дурной силы. – и Стас снова замахнулся.

– Прекрати!.. – матюгнувшись, закричал Антон. – Да ты что… озверел?! Вот ненормальный! Тебе только животных доверять: не успел еще как следует лошадь рассмотреть, сразу стал лупить. Далеко пойдёшь!..

– Сам ты ненормальный, – бросая верёвку, отошёл недовольный Стас. – Вы где-то ходите, а мы тут должны лошаков приручать. Да ещё не тронь никого, – донеслось с поляны. – Вот жизнь!..

Под вечер вместо забракованной лошади Дубовик пригнал другую. Она резвилась, как необузданный жеребенок, и вихрем носилась по загону, поднимая клубы пыли. Александр рассказывал, как она ему досталась, и, глядя на лошадку, откровенно любовался.

– Хорош конь! Надо же, сколько у него дикой силы! Вот что значит молодой. Но ничего, скоро мы тебя приучим, и ты будешь ходить под седлом!

– Одного уже приучили, – показывая на Тунгуса, не выдержал Антон, – уже почти ручной. Может, и с этим так же разберёмся?

Узнав про порку, которую учинили ребята, Дубовик не на шутку расстроился. Не для того он выбивал лучших лошадей, с которыми легче будет работать, а не хватал первых попавшихся под руку. Конечно, за зиму они отвыкли от людей и одичали, а молодые вообще еще не работали. Но это не значило, что их надо было избивать до полусмерти. Такие методы приручения он никогда не признавал и боролся с мучителями.

– Ну что же это такое! Я только за порог, а вы сразу схватились за ремни. Такие здоровые мужики, а вас нельзя оставить одних. Лошадей не доверишь. Да как вы смели, как у вас рука поднялась? Так поступают только варвары, которым все нипочем. Но вы же нормальные, вполне адекватные люди. Значит, и ведите себя по-человечески.

Дубовик махнул рукой и быстро зашагал к загону. Не доходя десятка шагов, резко повернул назад.

– Вы, наверно, не знаете, что это за лошади? – несколько успокоившись, подошёл он к ребятам. – Якутская лошадь – это самая северная в мире порода. Её ценность заключается в том, что она спокойно выдерживает местные морозы. Даже когда на улице за шестьдесят и всё живое старается куда-то укрыться, эта невысокая лошадка, так же, как северный олень, копытит корм из-под снега. Представляете, даже при толщине снежного покрова в полметра она умудряется добывать еду. Ни одна другая в таких суровых условиях не выживет, а эта, как видите, приспособилась. Кроме того, якутская лошадь очень вынослива. В течение дня она может нести на себе вьюк весом в сто килограммов. Уму не постижимо, целый день! Для нас это главное, на себе много не потащишь. Только за это геологи и путешественники должны поставить ей памятник. А она ещё дает мясо и молоко. Теперь, я думаю, вы поняли, какие удивительные животные нам достались?

Роман с виноватым видом кивнул и, будто оправдываясь, сказал:

– Были бы они ещё приручены, тогда бы цены им не было, а так нервов не хватает. Особенно это относится к отдельным экземплярам этих вымирающих особей. Если их можно так назвать, – добавил он усмехнувшись. – Это же настоящие дикари!

Медленно наступили сумерки. Погасли розовые блики на вершинах высоких лиственниц, прилетевший ветерок принёс свежесть, от молодых пушистых иголок повеяло смоляным духом. Затихли только что перекликавшиеся птички, назойливых комаров снесло в глубь леса, и оттуда доносился их гудящий писк. Тихо потрескивали дрова в костре. Будто провожая уходящий день, геологи молча сидели возле огня. Каждый думал о чём-то своём потаённом, чего не хотелось рассказывать даже самым близким. Молчание нарушил Роман, но его слова дошли не сразу.

– Саша, а откуда тут взялись эти лошади? – обратился он к Дубовику. – Как сюда попали?

Тот нехотя оторвался от своих дум и мысленно, находясь еще там, где только что был, посмотрел на парня. Такие минуты выпадали редко, поэтому не хотелось даже думать ни о чём другом, но, пересилив себя, «влез» в суть вопроса.

– Ну, это долгая история, – будто раскачиваясь, начал он издалека. – По неподтвержденным данным, считают, что якутские лошади выведены в результате скрещивания лошадей, приведенных якутами из Забайкалья, с местными дикарями. Я лично в этом сильно сомневаюсь. По-моему, это какая-то отдельная ветвь. Скорее всего, это монголка. Кстати, якутские лошади очень плохо скрещиваются с привозными. Первый раз племенных жеребцов привезли в Якутию ещё в начале века, до революции. По распоряжению губернатора Якутска Крафта их выписали из Томска. Были там кони рысистой породы и тяжеловесы. В тридцатых годах привозили даже орловских и русских скакунов, но эксперимент снова не оправдал возлагавшихся надежд. У лошадей ухудшились экстерьерные качества, а многие помеси всю жизнь страдали пороками конечностей. Тем не менее они превосходили якутских лошадок размером и резвостью, но уступали в выносливости. Потом племенных жеребцов доставили с Урала и из Казахстана. Вот здесь, мне кажется, был серьезный прорыв вперед. На мой взгляд, лучшие результаты получились в результате скрещивания лошадей однотипных местных пород – якутской и казахской. Коневодами было отмечено преимущество помесного молодняка в живой массе. Но почему-то специалисты или, может, какие-то чиновники, – добавил он, скривившись, – признали, что казахские жеребцы не подходят для улучшения местных и племенную работу прекратили.

– Что, все прикрыли? – спросил Роман. – В эти эксперименты, наверно, столько бабок вбухали, и получается – напрасно.

Александр пошевелил дрова в костре, вверх полетели искры, пламя осветило сидевших ребят.

– Да нет, работы не остановили, – бросил он веточку в огонь. – Проводятся они и в наше время, но я хочу рассказать о другом. Наряду с попытками улучшения якутской лошади путем скрещивания с завозными, проводилась племенная работа по сохранению породы в чистом виде. Для этого во время войны в Верхоянске был организован так называемый племенной рассадник. Правда, просуществовал он относительно недолго, но пользы от него немерено. Я лично сам оценил результаты его деятельности. Лошади, которых мы недавно брали в Верхоянье, крупнее этих и, я думаю, не менее выносливы. А морозы там, кстати, не слабее, чем здесь, но лошади спокойно выживают и прекрасно работают. Правда, попадаются такие же отморозки, как здесь, к которым даже подходить страшно. Отсюда можно сделать вывод: сколько ни скрещивай якутскую лошадь с привозными, а лучше ее самой не найти.

– И что много их в Якутии? – не унимался Роман, заинтересовавшийся вдруг этой проблемой.

– Ну, если верить официальной статистике, то по числу лошадей, приходящихся на душу населения, Якутии принадлежит пальма первенства в России. Значит, как я понимаю, их здесь больше, чем в других местах.

– А у меня такое впечатление, что все якутские лошади только в этом Селеняхе, – сказал Роман, не отрывая взгляда от костра.

– Это потому, что ты нигде не был, – вставил Антон, внимательно слушавший ребят. – Якутских лошадей хватает везде. Насколько я знаю, в Якутии несколько конных заводов и племенных хозяйств по коневодству. Только в них более десяти тысяч голов. В прошлом году мы брали лошадей, так там их не меньше, чем здесь. Вот Саша не даст мне соврать.

Александр молча кивнул и продолжил начатый разговор:

– Раньше лошадь можно было встретить даже в большом городе, но, к сожалению, то время закончилось, и теперь ее не увидишь нигде. Мама рассказывала, в нашей деревне на лошадях и пахали, и сеяли, и на сенокосе они работали, словом, без них никуда. А потом будто мор прошёл, остались только хомуты да разваленные колеса от телег. В какой-то миг избавились от всех! Да с такой легкостью, точно людям они никогда не служили.

– Наверно, их списали люди, не любившие животных, – сказал Стас. – А потом появились машины, составившие им конкуренцию. Поэтому они стали не нужны. Ничего удивительного! Это естественный процесс эволюции общества, так сказать его развития.

– Ну да, вроде этого, – согласился Дубовик. – Ну как же, считали они, разве может лошадь соперничать с трактором или с машиной? А то, что лошадь может приносить даже эстетическую пользу, об этом никто не подумал.

 
Милый, милый, смешной дуралей,
Ну куда он, куда гонится?
 

С печалью в голосе тихо стал читать Дубовик.

 
Неужель он не знает, что живых коней
Победила стальная конница?
Неужель он не знает, что в полях бессиянных
Той поры не вернет его бег,
Когда пару красивых степных россиянок
Отдавал за коня печенег?
 

– Это про жеребёнка. Есенин еще в двадцатом году написал. Тех жеребят уже, конечно, нет в помине, а наша задача – сохранить теперешних. Не то со временем они останутся только в зоопарках. Не хотелось бы дожить до такого. И все-таки я думаю, что со временем возродится интерес к лошадям. Человек поймет, что нельзя жить без этих красивых и умных животных.

Неожиданно он замолчал. Снова установилась тишина. Ребята переглянулись.

– А вообще когда появились лошади? – опять нарушил молчание Роман. – Что об этом известно?

– Что известно? – повторил Александр. – Известно не так много. По данным какого-то издания, случайно попавшегося мне в руки, лошади уже жили что-то около шестидесяти миллионов лет назад. То есть в палеогеновый период кайнозойской эры. Вначале они были похожи на маленьких собак с изогнутым позвоночником и длинным хвостом, а в ходе эволюции, как ты говоришь, – кивнул он на Стаса, – приобрели теперешний облик. Со временем человек их приручил и стал использовать для своих целей. А родиной одомашнивания лошадей считают Ближний Восток, Северную Америку и Европейские степи.

Глава 15
В гостях

Весь вечер накануне перегона Антон гулял с Татьяной. На опушке леса, у подножья горы, на них повеяло свежестью. Белоствольные березки распустили косы, и их лениво трепал налетавший ветерок. Выше запахло лиственницей, которая сменила березняк. Ее запах перебил аромат разнотравья и брусничника, стелившихся под ногами. С горы открылся вид на огромную Селеняхскую впадину, в которой лежал поселок. Теперь он был как на ладони, и можно было рассмотреть каждый дом.

– Я здесь первый раз, – восхищалась увиденным Татьяна. – Если бы не вы, Антон, я бы сюда никогда не пошла. А, оказывается, так интересно. Это вы ходите по тайге, видите то, что недоступно простому смертному, а я в основном сижу на одном месте. Иногда выезжаю за пределы поселка или санрейсом летаю по дальним стадам.

У Антона на сердце было легко.

«Какое счастье, что рядом есть человек, который тебе нравится. Вот так бы и прошагал с Татьяной по жизни. Главное, чтобы она согласилась».

Когда они вернулись в посёлок, солнце спряталось за гору, но по-прежнему было светло. О том, что заканчивается день, напоминали только розовые отблески, разбросанные по слегка потемневшему небу. Они остановились у порога Татьяниного дома, а потом прошли внутрь. Дом разделяла деревянная перегородка, оклеенная светлыми обоями. Прямо посередине стояла деревенская печь, которую, по-видимому, недавно побелили. На стене висели детские рисунки и вышитый на белом полотне полевой букет ромашек и васильков.

– Не стойте в дверях, проходите, пожалуйста, – из-за перегородки послышался голос Татьяны. – Я мигом. Только чай поставлю.

Не успел Антон как следует осмотреться, как на плитке стоял белый эмалированный чайник, а хозяйка хлопотала возле стола.

– Своеобразные работы и острый взгляд у этого юного художника. Кто это, интересно, рисовал? – спросил он Татьяну, рассматривая рисунок, на котором охотники догоняли оленей.

– Алёшка, мой сын. Вы его не застали. На днях я его отправила на материк к бабушке с дедушкой. Знакомые в отпуск поехали – взяли его с собой. У меня отпуск только на будущий год, – пояснила она. – Не хотела отпускать, да мама упросила, она его встретит в Москве. В каждом письме родители писали, чтобы я им внука привезла. Вот я и не выдержала: пусть, думаю, погреется на солнце и накупается в речке. Отпустила, а теперь жалею – скучно без него. Он у меня уже большой, через два года пойдет в школу.

За печкой послышался звук прыгающей крышки и шипение воды, выбежавшей из чайника.

– Все, пьем чай с брусничным вареньем, – донесся оттуда голос Татьяны. – Антон, садитесь за стол.

Свежезаваренный чай обжигал. Антон пил маленькими глотками, наблюдая за Татьяной. К чаю она не притронулась, хотя рядом с ней стояла такая же чашка с блюдцем. Было видно, что она о чем-то задумалась.

– Вы знаете, когда я разошлась с мужем, решила уехать, – нарушив молчание, начала она. На мгновение Татьяна замолчала и внимательно посмотрела на Антона, вероятно, желая узнать, какое впечатление произвело ее сообщение. И увидав, что тот внимательно слушает, продолжила: – А куда ехать? Все мои родственники и знакомые в том же городе, больше никого у меня нет. А потом решила: везде же люди живут и везде нужны рабочие руки. Посмотрела на карту и выбрала Якутию, вспомнила, что там работал мой дедушка. Я вам о нем уже говорила, – напомнила она. – Вот так и оказалась здесь.

Судьба девушки взволновала Антона и, отодвинув чашку, он спросил:

– Значит, если бы не дедушка, вы бы сюда не попали, и мы бы не встретились?

– Возможно, хотя я об этом никогда не задумывалась. Не о встрече с вами, конечно, – поспешно добавила она. – Своего деда я никогда не видела, но по словам бабушки знаю, что он был личностью, а на таких людей невольно равняешься. К сожалению, о нем известно немного. В 1953 году он пропал без вести. Как говорят, был человек и не стало. Мама рассказывала, что бабушка его долго разыскивала. А потом в их доме появился отчим, и бабушка, видно, успокоилась. Своего отца моя мама почти не знает, вспоминает только какие-то отдельные эпизоды из жизни. Вроде того как он приехал в отпуск и привез кучу подарков, как они ходили в парк, а потом фотографировались в фотоателье, как папа носил ее на руках и все приговаривал: «Анечка, ты у меня умница, ты самая красивая, слушайся маму». Ничего удивительного: при такой жизни, когда отец годами не бывает дома, можно забыть, как он выглядел.

– Вот такая работа у горняков и геологов, – тяжело вздохнув, вставил Антон, заинтересовавшийся сообщением девушки. – А в те годы работа на Севере даже у вольнонаемных была вроде каторги. Повсюду лагеря, заключенные…

О массовых политических репрессиях в период сталинизма с конца 1920-х по начало 1950-х годов он был неплохо осведомлен, поэтому людям, работавшим на Колыме, всегда сочувствовал. Памятен еще был рассказ старого геолога, занимавшегося поисками драгоценных металлов.

– В первые дни войны дедушка записался добровольцем и, конечно, попал в самое пекло, – продолжила Татьяна. – Главное, что уцелел, но в начале войны его уже ранили. В госпитале он познакомился с молоденькой медсестрой, она стала его женой. Недолго продолжалось их счастье – после выздоровления его снова отправили на фронт. Война закончилась, и он снова уехал в Якутию. Бабушка говорила, что у него было много наград. И даже – орден Трудового Красного Знамени. Но больше всего он дорожил каким-то значком. Странно, не правда ли? – повела плечами Татьяна. – Интересно, что же это за значок? Может, он золотой?

– Не думаю, – сразу отозвался Антон. – Возможно, что-то типа «Ударник коммунистического труда» или «Победитель соцсоревнования». А может, какой-нибудь ведомственный. Вы же знаете, в каждой отрасли есть свои награды, которые вручают за достигнутые успехи в труде. – Он вспомнил, что по итогам взятых на себя соцобязательств стал победителем, но из-за молодости пальму первенства отдали более зрелому Сивцеву. Начальник партии еще пошутил над незначительностью награды и сказал, что он еще успеет, а у Пал Палыча не за горами пенсия. – А что, эти награды остались дома? – вернулся он к разговору. Зачем они на Колыме? Впрочем, я не прав: раньше фронтовики с гордостью носили ордена. Это потом их задвинули и…

Татьяна сказала, что никаких орденов она не видела.

– Возможно, бабушка спрятала. Хотя вряд ли, мама знала бы о них. Ну, если не она, так дядя Коля точно бы сказал. Он военный и старше мамы на четыре года. Майор Симонов переживал, наверное, больше всех, когда узнал, что я развелась с мужем и уехала с сыном в Якутию. Он мне постоянно пишет, беспокоится о своей любимой племяшке, как он меня называет, и ждет, когда же я возьмусь за ум. До сих пор считает, что поступила я опрометчиво. Но у меня на этот счет другое мнение. Я уверена, что правильно сделала. – Татьяна грустно улыбнулась.

Антон давно забыл про чай и, подперев голову руками, сидел не шелохнувшись.

– После развода я сильно переживала и хотела уехать хоть на Северный полюс, да только туда не продают билетов. Как-то неожиданно для меня это получилась. Теперь вот третью зиму буду здесь зимовать. Сейчас-то я уже привыкла, а было нелегко. – Она вздохнула и, подняв голову, посмотрела на Антона. Возможно, искала поддержки, а, может, хотела посмотреть на его реакцию, но парень молчал, и Татьяна продолжила свой рассказ:

– Дали нам одну комнатку при больнице, а дней через пять освободили этот домик. Первую неделю я прожила на новом месте как во сне. Делать ничего не хочется и, главное, чувствую себя выброшенной из этой жизни. Состояние такое, будто я приехала не работать, а ссылку отбывать. Однажды к нам зашёл главврач. Он, видно, хотел посмотреть, как я устроилась, а мне его посадить даже не на что: кроме койки и двух небольших чемоданов, в комнате ничего нет. Поглядел он на мое жилье, покачал головой и говорит: «Надо вам, Татьяна Михайловна, устраиваться – я думаю, не на один день вы приехали сюда. Народ у нас хороший. Никто вас в беде не оставит». Принес он мне разную посуду, электроплиту, вот этот чайник, кое-что дали сотрудники больницы. И во мне словно что-то повернулось, стала я на все смотреть по-другому. Неужели, думаю, я, городская, должна выглядеть хуже деревенских. Начала я потихоньку оживать, как будто сердце оттаяло. Вначале стол из двух ящиков смастерила, потом полочку над умывальником прибила, вешалку сделала. Вроде бы ерунда, а мне приятно: сама своими руками, значит, думаю, и без мужа всё смогу. Вот тут-то, кажется, я совсем проснулась, и смело взялась за ремонт, хотя дома, скажу, Антон, никогда этим не занималась. Вскоре после ремонта главврач снова зашёл. Походил по комнате, вижу, доволен, понравилось. «Вот сейчас другое дело – вашу комнату не узнать, – хитро так улыбаясь, говорит он мне. – Молодец, Татьяна Михайловна, хорошо обжились, теперь я за вас спокоен – вижу, что никуда вы от нас не уедете».

– Главврачом тогда был Юрий Николаевич, очень спокойный и душевный человек, специалист, каких поискать. Он мог и добрым советом помочь, и роды принять, и операцию сделать. Словом, доктор в лучшем понимании этого слова…

Антон в душе порадовался за Татьяну. Было приятно сознавать, что она такая сильная и решительная. Значит, он в ней не ошибся: именно такие девушки ему нравились.

– Ой, что это на меня нашло, сама не знаю! – увидав выражение его лица, засуетилась она. – Наверное, уморила я вас своими баснями? Простите…

– Таня, что вы! Вы… – Антон смотрел на неё с восхищением, сейчас Татьяна казалась ему еще прекрасней.

«Просто удивительно! Такая женственная, с виду даже хрупкая, а столько в ней силы. Далеко не каждая решилась бы на такой шаг», – мелькнула у него мысль.

– Антон, честно, мне так неудобно. Наговорила я вам тут всего. И чего это я?..

«А может, хорошо, что я сразу о себе рассказала, – подумала она в этот момент. Татьяна была уже не глупой доверчивой девчонкой, а взрослой и многое понимающей женщиной. – Он хочет меня, но значит ли это, что он меня любит. И нечего играть с собой в прятки…»

Она встала из-за стола, подошла к окну. Во дворе никого не было, вокруг стояла тишина, казалось, что они тут одни. Вдруг рядом хлопнула больничная дверь, и снова все стихло.

– Таня, я счастлив, что ты мне доверилась, рассказала о своей жизни, – услышала она слова Антона. – Не простая она у тебя, не все так могут. Ты очень сильная и решительная. За это я тебя уважаю ещё больше.

Поставив чашку, он прошелся по комнате и остановился рядом с ней. Сердце трепетно билось, отдавало даже в висках.

– Уже поздно, вам нужно идти, – сказала Татьяна. – Завтра утром вы не встанете, и ваши лошади разбегутся.

– Не разбегутся, они у нас почти ручные, да к тому же стоят в загоне. А оттуда просто так не убежишь.

– Голова-то как, не болит?

– Да я о ней уже совсем забыл.

– А вот это плохо – голову терять не надо. Ну все, Антон. Серьезно, вам уже надо идти. А то ваши коллеги пойдут вас искать, в деревне всех поднимут на ноги…

Антон приблизился к ней ещё на шаг. По поднимавшейся груди девушки он чувствовал ее учащенное дыхание.

– Ты не беспокойся, дорогу я знаю, не заблужусь.

– Я не шучу, тебе, правда, надо идти.

Она даже не заметила, как перешла на «ты», и продолжала его выпроваживать, хотя в душе все протестовало, хотелось, чтобы он остался. Антон обнял Татьяну.

– Отпусти меня, не делай этого, если не всерьез.

Сказав эти слова, она избегала смотреть в его глаза. Антон взял в ладони ее лицо и, внимательно посмотрев в глаза, поцеловал. Невольно Татьяна хотела оттолкнуть его, но, ощутив тепло, исходившее от Антона, замерла. Проснулось дремавшее внутри желание. Обхватив его шею руками, она ответила на поцелуи и доверчиво прижалась всем телом. В этот момент для нее существовал только он один на белом свете. Ничего подобного она не испытывала с бывшим мужем. Ласка и нежность Антона проникли в ее душу, и ее охватило чувство, что именно Антон тот единственный мужчина, который предназначен ей самой судьбой. Ясно обозначилось в ее сознании: «Я чувствую, что это человек, с которым не страшно за будущее, не страшно за ребенка»

– Я тебя люблю, – зашептал на ухо Антон. – Как только увидел, сразу полюбил. Понимаешь, люблю тебя, люблю! Без тебя я больше не смогу, ты мне нужна.

– Болтунишка, – вздрогнув всем телом, сквозь слёзы отозвалась Татьяна, – ты третий раз меня видишь, а уже в любви объясняешься.

– Я тебя люблю, милая, ты будешь только моей, – осыпал он ее поцелуями. Губы девушки были солёными, по лицу текли слезы. – Жди меня, после поля я вернусь.