Текст книги "Трудно быть чёртом"

Глава 5

– На самом деле деньги – это не главная наша проблема, – вздохнул Алексей Павлович. – То есть их тоже, конечно, не хватает, но как-то всё же решается. То грант выбьем, то спонсор какой-нибудь нарисуется… Самое главное – это родители. Понимаете, Игорь, они отдают нам детей, когда, извините за выражение, их в одно место клюёт жареный петух… ну, это вы в текст, конечно, не включайте.

– Не волнуйтесь, – улыбнулся Игорь. – Я пришлю статью на согласование, сделаете нужную правку. Мы собеседников не обижаем.

Собеседника и впрямь обижать не хотелось. Немолодой уже, в прошлом году шестой десяток разменял, но седины почти незаметно, а глаза совсем детские, с искоркой. Про Кондратьева порой говорили, что он до сих пор никак не может повзрослеть, что ведёт себя как двенадцатилетний пацан – но сейчас Игорь ясно видел: брехня. Наивностью Алексей Павлович уж явно не страдает. Оно и понятно: наивный в этом сером кожаном кресле и дня бы не продержался.

– Так вот, смотрите, что получается, – меж тем продолжал директор. – Подросток связался со шпаной, пьёт, курит травку или даже колоться начинает, или с головой уходит в компьютерные игры, до умопомрачения, или превращается в какой-то комок злости… и вот тогда мама с папой бьют тревогу. Начинают бегать по психотерапевтам, паникуют, плачутся знакомым… в итоге узнают про нас. Отдают нам ребёнка – и всё, и можно расслабиться. Но мы не волшебники, а корень проблемы – всё там же, в семье. Пока они живут как раньше, ведут себя с детьми как раньше – толку не будет. Практически всё, что мы тут даём детям, исчезает максимум за полгода… Понимаете?

Игорь молча кивнул. Чего уж тут не понять… Опасная светимость, пламя оранжевое, пороговый уровень…

Ему тут нравилось. На обычную школу совершенно не похоже. Стены расписаны романтическими картинами – паруса, волны, галактики, всадники, звери. В коридоре выставлены рыцарские доспехи – не настоящие, конечно, самодельные. Сами дети и делают. Конечно, при виде здешних мечей трудно было сдержать улыбку, но какая, в сущности, разница?

Дети тут были как дети – бесились на переменах, катались по перилам, хохотали. Но – ни одного матерного слова, ни одной драки. Живые глаза, а посмотреть сквозь Вторую Плоскость – светятся зелёным пламенем, горят высоким смыслом.

Во рту снова пахнуло гнилью. Не жалость к этим детям он чувствовал, а кислый стыд. Ещё полгода, максимум год – и всё это закроется, дети вернутся в чудесные свои семьи – и потухнут. Учителя будут метаться в поисках работы – но вряд ли им что-то обломится после декабрьской кампании. Алексея Павловича начнут мурыжить по всякой. И если среди родителей найдётся хоть одна дырявка… Тогда уже по уголовке пойдёт. Надо бы заранее подумать, как его в этом случае вытягивать. Вадим Александрович, конечно, будет ворчать, что это распыление сил, бесполезный гуманизм, что для дела это лишнее. Для дела – может, и так. Но это самому Игорю нужно.

Самые лучшие люди, самые светлые… С ними себя вновь начинаешь чувствовать человеком… пока не вспоминаешь о службе. Ну что тут поделать? «Такова жизнь, Гарран, – привычно вздохнул бы князь. – Тут или-или, и ни в чьих силах это изменить. Никто не виноват, а вот так оно получается, мальчик». Похоже, для него Игорь навсегда останется мальчиком – тем самым загорелым сорванцом, только-только сдавшим Первые Экзамены и получившим Зелёный Лист…

Многие ломались, Игорь это хорошо знал. Киатан дари Агмар, по-здешнему, Константин Морошкин, рок-музыкант, рассказал всю правду своим коллегам – и вскоре оказался в очень хорошей частной клинике, откуда его деликатно переправили домой. Мауки дари Хмер, или Михаил Тучкин, вузовский преподаватель, десять лет проработал… а сломался, когда его коллега математик Дробышев повесился у себя на даче… ожидая суда и позора. Тоже был опасной фигурой, и Мише Тучкину пришлось гасить ему светимость. После этого дари Хмер, даже и не применяя Искусства, умертвил десятка полтора здешних чиновных подонков. Мишу пришлось брать самому князю. Дома его лечат. А врач-онколог Татьяна Губарева… она же Таури дари Амхень… тут и вспоминать не хочется.

С ним, разумеется, такого не случится, он своей искрой управлять умеет, потому что не просто знает, а изнутри чует, как тут выражаются, «цену вопроса». Но порой бывает гнусно – вот как сейчас, например. Брать интервью, улыбаться, фиксировать главное – это как раз легко, это автоматически у него выходит, и это – как стенка между Гарраном и Игорем. Совершенно необходимая стенка.

Боевого коня, наконец, вернули из сервиса, и к Насте он поехал, как и должно преуспевающему журналисту. Вляпался, правда, в чудовищную пробку на Земляном Валу. Увы, с такой бедой даже Искусство не справится. Пришлось минут сорок стоять и от нечего делать – думать.

Неделя выдалась спокойная, люди Кроева почти и не досаждали – только ежедневно, около четырёх утра, на автоответчик падало голосовое сообщение. «Осталось пять дней»… «осталось три дня». Голос был лишён всяческих интонаций – так получается, если приложить к микрофону трубки кусочек фольги.

Надо, конечно, как-то с этим делом завязывать. Надоело. И тут есть варианты. Господину Кроеву можно ускорить неизбежный трындец. Вскрыть нарыв. Есть люди в президентской администрации, которые будут рады получить флешку с интересными записями. Своего рода «Застольные беседы фюрера». Тогда по Кроеву стукнут генпрокуратурой и его спецслужбе будет явно не до журналиста. А можно как раз со спецслужбой разобраться. И не с тупыми исполнителями, а с организатором. Вычислить дырявку – не проблема, прокинуть Карту Намерений он хоть сейчас сможет… правда, спать за рулём не полагается, но тут дел на пять минут, а пробка едва ли не часовая. А далее – всякие варианты. Убивать, конечно, незачем, но инсульт – отчего нет? Или просто амнезийку. На худой конец, начальника кроевской безопасности можно просто перекупить через людей Крайковского… уж чего-чего, а зелёных бумажек хватит…

От этих мыслей опять сделалось погано. Хорошо этак вот, с мечом и в доспехах против уличного воришки… А будь на его месте, к примеру, Саня Локтев – обозреватель из «Московского взгляда»? Не «дари», а просто Локтев, двадцать восемь лет, разведён, однушка в Свиблово, драная и битая «шестёрка»? А ведь не сломался бы Саня. Прятался бы по знакомым, писал бы заявления в прокуратуру – бесполезные, само собой, и в итоге стал бы жертвой совершенно банального уличного разбоя… Вот где настоящее «дари» – когда ты боишься до боли в печёнке, когда сжимаешься от любого телефонного звонка, не спишь ночами… но отступить просто не можешь, и не потому, что заболтал себя высокими словами… а просто не можешь. Отступалки у тебя нет.

Локтев, кстати, давно уже под наблюдением. Светимость приближается к опасной черте. Наверное, месяца через два придётся с ним что-то делать. Наследство, может, организовать в Штатах… пускай преподаёт русскую литературу где-нибудь в Сан-Диего. Трудный и хлопотный вариант, но зато почти по совести…

О, кажется, рассасывается! Массивный «мерс» впереди с громким урчанием сдвинулся с места. Ну точно майский жук!

…Он не так уж сильно опоздал. Извинившись, вручил Насте букет – семь чайных роз, а конопатому, похожему на юркого мышонка Тёмке, немедленно выскочившему в коридор – пластиковый комплект богатырского снаряжения. Прямой широкий меч, шлем-луковку, овальный щит. Цена двести сорок рублей.

– Извините, Настя, влип в пробку в районе Курской. Прямо как муха в интернет.

– Ничего страшного, – усмехнулась та. – Всё равно Федя ещё не пришёл. А вот это, – кивнула она на букет, – явно лишнее.

– Я просто подумал, что такие цветы вам должны нравиться, – сознался Игорь. – Цветы вообще увеличивают процент радости, разве нет?

– Не стойте в прихожей, куртку вот сюда можно повесить, а тапочки возьмите вон те, – суховато ответила Настя. – Проходите на кухню, чай попьём.

Судя по размеру тапочек, их раньше носил снежный человек. Хотя на самом деле – всего лишь бывший муж Анатолий, полтора года как слинявший за туманами и всяческими запахами. Игорь ещё летом навёл справки.

Кухня, само собой, шестиметровая, панельный дом советской ещё застройки. Но чистенько, уютно. Особенно впечатлял выжженный на разделочной доске единорог. Чуть бы укоротить ноги и задрать вверх кончик рога – совсем был бы как настоящий.

– Оценили? – заметила Настя. – Между прочим, это Артёмова работа. В мае на день рождения купила ему прибор, так всё лето не оттащить было. Ходили, извините за подробность, по свалкам, подходящие фанерки искали.

В кухню суровой поступью вошёл шестилетний богатырь в шлеме. Широко взмахнул мечом.

– Я, между прочим, готов поразить дракона, – заявил он.

Игорь посмотрел на мальчишку оценивающим взглядом.

– Нет, – вынес он вердикт. – Пока ещё не готов.

– Это почему же? – насупился Тёмка.

– Неправильно держишь меч. Это ж тебе не палка, да? Таким хватом не берут, у тебя любой дракон на счёт «раз» хвостом выдернет. Вот смотри, как надо.

Он встал с табуретки, вынул из ладони ошеломлённого богатыря пластиковый меч, сжал пальцы на рукояти.

– Видишь? Большой палец чуть-чуть, самую малость, упирается в перекрестье. Мизинец почти расслаблен. Кисть сильно не сжимаем, а то движения будут скованными. Но в любой момент будь готов напрячь пальцы. Понял? Ну-ка, возьми. Не так близко к перекрестью. Вот так, вот это правильно. Теперь смотри за ногами. Чуточку согнуть надо, понимаешь? Чтобы как пружинки были. А то быстро двигаться не сможешь. Ты ведь на драконов собрался? А чтоб дракона добыть, надо очень быстро вокруг него бегать.

– Чтобы от огня уворачиваться, да? – деловито поинтересовался Тёмка.

– Если бы! – отмахнулся Игорь. – Большинство драконов огнём не пыхают, эта способность у них только в глубокой старости открывается, да и то не у всех. Там в другом дело. Вот что, по-твоему, самое опасное у дракона?

– Пасть? – предположил пацан.

– Сам ты пасть! Хвост! Вот что страшнее всего. Самое мощное оружие дракона – это хвост. Лёгким ударом он лошади хребет перешибить может, не то что человеку. Чешуйки на хвосте острые, друг к другу примыкают неплотно – так что даже если вскользь тебя хвостом заденет, то кожу до мяса сдерёт. И ещё запомни: хвост у дракона самый быстрый орган. Быстрее, чем голова. Но есть и у хвоста слабое место – снизу чешуя тонкая, если успеешь проткнуть, кровь польётся потоком и хвост на какое-то время парализует. За это время тебе надо успеть добраться до головы. Прямо в башку не бей, она железной твёрдости. А вот шею прорубить вполне реально…

– Я вижу, контакт установлен, – Настя погасила огонь под закипевшим чайником и плеснула Игорю заварки. – Интересно, откуда такие познания в драконоборстве?

– В детстве я занимался в кружке прикладной драконистики, – с серьёзным видом сообщил Игорь.

– И сколько вы драконов поразили? – встрял во взрослую беседу Тёмка.

– Полторы штуки, – сознался Игорь.

– Что? Полторы тысячи?!

– Увы, всего лишь полтора дракона. Одного я поразил на экзамене, это был молодой и наглый зверь. А второго мы завалили вдвоём с другом, поэтому на мою долю приходится только половинка.

– Да, у вас, я вижу, богатая биография, – заметила Настя. – Пирожки берите, вон те – с луком и яйцом, а эти с мясом. Тёма, ты выслушал лекцию, так поди к себе в комнату и потренируйся, закрепи навыки. Только умоляю, ничего не разбей.

Истребитель драконов кивнул и с достоинством удалился. Игорь проводил его взглядом.

– Серьёзный мужчина растёт, – сказал он. – А в школе как?

– По-разному, – Настя налила себе чаю, неторопливо размешала сахар. – Может, и зря я его с шести лет отдала. Слабенький ещё. Но главное в том, что с учительницей нам не повезло. Понимаете, у неё сложился в голове эталон Идеального Ребёнка – и всё, что не соответствует, надо выдирать с кровью, ей иначе совесть не позволяет… Но переводить в другую школу не буду – и к ребятам он уже привык, и в пределах пешей ходьбы вариантов нет, а возить я не могу, да и забирать тоже. Так что будем мучаться до пятого класса, а так уж видно будет. Школа вроде на хорошем счету…

– Настя, – помолчав, спросил Игорь. – Есть ли что новое по петровским делам?

– Был один звонок, – вздохнула Настя. – Причём не получилось у меня записать, меня вообще к технике подпускать нельзя, всё время что-нибудь не то нажимаю. В общем, дней пять уж как. Мужчина какой-то, по голосу вроде как немолодой. Посоветовал написать опровержение в «Столичные новости» – в смысле, что все мои слова вы сами сочинили. Намекнул на проблемы, но не уточнил. Повесил трубку, вот и всё. Я растерялась немножко, так и молчала, ничего не ответила.

– Не волнуйтесь, – уверенно сказал Игорь, – вас они не тронут. Вообще, всё это быстро схлопнется. Кроевым сильно недовольны в Кремле – не за дачи, конечно, а другие грешки за ним числятся.

– Интересно, откуда такая информация? – хмыкнула Настя.

– Так ведь журналист я, – Игорю и самому стало смешно. – Хорошо информированный журналист. Так вот, «петровское дело» им пришлось как масло в кашу. Строительство центра, как вы, наверное, знаете, заморожено, к лету можно ждать нового губернатора. А новый, разумеется, всячески начнёт демонстрировать, насколько он не старый…

Коротко звякнуло.

– О, это, наверное, Федя! Не прошло и полгода. Вы сидите, схожу открою.

Глава 6

В дверь звонили – нагло, упорно, точно сверлили трудный зуб. Вставать, открывать? Сил на новые приключения не было вовсе, но игнорировать эту бор-машину тоже нельзя – сейчас начнут ломать дверь, перебудят соседей, кто-то обязательно вызовет милицию, «скорую», пожарных…

Игорь с трудом поднялся и заковылял к двери. Болело всё – но особенно почему-то спина, хотя ей как раз досталось меньше, чем рукам. Кожа на них облезла едва ли не до мяса, пальцы почти не гнутся. Тут и рычажок замка повернуть непросто, не говоря уж обо всём остальном.

Ну, откроет он дверь, а дальше? Не выйдет сейчас никакого Искусства, ни тонкого, ни толстого. Ладно ещё если милиция – а ну как кроевские костоломы? Самое смешное, что и вызвонить-то никого нельзя – нечем. Городской телефон работает, но все нужные номера остались в мобильнике. А мобильник – там же, где «паркетник», доброй памяти боевой коняга…

Как же идиотски всё вышло! Утром созвонился с егорьевским интернатом, подтвердил встречу, завёл в салоне музыку – любимое своё «Зимовье». Погода неожиданно порадовала – выдалось межциклонье, выкатилось на небо нежаркое, но радостное октябрьское солнышко, легли на асфальт удивительно резкие, как бывает только в безлиственную пору, тени. И настроение под стать небу – клубились, конечно, на горизонте тугие облака, предвещали всякое-разное, но солнце всяко перевешивало.

Настя… Имя хотелось повторять снова и снова, катать языком, как мятный леденец. Не то что бы он строил какие-то планы… О чём разговор, это полностью исключено. Но «этого» и не надо. Достаточно видеть её чуть вытянутое лицо, тонкую, едва различимую ниточку шрама на левой бровью – в пятнадцать лет упала с велосипеда, осталась отметина. Достаточно слышать её голос – в нём, кажется, звенят льдинки, стукаются друг о друга, словно в весеннее половодье. Достаточно ощущать тепло её руки – увы, только когда пожимаешь. Целовать пальцы она решительно запретила. «Игорь, давайте с самого начала определимся – у нас чисто дружеские отношения, не более». Знал Игорь, где тут собака порылась… вернее, долговязый снежный человек Толя… полтора года как ушёл к свежеобретённой пассии – и всё равно остался в Насте. Воистину, любовь зла. Игорю порой снилось, как он находит этого Толю, берёт на загородную прогулку и со всей мягкостью сердечной демонстрирует ему его же, Толины, дырки. Долговязый кретин ползает по траве и плюётся красной пеной… К счастью, это просто сны. Стыдиться надо таких снов, они разве что подзаботным впору, а для дари пятого круга – мягко скажем, неуместно.

«Конечно, Настя, – покладисто отвечал Игорь. – Я всё понимаю. Но пожалуйста, после моего ухода не выбрасывайте цветы в мусоропровод. Красота имеет право на жизнь, разве нет?»

Трель мобильника хлёстко ударила по ушам. Как же не вовремя! Шоссе как раз спускается в ложбинку, там, внизу, поворот на девяносто градусов, а скорость сто двадцать, не до болтовни. Но вдруг это из интерната? Спешат порадовать, что на сегодня всё отменилось.

– Я слушаю! – сухо сообщил он трубке.

– Вчера кончился седьмой день, – прошелестело оттуда. И всё, отбой.

А через пару секунд вспыхнул звук, ударил по ушам свет. Именно в такой связке, сообразил после Игорь. Взметнулось впереди рыжее пламя, земля поменялась местами с небом, и дальше уже тело работало без приказов головы. Вдавить тормоза, отстегнуть страховочный ремень, метнуться к дверце пассажирского сиденья – и на обочину. Точно камень из ложки осадной катапульты.

Его подбросило, завертело, ослепило на миг болью – но как-то он всё-таки сгруппировался, покатился по крутому откосу, влетел в ледяную воду. Спасительное болотце, где вязкий ил погасил скорость, а холод вернул сознание.

Потом он несколько секунд карабкался вверх, к шоссе. Непонятно сколько метров безумного, сердце из груди, бега. Туда, где плясал огненный демон, дожирал машину. И ладно бы только «паркетник»… Увы, в ложбину на полной скорости летел голубенький «матиц». Никакие тормоза спасти его уже не могли.

Уже взлетая в Третий Поток Змея, он вдруг сообразил – как всё похоже на Экзамены. Мысль, впрочем, тут же лопнула, не до неё было. Пускай время в Потоке струится с иной скоростью, но там, на шоссе, счёт шёл даже не на секунды – на десятые доли. Игорь вошёл в огненное облако, чувствуя, как трещат волосы. Дёрнул переднюю дверь «матица» со стороны пассажирского места и, кажется, вырвал её вовсе. Подхватил тело – девчонка лет восемнадцати, довольно упитанная девчонка. Если вернуться в обычный поток, он бы услышал её визг. А тут, в Змее, звуков нет, и все цвета окрашены багровым.

Положить на обочину – и назад, вытаскивать водителя. В Змее нельзя летать слишком долго – он быстро высасывает силы, а Игорь, по правде говоря, Искусник довольно хиленький. Но делать нечего, пришлось ещё потратиться на Дуновение, чуть отогнуть стены огня, создать в них узкий коридор – и тащить второго. Тяжеленный какой парень, полтора центнера, не менее. В шоке, но обгореть, похоже, не успел.

Что было дальше, он помнил совсем уж урывками. Белой силы совсем не осталось, выложился подчистую. Теперь она будет долго скапливаться, как вода на дне вычерпанного колодца – пару дней минимум. Плясала по телу боль – казалось, огонь по-прежнему обнимает и ласкается. Чьи-то крики… взметнувшееся в небо стая ворон. Визг тормозов – эта огромная чёрная фура. Потом… никак не удавалось восстановить цепочку. Почему-то он оказался совсем в другом месте… километров за двадцать до той ложбинки… Словно кто-то огромный и невидимый взял за шиворот и перенёс. Кажется, даже на какое-то время прояснилось сознание – во всяком случае, он сумел тормознуть спешащую в Москву «копейку», махнул пачкой зелёных тысячных купюр. Всё, что было во внутреннем кармане, не пострадало – ни деньги, ни документы, хотя куртка превратилась в лохмотья, каких последний бомж постыдился бы. Повезло – старичок за рулём ни о чём допытываться не стал, спросил только: может, в больницу? «Нет, отец, – выдавил из себя Игорь, – домой. Оттуда уж вызову».

Вызывать, конечно, не стал. Заживёт и так, ничего по-настоящему опасного нет. Ожоги, конечно, неприятные, но кроме как намазаться пантенолом, сейчас всё равно ничего не сделаешь. А завтра… завтра что-то придумается.

Жалко «паркетника», жалко мобильника. Навороченной зеркалки не жалко ничуть: этого добра в магазинах навалом, а денег нарыть можно сколько угодно.

И надо всё это серьёзно обдумать. Седьмой день был вчера. Срок ультиматума истёк. Но убивать-то зачем? Совершенно ни в какие ворота не лезет. Господину Кроеву это сейчас абсолютно невыгодно. Ладно бы ещё, когда он полетит со всех постов и окажется под следствием. Тупая, животная месть – но хотя бы логика просматривалась. Только вот сейчас ему надо выглядеть пай-мальчиком.

Ему – да. А вот тем, на кого Игорь так надеялся… Какой, однако, эффектный поворот – ворюга-коррупционер, подлец высшей пробы, убивает честного и смелого журналиста, разоблачившего гнусные преступления… После такого – губера можно хоть с кашей есть, хоть с капустой. Повод куда лучше, чем незаконный снос дач. А журналюга… ну, ещё один герой в памяти народной.

А ведь по-любому теперь завертится судебная карусель – ДТП как-никак было, пострадали и посторонние люди – пускай живы, пускай не калеки, но «матицу»-то крындец. Кто будет оплачивать? Удастся ли вообще доказать, что это был теракт? Нужен ли такой сюжетный поворот предполагаемым сценаристам? Одно дело – мёртвый Ястребов, герой-жертва, и совсем другое – живой и даже относительно целый. Не в том даже беда, что живой Ястребов может что-то лишнее рассказать, а просто на информационный повод не тянет.

Конечно, Вадим Александрович поспособствует… да и здешних кое-кого можно напрячь… но всё равно впереди маячит большая и долгая вонь. Причём, похоже, вот это, наяривающее в дверь – и есть первый звоночек.

Он присвистнул от боли в пальцах, но всё-таки сумел повернуть рычажок замка. Резко толкнул вперёд дверь. Если кто-то стоял к ней вплотную – сейчас должен покатиться по коридору, как сбитая кегля.

Но никто не покатился. На пороге стоял хмурый и насупленный Вадим Александрович. Князь Ваурами Алханай, дари девятого круга.

– Ну что, допрыгался, герой? – произнёс он вместо приветствия. – Красив, нечего сказать. Ну, пошли, лечиться будем.

Пространство перед глазами заволокло белой, с золотистыми блёстками пеленой. Она была тёплая, эта пелена, она слегка щекотала кожу, точно коровий язык.

…Залитый утренним солнцем луг… драгоценными камнями светятся в мокрой ещё от росы траве цветы – жёлтые, синие, розовые. Стадо разбрелось, наслаждается вкусным – после зимней-то соломы! – подножным кормом. А ты лежишь кверху пузом, его лижет не слишком ещё жаркое солнце, и ещё не пора вставать, хвататься за тонкий ивовый прутик и сгонять коров в кучу. Вообще-то могут убрести в Хмаревый Овраг, и тогда жди неприятностей. Но когда тебе семь лет, о неприятностях как-то не думается, а думается, что вот пройдут две недели – может, быстрые, а может, долгие, смотря как на них взглянуть – и на опушке будет полным-полно земляники, а ещё дядя Миэзерь обещал взять тебя в столицу на ярмарку.

И когда на лицо твоё падает чёрно-синяя тень, ты первые секунды жмуришься, и только потом открываешь глаза, подскакиваешь.

Всадник – один-одинёшенек. Конь под ним каурый, с белой отметиной на лбу, грива цвета вороньего крыла с едва заметным зеленоватым отливом. Уздечка расшита серебряными нитями, а глаз у коня похож на спелую сливу.

Конечно, семилетнему Гаррану конь интереснее, чем всадник. Впрочем, и тому уделяется внимание. Всадник не слишком молод и не слишком высок, но в седле кажется продолжением коня. Бывают такие конелюди, бабушка Сиуда рассказывала. Впрочем, в отличие от конелюдей, у всадника есть ноги, обутые в короткие, из тонкой овечьей кожи сапоги. Редкие волосы всадника перехвачены голубой лентой, а с широкого пояса свисают сабельные ножны.

Постепенно приходит понимание. Немолодой дядька в седле – не кто иной, как Ваурами дари Алханай, владетель здешних земель, а он, семилетний пастушонок – его, князя, подзаботный. Во всяком случает, до первых Экзаменов.

– Дрыхнешь? – интересуется князь. – А ну как разбредётся твоё стадо, пастух? В западных лесах, между прочим, волки появились, егеря мои их видели. Не жалко коровок? Это ж твои подзаботные, разве нет? Как звать-то? Да не коровок, тебя! Гарран? Смотри, не спи, Гарран!

– Не спи, Игорь! – голос Вадима Александровича если и встревожен, то самую малость. Однако за столько лет как не научиться различать эти малости… – Не спи! Потом поспишь, а сейчас поговорить надо.

Старик сидел возле кровати, был он чуть бледнее обычного – что вообще-то нормально после занятий Искусством. Но что-то ещё уловил Игорь в его зеленовато-серых глазах – то ли отблеск страха, то ли растерянности. А может, просто слезятся – когда глубоко за семьдесят, это бывает.

Игорь прислушался к своему телу. Боль растаяла, сменилась усталостью. В ушах слегка звенело, кожа на руках и на лбу зудела. Растёт, значит.

– Через пару дней и следов не останется, – успокоил князь. – Но с другими последствиями разобраться будет сложнее. Я побывал на месте аварии, так что джип твой никто уже не опознает.

– Эти… из «матица»? – выдавил Игорь из непослушного горла, – с ними что?

– С ними всё, кроме «матица». У девушки лёгкое сотрясение, у парня ожог уха, вторая степень. Как ты догадываешься, они не помнят, что там было. Огненную воронку помнят, машину твою – нет. Боюсь, им будет очень трудно объясняться со страховой компанией. Но это мелочи по сравнению с главным.

– Что же главное? – поинтересовался Игорь.

– Главное – это что я до сих пор не понимаю, кто тебя взрывал, – сухо сообщил князь. – Как взрывали – понимаю. И мне этот метод очень не нравится. Как ты думаешь, возможности губернатора Кроева простираются столь далеко, чтобы со спутника по тебе шандарахнуть? Боевым лазером, который вообще-то для сбивания ракет предназначен, а не для укрощения строптивых журналистов. Передовая технология, о которой вообще мало кто в стране знает.

– Ну, в администрации президента есть люди, заинтересованные в показательной расправе над Кроевым, – парировал Игорь. – И с них вполне станется устроить такой инфоповод…

– Та ещё не долечился, – с грустью посмотрел на него Вадим Александрович. – Мозгами пораскинь. Вот тебе надо всему миру показать, как служба безопасности подлого коррупционера Кроева уничтожает смелого журналиста. С публичным процессом, с шумихой по ящику… Ты станешь ради этого светить секретную космическую технику? А даже если станешь, какой дурак поверит, что мордовороты Кроева имеют к ней доступ? Нет, Игорёк, всё сделали бы чисто, как в аптеке. Помнишь здешний стишок? «Из гранатомёта шлёп его, козла…» Ну, или бомбу прилепить к днищу машины и активировать по звонку мобильного… Такие методы губернатору вполне с руки. Что лишний раз демонстрирует телезрителям его бандитскую сущность, имеющую происхождение в проклятых девяностых…

– Я каждый раз, когда в машину садился, Карту Помыслов открывал, – вяло протянул Игорь. – Злоумышлений не заметил. И ничего мне к машине не прилепили бы, стояла там Звонкая Волна, чуть что – заорало бы в голове не слабее пожарной сирены.

– Вот и подумай над тем, – подхватил князь, – что способ избрали такой, от какого Искусством не защититься. Разве что Искусник двенадцатого круга справился бы, да и то, знай он заранее. Понимаешь, почему мне всё это так не нравится?

– Ну, в целом, – мрачно кивнул Игорь. По правде сказать, не слишком-то и понимал. Пусто было сейчас в голове, и звенело в ней, будто одинокая оса долбилась изнутри в стенки черепа, искала выход на волю.

– У меня есть разные предположения, – продолжил Вадим Александрович, – но пока от них толку, что от козла алиментов. Надо смотреть, как дальше пойдут события. То, что ты выжил, наших загадочных друзей наверняка сильно удивит. А когда люди сильно удивлены, они склонны делать глупости. Мы же будем предельно осторожны. Поэтому, Игорь, в ближайшие дни от Искусства воздержись. Да и от поездок тоже, по возможности. Живи тихо, спокойно, разгребай завалы по работе… я имею в виду журналистику…

– От поездок воздержаться как раз легко. Не на чем пока ездить, – хмыкнул Игорь. И задумался, как же теперь «паркетник» с учёта снимать.

– У подъезда твоего «восьмёрка» стоит, – утешил его добрый князь. – Ключи и документы вот здесь, на столе. Совсем без транспорта тебе тоже не с руки, в чужие машины сейчас садиться неправильно…

– Ну прямо как в анекдоте, – кисло улыбнулся Игорь. – «Не умеешь с мобильником обращаться – будешь, как лох, с пейджером в песочнице играть».

– Можно и так сказать, – то ли не понял, то ли не принял юмора князь. – Да, кстати. А что у тебя нарисовалось с этим физиком, Таволгиным?

Игорь вздохнул. Пронзительно жалко было наивного, прямо как его шестилетний племянник, Федьку.

– Там всё очень серьёзно, мой князь…

…В тот вечер Федя пришёл довольно поздно, хотя договаривались на семь. Игорь заметил, что от непризнанного гения слегка потягивает винцом, и с деловой точки зрения, это как раз было неплохо.

Фёдор Таволгин оказался длинным, сутулым дядькой, лицо вытянутое, чуть скуластое, а чёрные волосы щедро припорошены сединой – хотя, по словам Насти, недавно её брату стукнуло сорок пять. Всего сорок пять, сокрушённо добавила она. Детский возраст для старого холостяка.

Старый холостяк начал с длинных и малость запутанных извинений, он, разумеется, помнил о назначенной встрече, но уже на выходе из квартиры его настиг чрезвычайной важности звонок… а после поезд минут сорок стоял в метро… и, кажется, что-то ещё было.

Поужинали макаронами с яичницей, легонько потрепались о погоде (ухудшается), политике (хуже некуда) и наболевшем «петровском деле» (здесь, как ни странно, Мировое Зло помаленьку отступало). Потом Настя пошла укладывать Артёма, и мужчины, наконец, остались одни.

– Поговорить о лженауке? Конечно, поговорим, – Фёдор слегка тянул гласные и оттого казалось, что у него иностранный акцент. На самом деле, как ещё до его прихода успела объяснить Настя, не до конца излеченное заикание.

– Только, Фёдор Глебович, вы учитывайте, что наш читатель в науке мало что смыслит, – сразу предупредил Игорь. – Так что давайте попробуем попроще, без тензоров и инвариантов.

– Есть такое красивое заблуждение, – парировал Фёдор, – что если учёный неспособен объяснить в двух словах пятилетнему ребёнку суть своих исследований, то это плохой учёный. Знаете, я физикой с детства увлёкся, так вот, помнится, лет в двенадцать прочитал одну популярную книжечку по элементарным частицам. И там объяснялось, что такое слабое взаимодействие – это когда электроны перебрасываются фотонами, ну как волейболисты мячиком. И был я тогда ужасно горд – считал, будто всё теперь понятно с этими электронами… не говоря уж о фотонах… Это я к чему – без терминологии постараюсь обойтись, но просто всё равно не выйдет. Мы ведь о довольно сложных вещах собрались говорить…

– А вы можете назвать какие-то отличительные признаки лженауки? – задал Игорь дежурный вопрос. Всё это было разминкой перед настоящим разговором.