Текст книги "Корпус"

– Да не будет никакого запаха, развеется за ночь.

– Жаль, окна здесь нет, – заметил Костя. – С окном надёжнее бы.

– Ничего, – весело ответил Лёха. – Кто не рискует, тот не пьёт шампанского. Не боись, не накроемся.

– Ну что ж, тогда всё путём, – подвёл итог Миха. – Только смотрите, мужики, если кто сболтнёт…

– Да мы все такого козла замесим, – решительно выпалил Смирнов, отчего-то взглянув на Костю.

– Это уж точно, – поддакнул сидевший возле двери Сашка Орехов.

– Всем коллективом будем месить, – добавил Серёга.

– Ну всё, значит, замётано, – поднялся Гусев. – Ладно, мужики, хватит рассиживаться, на ужин опоздаем.

Ребята натянули форму и толпой потекли наружу. В коридоре было жарко почти как в раздевалке. Что за день такой сегодня? С чего бы так топить? Да ещё и форма кусачая. Как же надоело таскать на себе это серое сукно! То ли дело на даче… Стоп, неужели опять? Снова лезут откуда-то непонятные слова. Ох, не к добру.

Да ещё базар с Лёхой настроение подпортил. Народ чуть было не подумал, что он трус. А может, и подумали? Кто их знает? Мало ли что у ребят на уме? Хорошо хоть, он быстро поправился. Остаётся надеяться, что это пустые страхи и никто ничего такого не думает. Иначе дело дрянь. Хоть от тренировок отказывайся.

А с другой стороны, если их накроют – тогда прощай всё. Тут уж по первое число огребут. Тайная Деятельность, да ещё в сообществе. Тогда ни о каком Стажёрстве и речи быть не может, да и с Помощников их всех погонят как щенков веником. И очень вероятно, вся эта история кончится Первым Этажом. Туда ведь отправляли и за куда меньшие провинности. Слишком многим приходится рисковать. Не отказаться ли? Но поздно теперь отказываться. До завтрашнего дня он ребят не увидит. И что тогда получится? Если их завтра заловят, придётся отвечать наравне со всеми.

Никто не станет разбираться – хотел он, не хотел, курил, не курил. Может, не ходить завтра на тренировку? Притвориться больным, к примеру. Но если ребята засыпятся, то подумают, что именно он их заложил. В самом деле, подозрительно. Сперва завёл гнилой базар, потом вообще закосил тренировку. Здесь и ёжику понятно, кто.

Хотя, есть тут и ещё одна сторона. Ну, заловят их всех, кроме него – точно уж снимут с Групп, а то и на Первый Этаж задвинут. Значит, он, Костя, их больше никогда не увидит. Как и они его. И они могут думать про него всё, что угодно – он этого никогда не узнает. Стукачом его никто не обзовёт (то есть он не услышит), в морду не плюнут (не придется утираться). Не говоря уже о месиловке. Не будет никакой месиловки. Просто он сам будет всё время помнить. И как тогда жить?

Значит, пускай всё пойдёт как пойдёт, риск – дело благородное. Как все, так и он. Тем более, ужасно всё-таки хочется подымить. Ведь когда-то же он курил. Иначе откуда помнит сладковато-горький дым в горле? Не только в голове, всей грудью, всеми легкими помнит. Помнит даже, как всё это было в первый раз.

Он накурился до одури, у него кружилась голова и слезились глаза, какая-то сила тянула его книзу. Но у него всё-таки хватило духу (да и глупости) заявиться в таком виде домой. Было шесть часов вечера, на улице уже темнело – осень, и оттуда, из грязно-синих сумерек доносился нудный лязг трамвая. Моросил противный дождик, будто намекая, что лето уже никогда не вернётся. А мама тогда размораживала холодильник. Он увидел пустое нутро холодильника сквозь стекло кухонной двери. И хлопнулся на пол.

Странно, что мама ничего тогда не поняла. Всполошилась, перенесла на диван, раздела и сунула под мышку скользкий холодный градусник. И потом долго дозванивалась до неотложки, но к счастью, так и не дозвонилась. А он, маленький дурачок, лежал под жарким одеялом и ёжился от страха – вдруг мама догадается его обнюхать?

Ну вот, начинается! Какая ещё мама, какой градусник? Чушь, ерунда какая-то. Ведь ничего этого не было, да и быть не могло. Он всю свою жизнь провёл здесь, в Корпусе, здесь и появился на свет, как и все остальные ребята, да и вообще все. И откуда только эти ложные воспоминания берутся? Да ещё такие чёткие, с подробностями. Нет, наверняка начинается что-то скверное. Ведь всё одно к одному. Тошнота, головная боль, настроение паршивое. Глюки эти – тем более, что не в первый раз. Да ещё и Белый к тому же. Пожалуй, это самый грозный признак. Признак чего? Болезни, конечно. И что теперь делать? Скажешь кому-нибудь из начальства – могут снять с Помощников. Ведь и в Уложении записано, что Помощник на Группе должен быть абсолютно здоров. Значит, оставить всё как есть? Но тогда болезнь будет развиваться. Интересно, до чего же она разовьётся? Ведь заметят же они неладное. И снимут с Помощников. Это в лучшем случае.

А если отправят на Первый Этаж? Что может быть страшнее Первого Этажа? Что там, на Первом, Костя не знал. Зато твёрдо знал главное – там место, страшнее и хуже которого нет нигде. И значит, лучше вообще ни о чём не думать. Может, всё и обойдётся. Может, это вовсе и не болезнь. Или болезнь, но сама пройдёт.

Нарочито медленно – не скакать же ему, как мелкому ребятёнку – он приблизился к столу дежурной Наблюдательницы. За столом по-прежнему, уткнувшись в вязание, пребывала вечно сонная Валентина Сергеевна. Она и головы не подняла. Лишь махнула рукой – сам мол, действуй. Повесив свой оловянный жетон с выбитым номером «РС-15» на положенный гвоздик, он молча удалился. Пора было возвращаться в Группу, строить парней на ужин.

3

Ночная Наблюдательница щёлкнула выключателем – и палату затопила вязкая темнота. Что ж, прошёл ещё один день, ещё одно кольцо в длинной цепи без начала и конца. Не слишком плохой день, не слишком удачный. Что-то было сегодня такое… Настораживающее. И сколько Костя ни ломал голову – он не мог понять, что именно. Уж наверняка не затея с куревом. В конце концов – зачем паниковать? Пускай даже и поднимут шухер – это не так уж и страшно. Может быть, как раз то и хорошо, что их всех вместе заловят. Дело-то получится слишком громкое, не будут они его на полную катушку раскручивать. Иначе получается, что и Санитары, и Воспитатели, и Контролёры – все они прозевали? Значит, плохо работают. Наверняка ихнее начальство именно так и подумает. А значит, до начальства доводить не станут. Спустят дело на тормозах.

Ну, накажут, конечно, но не так, чтобы уж очень. Лишат прогулок. Отберут пропуск в спортзал. Да и то временно. А с Помощников снимать не будут. Иначе Воспитателям пришлось бы обо всём доложить руководству. И добро бы дело касалось одного кого-нибудь, а то ведь все Помощники попались. Тут уж или всех гнать, или никого. Нет, ясное дело, не доведут они до начальства. Ведь и Костя, если говорить честно, не обо всём Серпету докладывает. Так что можно спать спокойно.

Но спать спокойно не получалось. В голову опять лезли странные, лишние мысли. С ними надо было бороться, и Костя знал, как. Нужно закрыть глаза и представить себе вертящиеся круги. Постепенно их станет больше, они начнут сливаться – и придёт сон. Метод проверенный. Костя придумал его очень давно, только никому не говорил. Ведь это касается лишь его.

Однако на сей раз круги упорно не хотели вертеться в его мозгах. Они таяли, расплывались, а вместо них почему-то вспомнилось, как Серпет пришёл после ужина в Групповую. Был он какой-то странный, необычный какой-то. Остальные, наверное, ничего и не заметили, но Костя сразу почувствовал: что-то не так! То ли Серпет зол на кого-то, то ли напуган. Впрочем, это ерунда! Его ничем не напугаешь. Но отчего же такой растерянный взгляд, такие резкие движения? Что с ним случилось? Стоп! А почему он, собственно, решил, будто с Серпетом что-то случилось? Мало ли отчего у людей бывает плохое настроение?

Впрочем, тот быстро успокоился. Сел за стол, раскрыл журнал, поправил полу своего нестираного серого халата. Косте всегда казалось, что халат ему совершенно не идёт. А что идёт? Трудно сказать. Но уж во всяком случае не форменный халат Воспитателя. Скорее уж кольчуга, латы, длинный меч у пояса, прямо как в романах Вальтера Скотта. Правда, неизвестно, как вели себя рыцари в минуты рассеянности. Дёргали ли они себя за левый ус? А Серпет дёргает. Есть у него такая привычка.

Открыв журнал, Серпет, как и обычно, несколько минут молча что-то туда записывал, и только потом спросил Костю о делах в Группе.

– Ну, значит, так, Сергей Петрович, дела такие, – бойко начал Костя, вылезая из-за парты. – Никаких особых ЧП у нас сегодня не было. Нарушений тоже. Вот только Рыжов всё никак не научится строиться. Но мы с ним уже побеседовали. Ну, и как всегда, Васёнкин с Царьковым. Тянут всю Группу назад. Васёнкин сегодня на Энергиях опять пару схватил. Будем разбираться.

Костя вспомнил, как это было. Энергиями занимались в огромном, плохо освещённом зале. Отполированные гранитные стены уходили в темноту, незаметно перерастая в почти невидимый потолок. Окон не было, лишь боковые, стилизованные под факелы светильники заливали пространство мутным сиянием. У стен приткнулись узкие деревянные скамейки, а в дальнем углу, на возвышении, торчал могучий преподавательский стол.

Почему-то всякий раз в этом зале на него накатывало ощущение какой-то старой, растворённой в тёмном воздухе тревоги. И не только у него. Однажды он после тренировки поговорил с ребятами, и оказалось – у всех так.

…Они сидели возле стены на длинной, отполированной ученическими задами скамье. Преподаватель, пожилой и угрюмый Василий Андреевич, с другого конца зала внимательно смотрел на них. Потом откашлялся и не спеша начал давать материал.

Главная трудность на этих занятиях – не умом схватить, а почувствовать. Тем более, Василий Андреевич особенно на теорию не нажимал. Главное, – говорил он, – это вызвать Энергию, ощутить, как она в тебе рождается, слиться с нею, а потом и научиться ею управлять. Ну, а что, как и почему – им пока знать рано.

Косте нравились уроки Энергий. Ему несложно было расслабляться, выкидывать из головы всё обычное, превращать своё тело в пустоту – в точку без времени и пространства, без мысли и желания – быть ничем, и в то же время чувствовать, как неизвестно откуда вливается в него исполинская, нечеловеческая сила. Через несколько минут он поднимался со скамьи, полный этой силы. Слегка кружилась голова, в ушах звенело, а перед глазами плыли радужные пятна, но зато он способен был сделать всё – или почти всё. По приказу Василия Андреевича он мог создавать из ничего, из пустоты, любой предмет – хоть стол, хоть камень, хоть карандаш. Мог, сосредоточив на чем-либо взгляд, вызвать там взрыв или вытянуть из нижних слоёв гудящее лохматое пламя. Мог сотворить ветер или снег – и самому было странно глядеть на то, как медленно падают с потолка крупные синеватые снежинки. Все эти вещи получались у него без труда.

А вот с живыми объектами оказалось посложнее. Василий Андреевич вытаскивал из подсобки живого кролика, и нужно было убить его взглядом. Не раздавить, не сжечь – никаких грубых методов. Убить, не прикасаясь. Действовать только силой мысли. Просто сделать живое мёртвым.

Но это оказалось куда тяжелее дождя или пламени. Костя тратил почти всю свою силу на жалких, по всей видимости, давно не кормленных грязновато-серых кроликов, а после его шатало, в животе рождался ледяной ком, ширился – и к горлу подкатывала жгуче-кислая волна рвоты.

Василий Андреевич объяснил, в чём дело. Костя пока не умеет выделять из общего потока Энергий нужную волну. Но не стоит расстраиваться. В своё время всё придёт.

И Костя ждал, когда же оно придёт, это время. Ясно, что без отличной оценки по Энергиям на Стажёрство рассчитывать глупо. Серпет однажды дал ему это понять. Конечно, ещё оставалось много времени – почти три года, но Костя иногда нервничал. А вдруг и потом не получится? Ведь разделять Энергии куда сложнее, чем вызывать. Тут одних ощущений мало, нужно ещё что-то, о чём ни Василий Андреевич, ни Серпет ему до сих пор не говорили, но он знал – есть какой-то барьер. И если этот барьер не взять – плакало его Стажёрство.

Впрочем, сегодня он разделывался с кроликами без особого труда. Кажется, он всё-таки понял, как настроиться на нужную волну. Сперва надо очень ясно почувствовать объект – лопоухого испуганного кроля, увидеть внутренними глазами, как колотится его маленькое багровое сердце, как ему страшно и одиноко, представить его во всех подробностях, как бы слиться с ним в единое целое. А потом резко, точно нанося удар, отключиться от него, не просто оборвать связь – этого мало, а выбросить всякую мысль об объекте из головы, из времени и пространства. Перейти в мир, где кролика нет. И никогда не было. Вот и всё, только делать надо быстро, иначе Энергия уйдёт, рассеется в тёмном и холодном воздухе зала.

Василий Андреевич одобрительно кивал, наблюдая Костину расправу со зверьками, не поправлял, не делал замечаний, а когда последний объект, коротко дёрнувшись, застыл на тускло поблёскивающем надраенными паркетинами полу, негромко сказал:

– Ну что, Константин, большое продвижение. Кажется, сегодня ты уловил принцип. Однако не слишком задирай нос. Выделить в общем потоке какую-то одну волну – это не одно и то же, что уметь выделять любую. Видишь ли, решение задачи ещё не означает овладение методом. Тут, можно сказать, универсальный принцип. Так что упражняться и ещё раз упражняться.

Костя сел. Голова у него слегка кружилась. Всё же намучился он с этими кролями – но усталость ощутил только опустившись на холодную, слегка пружинящую скамейку. Трудно было двигаться, болели виски. Ну ничего – скоро пройдёт. Пока же он следил за остальными.

Конечно же, у них у всех получалось плохо. Времени они тратили уйму, кролики дохли неохотно, перед смертью верещали, дёргались в нелепых судорогах. В общем, недовольно оценил Костя, грязная работа. Видно, плохо усваивают. А почему? Лентяйство. Думают, козлы, только о том, когда урок кончится. О борще думают, о котлетах. Какая уж там концентрация.

Но Васёнкин, как и следовало ожидать, вновь отличился. Когда подошла его очередь вставать со скамьи и работать с кроликами, он почему-то заморгал глазами, побледнел. Выйдя на середину зала, он долго смотрел на пушистого серого зверька, потом уставился в пол, напрягся, но всё, что ему удалось – это вызвать лёгкий, неуверенный какой-то ветерок.

– В чём дело? – сухо спросил его Василий Андреевич. – Объяснись, пожалуйста.

Васёнкин молчал, не поднимая головы, потом тихо ответил: – Не могу я… Жалко.

– Кого жалко? – бесцветным голосом поинтересовался Василий Андреевич.

– Кролика, – еле слышно прошептал Васёнкин.

Василий Андреевич слегка опешил от такого ответа. Но тут же справился с собой и холодно заметил:

– Идиот! Себя бы лучше пожалел… Впрочем, это твои и только твои проблемы. Меня они не касаются. Садись – два!

Когда Васёнкин опустился на скамью, Костя слегка придвинулся к нему и прошипел:

– Ну, смотри у меня, Санёк, допрыгаешься. Всю Группу назад тянешь! Плохо это для тебя кончится.

Васёнкин промолчал.

Теперь, стоя перед Серпетом, Костя понял, что его тогда удивило. Странная фраза Василия Андреевича: «Идиот! Себя бы лучше пожалел… Впрочем, меня они не касаются…» Вроде бы всё к месту – действительно, Васёнкину за его штучки несладко придётся. Но вторая половина фразы – «меня твои проблемы не касаются…» Зачем он так сказал? Выходило, будто Василий Андреевич почувствовал вдруг какую-то непонятную вину и своими словами попробовал от этой вины отгородиться. Впрочем, ерунда! Что ещё за вина?! У кого?! И перед кем? Перед сопляком Васёнкиным? Не может такого быть, чушь собачья! Если кто и виноват, так уж именно злополучный Саня.

И всё же Костя чувствовал – фраза Василия Андреевича сказана не случайно. Что-то за нею кроется.

Серпет окинул Костю долгим изучающим взглядом:

– Интересные вещи говоришь, друг ты мой Константин, – сказал он негромко. – Интересные, а главное, неожиданные. Ведь эту фразу твою, «будем разбираться», я слышу уже два месяца подряд. Знаю, слово у тебя с делом не расходится. Ты постоянно разбираешься. А толку что?

Какой-то неприятный тон был у Серпета. То ли из-за паршивого настроения, то ли и в самом деле у него что-то случилось. Костя никак не мог понять, в чём дело, и оттого росло в нём мутное, глухое беспокойство. Но справившись с собой, он улыбнулся и ответил:

– Тут, Сергей Петрович, одно из двух. Или они, то есть Васёнкин с Царьковым, сачки, или идиоты. Если сачки – мы их перевоспитаем. А с идиотами что делать?

– М-да… Вопрос, конечно, интересный. Что делать с идиотами? Может, на колбасу пустить?

– Из них невкусная колбаса получится, Сергей Петрович, – усмехнулся Костя. Он уже почти успокоился. Если Серпет шутит, значит, всё в норме.

– Хм… С другой стороны, может, именно так мы и решим Продовольственную Проблему? – не то вслух, не то про себя сказал Серпет. – А вообще, не мешало бы их самих послушать. Может, скажут чего интересного?

– Ничего они вам интересного не скажут, Сергей Петрович, – ответил Костя. – Будут молчать как валенки, что я их не знаю?

– Ну, всё же попытаю счастья, – бросил Серпет и громко скомандовал:

– Васёнкин, Царьков! Встать!

Вихрастый лопоухий Васёнкин медленно вылез из-за парты и встал по стойке смирно. Стойка получилась у него так себе.

– А где же второй? – поинтересовался Серпет.

– Второй сейчас унитазы протирает, – ответил Костя. – Это у него любимое занятие.

– А главное, полезное для общества, – весело, даже как-то слишком весело ухмыльнулся Серпет. – Ну да не беда. Поговорим и с одним Саней. Ну, что скажешь, голубь ты мой ощипанный? Долго так будет продолжаться?

– Как? – не поднимая головы, тихо спросил Васёнкин.

– А вот так. С двойки на тройку перебиваешься, уроки не делаешь, брюки мятые. Почему у тебя такой вид, точно сквозь джунгли продирался? Костя, ещё раз его в таких брюках увидишь – сними. Не умеет как человек – будет ходить без штанов. Понятно тебе, Саня?

Васёнкин молча кивнул. Все эти разговоры были ему знакомы.

Косте они тоже были знакомы, и он понимал, что Серпета меньше всего волнуют Санины брюки, да и грозится он просто так, без настоящей злости. Серьёзные приказы он отдаёт другим голосом.

– Ну, а с учёбой что собираешься делать? – усмехнувшись в усы, продолжал Серпет. – Учителя ведь на тебя время тратят, здоровье. А здоровье у них, между прочим, не железное. Может, зря они надрываются, а?

– Наверное, и в самом деле зря, – вставил Костя. И напрасно это сделал, потому что Серпет тут же нахмурился и произнёс:

– Я сейчас, Константин, беседую не с тобой, а с Васёнкиным. Свои умные мысли выскажешь мне потом. Наедине. А сейчас будь уж так добр, закрой рот.

Пришлось закрыть рот, да так и стоять возле парты с закрытым ртом, на виду у всей Группы. Что поделаешь, сам виноват.

– Не слышу ответа, Саня, – произнёс Серпет уже погромче.

– Я исправлюсь, Сергей Петрович, я обещаю, – забормотал Васёнкин, пошмыгивая носом.

– Вот-вот, – подхватил Серпет, – исправься. Сделай нам всем такое одолжение. А то я уж и не знаю, что с тобой делать. Сколько раз и я с тобой беседовал, и Костя вон, а результатов с гулькин нос. Видно, пора от слов переходить к делу. Значит, так. Устанавливаем тебе испытательный срок – неделю. Если за неделю получишь хоть одну двойку – тогда всё. Тогда вопрос решается окончательно, переводим тебя на Первый Этаж. Надеюсь, ты меня понял? Да, – повернулся он к Косте, – то же самое передай и мойщику туалетов, то бишь его величеству Царькову. Вместе друзья-приятели в фантики резались, вместе и на Первый Этаж спланируют. Как два бумажных самолетика. Ну а пока, Костя, наблюдай за обоими столпами разума. Чуть только двойка – сразу пишешь рапорт на моё имя. Глядишь, вдруг что и получится… Ну, с этим всё, – и Серпет небрежным жестом велел Васёнкину сесть.

– А вообще, Костик, – сказал он чуть погодя, – мне что-то не слишком нравятся дела в Группе. Я уж честно тебе скажу. Конечно, работаешь ты неплохо, опыта набираешься. Но ситуация тяжёлая. Успеваемость в Группе довольно средняя, дисциплина стала получше, но тоже весьма далека от идеала. На одной маршировке далеко не уедешь.

Серпет задумался о чём-то, дёрнул себя за левый ус и, взглянув на часы, изрёк очень уж каким-то металлическим голосом:

– Ты ведь понимаешь, Константин, все вы тут выращиваетесь не зря. Но каждому ли ясно, в чём состоит ваш долг? Хотя вроде бы должны понимать, Обещание давали. Мы тут все делаем Одно Общее Дело. И нет ничего сложнее и ответственнее. Разумеется, вы ещё не готовы, вам ещё предстоит пройти через Откровение, получить Великое Знание. И хотя всё это случится не скоро, но кое-что вы уже сейчас могли бы для себя уяснить. Идет грандиозная борьба. Кое-кто из вас об этом забыл, но факты налицо. А готовиться к борьбе надо уже сейчас. Потом поздно будет. Через три года всех вас ждёт Распределение, впрочем, для некоторых оно может наступить и раньше. И куда бы вы ни попали, какую бы работу ни получили – дело у вас у всех одно.

Правда, некоторые этого не понимают. Некоторым кажется, что это всего лишь высокие слова, а жизнь – это койку заправлять как следует да котлетами обжираться. Нет, мои дорогие, так будет до поры до времени. А тебе, Костя, следовало бы почаще напоминать ребятам об их будущем. Так что вот так, – продолжил Серпет обычным своим тоном, – дисциплину с успеваемостью резко поднять. Каким образом – думай сам. На то тебе и голова дана. Что непонятно – приходи, объясню. Так… Теперь что касается Рыжова. Думаю, надо с ним индивидуально позаниматься. Именно тебе, – Серпет навёл на Костю свои большие зрачки. – То, что ты с ним сейчас делаешь, неэффективно. Пороть его, по-моему, дело безнадёжное. Он ведь не потому строится плохо, что лентяй. Он бы и рад, но координация плохая. Лучше его потренировать, развить у него реакцию, скорость. Ну, сам понимаешь. И чтобы с этим не тянуть, – Серпет помедлил, то ли прислушиваясь к чему-то, то ли ловя ускользнувшую мысль, – чтобы не тянуть, начни с ним заниматься завтра же. От полдника до ужина. Да, я помню, тренировка у тебя, кажется. Ну ничего, один раз можно и пропустить, ради общего блага.

Костю от его слов прямо в жар бросило. Ни фига себе подарочек! Не придёшь завтра – подумают, что струсил. Или, того хуже, настучал.

– Сергей Петрович, – быстро заговорил он, пытаясь справиться с комком в горле, – завтра ну никак не получается. У нас ведь полным ходом подготовка к соревнованиям. На первенство Корпуса! Это же честь этажа! Давайте я с ним в другое время позанимаюсь. Хоть ночью, хоть в тихий час.

– Какой ты, однако, эмоциональный, – улыбнулся Серпет. – А я ведь хотел как лучше. – И улыбка исчезла, точно бритвой её отрезало. – Ну ладно. Делай как знаешь. Разумеется, ни ночью, ни вместо тихого часа. Об этом не может быть и речи. Нарушать режим я, как понимаешь, не позволю. А вообще, – он снова помолчал, потом сумрачно произнёс, – а вообще будь осмотрительнее. Ну ладно, это разговор в пользу бедных. В общем, подвёдем итоги. Насчёт Васёнкина с Царьковым – рапорты. С Рыжовым заниматься – хотя бы полчаса в день, но регулярно. Да, совсем забыл. Завтра после ужина зайди ко мне в кабинет. На беседу. Ну, вроде бы и всё. Потопал я, братцы. Работы чёртова уйма, голова кругом идёт и мозги пузырятся.

Серпет встал, потянулся точно огромный кот, поправил широкой ладонью причёску и вышел, плотно прикрыв за собой дверь.