Текст книги "Великая Скифия"

Глава четвертая
Посол боспорских рабов

1

Утром Лайонак проснулся с головной болью. Позавтракав остатками вчерашнего, проведал своего коня. Пешком отправился в город.

Неаполь был уже в движении. Толпы народа, конного и пешего, двигались в направлении городских ворот.

От прохожего Лайонак узнал, что царь с князьями выезжают за город, в степь, где будут проведены состязания. Сильные и ловкие, которых царь заметит, могут стать царскими воинами. Это считалось большой удачей. Дружинники получали жалованье и кормление за царский счет.

Послышались крики:

– Разойдись! Царь едет!

Появились конные стражи, что расчищали дорогу царю. Лайонак прислонился спиною к колонне уже известного ему храма Зевса Атавирского, готовясь увидеть Палака.

Показалась пестрая масса всадников.

– Который же царь? – спросил Лайонак соседа.

– А ты что, приезжий, что царя не знаешь?

– Да, – нашелся боспорец, – я прибыл из Ольвии со своими господином и не имел счастья видеть царя.

– Ага… видно, что ты не здешний. Вон царь!

Человек указал на молодого бритого мужа с белым лицом, тупым коротким носом и по-детски выпяченными губами.

– Теперь вижу. А кто рядом с ним смеется так приятно? Тот, что с кудрявой бородой. Наверно, силу он имеет немалую, видишь, плечи-то какие!

– Это самый близкий друг царя – богатырь и воевода Раданфир.

– Кто же другой, похожий на старую бабу?

– Тсс… – горожанин испуганно осмотрелся вокруг, – это сам Тойлак, жрец всех богов. У, это злой старик.

Говоривший опасливо покосился на Лайонака, торопливо втерся в толпу и исчез.

Боспорец увидел в свите царя князя Фарзоя, одетого в новый кафтан и синий колпак, отороченный блестящим мехом. Смекнув, что Фарзой принят царем хорошо, он стал что-то соображать.

– Шут!.. Царский дурак! – закричали в толпе.

Послышался хохот.

Впереди царя появился потешный всадник верхом на осле, весь увешанный пестрыми тряпками и побрякушками. Он кривлялся, делал вид, что вот-вот упадет на землю.

Лайонак взглянул в лицо царского забавника и что-то знакомое угадал в его чертах. Шут уронил шапку, но тут же с ловкостью обезьяны поднял ее рукой, нагнувшись с седла.

– Бунак! – вскричал изумленный сатавк, привлекая к себе взгляды горожан.

Блестящая кавалькада прогрохотала мимо, обдав толпу тучей пыли. Сзади ехали конные телохранители и слуги, в числе которых были и знакомые лица. Марсак и Пифодор уже нарядились в кафтаны скифских ратников и чинно покачивались в седлах. Лайонак не окликнул их. Его внимание было приковано к догадке, родившейся вместе с неожиданным открытием.

– Бунак – шут царев! – прошептал он и, следуя внутреннему побуждению, поспешил обратно к хижине Никии.

Пришлось преодолевать встречный поток очень шумного и непочтительного люда. Каждый норовил пробраться к городским воротам, работая кулаками, локтями, горлом. Все спешили за город, вслед за царем и его князьями.

Добравшись до своего временного жилья, боспорец взнуздал Альбарана и, сказав пару слов Никии, которая уже не казалась такой страшной, как вчера, вскочил на лошадь и поскакал за город.

Он вместе со всеми спешил попасть на скифский праздник силы и ловкости, посвященный Святому мечу.

2

В широкой долине, между пологими холмами, устроено нечто вроде ристалища, по которому разъезжают вооруженные всадники. Тысячи зрителей, облепивших склоны холмов, громко спорят из-за мест, даже затевают драки между собою. Любители зрелищ, готовясь сидеть здесь весь день, захватили мешки с провизией, кувшины с кислым молоком и водой.

На видном месте разбиты белоснежные шатры с медными навершиями, начищенными до блеска. В шатрах, как в ложах, расположились жены царя и князей, пышно разодетые по случаю праздника. Царские служанки перемигиваются с воинами-телохранителями. Ирана зачем-то выскочила из шатра. Она нацепила на свои черные косы столько блестящих монет и бус, что казалось дивом, как она может носить всю эту тяжесть.

Палак с князьями готовились смотреть на состязания, не слезая с седел.

Состязания в силе и ловкости, в которых могли участвовать все желающие, привлекали всегда много народу. После войны и пиров это был лучший способ заставить всех кочевых сколотов собраться воедино вокруг царя, покинуть свои кочевки, нарушить обособленность, все еще сохраняющуюся между племенами и родами.

Здесь можно было приобрести известность, получить подарки или место в рядах царской дружины. Сильнейшие победители получали звание царских богатырей и приглашались на пир за один стол с царем. Если же они потом отличались и в боях, то их чествовали наряду с князьями.

Состязания начались борьбой. Выходили полуголые бородатые мужи и с кряхтением валили один другого на землю. Потом последовали бои на мечах, одиночные и групповые. В этих пеших турнирах противники не щадили друг друга. Бывали случаи, когда побежденных уносили с поля замертво или с тяжелыми увечьями. За мечниками шли бойцы на палках, за ними показались могучие фигуры латников с топорами.

Князя Гориопифа не было на празднике. Но «вепри» участвовали в схватках, причем вели себя вызывающе. Появился Напак в черном кованом шлеме, с тяжелым топором в руке. В недолгих схватках он сбил с ног двух сильнейших воинов царя, оглушил третьего, ударив его в висок топорищем, яростно схватился на секирах с латником из числа «ястребов» и нанес ему сильный удар в плечо. Тот упал. «Вепри» захохотали. В ответ им раздался грозный ропот толпы бедно одетых родичей Фарзоя. Победитель, играя топором, стал ходить по кругу и похваляться своей силой.

– Эй, кто еще хочет стать против меня? – вызывал он желающих своим странно высоким, женским голосом. – Вижу, нет таких. О великий царь! Ты видишь, я свалил уже троих и нет четвертого! Награди меня как победителя!

– Досадно, – пробормотал Раданфир. – Неужели нет бойца, который сломал бы шею этому хвастуну?

– Князь Напак – первый силач в свите Гориопифа! Он ударом кулака валит лошадь на землю! Кто справится с богатырем?

Послышались крики:

– Есть! Есть!

На поле вышел степенный пожилой воин в кафтане царского слуги. Не спеша снял с головы войлочный треух и, пригладив ладонью остатки волос на затылке, надел остроконечный ребристый шлем. Заносчивый богатырь с любопытством и насмешкой смотрел на нового противника. Тряхнул темной гривой волос, свисавших из-под шлема, и, оскалившись озорно, спросил во весь голос:

– Куда ты, добрый человек? Хоть борода у тебя и с проседью, а на голове волос почти не осталось, но я не пожалею тебя в ратном деле! Да и панциря на тебе нет. Куда лезешь? Разрублю тебя, как тыкву!

Опять хохот со стороны людей Гориопифа.

– Не за жалостью твоей вышел я! Хочу сразиться с тобою!

Воин снял кафтан и остался в одной белой рубахе на могучих плечах. Взял в руки секиру. Поплевал на ладони. Толпа затихла, насторожилась.

– Может, ему наплечники дать, что ли? – обратился царь к Раданфиру. – Или щит вручить для отражения ударов?

Но топоры уже звякнули, дождем брызнули искры. Бой начался.

– Что ж, пусть так дерется, хотя это нарушение правил.

– Видно, уверен в себе старый воин, – заметил Раданфир, – если вышел на бой с голой грудью!

Напак нападал резко, взмахивал топором широко, и, кажется, попади он по плечу старому воину, действительно рассек бы его, как тыкву.

Но противник был крепок на ногах, увертлив и действовал топором с быстротою и ловкостью. Удары, что сыпались на него, неизменно попадали скользом по окованному обуху. Напак стал нападать яростнее. Пар пошел от спины царева бойца. Толпа ахала. Царь возбужденно взмахивал кулаком.

– Бей его! – закричали из толпы.

Старый воин нанес удар по голове богатыря, шлем со звоном покатился по земле. Ветер подхватил прядь волос, скошенную топором. Рев восторга был наградой за удачный удар. Ошеломленный князь чуть не упал, еле удержался на ногах и хотел продолжать бой, но, получив второй удар по наплечнику и сильный толчок обухом в грудь, рухнул на землю.

Тысяча шапок взметнулась вверх. Тысяча глоток чуть не лопнула от приветственного крика. Победитель снял шлем и поклонился низко царю. Пот струился по его лысине.

– Как зовут тебя, человек? – спросил Палак.

– Марсак я, дядька князя Фарзоя.

– Честь и слава тебе и твоим сединам!.. А тебе, друг Фарзой, я могу позавидовать. И теперь понимаю, кто научил тебя хорошо владеть мечом.

– Да, Палак-сай, – ответил Фарзой, перед этим испытавший немалое беспокойство за жизнь своего воспитателя. – Марсак был приставлен ко мне покойным отцом. И, несмотря на свою седую голову, он имеет богатырскую силу и задор юноши.

– Спасибо тебе, Марсак! Был ты княжеским дядькой, теперь будь царским богатырем! – крикнул царь, довольный, что спесивый зять Гориопифа был посрамлен. И в то же время испытывал досаду из-за отсутствия Гориопифа, а вызывающее поведение «вепрей» раздражало его. Он хотел, чтобы Гориопиф пришел к нему с повинной.

Когда начались конные скачки со стрельбой из лука на галопе, Лайонак не выдержал, выехал на поле, сдерживая ретивого коня.

– Чего ты хочешь, воин? – спросил его пожилой военачальник с перерубленным носом, следивший за порядком на поле.

– Хочу показать мастерство упражнений на коне.

– Становись вон туда, дойдет очередь, покажешь. Я махну тебе рукой.

Дождавшись условленного знака, Лайонак повел лошадь по кругу, делая при этом неожиданные повороты, прыжки, садился лицом к хвосту коня, проскакал полкруга, стоя в седле. Толпа зашумела, зарукоплескала. Наездник разбросал по всему полю рукавицы, шапку, кинжал, а потом на скаку стал поднимать эти предметы с земли, ловко удерживаясь в седле. Стрелял по цели одной и двумя стрелами, прыгал на коне через пылающий костер.

– Это необыкновенный наездник! – не удержался царь. – Чей он?

Никто не мог ответить на это. Фарзой должен был заявить, что лихой наездник прибыл в Неаполь вместе с ним.

– Как? – удивился царь. – И это твой человек?… Ну, друг, ты умеешь подбирать людей! Поздравляю тебя! Наградить бойца на секирах и наездника оружием и конями!

Праздник продолжался.

3

Вечером шут царя и боспорский наездник встретились под крышей дома Никии.

– Поздравляю тебя с успехом! Твой приезд удачен, царь заметил тебя!

– Да, он наградил меня конем… Ты разве был на празднике? Я что-то не видел тебя?

Бунак испытующе посмотрел в глаза товарищу.

– Ты, говоришь, меня не видел?

– Нет. Меня только поразило, что царский шут странно похож на тебя.

Бунак понимающе вскинул брови.

– Скажи прямо, Лайонак: ты узнал меня? Не скрывай этого!

– Да, – просто согласился тот, – я узнал тебя в одежде царского шута. Не хмурься только и не смотри на меня так. Я давно уже подозревал, что так называемые «дураки» при знатных господах и царях – чаще всего умные и проницательные люди. Они искусно притворяются глупыми и смешными… Шут – это тот же мим, но, пожалуй, выше мима. Ты подтвердил это!

– Я рад твоим словам, – пробормотал Бунак, отирая пот со лба, – и ты не ошибся, считая, что шутом быть – тоже искусство, и довольно трудное. И ты должен понять меня.

– Я уже понял, Бунак. Я сам, как и ты, носил рабский ошейник, испытал унижения и обиды. Меня уже не смутишь дурацким колпаком.

– Ты всегда был хорошим человеком, Лайонак, и всегда им останешься!

Друзья обнялись.

– Однако, – заявил Бунак, смеясь, – ты уже раскрыл мою тайну, тайну дурацкого колпака, а вот свою не выдал! Не думаю, что ты приехал в Неаполь лишь для того, чтобы принять участие в конных состязаниях, и не для того, чтобы заменить меня в моей должности!

Им стало весело, они хлопали друг друга по плечам и хохотали.

– Верно, Бунак, – наконец ответил боспорец, – я прибыл сюда по делу, о котором рассказал бы еще вчера, если бы это дело было моим личным. Но я посланец многих людей, и не обижайся, что был осторожен.

– Понимаю, одобряю и молчу. Пусть тайна останется при тебе.

– Наоборот, Бунак, я должен посвятить тебя во все, и даже больше – я хочу просить твоего совета и помощи.

– Вот моя рука, товарищ! Готов дать клятву верности и молчания. А что касается совета и помощи – рассчитывай на меня немедленно!

– Поклянемся же!

Друзья взяли два ритона с вином и надрезали ножами пальцы рук. Каждый выдавил несколько капель крови в сосуд другого. Обнявшись, сели рядом и долго смаковали вино в молчании. Это была клятва на крови. Ни один из сколотов не нарушит такой клятвы.

– Ну, а теперь слушай, – сказал Лайонак.

– Я весь слух и внимание.

– Так вот, мы продолжим вчерашний разговор… Я уже говорил тебе, что сатавки теперь рабы. Перисад и все пантикапейские богачи сели на спину коренным хозяевам земли с помощью дандариев, синдов, сарматов. Ух и злы! Готовы любого сколота живьем съесть!..

– Ах, мерзавцы! Резать их надо и конями топтать!

– Вот, чтобы резать их, надо большое дело начинать! Тут и я напомню тебе об Аристонике Пергамском. Он поднял восстание угнетенного народа в Пергаме. Сам он был царский сын, но сочувствовал тем, кто страдает. Он поднял рабов против хозяев и основал государство Солнца. Правда, ненадолго. Подлые хозяева призвали на помощь римлян, и Аристоник был побежден. Если начинать борьбу на Боспоре, надо иметь своего Аристоника. Тогда можно было бы освободить сатавков, да и городских рабов от пантикапейского гнета…

– Это мне нравится. Но и на Боспоре найдутся свои предатели, а Перисаду со стороны помогут. Митридат уже обещал помощь ему?

– Обещал.

– Ну вот. Не успеете вы подняться, как нагрянут, задавят, кровью зальют!

– Поэтому я и здесь, что не хочу, чтобы так получилось!

– Говори скорее!

– Меня послали сюда угнетенные сатавки и фиас рабов Пантикапея. Рабов, что поклоняются богу безыменному и единому. Вот наш знак.

Лайонак засучил рукав и показал шуту татуировку.

– Ага, – задумчиво произнес Бунак, – якорь, что означает спасение.

– Да… Спасение через борьбу!

– Чего же ты хочешь добиться в Неаполе? Если оружия, то заранее скажу – не получишь. Палак сам не знает, откуда взять его, а наши мастерские разрушены, те же, что работают, получили царские заказы.

– Оружие?… Нет, оружие у нас есть!.. Я приехал просить Палака помочь нам. Для сатавков Палак – законный царь!

– Просить Палака помочь вам против Боспора?… Войной, что ли?

– Войной! Пусть освободит нас и примет под свою руку.

Бунак удивленно и с сомнением покачал головой.

– Стоит только Палаку подойти к границам Боспора, – продолжал боспорец, – мы восстанем как один, у нас все готово! Боспор падет от одновременного удара извне и изнутри!

Бунак молчал. Ему казалось, что друг его шутит.

– Конечно, – молвил он, подумав, – Боспор, как и Херсонес, сидит на сколотской земле… И я рад был бы добраться до горла Саклея. Но… ведь Палак решил нынче взять осадой Херсонес! В прошлом году он потерпел поражение от Диофанта и сейчас едва ли будет рисковать войной и тут и там.

Лайонак отмахнулся досадливо.

– Если он полезет на Херсонес, то опять проиграет. Получится то же, что и в прошлом году. Сегодня Херсонес покрепче Пантикапея!

– Ты считаешь херсонесских греков непобедимыми?

– Нет, но сам посуди, Бунак: если даже Палак возьмет Херсонес до весны, то получит очень мало. Опять прибудут понтийские корабли и освободят город… Палак не будет сильнее после взятия Херсонеса. А на Боспоре сразу будет иметь многотысячное войско повстанцев, склады с оружием, гору хлеба, даже флот с опытными моряками из рабов. Пусть тогда сунется Митридат!.. Мы отбросим его общими силами! Тогда и Херсонес можно будет взять совсем легко при помощи кораблей. Ведь город имеет стены со стороны суши, а с моря он беззащитен… О, если Палак так же умен, как его отец, он сразу поймет, что путь к победе лежит через Боспор. Сегодня царство Перисада – трухлявый пень, он упадет от первого удара. А под Херсонесом Палак просидит всю зиму и будет встречать понтийские войска весной, когда его воины подтянут животы.

– Палак так считает, – возразил шут, вспоминая разговоры у царя, – что если Херсонес падет, то какой смысл Митридату воевать за него?!

Лайонак рассмеялся с горечью.

– Так говорил царь? Тогда он плохо знает Митридата и его воевод. Тем более что он уже бит ими и должен бы кое-что понять.

– Теперь мы делаем машины, такие же, как у греков, я сам видел. Бросают камни с голову быка величиною! А потом – к нам на подмогу идут агары!

– Агары? Разве их роксоланы пропустят в Тавриду?

– Да, у роксоланского царя Тасия союз с Палаком! Сговор! Возможно, что сам Тасий приедет к Палаку в гости.

Лайонак нахмурился.

– Роксоланы – собаки! Как и все сарматы! – с сердцем произнес он. – И незачем сколотскому царю поганить себя дружбой с извечными врагами сколотов! Ведь они отняли наши степи!

– Я тоже так думаю, – почесал затылок Бунак, – но таковы замыслы царя. Кто посмеет возразить ему?

– Я! – с жаром вскричал Лайонак, вскочив на ноги. – Я возражу ему! Зачем ему союз с роксоланами? Чтобы справиться с Херсонесом? Это смешно!.. Или против Митридата?… Пусть остережется, продадут его сарматы! Нужно немедленно идти на Боспор. Возьмет Боспор с помощью сатавков и городских рабов – Херсонес сам упадет ему в рот. И Митридат начнет искать с ним дружбы. Хитрому понтийцу незачем будет вступать в ссору с сильным скифским царем. Тем более что назревает война с Римом. Ты понимаешь меня?

– Понимаю, Лайонак. Ты очень умен и желаешь сатавкам свободы, а Палаку победы и могущества. То, что ты говоришь, кажется заманчивым, хотя мы привыкли считать Херсонес козявкой по сравнению с Боспором. Я готов помогать тебе.

– Спасибо. Мне нужно встретиться с царем наедине.

– Не лучше ли раньше поговорить с Раданфиром?

– Нет, мне приказано иметь встречу с царем. Впрочем, неплохо бы заручиться поддержкой этого сильного князя. Да и не только его, но и Фарзоя. Мы уже с ним встречались, как ты знаешь.

– Добро!

Друзья выпили вина. Вынули из ножен кинжалы и начали рукоятями колоть лесные орехи.

Откуда-то донеслись крики толпы. Вошла Никия.

– Недоброе чую, Бунак, – сказала она. – Посмотри, какие-то послы или иноземные купцы прибыли в Неаполь…

– Какие там послы, ты ошибаешься. Пойдем, мой друг, посмотрим, это, наверно, князья гуляют.

По темным улицам они стали пробираться к площади. По крикам народа поняли, что в городе происходит нечто важное.

Улица перед площадью была залита огнями факелов. Пораженный Лайонак увидел богатый караван вьючных лошадей, по сторонам которого гарцевали на рослых конях пантикапейские всадники. Впереди ехал старик в богатом плаще, покрытом пылью. Его окружали конные воины.

– Саклей! – в свою очередь изумился Бунак, хватаясь за кинжал. – А с ним сотники Клеобул и Антифил!

– Подожди, друг, не горячись, дай сообразить… Нас, кажется, опередили. Перисад уже шлет своих людей к Палаку, спешит договориться. Но мы еще попытаемся перехитрить старую лису!.. Тысяча сфинксов!.. Веди меня сейчас же к Раданфиру!

4

Взаимоотношения кочевой Скифии с Боспорским царством всегда были более оживленными и деловыми, чем с Херсонесом. Богатый Боспор служил степным царям источником необходимых товаров. Кроме того, боспорские цари не скупились на богатые подарки Неаполю, чтобы сохранить неизменно хорошие отношения с воинственными номадами. Эти подарки являлись как бы видоизменением той дани, которую в старину греческие колонии платили скифам, хозяевам страны. Прошли века, и временные жильцы, прибывшие некогда в Скифию для торговли, стали постоянными, основав сначала союз городов-колоний, а потом и настоящее царство со стольным городом Пантикапеем. Теперь платить дань за присвоенную землю стали считать делом зазорным. Но для того чтобы не раздражать исконных хозяев земель, стали подносить им подарки. Скифские цари смотрели на эти подношения как на должное и гневались, если боспорцы медлили с ними.

После прошлогоднего поражения скифов этот обычай был забыт. С Палаком перестали считаться, не видя более в нем той силы, которая могла бы угрожать Боспору. Кроме того, царь Перисад признал Митридата предстоятелем, и подарки стали направляться в Синопу, за море.

Начав новую войну, Палак с досадой думал о Боспоре и весь закипал от гнева, когда до него доходили слухи, что в Пантикапее его уже не называют независимым царем, а считают одним из подданных понтийского царя.

Приезд послов царя Перисада Пятого был неожиданным. Он сразу поднял настроение сколотского владыки.

Узнав о прибытии Саклея с караваном, Палак изрек с удовлетворенным смешком:

– Ага! Послов шлете, спесивые боспорцы, значит, поняли, что рано отворачивать нос от Скифии! Митридат-то за морем, а Палак – у ворот!..

Послам устроили встречу в большом зале дворца, украшенном с крикливой пестротой. Все, что хранилось в сокровищнице Скилура, нашло здесь свое место.

Утро было ясное, солнечное. Палак стоял в лучах солнца на возвышении. Его окружала свита, разодетая с тяжеловесной роскошью. Ни одного хмурого лица или озабоченного взгляда! Словно поражение прошлого года стало чем-то вроде минувшего пасмурного дня, не могущего омрачить безоблачного благополучия Скифского царства. Князья и воины имели такой вид, будто их впереди ждут не походы и битвы, а сплошные праздники и пиры.

Даже хитрого Саклея поразило богатство, окружавшее Палака. Он знал, что встретит царя не в юрте у костра. Со времени Скилура и даже значительно ранее скифские цари отказались от пастушеской простоты своей жизни и наполнили свои дворцы украшениями в духе восточной пышности. Однако после нещадного разграбления Неаполя войсками Диофанта было принято думать, что Палак остался гол как сокол. Не диво было бы увидеть молодого царя отощавшим и озабоченным.

Но он встретил боспорян с улыбкой спокойствия и милостивой снисходительности.

В душе Саклея шевельнулась тревога. Не потому, что его поразило великолепие царской встречи, он видывал и большее. Но неожиданно мелькнула мысль: «Неужели мы ошиблись?»

Палака в Пантикапее многие считали слабым вождем и простоватым малым, не унаследовавшим от отца его качеств и даже внешнего сходства. И вдруг это совсем не так? Может быть, орленок взлетит не ниже старого орла?

Саклей успел увидеть в Неаполе отряды всадников на сытых конях. С раннего утра услышал стук сотен молотов в кузницах, встретился с необычайным оживлением на улицах и сейчас придал этому должное значение. На сердце легла забота.

Увидев, что послы вошли в зал и стали класть поклоны, Палак, выпятив свежевыбритый подбородок, спросил Тойлака:

– Каковы предзнаменования?

– Неясные, государь.

– Значит, уже не плохие!

Саклей высоким певучим голоском провозгласил:

– Великому царю Скифии Палаку брат его и друг царь боспорских эллинов, синдов, меотов, дандариев и псессов Перисад Пятый шлет свой привет и спрашивает о здоровье!

– Спасибо брату и другу царю Перисаду, я здоров, – ответил Палак с улыбкой. – А как чувствует себя лучезарный потомок славного Спартока мудрый царь Перисад?

– По милости богов хорошо. Благополучие и удача – неизменные спутники всех спартокидов на протяжении трехсот лет.

Саклей обвел всех присутствующих сладкими глазами, затем продолжал:

– Триста лет процветает царство спартокидов, и, слава богам, никогда еще не было оно так богато, так сильно, так благополучно, как сейчас!

Брови царя чуть дрогнули, насмешка вспыхнула в глазах и тотчас погасла.

– Пусть будет так всегда! – ответил он.

Саклей хлопнул в ладони. Вошли гуськом воины с дарами. Первый нес чепрак, расшитый всеми цветами радуги и украшенный самоцветами. В руках другого сиял позолотой горит со стрелами. Затем последовал меч, не уступающий по красоте и богатству отделки мечу Сандака, за мечом – куски сидонского пурпура, вазы, наполненные серебряными монетами, браслеты, пояса с пряжками, изображающими головы горгон.

Окружающие царя зашумели. Глаза многих вспыхнули жадностью.

Подарки были сложены у ног царя. Посол, держась сухонькой старческой ручкой за клинообразную бороду, поклонился низко.

– Эти подношения, великий царь, будут напоминать тебе о душевном расположении к тебе царя Перисада!

Палак быстро окинул взглядом князей. «Смотрите, – говорил его взгляд, – как велик и силен ваш царь, если соседние владыки шлют к нему послов с приветствиями и подарками!»

Ярко вспомнились торжественные приемы у Скилура. Горделиво забилось сердце. Нет!.. Звезда Скифского царства еще не закатилась!..

Во время пира Саклей беседовал с царем, причем держал себя так, словно падение Херсонеса считал делом решенным. Он говорил с Палаком как с владыкой всей Тавриды, расположенной к западу от Боспора.

– Хотим просить тебя, чтобы разрешил караванам нашим идти свободно из Пантикапея на Тафры и назад.

– Это могу обещать уже сейчас. Сатархи будут вас беспокоить – сами оборонитесь. Но за Тафрами вам придется договариваться с Тасием.

– С роксоланами мы постараемся договориться, лишь бы ты не перечил.

– Хорошо, пусть будет так.

– Хотим также твоего позволения для наших кораблей заходить в западные порты – Керкинитиду, Стены, Прекрасный порт… И в Херсонес!

– Ну… – уклонился царь, – это дело будущего. Война еще не закончена. Херсонес стоит!.. Рано еще говорить о нем.

Саклей руками развел.

– Стоит, это верно. Но ведь всем ясно, что напрасно херсонесцы упираются. Дни города сочтены… Сила его была в хлебе, но хлеб остался у пахарей, а пахари-то у тебя. Что значит Херсонес на своих камнях? Ничего!..

Замечание хитрого посланника вызвало среди пирующих взрывы шумного одобрения. Палак чувствовал, что Саклей грубо льстит ему, но и он не удержался от самодовольной усмешки.

– Ты не совсем прав, Саклей, – заметил он, – Херсонес значит много! Он имеет искусных мастеров и богатые мастерские, прекрасную гавань и сам является крепостью. Может долго держаться. Сколько веков прошло, а он все стоит! И еще хотел бы стоять, хотя бы с заморской помощью. Но не те времена. Наступило время, когда он должен будет покориться сколотскому царю…

Охмелевшие князья подняли чаши и поддержали заявление царя нестройными выкриками, в которых, однако, боспорский посол уловил нотки воинственной угрозы.

– Мы не тронем мирных жителей города, – продолжал Палак воодушевленно, – не посягнем на их собственность и занятия, они будут жить, как жили, только не сами по себе и не под властью понтийского базилея, а под рукой сколотского царя, на земле коего сидят!..

Как бы желая смягчить впечатление от последних слов, Палак обратил потное, разопревшее от съеденного и выпитого лицо в сторону посла и с милостивой улыбкой добавил:

– А с Боспором нам спорить не о чем. Делить с царем Перисадом нечего. Он к нам хорош, а мы к нему… Кончим войну с Херсонесом, и мир навсегда воцарится в Тавриде.

Саклей вытер рот шитым полотенцем и, изобразив на лице сладкую мину, поклонился с удовлетворением.

– С радостью передам слова твои царю Перисаду!

– Так поднимем же чаши в честь царя Перисада! – закончил Палак.