Текст книги "Рерик"

Кроме всего прочего, Сокол, по совету Чтибора, приготовил еще и приманку из пахучих куньих желез. Для этого он два дня настаивал их на рыбьем жире, после чего разложил по шалашикам. Дедко уверял внука, что запах остро пахнущих куньих желез обязательно привлечет внимание зверька, и он ни в коем случае не пройдет мимо ловушки.

– Есть! – в восторге воскликнул Сокол, проверив первый шалашик – в настороженной петле находилась великолепная куница.

Это было несомненной удачей, значит, лесные духи к нему благосклонны!

Достав зверька из петли, Сокол залюбовался добычей. Темно-каштановый мех куницы с желтоватым округлым горловым пятном был густым, длинным и шелковистым на ощупь. В ловушку попался крупный самец, длиною больше локтя. Он был молод и хорошо упитан. Его шкурка считалась очень ценной. Ее называли «темно-голубой», так как мех был без рыжего оттенка, а пух – серо-голубым в основании и светло-серым при вершине.

Приободренный хорошим началом, Сокол начал обход шалашиков еще с большим рвением. Он настолько увлекся своим занятием, что совсем забыл об осторожности, столь необходимой в лесу, где было много хищных зверей. А как не забыть, если почти в каждой ловушке он находил куницу! Дедко, как всегда, был прав, когда предложил Соколу добавить к обычным приманкам пахучие железы куницы.

Зверей на берегах Днепра, где росли густые леса, водилось такое множество, что они тотчас поселялись там, откуда уходил человек. Даже на пепелищах разрушенных войнами и набегами селений вновь водворялись дикие звери и пернатые. Пардусы[23]23
  Пардус – барс.


[Закрыть], белки, бобры, кабаны, волки, дикие козы, куницы, лоси, медведи, ласки, олени, лисицы, рыси, туры, лебеди, дикие гуси, утки, перепела, рябчики, тетерева… Всех не перечислишь!

Сокол торопился обойти свои ловушки до начала большой охоты, в которой принимали участие все взрослые жители поселения, способные держать в руках оружие. Для этого несколько лет назад, вырубив деревья, на большой площади устроили плотный завал, способный удержать животных.

Пространство, окруженное завалом, оберегалось лесной стражей. Входы внутрь огражденного места оставили открытыми, чтобы крупные звери – в основном туры, олени и кабаны – свободно туда входили, после чего без особого труда эти ворота закрывали, и животные спокойно паслись там, не предвидя опасности.

Осенью, когда они изрядно нагуляли жир и когда многие деревья сбрасывали листву, поляне устраивали большую охотничью забаву. Но она была отнюдь не безопасной. Во время охоты на грозных туров страх охватывал не только зверя, но и ловников. Нередко случалось так, что невозможно было помочь друг другу. Каждый ловник заботился лишь о себе, каждый мог легко потерять жизнь, и малейшая ошибка приводила к трагическим последствиям. Единственной защитой и спасением ловника во время охоты на тура являлся конь – быстрый и поворотливый. Поэтому на туров охотились большей частью глава рода и знатные дружинники, которые имели лошадей.

Но Сокола в данный момент интересовали только его ловушки. Да и отрокам нельзя было присутствовать во время больших ловов; они могли лишь наблюдать за ними издали, забравшись на самую верхушку завала. Иногда особо удачливым даже удавалось подстрелить дикую козу или оленя, которые в страхе метались внутри ограды, пытаясь найти брешь в завале, через который можно было вырваться на свободу. В прошлом году отличился и Сокол – его меткие стрелы поразили подсвинка и двух коз.

В какой-то момент мальчик вдруг почувствовал себя неуютно. До этого азарт добытчика заглушил в нем чувство осторожности, да и погода стояла великолепная, не предвещавшая беды. Ему вдруг показалось, что от яркого солнца повеяло зимним холодом, а деревья начали шуметь предостерегающе. Сокол невольно сжал в кулаке свой оберег – большой коготь медведя, висевший на кожаном гайтане у него на шее.

Хозяин леса, которому поклонялись поляне, не был убит во время ловов. Его нашел Чтибор уже бездыханным. В лесу разыгралась очередная трагедия, коих всегда было предостаточно – медведь напал на могучего тура, но он уже был стар и не рассчитал своих сил. Тур поднял его на рога, а затем в ярости потоптался по медвежьей туше острыми копытами.

Медведя в торжественной обстановке сожгли волхвы – точно как усопшего человека – и даже справили по нему тризну. Негоже было оставлять лесного хозяина, кумира рода, на поживу лесному зверью. Шкуру забрал главный волхв рода, а Чтибору достались несколько когтей зверя. Один из них и пошел на оберег Соколу. Старый кобник тщательно обработал коготь, прочертил на нем какие-то таинственные знаки и вручил оберег внуку в начале новолуния – на удачу.

Сокол как раз подошел к месту, где была установлена очередная ловушка. Его ждало огромное разочарование – кто-то разворотил шалашик. От куницы осталась только голова, а трава и опавшие листья были залиты свежей кровью. Похоже, на добычу Сокола позарился какой-то крупный зверь, судя по тому разорению, которое он сотворил вокруг шалашика. Создавалось впечатление, что зверь был в ярости, потому что он не только уничтожил ловушку и съел куницу, но еще и погрыз своими острыми клыками ветки кустарника.

Конечно, любой лесной зверь – а в особенности хитрая лиса – не прочь полакомиться дармовщиной, что для ловников всегда было большим огорчением. Но обычно попавшая в ловушку добыча съедалась аккуратно, без спешки, в спокойной обстановке – торопиться-то незачем. Однако то, что увидел Сокол, заставило сжаться его сердце в предвкушении какой-то беды.

Он внимательно осмотрелся, но ничего подозрительного не заметил. Разве что птицы… Они исчезли. Даже назойливая сорока, которая долгое время преследовала мальчика, застрекотала в последний раз – и была такова.

Сокол застыл, прислушиваясь. Ему показалось, что в зарослях кто-то притаился. Он быстро сорвал с плеч лук, потянулся за стрелой… и в этот момент из чащи выскочило невиданное чудище. Его свирепый рык буквально парализовал Сокола. Это был волкодлак!

Размером с медведя, с тупой, широкой мордой и огромными клыками, волкодлак представлял собой страшное зрелище. Его серая лохматая шкура была испещрена темными пятнами и полосами, глаза горели красным огнем (по крайней мере, так показалось испуганному мальчику), а из широко разверстой пасти капала обильная густая слюна.

Все, что успел сделать Сокол, так это мигом взобраться на дерево. Временный ступор прошел очень быстро. Да и сильный испуг добавил сил. К тому же Сокол, выросший среди дикого лесного приволья, всегда был готов к разным неприятным неожиданностям, встречающимся в лесу. Он не смог воспользоваться луком – просто не успел бы; мальчик бросил свое оружие, потому как оно мешало карабкаться на дерево.

Едва Сокол добрался до его нижних ветвей, как волкодлак совершил неимоверный прыжок вверх. Его клыки звучно щелкнули у самой обувки юного ловника. Промахнувшись, волкодлак издал утробный рык, а затем завыл, да так громко, что у Сокола мурашки побежали по коже. А затем чудище снова прыгнуло. Мальчик в отчаянии понял, что для спасения выбрал не лучшее убежище. Сосна, на которую он забрался, была тонкая, и лезть выше не имело никакого смысла – дерево могло сломаться.

Волкодлак словно понял, что его жертве деваться некуда, и продолжил свои прыжки, время от времени злобно рыча и подвывая. Дерево расшатывалось все сильнее и сильнее, и Сокол удерживался на нем лишь каким-то чудом.

Он не знал, да и не мог знать, что кровожадное чудище не волкодлак. Это был реликт древней эпохи, сохранившийся каким-то чудом в непроходимых лесах Приднепровья. Позже ученые люди назовут его «ужасным волком». Он охотился на туров и оленей, но не брезговал более мелкой добычей и падалью. Длиной он был более пяти локтей и весил как небольшая лошадь.

Мальчик громко воззвал ко всем богам полян, чем вызвал еще большую ярость зверя. Его вой стал просто ужасающим, а рычанье разносилось по всему лесу. Сокол уже приготовился к смерти, потому что сосна начала подозрительно потрескивать и могла в любой момент сломаться, как неожиданно из зарослей выметнулся бурый лохматый клубок и набросился на волкодлака. Одинец!

Сокол сразу узнал своего любимца. Медведь еще с лета оставил поселение – ушел искать себе подругу. Сокол скучал по нему, но ничего поделать не мог. Однажды он встретил Одинца в лесу, но тот лишь злобно проворчал и поторопился скрыться. Он стал по-настоящему диким зверем.

Но что его заставило прийти на выручку своему другу? Видимо, в памяти зверя все еще оставались воспоминания о прежней жизни, и громкая молитва Сокола долетела до его ушей. Видимо, Одинец и впрямь был воплощением Велеса.

Мальчик с трепетом наблюдал за схваткой огромных зверей. Заматеревший Одинец сражался с неменьшей яростью, нежели волкодлак. Он давил древнего волка своей тяжелой тушей, однако уберечься от клыков волкодлака было трудно, и вскоре его шкура окрасилась кровью. Но и ужасный волк был изрядно изранен.

Неизвестно, как долго продолжался бы этот поединок, но тут Одинцу подоспела подмога. Проломив стену густого кустарника, на поляну выскочила медведица – судя по всему, подруга Одинца. Они вдвоем набросились на волкодлака, и под их ужасающей мощью древний волк сломался. Раздался хруст костей позвоночника волкодлака, и он, издав последний рык, – уже тихий и жалобный – оказался погребенным под медвежьими тушами…

Из предосторожности Сокол не стал спускаться на землю, пока медведи не отправились восвояси. Одинец, тихо урча, долго смотрел на мальчика с каким-то странным выражением, но медведица раздраженно подтолкнула его лапой и они ушли.

Оказавшись внизу, Сокол в изнеможении растянулся на земле. Он избежал страшной, смертельной опасности, но почему-то радости не испытывал. Ему казалось, что все это произошло не с ним, что ему приснился кошмар. Однако спустя какое-то время он встряхнулся, достал нож и начал снимать шкуру с волкодлака. Все это Сокол проделывал машинально; именно так поступил бы на его месте любой охотник рода.

Глава 4. У черных скал

Приключение Сокола наделало много шума. Когда он с трудом притащил в поселение тяжеленную башку волкодлака вместе со шкурой, сбежались все – от мала до велика. Дружинники и бывалые ловники только головами качали в тихом изумлении, глядя на то, что осталось от лесного страшилища, и на Сокола, который стоял несколько в сторонке, дабы его не затоптали в толпе, с гордым видом независимо сплевывая сквозь зубы.

Потом появились волхвы, старейшины и сам глава рода – кнез[24]24
  Кнез – древнеславянское название князя.


[Закрыть] Доброгаст. Его избрали кнезем прошлой осенью, после смерти старого правителя, которого ранили отравленной стрелой лесные разбойники из племени Он-Гур – мадьяры. Доброгаст был молод – ему едва минуло тридцать пять лет, но уже пользовался вполне заслуженной славой рассудительного, мудрого мужа и бесстрашного воина.

Волхвы сразу же разожгли большой костер посреди поселения и начали камлать и творить молитвы богам, а кнез позвал Сокола в свой дом. Он был просторным, с высоким потолком и богатой утварью – Доброгаст мог позволить себе такую роскошь. Он не раз ходил в набеги и обычно возвращался невредимым и с богатой добычей. Удачлив был кнез, ничего не скажешь.

Открыв один из сундуков, богато украшенный резьбой (явно работы заморских мастеров), он покопался в нем и выудил из его глубины изумительной красоты серебряную гривну. Она была сплетена из тонкой проволоки, имела хитрую застежку, а на ее концах щерились две волчьи морды, которые держали в зубах колечко с подвешенной к нему птицей. Распростершая крылья птица немного смахивала на скопу, только была уж больно грозной с виду. Казалось, еще немного – и птица бросится камнем вниз, чтобы достать из воды добычу – какую-нибудь большую рыбину.

И волчьи морды, и «скопа» были сработаны неведомым мастером чрезвычайно искусно. Можно было различить даже перышки птицы.

– Не зря я горел желанием догнать хазарского бека[25]25
  Бек, каган-бек – знатный титул. Выше каган-бека находился номинальный правитель Хазарии – просто каган или Большой Каган. У каган-бека имелся заместитель – кундур-хакан.


[Закрыть], ох, не зря, – сказал Доброгаст, полируя немного потемневшее серебро куском мягкой холстины. – Его отряд мы разбили, а сам он попытался скрыться в лесу вместе с телохранителем. Меня отговаривали преследовать его – хазары народ хитрый, могли устроить засаду. Однако меня словно на аркане тащило в чащу. Догнал я хазарина и поначалу срубил его слугу. А затем пришел черед и беку. Но я только ранил его. Он просил оставить ему жизнь и предлагал гривну в качестве выкупа. Говорил, что это не только большая ценность, но и очень сильный амулет, который приносит воину удачу. Однако я лишь посмеялся над его словами. Тащить тяжелораненого бека через заросли к нашей стоянке не было никакого смысла… и я прекратил его мучения.

Доброгаст нахмурился и умолк, погрузившись в воспоминания. Но пауза была недолгой. Тряхнув головой, он мрачно улыбнулся и продолжил:

– А бек-то не соврал – похоже, гривна и впрямь заколдованная. Несколько раз я мог погибнуть в тяжелой сече, изнемогая от усталости, но стоило мне прикоснуться к ней, как откуда-то прибывали новые силы, и я продолжал сражаться. И все равно, со временем гривна начала меня тяготить. Видать, не приняла она нового владельца. Наверное, древнее колдовство, заключенное в ней, не может простить гибель ее первого хозяина – хазарского бека – от моей руки. Поэтому я и держу гривну в сундуке. Возьми ее, может, она будет к тебе более благосклонна. Пока еще ты совсем невинная душа, никаких грехов на тебе нет, тем более – пролитой крови хазар. Бери, бери, не смущайся! Ты достоин такой награды. Пусть и не от твоего оружия погиб волкодлак, но это случилось в твоем присутствии. Значит, тебе благоволит сам Велес. В народе уже говорят, что это он вступился за тебя, приняв облик Одинца.

Немного поколебавшись, Сокол взял гривну. И неожиданно ему показалось, что металл начал нагреваться! С испугу он едва не уронил ценную награду, но собрал всю свою волю в кулак и мужественно преодолел мимолетную слабость.

Внимательно наблюдавший за ним Доброгаст одобрительно кивнул; похоже, ему была известна эта странная особенность гривны – встречать очередного владельца возмущением. А серебро и впрямь уже не грело, а жгло ладонь, но Сокол стоически переносил боль.

– Пока носить гривну ты не должен, – сказал кнез. – Спрячь ее подальше. Наденешь, когда станешь воином. А если гривна и тебя не примет, продашь ее. Она стоит немало – целое состояние. Купишь себе самое наилучшее оружие и защитное снаряжение.

Доброгаст дал Соколу кусок холстины, в которую тот завернул гривну и покинул жилище кнеза. Он был неглупым мальчиком, да и старый Чтибор учил его, что доверять можно не всем, даже если человек с виду кажется простодушным добряком. Но Доброгаст был жестким вождем и уж никак не отличался большой щедростью, скорее, был прижимист. Поэтому Сокол шел домой и размышлял в тревоге: с чего это Доброгаст проявил такую расточительность?

То, что шейная гривна – да еще такая! – стоила баснословно дорого, Сокол не сомневался. Но ведь кнез мог ее просто продать! Ан нет, он отдал ее мальчишке, который всего лишь присутствовал при схватке Одинца и медведицы с волкодлаком.

Сокол честно поведал соплеменникам, как ему досталась шкура и голова оборотня, кнезу были известны все перипетии этого удивительного события, поэтому мальчик не считал себя великим героем. Ему просто сопутствовала удача. И милость богов. Что, в общем-то, немало. Но получить столь ценную награду за подвиг, который не совершал… это было очень странно.

Сокол так и заявил Чтибору, когда оказался в своем жилище.

– Покажь! – потребовал кобник, который был не в духе.

Он был недоволен тем, что волхвы не взяли его в свою компанию для свершения важного и почетного очистительного ритуала, который они свершали над головой и шкурой волкодлака, несмотря на то что именно его внук избавил жителей поселения от оборотня. Пусть и не собственными руками, но ведь Одинца-то воспитывали он и Сокол!

Мальчик развернул холстину, и великолепная шейная гривна засверкала, заискрилась под солнечными лучами, которые врывались в открытую дверь полуземлянки. Чтибор долго смотрел на нее, а затем сказал сурово:

– Мне однажды довелось видеть почти такую же… У конунга[26]26
  Конунг – северогерманский термин для обозначения верховного правителя. В эпоху зрелого Средневековья этот термин соответствует понятию «король».


[Закрыть] варягов. Мне пришлось некоторое время находиться в плену у русов, а они тогда с варягами были дружны. Конунг сколотил крупную разбойничью шайку и обирал честных купцов севера, которые везли свои товары на продажу грекам. Нынче варягов ни на Днепре, ни в Сугдейском[27]27
  Сугдейское море – наименование Черного моря в древности, данное ему по названию одного из богатейших городов Причерноморья – Сугдее (Судаку), через который проходил известный Великий шелковый путь из Китая в страны Передней Азии и Европы.


[Закрыть] море днем с огнем не встретишь. Русы отбили у них охоту разбойничать в наших землях.

– Возьми гривну в руки, дедко, – сказал Сокол. – Она нагревается!

– Нет! – резко ответил старик. – Вижу я, это очень сильный оберег, да не тебе он предназначен.

– Я и сам это понял. Но почему Доброгаст отдал гривну мне, а не продал ее?

– Обереги не продаются. Их передают из рук в руки. Своим родичам он не рискнул ее подарить, а тут ты подвернулся. Конечно, Доброгаст зла никому из членов рода не желает. Просто он уверовал, что тебе покровительствует Велес, а это значит, что злая сила чужеземного колдовства, заключенная в гривне, может быть побеждена с его помощью.

– И что мне теперь делать? – растерянно спросил Сокол.

– Носить гривну, – ответил Чтибор. – От доли не уйдешь. Значит, так решила Макошь, богиня судьбы. Только сделаешь, как советовал кнез, – наденешь гривну, когда станешь воином. Но прежде я попытаюсь обезопасить тебя от зла, которое заключено в ней. Я чую его, как добрый пес спрятавшуюся в траве дичь! Получится ли, не знаю, но я попытаюсь. Оставь гривну на печи, а сам иди, погуляй…

Бажен все-таки сманил Сокола порыбачить на линей. Он больше не рискнул отправиться в одиночестве к Черным скалам, лишь постоянно манил друга небывало богатым уловом.

К осени рыба нагуливала жирок, и запеченный на вертеле линь, чрево которого набивали разными пахучими травками, был чрезвычайно вкусной едой. В конце концов Сокол махнул рукой на всяческие предосторожности, благо стояла хорошая безветренная погода, а Днепр катил свои воды тихо и сонно, словно уже готовился к зимней спячке подо льдом, и поддался соблазну.

Челнок друзья, конечно же, умыкнули у старого рыбака Волоха, который по причине старческой немощи редко оставлял берег. Теперь он ловил в основном сомов, закидывая в омуты – любимое место обитания крупных рыбин – бечевы с большими крючьями. Однажды огромный сомище едва не утащил старика на дно, да его спас большой рыбацкий опыт, – проверяя удочки, он предусмотрительно обматывал бечеву вокруг талии и привязывался к дереву.

Волоху пришлось проторчать в распятом виде полдня, пока на него не наткнулась рыбацкая артель, тянувшая невод. Сом буквально растерзал старика, едва не переломив его в пояснице. Хорошо, он сообразил прислониться к дереву, которое помогло ему устоять в неравной схватке.

О том, чтобы обрезать бечеву и отпустить сома, Волох даже не мыслил. Еще чего! Он готов был умереть, но не отпускать знатную добычу. А сом и впрямь оказался настоящим страшилищем длиной больше десяти локтей. Его едва вытащили на берег объединенными усилиями всей артели.

У Черных скал бурлили водовороты. Конечно, они не были такими большими, как ранней весной и в начале лета, но от этого опасность оказаться на дне не уменьшалась. Бажен, ловко лавируя между воронками, добрался до прохода между скалами, и они наконец очутились в обширной тихой заводи, поросшей вдоль прибрежной кромки камышом и русалочьими цветками[28]28
  Русалочий цветок – кувшинка, водяная лилия.


[Закрыть].

Нужно сказать, что Сокол изрядно струхнул, пока Бажен преодолевал водную преграду в виде коварных омутов-водоворотов. Конечно, плавал он, как все дети полян, выросшие на Днепре, великолепно. Но из водоворотов выбираться могли очень немногие. Для этого требовались незаурядная храбрость, опыт и большая сила.

Оказавшись в заводи, Сокол первым делом подивился ее размерам и красоте. Со стороны берега заводь охраняли высокие обрывы, поросшие ползучими растениями, кустарником и разноцветным мхом, а остальное прибрежное пространство представляло собой песчаный пляж. Песок там был очень чистый и на фоне черных камней отливал золотом. А уж русалочьи цветы и вовсе казались богатым венком, похожим на те, что делали девушки в ожидании купальской ночи, только очень большим.

Цветы были настолько красивы, и Сокол так увлекся созерцанием дивной картины, что даже вздрогнул, когда Бажен толкнул его в плечо.

– Ты что, уснул? – спросил он сердито. – Зову, зову… Ты глянь, глянь! – указал он на воду.

Сокол перегнулся через борт лодки и посмотрел в глубину. Посмотрел – и невольно ахнул. Бажен не соврал!

Лини и впрямь были размером со сковородку – длиной больше локтя. Местами они сбились в стайки и стояли совершенно неподвижно, словно впитывая в себя последние, все еще не по-осеннему жаркие солнечные лучи. У многих из них чешуя была зеленовато-серебристая, но встречались лини и темно-бурые, с золотым отливом. Некоторые рыбины кормились – копали ил, медленно передвигаясь по дну. Муть от их трудов садилась быстро, так как на дне было много песка.

– Держи! – сказал Бажен, вручая Соколу острогу.

Его отец делал лучшие остроги в поселении. Поэтому Сокол оставил свою дома, так как она не шла ни в какое сравнение с той, которую предложил Бажен.

Острога была не простой, а составной. Один конец кованого железного прута – зуб – был заострен, а для удержания пойманной рыбы на нем вырубили несколько зазубрин. Но и это еще не все – чтобы сделать острогу более «добычливой», стержень зуба имел колено. Верхний кончик прута был отогнут под прямым углом и вставлен в паз, прорезанный в древке. Рукоять остроги с вложенными в нее зубьями была обмотана не только лыком, но и проволокой – для крепости. Острога предназначалась для крупной рыбы, так как размер зубьев по длине был чуть меньше пяди[29]29
  Пядь – древнерусская мера длины, равная расстоянию между растянутыми большим и указательным пальцами.


[Закрыть].

У самого Бажена острога была куда лучше той, которую он отдал Соколу – многозубчатая. Она тоже была составной, но складывались из двух частей, каждая из которых имела по четыре зуба.

Местами глубина заводи достигала четырех локтей, но длина древков острог позволяла добывать рыбу даже из самых глубоких мест. Обленившиеся за лето жирные лини бестолково перемещались по дну, когда острога впивалась в тело очередной рыбины, но отплывали недалеко. Главным было держаться так, чтобы солнце светило спереди, тогда тень от лодки и человеческих фигур не пугала линей.

Вскоре живое серебро и золото закрыло дно лодки, она сильно отяжелела, и Сокол сказал:

– Хватит! Всю рыбу не заберешь.

– И то верно… – не без сожаления ответил Бажен, который все еще горел рыбацким азартом; он глянул на небо и продолжил: – А пора и отобедать. Ты не против?

– Спрашиваешь! Голоден, как волк.

Костерок разложили прямо на берегу заводи. Для того, чтобы набрать сухих дров, пришлось лезть на обрыв, но в этом деле Сокол, цепкий и быстрый, как белка, был куда лучше друга, поэтому Бажену пришлось заниматься рыбой, а ему досталось сомнительное удовольствие лазать по скалам, где малейшая оплошность могла стоить Соколу сломанной руки или ноги.

Вскоре они уже наслаждались вкусным белым мясом линей и непринужденно болтали о всякой всячине, наслаждаясь уединением, полной свободой и тихой прелестью теплого осеннего дня.

– Скоро к нам русы нагрянут, – вдруг ни с того ни с сего сказал Бажен.

Сокол нахмурился. Русы были суровыми, яростными и умелыми воинами. Чтибор рассказывал, что они приучали своих детей к мечу буквально с первых дней жизни. В колыбель только что родившегося ребенка отец клал меч и говорил: «Я не оставлю тебе в наследство никакого имущества, и нет у тебя ничего, кроме того, что ты приобретешь этим мечом».

Русы считались защитниками всех приднепровских славян. Но лучше бы они оставили их в покое. Русы были жестоки и не испытывали к своим «подопечным», с которых взимали дань, ни милосердия ни сострадания.

Полюдье русов было куда страшней хазарского. Если со сборщиками дани кагана Хазарии в голодные годы еще можно было договориться о снисхождении, пообещав рассчитаться сполна на следующий год, то русов не трогали ни просьбы, ни мольба. Им вынь то, что они требовали, да положь. А в случае неповиновения наказание за недоимку было страшным.

Русы проживали на собственной территории. Это был огромный остров, который они называли Русия. Они не утруждали себя земледелием, скотоводством или ремесленной деятельностью, отдавая предпочтение войне и торговле военной добычей.

Старому Чтибору довелось побывать на острове русов, и он рассказывал, что территория Русии покрыта лесом и очень обширна. На острове находились не только поселения, но и хорошо укрепленные города. А уж людей в них было – не счесть.

Владели русы и другими землями, где-то далеко. А всеми ими управлял вождь – главный хакан. Но где он находился, было великой тайной.

– Заплатить у нас есть чем, – буркнул Сокол. – Охота в этом году задалась. Куньего меха полно.

– Так-то оно так, да вот беда – кто знает, что русам в голову взбредет?

– Это ты о чем?

– Отец говорил, что по реке пошел слух, будто русы начали брать к себе в обучение отроков…

– А! – досадливо отмахнулся Сокол. – Похоже, все это не более чем досужий вымысел. Но даже если это правда, то что тут плохого? Хорошие воины всем нужны. А уж пройти обучение у русов – это прямой путь в дружину кнеза. Попасть в нее мечтают многие.

– Но вся беда в том, что отроки не вертаются домой, – рассудительно сказал Бажен. – Они должны какое-то время послужить хакану русов, тем самым оплатив за свое обучение. А так как русы постоянно с кем-нибудь воюют, то шанс возвратиться домой у повзрослевшего отрока совсем мизерный.

Сокол промолчал. Новость, конечно, была интересной, однако до приезда русов еще оставалось некоторое время (обычно они старались собрать дань до осеннего ненастья, когда в Приднепровье буйствовали сильные ветры), так зачем забивать себе голову разными сплетнями? Не лучше ли заняться потрошением линей, чтобы не возиться с ними дома?

Он так и сказал Бажену. Друг немного поколебался, все еще желая продолжить интересный разговор, но Сокол почему-то замкнулся (иногда на него находило такое настроение), и он тоже принялся за дело.