Текст книги "Повести. Выпуск 1"

Выдержав снова некоторую паузу, отец продолжил:

– Тут где-то должно быть их логово, иначе бы они не оказались рядом. Волчата, должно быть, есть там, – как бы пояснил причину разговора. – Надо бы их найти. Осень скоро, а там зима, если выживут, – соберутся в стаю, тогда добра не жди от них.

Уже на садовом участке, содрав шкуру с волков – не пропадать же добру, так решил старый охотник – отец и сын закопали волчьи трупы как можно глубже в землю.

– Ну, вот и порядок, – вымолвил старший. – Шкуры пока засолим… Время будет потом, выделаю. Как раз тебе на меховые сапоги сгодятся. Будешь потом благодарить Рэка. В любую зиму ноги не замёрзнут!

– Да тут не только сапоги, тулуп получится! – возражал сын.

– Там видно будет. Может, и на тулупчик выйдет, мне. Буду потом собак своих пугать.

Отец и сын ещё долго переговаривались впустую.

– Давай-ка, сынок, о деле поговорим, – прерывая бессмысленный разговор, вымолвил отец. – Завтра надо уже с борзыми обследовать ту местность. Их логово, думаю, должно быть неподалёку, и волчат надо найти, пока не разбежались.

– Завтра – так завтра, – не возражая, ответил младший. – Чё, ружьё-то возьмём?

– Зачем же ружьё! – так, живьём изловим, в мешок. А там егерю сдадим. Пусть уж сам решает – куда потом их.

Старый охотник уже обдумывал завтрашний день. Ему не терпелось быстрее найти логово. Да и вознаграждение получить можно будет. «Собак-то своих, действительно, кормить уже нечем», – подумав о деньгах, мысленно согласился и сам уже.

– Да, ты матери-то ничего не говори, – наставлял отец сына уже в машине, – не любит она таких вещей. Не поймёт она нас, да и нечего её лишний раз волновать.

– Да понял я, понял. Знаю, что жалко ей всех. Вон как над псом этим трясётся! – с лёгким осуждением говорил сын о матери.

– Ты мне и думать об этом забудь – о матери так думать! – грубовато вдруг напустился отец на сына. – Она тебя вон сколь лет ждала, родился ты уже поздно. Ночей не спала, берегла тебя как зеницу, – уже чуть мягче выговаривал отец, – хлюпенький ты родился. Не её бы доброта да нежность, возможно, и не выжил бы ты… Так что, не смей даже и думать о ней плохо. Узнаю, самого как волчонка в мешок упрячу.

– Да ладно, батя. Я чё такого сказал. Добрая мамка у нас, знаю, – и замолчал.

До самого дома они уже не разговаривали.

Рэки проспал почти весь день, даже не чувствуя боли. Возможно, то настой травы так действовал; возможно, ласка женщины так успокоила его, а возможно, и обезболивающий укол, сделанный жалостливой хозяйкой. Но, скорее всего, всё вместе. Рэки давно уже не ощущал себя так спокойно. Пробудившись лишь ближе к вечеру, он не сразу понял, где находится: ему вдруг показалось, что он у себя дома: всё вокруг было таким похожим, и даже голос своей хозяйки, казалось ему, он слышит рядом. Но это лишь казалось, уже в следующее мгновение Рэк понял, что находится в чужой квартире. Но голос женщины, продолжавший звучать в другой комнате, всё ещё напоминал о его хозяйке и продолжал удерживать его в некотором смятении. Рэку захотелось встать и пройти туда, но вдруг он услышал прозвучавший в след словам женщины уже знакомый голос с хрипотцой. И тут наконец-то Рэк понял, где он, и вспомнил всё. И сразу раны дали знать о себе. Заскулив тихонько – претерпевая боль, но большей частью с чувством тоски, Рэк вновь припал к подстилу под ним.

– Завтра, с утра и пойдём, – звучал по квартире мужской голос.

– Олежку-то зачем берёшь? Пусть бы дома остался… В хозяйстве вон помочь надо будет завтра, – продолжала разговор женщина.

– Оставь всё пока, – отвечал муж жене. – А без Олега я не смогу, – продолжал. – Да и собак заодно прогуляет, ему же и полезнее будет. А то всё время дома…. Сама знаешь, воздух ему нужен свежий. Растёт ведь парень.

Рэки тихо лежал и прислушивался к разговору людей. Он почти понимал их слова и потому понял смысл их разговора: ему стало ясно, что хозяин собирается следующим днём ехать куда-то, и не один, возможно, с этим, поменьше, человеком, что так брезгливо отнёсся к нему в первый день.

Из комнаты показалась женщина и приблизилась к Рэку.

– Ну, как ты тут? Проснулся уже? Вот и умничка, хороший, – ласково выговаривала она, а затем, продолжая произносить – «умничка, хороший», с сочувствием прикоснулась к нему и нежно провела ладонью по верху его изрезанной волчьими клыками головы.

Рэки чуть вздрогнул, и даже боль немного притихла: ласка женщины вызвала дрожь по его истерзанному телу, что в свою очередь приглушила импульсы боли, исходящие от многочисленных ран. Он проникновенно смотрел в её глаза и видел в ней – свою хозяйку, но, может быть, и просто хотел видеть.

Его взгляд, каким-то странным образом, казался женщине совсем уж человечьим, и это ещё более усилило её сочувствие. Столь глубокое её сопереживание его собачьей участи не могло не отразиться на чувствах умного, но покалеченного судьбою пса. Внезапно взгляд овчара повлажнел, и он опустил свою приподнятую морду: пёс, словно человек, прятал глаза. Переполнившись вдруг жгучей печалью, Рэки почувствовал, как его ослепило резью, и образ женщины расплылся в электрическом свете. Но это были мгновения. Лишь одна крупная слеза, смыв жгучесть с глаз, блеснула влажной дорожкой.

Впервые увидев собачьи слёзы и взгляд, пронзающий горечью лишений, женщина не смогла сдержать сердечного надрыва: её душа, всколыхнувшись, уже сама чувствовала всю внутреннюю боль его. Она вдруг поняла, что эта боль – не боль от ран, а та, что рвёт печалью сердце, от разлуки.

– Ну, что ты, милый… Чей же ты такой? – успокаивая лаской собаку, проговорила женщина. – Кто ж тебя оставил, такого умницу. Неужто сердца в них нет…. Ну, не тревожься, всё хорошо будет, малыш, – продолжала она успокаивать его. И Рэку становилось легче.

Но и потом ещё он долго думал о хозяевах и лишь к полуночи смог вновь задремать.

Утро последнего дня августа прохладой обдавало лица людей. Отец и сын пересекали уже убранное поле и, сбивая со стерни росу, быстрыми шагами направлялись к лесу. Пара выхолощенных борзых псов, удерживаемых на поводке, потягивала в сторону: им неудержимо хотелось воли и резвого бега. Но хозяева не отпускали их, направляя к дороге у лесополосы. Там, за грунтовкой, у края леса проходил неглубокий овраг, углубляясь в землю всё далее по склону. Внутри оврага было много разных тропок, протоптанных дикими обитателями лесостепи. Их привлекала его скрытость и возможность легко найти там пищу. Высокое, сочное разнотравье, устилавшее русло этого неглубокого каньона, давая корм всевозможным мелким грызунам, притягивало и тех, кто не прочь был отведать уже и вкуса самих грызунов. Ходили там и волки. Туда вот и поспешали люди, надеясь встретить по оврагу свежий волчий след, надеясь на то, что смогут быстро отыскать и само волчье логово. Но собаки уводили их всё дальше, вглубь, а то место, где могло быть молодое волчье племя, ещё не обнаруживалось.

– А может, батя, нет здесь никакого логова? – уже не выдержал не отличающийся терпением подросток.

– Да здесь оно, здесь, псы зря не поведут.

– Давай лучше поедим! Я чё-то есть хочу уже.

– Не шуми. Звук по оврагу далеко несёт, – прерывая сына, тихо звучал голос старшего. – Не время ещё живот набивать.

Солнечный диск приблизился уже к полудню, а борзые продолжали вести. Если б они были не на поводках, то, наверное, сами быстрее б достигли того места, куда указывал им волчий дух. Но псы, подчиняясь людям, шли почти вровень с ними.

И вот вдруг крепче натянулись их поводки – собаки заспешили. Зачуяв близость духа серых, псы порывались вперёд, и уже через какое-то время заслышался их визг. Ещё крепче псы натянули повод.

– Спусти ты их! – в азарте произнёс подросток.

– Не дело – собак на щенков спускать. – Ответ отца немного вразумил.

Представив себя щенком, сын замолчал. И даже интерес его к охоте поубавился.

Вдруг под обрывом, внизу, среди размытых старых корней давно свалившейся в овраг берёзы мелькнула маленькая серая тень: один волчонок, тот, что был смелее и крупнее других, последним юркнул в нишу под берёзой. Неистово заголосили псы, порывая поводки. Звучали похвала людей и голос команды – не брать их. Псы не понимали, но, всё же, подчиняясь хозяину, пытались успокоиться. Поворачивая морды то к человеку, то в сторону мелькнувшей тени, псы будто проговаривали: «Ну, вот же они, пусти, хозяин, мы возьмем их».

– Видал? – вымолвил младший.

– Удивительно то, что он дождался нас, а ведь слышал давно, мог бы уже и спрятаться, – отзывался отец сыну. – Этот волчонок не прост, – любопытен очень, а значит – умён. Бестия, а не волк вырос бы…

Привязав борзых к стволу берёзы, люди распрягались, снимая с себя рюкзаки и расчехляя их: сапёрные лопатки, топоры, мешки и другой нужный скарб, вытаскивая, приготавливали охотники.

– Батя, а ты брал когда-нибудь волчат? – с вопросом, лишь бы что-нибудь спросить, обратился сын.

Отец не отвечал. Он молча доставал из рюкзака своё снаряжение и лишь искоса поглядывал в сторону сына. Он понимал, что не так просто будет их взять: щенки большие, и уже сами могут постоять за себя. «Главное, чтоб не разбежались, когда разроем», – промыслил старый охотник, посматривая на собак. Затем достал толстые меховые рукавицы и, выложив их на видное место, уже взглянул на сына.

– Ну, начнём? – неожиданно произнёс отец. – Ты только, если что – отпускай собак, – говорил он, – а я начну. – И тут же приступил к раскопу.

Взрывая лопатой землю сверху норы, человек, расширяя вход, подбирался к логову. Неистребимым, стойким волчьим духом несло вокруг. Не выдерживая, псы иногда срывались в неистовый лай.

А в это время глубоко в норе, забившись в самый дальний угол, затаилось четверо щенков волчицы. Трое из них, прижимаясь как можно плотнее друг к другу и замерев от жуткого страха, уже готовы были к своей участи. И лишь один, что последним заскочил в нору, не испытывал той жути, которой поддались три его сестрицы. Пока снаружи человек раскапывал вход, этот большелобый щенок волчицы, одарённый не только смелостью, но и хитросплетённым клубочком мозга, старался использовать последнюю возможность, чтобы выжить. Ещё давно для себя обнаружив неглубокую расщелину за камнем, который был частью одной из стенок логова, волчонок теперь вовсю старался расширить её. Усиленно отбрасывая землю своими маленькими лапами, большелобый щенок стремился как можно быстрее зарыться в расширяющуюся нишу. Не обращая внимания на боль под коготками и на кровоточащие подушечки лап, волчонок углублялся всё дальше за камень. Сестрички же его, напуганно устремив свой взор к входу в логово, не смели даже повернуться в сторону брата, продолжающего без устали отшвыривать землю к их ногам. Возможно, они надеялись на свою мать, ожидая тихо, как и положено щенкам волчицы, её появления. И потому уже их участь была предрешена.

И вот, когда стало возможным дотянуться до волчат рукой, они, один за другим, стали исчезать из логова. Большелобый видел, как огромная мохнатая лапа жутко пахнущего существа поочередно хватала его сестриц и вытаскивала наружу. Они, смирившись, даже не пытались укусить его.

Забившись в нишу, вырытую за камнем, большелобый ждал своей очереди. Но он бы просто так не дался. Он ждал, что вот-вот мохнатая лапа коснётся его, и, уже готовый вцепиться в неё со всей своей щенячьей злобой, наверное, порвал бы её в клочья.

– Держи последнего, – протягивая волчонка к распахнутому мешку, обратился отец к сыну. – Снова сучка. Все три – и сучки. Только представь, сколько бы их стало года через два, – объясняя неоспоримую пользу своего дела, выговаривал он. – Не зря! Не зря, Олежка, мы тут с тобой раскопы вели. На целых три стаи в округе меньше станет. Зверью поблага выйдет, да и нам тоже, – продолжая объяснять пользу, как бы уже оправдывал свой поступок старый охотник, – зайца, так это точно, больше будет. Чем не благо для них?.. Верно говорю? Как думаешь?

Сын молча перевязывал верёвкою мешок.

– Тащить обратно тяжеловато будет, – чуть позже вымолвил он.

– Ничего, дотащим. Невелик уже труд, – тихо и спокойно отвечал пожилой отец, мысленно уходя в сторону от темы. Затем он и вовсе замолчал и до самой дороги уже не проронил ни слова.

День близился к завершению. Получив расписку о сдаче трёх волков в охотхозяйство, пожилой человек устало направлялся к своему дому. На улице всё ещё резвилась детвора. От футбольного стадиона, за посёлком, разносился шум и крик людей, гоняющих по полю мяч. Где-то в соседнем дворе раздавались аккорды гитары и слышались голоса поющих. Люди отдыхали всюду, казалось, что у всех был праздник. Тёплый вечер, ещё августовский, последнего дня лета настраивал на добрый отдых. Но человек, что шёл сейчас по этой улице, не испытывал радости. Вроде всё получалось у него правильно, верно, а вот только в душе его почему-то было неладно и хмуро.

Войдя во двор, окружённый высоким забором, человек приблизился к дому. Рядом с домом в просторной вольере, огороженной металлической сеткой, полёживали, в ожидании вечерней порции еды, борзые псы. При виде хозяина они подскочили к ограде и, подавая голос, напоминали о своём праве – быть сытыми. В хлеву, заждавшись дойки, мычала корова. Поодаль от неё, в сарае визжали подросшие поросята, и куры, кудахча, бегали от петуха по всему двору. Жизнь вокруг хозяина кипела, но лада с ней он уже не испытывал.

Войдя в дом, хозяин понуро прошёл в комнату, где тихо в углу лежал израненный пёс.

Зачуяв приближение человека-охотника, пёс приоткрыл глаза, и в то же мгновение приподняв морду и немного привстав, Рэки внезапно издал глухой рык: он чуял волчий дух, исходящий от человека.

– Ты что это, Рэк? – удивился хозяин дома. – Что это с тобой?

Но Рэки продолжал рычать, ощерив морду.

И только тут человек догадался – от него несло волком, и Рэки отреагировал как и положено ему. Для него этот запах теперь уже навсегда будет запахом лютого врага.

– Ну, хорошо, хорошо, Рэк. Ухожу я, ухожу, – выговаривал хозяин, возвращаясь обратно.

«Вот молодец-то пёс, другой бы на его месте хвост зажал бы, а этот – еле живой, но хоть сейчас готов снова биться. Молодец пёс. Хорошим волкодавом станет», – подумал он, уже выходя из дома.

Рэки ещё долго не мог успокоиться: волчий дух, будоража его память, воскрешал недавнее событие с ним. Вспоминая схватку с волками, он помнил, как перервал глотку той, чей дух он ощутил сейчас. И это вызвало в нём странное чувство. Ко всему, улавливая в запахе что-то ещё щенячье, Рэки ощутил некую множественность волчицы и потому недоумевал: «Она где-то рядом, и с ней ещё несколько таких же, как и она, только они гораздо слабее её. Но почему их дух с человеком?». Рэк не мог ничего понять и лишь насторожился, ожидая неизвестно каких моментов.

В эту ночь Рэки вновь не смыкал глаз. Необъяснимым чутьём он чувствовал какое-то странное беспокойство. Всё ещё улавливая слабый дух волчицы и её щенков, Рэк всё время вспоминал момент, когда волчица кинулась на него и вцепилась в загривок. Но далее ему представлялось уже то, чего не было: несколько таких же, как и она, но гораздо меньших в размерах, набрасывались на него сзади и впивались своими мелкими и острыми зубами под шкуру. Он чувствовал, как боль от этих укусов отдавалась по всему телу. Этого Рэк совсем не мог понять и потому не мог успокоиться.

А в эту же ночь, почти в одно и то же время, но далеко от человеческого жилья и того места, где тревогою мучился Рэк, в глухом глубоком овраге, под бледным светом уже осенней луны, жалобно поскуливал одинокий волчонок. Его маленькое дикое сердце исходило печалью, тоскуя о пропавших своих сестрицах. Ему было очень плохо одному, и потому, задрав свою острую мордочку к небу, он призывал своих родителей как можно быстрее вернуться. Его пронзительное поскуливание, иногда переходящее в повизгивающее щенячье завывание, призывным эхом разносилось по всему оврагу. Но ему никто не отзывался, а значит – его родители были где-то очень далеко. И волчонок продолжал тоскливо взвывать, ведь он теперь не знал, как ему быть.

В эту ночь, возможно, каким-то образом Рэки чувствовал печаль волчонка, оставшегося наедине со своим горем. Ведь их сердца в этот момент переполнялись одним похожим чувством, что вызывало в их душах самую сильную необъяснимую боль. Ко всему ещё Рэки, осознавая свою беспомощность от ран и заточения, подобно одинокому волчонку, так же не знал пока, что ему делать. В одном лишь Рэки не сомневался, – как только он сможет выйти наружу, то непременно вернётся туда, где его оставили хозяева. Он обязательно должен встретить их там: Рэк был уверен, что люди, без которых он не мыслил и дня, уже разыскивают его и, наверное, ждут на том же самом месте. Но вот только он пока не может кинуться им навстречу. И это обстоятельство ещё больше омрачало его беспомощное существование.

День следующий немного развеял ночную тревогу Рэка, но всё так же испытывая тоску, пёс тихо лежал в углу и не притрагивался к пище, по-прежнему оставаясь верен наставлениям своего хозяина.

И всё же, не выдержав зова своего уже крепкого, мягко говоря, аппетита, он не смог удержаться, чтобы не взять из рук женщины, так напоминавшей его хозяйку, один маленький кусочек отварного мяса. Рэки даже не заметил, как проглотил его, и уже в следующий раз женщине не пришлось уговаривать его. Для Рэки с этого момента всё вдруг изменилось: он уже не смог более отказываться от пищи.

Исхудавший за многие дни одиночества, Рэки заметно стал поправляться, и раны на его теле, затягиваясь, заживали быстрее. С каждым днём он чувствовал себя всё лучше и лучше. Хозяин не скрывал своей радости по поводу выздоровления пса, ведь у него на Рэка были большие планы. И Рэк тоже не скрывал своего нетерпения, – он ждал, когда его смогут отпустить на волю. Иногда всё же его выпускали, но лишь во двор, и всегда на привязи. Видя через забор дорогу, Рэки всё время порывался вперёд. Но человек, уже зная его особенность и не желая отпускать овчара, не мог позволить ему свободной прогулки: Рэк должен был привыкнуть к ним, и потому человек держал пса в постоянной привязи.

Шли дни. Рэки уже окончательно окреп, но по-прежнему находился в заточении. Каждый раз, при виде воли со двора, его преданное прежним хозяевам сердце готово было вырваться наружу, – так сильно Рэк желал увидеть их. В эти минуты никто не мог понять его. И только одно женское сердце, полюбившее умного и верного пса, не могло оставаться безучастным. Оно так же с болью трепетало, вызывая в душе женщины понимающее сочувствие.

И вот как-то, гуляя по двору с Рэком, женщина не смогла больше выносить его страданий. Она подвела его к калитке и, приоткрыв её, отцепила поводок с ошейника. Внезапно почувствовав свободу, Рэки на какое-то мгновение замер, но затем стремительно бросился вперёд. Пробежав так несколько метров, пёс вдруг остановился и, повернув голову в сторону женщины, снова замер. Он как бы какое-то время раздумывал, казалось, ждал, что его вот-вот окликнут. И женщина уже хотела было позвать его, но, понимая, что никогда они не смогут заменить ему родных хозяев, так и не позволила себе этого. А Рэки ещё несколько мгновений ждал, и лишь затем, опережая лёгкий степной ветерок, уже неудержимо помчался к дороге.

Часть II

Закончилась осень, декабрь вступил в свои права. Плотным снегом замела зима безлюдные пространства. И лишь дорога под колёсами машин, петляя серой лентой, темнела среди выбеленных полей и перелесков.

Бескрайние приволжские степи, даже в центре русской цивилизации, до сих пор остаются безжизненными и нетронутыми. От деревни до деревни редко можно встретить признаки человеческого присутствия, и даже ближе к городу может казаться, что до города ещё далеко.

Продвигаясь на автомобиле по трассе, на одном из её пустынных участков ещё издали видишь чернеющую точку у края дороги – силуэт одиноко сидящего пса на заснеженной обочине. Автолюбители, не знающие истории о верном овчаре, проносятся мимо, но те же, кто уже слышал о нём, не могут не остановиться – им хочется взглянуть в безгранично преданные глаза собаки. Приветствуя одинокого чёрно-рыжего овчара, многие замечают в его глазах глубокую печаль. Сочувствующих поражает его выносливая стойкость, но никто не в силах ему помочь, ведь Рэки отвергает любую помощь, исходящую от них, и лишь кусочки хлеба, оставленные ему у дороги, подбирает после. Так и тянутся дни его сурового ожидания.

И всё же не всегда можно встретить известного пса у дороги, иногда Рэки отлучается. Даже в его одинокой и, казалось бы, очень грустной жизни нет-нет, да и происходят маленькие радости, от которых Рэк не в силах отказаться.

Однажды он заметил в поле нечто, напомнившее ему историю из прежней ранней жизни. Тогда, ещё щенком, он впервые видел из окна автомобиля зайца, несущегося через поле. Рэк запомнил, как в тот момент хотел побежать за ним, чтобы порезвиться вместе с быстронесущимся странным живым «шариком». И вот Рэки увидел его вновь, хотя не сразу узнал в нём прежнего знакомца: в этот раз заяц был чисто-белым. Рэк вообще с трудом разглядел его на фоне снега у противоположного края поля, лишь чёрные кончики постоянно пошевеливающихся ушей выдали его. Заяц же, заметив медленно приближающегося с дороги пса, предпочёл обойтись без нового знакомства и поспешил скрыться. Тогда Рэки рванул за ним. Пугливый и резвый молодой зайчишка так припустил от испугу, что Рэки даже немного растерялся и, конечно же, в тот день он так и не смог настичь его. Но уже потом, всякий раз вглядываясь в заснеженное пространство и заметив на белом чёрные кончики ушей зайца, Рэки мгновенно срывался с места и во весь опор гнался за ним. Иногда Рэку всё же удавалось догнать его, и даже обогнать, и тогда он бежал рядом с зайцем, с интересом искоса поглядывая на этот шустрый белый клубок прыткой жизни. Подобная забава очень отвлекала Рэка от печальных мыслей о всё ещё не появившихся хозяевах и восстанавливала его силы. Воодушевлённый приливом жизненной энергии, он снова возвращался на прежнее место и уже более уверенно продолжал ждать.

Если бы эта история произошла где-нибудь на севере России или за Уралом, в Сибири, то вряд ли она имела бы продолжение: суровые зимние холода не позволили бы выстоять одинокому домашнему псу в безлюдье. Но зимы в Поволжье не столь суровы, и поэтому Рэки способен был вынести их.

Свернувшись на брошенной ему людьми потрёпанной ватной фуфайке, Рэки терпеливо коротал морозные ночи. Иногда, когда становилось совсем уж зябко, он пристраивался за каким-нибудь «небыстрым» автомобилем и поспешал за ним: таким образом он не только согревался, но и в какой-то мере развеивал свою ночную тоскливую скуку. Многие из водителей, проезжающих по этому участку трассы, уже хорошо изучили Рэка и эту его особенность – иногда побегать за машиной, и потому некоторые из них, завидев преследующего их по трассе пса-овчарку, сбавляли скорость, а то и вовсе останавливались, пытаясь заманить его в салон автомобиля. Рэки же всегда отказывался, он никогда не отбегал далеко от своего места, боясь оставить его на большее время, ведь он был абсолютно уверен, что хозяева могут появиться в любой момент, а значит, он должен быть всегда на месте и ждать. Так оно почти и было: он всегда возвращался скоро и неизменно оставался на своём посту.

Немногим раньше, в тот день, когда добрая женщина выпустила Рэка на свободу, он, оказавшись снова на трассе, отправился в сторону родного города и дома, где так и не обнаружил ни своих хозяев, ни их машины. Рэки понял, что они ещё даже не возвращались, и потому вернулся на прежнее место, где когда-то потерял их. С тех пор он решил не покидать этот участок дороги, несмотря ни на что.

Так оно всё и было до некоторого времени, пока не случилась ещё одна история, повлекшая за собой вынужденную и длительную отлучку Рэка.

История эта началась ещё тогда, когда Рэк впервые столкнулся с бродившим близ человеческого жилья старым волком. Волк считал всю территорию вокруг – своей, и ему совсем не нравилось, что домашний пёс, несмотря на все угрозы дикой природы, не покидал этого места. Озлобленный и затаивший глубокую ненависть, старый волк выжидал подходящего момента, чтобы любым способом избавиться от ненавистного ему чёрно-рыжего пса. Но сам волк уже не мог совершить подобного, да и в помощь ему уже некого было зазывать. И всё же волк не был бы волком, если бы не имел тот ум, которым одарила его природа, да и мудрость, с годами, дополняла некоторых хитросплетений мозгу.

Старый хитрый волк порой целыми днями наблюдал, укрывшись в перелеске, за псом на дороге: волк видел, как останавливаются рядом с овчаром машины и из них выходят люди, чтобы приблизиться к нему. Для чего они совершали подобное действо, зверь не мог понять, но однажды понял то, что могло бы стать причиной исчезновения опостылевшего ему пса.

Уже стоял февраль, дням прибавилось солнца, и в воздухе попахивало весной. Но всё так же Рэки оставался на прежнем месте, став лишь более известным. Теперь уже ни одна машина не проходила мимо, чтобы не остановиться рядом со знаменитым овчаром. Всем хотелось увидеть его и пожать ему лапу, которую Рэки охотно подавал желающим. В один из таких солнечных февральских дней всё и случилось.

На некоторое время Рэки покинул своё место и, как обычно, устроив небольшую пробежку, провожал один из автомобилей. Как только Рэк исчез из вида, старый волк внезапно появился на трассе и занял его место. Крупный волчина, ростом такой же, как и сам овчар, своим потускневшим от старости видом стал почти сравним с собакой: в противоположных лучах солнца его тёмный силуэт ничем не отличался от силуэта Рэка, и немудрено было их перепутать. Усевшись на обочине дороги, волк, как и пёс, стал выжидать.

Тем временем Рэки, проводив за очередной поворот своего приятеля на старенькой, поскрипывающей «Ниве», развернулся обратно. Пробежав немного по трассе, он решил сократить путь, срезав поворот напрямик через поле: что-то неладное почувствовало его собачье сердце.

Обратившись в Рэка, волк, конечно же, очень рисковал собственной шкурой, но, доведённому злобой до отчаяния, ему ничего не оставалось, как использовать эту, по его умышлению, последнюю возможность подставить пса.

Ещё издали, с поля, заметив остановившийся на дороге автомобиль, Рэки помчался во весь опор. Машина стояла напротив его места, а рядом уже слышался шум и крики людей. Всё это происходило не дольше нескольких секунд, но в подобной ситуации каждая секунда могла бы стать роковой.

Стремительно выскочив на трассу, Рэк увидел своего старого серого «приятеля», подмявшего под себя человека. Волк не имел желания загрызть его, но в злобном азарте, забыв об опасности, тиранил подмятого укусами. Ни крики людей, снующих рядом, ни удары лопатой, наносимые ими по зверю, не могли оторвать волка от своей жертвы. Не обращая внимания ни на что, казалось бы, взбесившийся волчина наслаждался своим положением, ведь людей он ненавидел всё же больше, чем собак.

В один прыжок Рэк оказался на спине волка. Вцепившись ему в загривок, Рэки отчаянно замотал головой, пытаясь оторвать его от человека. И только тут волк понял, что оплошал: в азарте он забыл о времени, – ему стоило чуть ранее оставить свою жертву и исчезнуть ещё до появления пса. Но было поздно, теперь волк пожалел о своей глупой затее – искусать человека. Почувствовав всю силу тяжести огромного овчара на себе и остроту его клыков на своём загривке, волк рванулся в сторону. Но выскочить сразу из неожиданно навалившихся объятий ему не удалось – Рэки крепко удерживал его за холку. Выкручиваясь из всех сил, волк метался, кувыркаясь вместе с псом. Такого решительного нежелания быть побеждённым Рэки не предполагал встретить в этом с виду дряхлом и болезненном волке. Ощутив всем своим жилистым корпусом мощное сопротивление невероятной, почти бешеной ярости, овчар на какую-то долю секунды даже ослабил хватку. Почувствовав на мгновение ослабленный прикус собаки, волк, извернувшись, рванул Рэка за место чуть ниже лопатки. Этого хватило, чтобы уже в следующую долю секунды волк смог вырваться из-под овчара. И тут же сцепившись вновь, уже с небольшим перевесом в пользу волка, они продолжили свою кровавую схватку. Волк хоть и был старым, но оказался совсем не дряхлым, к тому же дикая кровь и отчаяние загнанного в тупик разбудили в нём прежнюю силу, – теперь уже волк стоял за свою жизнь.

Ужасное зрелище представало перед глазами людей: увидеть подобное не могли они даже и во сне. Жуткий поединок огромного волка с крупной овчаркой, словно дикой магией, ввёл их в оцепенение.

Но вдруг всё затихло, так же внезапно, как и началось: свернувшись в кровавый клубок, две жизни затихли в смертельных объятиях друг друга. Ещё секунды стояли люди в тишине, и лишь стоны одного из них, покусанного волком, доносились из автомобиля. Когда же, вернувшись к осознанному состоянию, люди поняли, что произошло, они смогли приблизиться к затихшим в смертном поединке. Некоторое мгновение людям казалось, что пёс, защитивший их, как и волк, уже мёртв, но уже в следующий момент они смогли заметить, что бока Рэка медленно и тяжёло вздымались от вдохов. Тут же склонившись над ним, кто-то назвал его по имени. Заслышав знакомый голос, Рэки чуть приоткрыл окровавленные глаза и слабым стоном с выдохом дал понять, что жизнь его ещё не окончена.

Оттолкнув ногой голову придушенного зверя в сторону, человек освободил овчара из цепенеющих волчьих объятий. Затем Рэка перенесли на заднее сиденье автомобиля и, уже не теряя времени, желая во что бы ни стало спасти жизнь бесстрашному овчару, люди поспешили по направлению к городу. На месте остался лежать лишь коченеющий труп старого волка.

Слух о смерти известного овчара быстро разнёся по округе. Все очень жалели полюбившегося пса, и многие не могли представить, что его одинокая фигура у дороги уже не будет встречать в одном и том же месте проезжающих по трассе. Но когда же люди узнали, что овчар не погиб, весть эта стала большой радостью для всех, будто Рэки был человеком и близким родственником многих.

Прошло чуть больше двух недель. Рэки быстро поправлялся от ран, нанесённых волком. В его глазах вновь появился блеск, и желание жизни наполняло его прежними интересами и тревогами. Люди, приютившие у себя израненного пса и проявившие о нём заботу, понимали, что Рэки скоро снова захочет вернуться на прежнее место. Но они ошибались, – он никогда не переставал хотеть этого, даже будучи в бинтах. Если бы он смог, то, наверное, уже давно бы оставил комнату, ограничившую его свободу, и устремился бы к дороге, где его, как он верил всегда, возможно, уже дожидались хозяева. Такова была его природная сущность, и потому он, как только оказался на воле, снова вернулся на трассу.