Текст книги "Великая Скифия"

По берегу бухты прохаживался высокий человек, одетый в таврский плащ из шкур дикого козла, но всем своим видом не похожий на горца. Его волосы и борода были взлохмачены, торчали жесткими прядями во все стороны, закрывали глаза, но он словно не замечал этого. В то же время человек с каким-то удивлением рассматривал свои руки, щупал запястья, тер ладони одна о другую и, следуя ходу своих мыслей, смеялся и бормотал невнятные речи. Иногда он останавливался, откидывал назад голову и несколько минут стоял, медленно, глубоко дыша, как бы наслаждаясь свежим воздухом. Глаза его при этом были закрыты.

Можно было подумать, что странный человек не замечает никого вокруг, целиком отдается своим фантазиям, живет воображаемой жизнью или разговаривает с кем-то невидимым. Группа горцев с уважением наблюдала за ним, видимо в убеждении, что человек общается с духами.

Пифодор издал удивленное восклицание.

– Посмотрите, – вскричал он, – ведь это один из гребцов «Евпатории»! Я видел его прикованным к веслу и еще удивился, насколько он оброс бородою! Значит, не все гребцы погибли во время бури!

– Да, – подтвердил Фарзой, – я тоже успел разглядеть этого раба. Меня поразил не только его звероподобный вид, но и та жадность, с которой он бросался на еду. Мне кажется, он поражен духом безумия.

– По-видимому. Я сейчас подойду к нему и узнаю. Любопытный грек направился к бывшему гребцу. Один из конвоиров хотел преградить ему дорогу, но Гебр остановил товарища.

Человек встретил родосца смехом и греческой речью:

– Это удивительно! Мои руки стали совсем легкими, я не знаю, куда их девать! На них нет цепей, под ними нет весла, которое я сделал гладким своими ладонями за восемь лет рабства! Я не сижу на своей скамье, не слышу флейтиста!.. Мне неловко, я почти готов вернуться на корабль, сесть на свое место и там обдумать все, что произошло. Я привык думать только за веслом… Xa-xa-xa! Я уверен, горцы считают меня безумцем. И ты, эллин, тоже.

– Я уже не считаю тебя безумцем, услышав твою речь. Нечто подобное пережил я сам, когда убежал с Лаврийских рудников, куда меня засадили афиняне за морской разбой!

– Значит, и ты испытал рабство?

– Кто же избегнет его в моем положении! Я попал в лапы римлянам, когда они занялись искоренением пиратства. Римляне продали меня в Афины… Однако, друг, не старайся убедить дикарей в том, что ты не безумец. Варвары потому и не тронули тебя, что считают тебя одержимым. Пока ты в их глазах безумен – ты свободен, сыт и уже одет в эту вот кислую овчину. Стоит им признать тебя здравым, и они возьмут тебя под стражу, как и нас с князем Фарзоем.

– Фарзоем? Так твой князь сколот? Иначе он не носил бы этого имени!

– О да! Мой князь друг царя Палака. Он возвращается из поездки по Элладе и островам Эгейского моря. Но триерарх с помощниками отняли у нас оружие и объявили нас пленниками. А теперь таврские вожди держат совет, как поступить с нами – отпустить домой или отрубить нам головы?

– Я тоже сколот, – в раздумье произнес бывший раб, – только не из тех, что кочуют. Я – хлебопашец из Оргокен. Это селение на равнине по ту сторону таврских гор, Тавры мне хорошо знакомы. Они жестоки, но справедливы. Освободившись от весла и цепи, я даже не подумал, что горцы могут задержать меня. Особенно хорошо поступил со мною один юноша. Вон он стоит с товарищами и смотрит в мою сторону. Он спас мне жизнь и обещал проводить меня за горы, домой… Домой, домой!..

Человек как-то странно посмотрел вокруг и стал напевать под нос. Теперь он опять стал походить на помешанного.

– Тавры похожи на диких ослов, – неожиданно сказал он и засмеялся, – они при осмотре корабля так испугались шума в трюме, что бежали на берег сломя голову… Ха-ха-ха!

– Испугались? – переспросил грек, но гребец не ответил ему и побрел по берегу, говоря сам с собою. Пифодор в раздумье вернулся к своим.

– Этот гребец, – сообщил он, – немного тронулся от радости после освобождения из рабства. Но это пройдет со временем.

Подошел Гебр с группой воинов.

– Идите, старейшины требуют вас к себе!

Теперь Агамар стоял около камня, на котором до этого сидел. Вожди и воины окружили его широким кольцом, рядом стояли пленники скифы, ожидая своей участи.

Подняв единственную руку, старый вождь начал свою речь:

– Вожди и воины! Арихи хотят вернуть свою богиню, отнятую у них эллинами в черный год неудачи и зловещих предзнаменований!.. Божественный таврский талисман, кумир, сошедший с неба, приносил многим поколениям нашего племени удачу на охоте, победу в войнах, успех в мореплавании. Но его нет у нас, он отнят врагами и хранится у них в Херсонесе!

Воины молчали. Их лица выражали гнев и печаль. С детства им повторяли рассказ о том, как тавры были лишены своей богини завистливыми и коварными херсонесцами. Из года в год с давних времен жрецы и жрицы проклинали греков, а вожди грозили Херсонесу. Каждый горец жил ненавистью к грекам-колонистам, был проникнут убеждением, что жизнь была бы лучше, если кумир – «састер» продолжал бы стоять на своем месте над морем. Но састер в Херсонесе, ему поклоняются греки, его ублажают дымом жертвенных сожжений, и он всю свою магическую силу отдает проклятым грекам, хотя раньше отдавал ее таврскому народу. Это в порядке вещей. Любой кумир, талисман, амулет приносит счастье тому, кто им владеет. Пока богиня находилась у тавров, она служила им, теперь она служит их врагам.

– Чтобы вернуть утраченное счастье нашего народа, – продолжал Агамар, – нам нужно вернуть нашу Деву. А для этого мы должны проникнуть в Херсонес или разрушить его!

– Kya! – дружно ответил хор воинов.

– Но крепки херсонесские стены, бдительны стражи, крепка помощь ему от заморского царя Митридата! Трудно таврам бороться с греками! Кто же помогает нам?

– Сколоты с царем Палаком, – ответил Гебр.

– Скифский царь Палак! – подтвердили другие.

– Правильно! Тавры и скифы заключили союз против Херсонеса, наши вожди скрепили этот союз кровью. Скажите – пили наши вожди кровь Палака в час клятвы?

– Пили!

– Пил ли Палак кровь наших вождей?

– Пил!

– Кто может расторгнуть союз людей гор с людьми равнины?

– Никто! Тавры и сколоты – друзья!

– Справедливо, дети мои! А война с Херсонесом – священная война!

– Куа!

– Поэтому каждый сколот наш брат и союзник. Верните же свободу скифскому князю Фарзою! Отныне он не пленник наш, а почетный гость. Накормите его, дайте ему и его людям место отдыха, пусть он возьмет из добычи то, что у него отняли эллины. Да будет так.

– Kya! Да будет так!

Пифодор и Марсак многозначительно переглянулись. Марсак перевел речь вождя. Агамар обратился к Фарзою:

– Совет вождей и всех воинов дает вам свободу, и отныне мы называем вас братьями! Вы – гости наши. Но отпустить вас из пределов наших гор может лишь совет стариков. Ибо, несмотря на наш союз с царем Палаком, никто не может отменить древний закон, гласящий: «Всякий иноземец, ступивший на землю тавров, должен умереть или стать тавром». Только совет стариков решает судьбу пленных, но никто более!

– Когда же это будет, вождь? – начал было Марсак, но Агамар остановил его величественным жестом.

– Таков закон!

Подумав, вождь спросил Фарзоя:

– А скажи, скифский князь: не заметил ли ты или твои люди привидений на корабле?

Вопрос был задан с большой серьезностью и почти детским простодушием. Лица воинов и вождей вытянулись. Наступило напряженное молчание.

Фарзой не ожидал такого вопроса. Ему даже не было известно, почему Агамар интересуется привидениями. Смущенно он обратился к Марсаку, пожимая плечами. Его выручил Пифодор, который из разговора с гребцом знал о бегстве тавров с «Евпатории» и не сомневался, что оно вызвано каким-то суеверием. «Не такие люди тавры, чтобы шарахаться от опасности», – подумал он уже тогда. Сейчас его словно осенило. Совершенно очевидно, что таврам на судне почудилось нечто сверхъестественное, такое, от которого не позор дать и стрекача! Будет плохо, если начать разубеждать их в обратном. Хитрый грек понял это. Он мигом смекнул, что от ответа Фарзоя будет зависеть отношение к ним краснобородого старика. И смело выступил вперед.

– Я отвечу тебе, вождь! – громко начал он, путая. греческую и скифскую речь, вращая при этом выпуклыми глазами, как бы объятый тревогой. – Эллинский корабль, видимо, был уже ранее обречен на гибель. Еще до начала бури я видел, как на его мачтах вспыхивали синие огни, а из трюма слышались стоны и рыдания…

Когда Агамар и Марсак растолковали вождям и воинам сказанное греком, все вздрогнули и сбились в более плотную массу. Краснобородый обвел всех орлиным взором.

Грек продолжал:

– Во время бури мой господин и другие спали, а я бодрствовал и видел белого сфинкса. Он заглянул в нашу каюту. Его белая одежда была забрызгана кровью. Я окаменел от ужаса. Мне показалось, что страшный сфинкс хочет всех нас задушить. Но чудовище посмотрело на меня огненными глазами и изрекло глухим голосом: «Скифов не трону, ибо не они прогневили богов, а корабль отдам народу избранному…» Какому – я не понял. Может, кто сейчас разъяснит это?

Фарзой и Марсак стояли понурясь и не смея поднять глаз. Пифодор говорил о чудесах. Неужели, напившись вчера вдрызг, грек мог проснуться ночью и увидеть какого-то сфинкса? Скифы были сами простодушны и суеверны, но сейчас чувствовали, что пройдоха врет. Им было стыдно слушать беззастенчивую ложь бродяги, воспринимаемую легковерными горцами за чистую монету. Но они не мешали ему колпачить дикарей, тем более что на лице Агамара было написано весьма благожелательное внимание. Однорукий заметно повеселел, приосанился, наконец поднял палец вверх и обратился к воинам:

– Избранный народ – это тавры! Вы слышите, воины?

– Куа! – дружно ответили сыны избранного народа.

На этом церемония освобождения закончилась. Mapсак, торжествуя, хлопнул грека по плечу.

– Ну? Теперь ты убедился в силе наших сколотских богов, когда они помогли нам вновь стать вольными людьми?… Нет преграды для сколота, едущего с чужбины на родину! Боги расчищают ему путь!

– Ты прав, старина! Попроси теперь своих богов: пусть они помогут нам еще раз и повлияют на головы таврских стариков, которые будут решать нашу судьбу. А сейчас неплохо заняться кораблем, надо взять все, что отнято у нас гераклеотами.

– Оружие?… Больше они ничего не взяли…

– Не только оружие. Наш князь раздет, и нельзя допустить, чтобы он явился в Неаполь с голой грудью. Князь должен прибыть в таком наряде, какой ему подобает. Пусть все сразу увидят, кто он!

Марсак с готовностью поддержал его.

– Вот это правильно, родосец! Хвала тебе! Ты хорошо служишь князю, и это принесет тебе счастье!

– Скажи, Пифодор, – спросил Фарзой, – ты действительно видел этого сфинкса, что ли?

Грек опять начал вращать своими черными глазами.

– Да, князь, – заявил он без всякой заминки, – я видел его и слышал его слова.

– А мне кажется – ты спал и видел сон.

– Сон? Нет, господин, это был не сон. Готов подтвердить клятвой. Это была эпифания, чудесное откровение… От него зависело наше благополучие.

Фарзой прищурил глаза. Его зубы сверкнули из-под мягких усов.

– Добро! Если в следующий раз ты увидишь привидение, не забудь толкнуть меня ногою, я большой охотник до чудес.

– Едва ли дух будет ждать, князь, твоего пробуждения.

Они подошли к потухающему костру, оставленному таврами. Марсак подбросил в огонь хворосту.

С гор спустились охотники с тушами козлов за плечами. Около костров стало оживленнее, огни вспыхнули веселее. Юноши со смехом и разговорами принялись за разделку туш, строгали вертелы и устанавливали рогульки для их поддержания над огнем. Гебр принес скифам печень, сердце и часть козлиной туши.

– Грейте мясо над огнем, ешьте!

– Дружок, – обратился к нему Пифодор и отвел юношу в сторону.

Пользуясь смесью скифских и греческих слов, родосец пытался объясниться с тавром, показывая на судно. Гебр не понимал речи грека, но быстро сообразил, чего он хочет. Вскоре с корабля были принесены лепешки, связки лука, бронзовая посуда и амфоры.

– Мое достояние, мое вино! – простонал Мениск. – О боги!

– Посмотрите, – заметил Автократ, – скифы уже сговорились с таврами! А теперь черномазый бродяга смеется над нами вместе со старым колдуном!.. Фу, как нагло скалит зубы противный наемник!

Раздражающий запах горелого мяса вместе с дымом костра донесся до голодных греков. Они испытывали муки тантала. Фарзой спросил Гебра, будут ли накормлены пленные. Тот ответил, что им сейчас принесут рыбу и хлеб с корабля.

– Пусть они едят свою пищу, таврскому народу не нужно нечистой пищи чужеземцев! – добавил юноша с гордостью.

– Вот они, пути неведомые, – ни к кому не обращаясь, пробурчал келевст, – вчера корабль был для скифов тюрьмою, а сегодня он стал для них складом припасов… Никто не может сказать, что он будет есть и пить завтра!

Агамар Однорукий проявил неожиданное расположение к скифам. Он разрешил им взять на корабле то, что отняли у них греки. Пифодор и Сириец немедля отправились на «Евпаторию» и перерыли все гераклеотские товары, обшарили отсеки и каюты, не миновали и сундука триерарха, откуда родосец вынул вазу с монетами и переложил ее содержимое в кожаный пояс, который предусмотрительно спрятал под хитон. «Чем порадует меня Скифия, – подумал он при этом, – еще неизвестно, а эти деньги всегда выручат меня в трудную минуту».

Усердные слуги, обливаясь потом, натаскали на берег целую кучу цветной рухляди, оружия и посуды, выбирая, что поценнее. Фарзой вначале запротестовал против такого беззастенчивого грабежа, но Марсак резонно возразил ему.

– Напрасно, князь, беспокоишься. Греки – враги наши, тавры – друзья. Значит, добыча общая.

– Гоже ли мне, богатому сколотскому князю, другу Палака, проявлять жадность к тряпкам и черепкам? Не подумают ли тавры, что я нуждаюсь в них?

– Никогда не лишне иметь кое-что про запас. Хуже будет, если ты явишься в Неаполь в потертых шароварах… Тавры же убеждены, что все это добро, которое наши парни перетащили с корабля, твое. Они тоже уважают богатых и знатных.

Такого разъяснения оказалось достаточно, чтобы Фарзой перестал быть щепетильным. К тому же греки первые начали враждебные действия против мирных путешественников и теперь менее всего могли взывать к справедливости.

Для Пифодора происшедшее было сплошным праздником. Бродяга чувствовал себя прекрасно. Вино, сытная еда, новая одежда, а главное, приятная тяжесть на поясе веселили его сердце. Напевая песенку, бывший пират с заботливостью хозяина увязывал узлы «про запас» и вместе с Марсаком отбирал лучший хитон, хламиду поярче, персидскую обувь и оружие для князя. Он лукаво поглядывал на гераклеотов и от всей души радовался их возмущению.

– Вчера отворачивали нос в сторону и держали нас взаперти, а сегодня пусть побесятся от досады!.. Проклятые торгаши!..

Родосец не забыл и освобожденного гребца, которого звали Данзой. Бывшего раба накормили, одели вместо козлиной шкуры в новую одежду. Пифодор говорил ему:

– Работать у хозяина – значит быть его вечным рабом, есть помои и спать на конском навозе. Просить у богатого – все равно что доить камень. Нужно добывать счастье мечом, а для этого необходимо стать пиратом! Когда ты пират – ты свободен, над тобою нет хозяйской палки, за тобою не ходит сборщик податей, ты не должен снимать шапку при встрече с пузатым архонтом, не будешь бояться строгих законов, неурожаев. Ты сам себе хозяин, берешь что надо с бою и имеешь случай дать в морду богачу, когда снимаешь с него пояс, набитый деньгами… Эх!.. Посмотри, вон сидит твой мучитель келевст. Он бил тебя кнутом, кормил одним луком, стараясь положить в карман лишний обол. Пойди, друг мой, ударь его в зубы! А если он посмеет возражать или поднимет на тебя хотя бы один палец, мы убьем его и бросим его тело собакам.

Грек со страстью выхватил кинжал. Это движение горячего южанина не укрылось от пленников. С их стороны послышались сдержанные восклицания, проклятия.

– Нет, эллин, – подумав, отвечал Данзой, – в твоих словах много гнева, но мало разума. Погляди, вон стоит судно, на котором я был рабом. А за этими горами – мой дом, могилы моих отцов, мои алтарь и поле. Я – свободен и возвращаюсь из рабства к своему племени. Это милость богов, зачем осквернять ее ненужным убийством!.. Хотя, не скрою, много раз порывался убить надсмотрщика, когда он хлестал меня бичом.

– Вот и отомсти за себя сейчас!

– Нет, воин, я уже чую запах родного очага и хочу выйти с плугом на свое поле… Пусть келевста судят тавры, он их пленник. А мне его крови не надо. Разве можно отомстить за восемь лет рабства, убив одного из многих, кто бил меня бичом?… Нет, я не хочу никого убивать!.. Я свободен!.. О, как мне хорошо!

Бывший гребец с радостным смехом поднял руки кверху. На правом предплечий стала хорошо видна татуировка в виде двузубого якоря.

– А что это у тебя? – спросил любопытный родосец.

– Это?

Данзой опустил руки и задумчиво поглядел на татуировку.

– Это, – медленно произнес он, – знак единого и милостивого бога, которого рабы называют Сотер!.. Сотер – не имя бога, прозвище, оно означает, что он спасет всех несчастных и рабов, но не на земле, а там, на небесах, в далеких эмпиреях! Сотер – спаситель наш!

– После смерти?

– Да, после смерти. Но он может спуститься на землю, приняв вид человека, могучего, прекрасного, справедливого. Тогда он уничтожит горе и рабство, насилие и жестокость. Всем даст одинаковое счастье… Только когда это будет – никто не знает… Но мы, носящие на руке его знак, ждем его… Мне говорил о нем один умный эллинский раб. От этого раба я научился поклоняться единому.

– Значит, ты в рабстве отрекся от своих племенных богов?

– Нет, не отрекся. Я принесу им жертву, когда возвращусь домой. Но не забуду и единого бога, который помогает рабам. Ибо сам был рабом и едва ли когда забуду, как звенят рабские цепи.

– То, что ты говоришь о едином боге-спасителе, я где-то слыхал. Но мне не нравится такой бог, который обещает блаженство после смерти. А явится ли он на землю, как ты говоришь, неизвестно. Мне больше по душе Геракл, он ничего не обещает, а учит бороться за свое счастье.

– Геракл? – оживился Данзой. – Я тоже чту Геракла!.. Ведь он основал убежища для рабов! Он не презирал людей с мозолистыми руками и сам не гнушался ручного труда! Не сам ли он вычистил конюшни царя Авгия? Он карал сильных и жестоких, убил тирана Диомеда, убил спесивого богача Гериона и обидчика бедных людей обжору Бузириса! Он сам дважды был рабом: первый раз его поработил Аполлон, второй – сам Зевс.

– Но и Аполлон был рабом, но не стал защитником бедных людей.

– Аполлон – другое дело. Это бог господ и хозяев. А Геракл – друг рабов и бедняков с натертыми ладонями. Кто знает, возможно, и Геракл научит людей, как им избавиться от несправедливости и достичь хорошей жизни… Мне рассказывали, что где-то на юге рабы подняли оружие на своих хозяев. Они решили вернуть себе свободу мечом. Кто скажет – удалось ли им это?

– На это я отвечу тебе. Рабы много раз пытались перебить своих господ и сжечь их дома, но всегда сами умирали на кольях. Счастье и свобода для всех несчастных и рабов – дело немыслимое, старик. Надо добиваться кое-чего для себя, не думая о других. Тогда и Геракл тебе поможет… Поедем с нами, мы поможем тебе добраться до дому.

– Мой дом в Оргокенах, за горами. Я буду рад следовать за вами.

После обеда таврские юноши снова вооружились и стали в круг под наблюдением Агамара. По его знаку они схватились руками и враз ударили пятками о землю. Разомкнувшись, грянули в щиты и одновременно вскрикнули. Им ответило многократное эхо гор. Получилось внушительно и грозно. Последующие движения были выполнены быстрее, крики стали громче. Воинственная пляска превратилась в подобие хоровода, но без пения песен и участия женщин.

Это был ритуальный групповой танец, от которого «сотрясаются горы и в страхе убегают дикие звери».

Гераклеоты в ужасе внимали завыванию и выкрикам дикарей. Они не понимали неистовых телодвижений и цели всех скачков и жестов тавров, но чуяли недоброе и переглядывались с тоскою.

Ритмом пляски управлял пожилой воин с барабаном. Там-бум, там-бум! – гудела высушенная кожа. Несколько молодых воинов нацепили на себя окровавленные шкуры диких козлов и вошли в круг, подпрыгивая.

Юноши бодались, бегали, искусно подражая повадкам животных. Остальные, не задерживая темпа танца, делали вид, будто убивают козлов, замахивались копьями, звенели тетивами луков.

Общее движение ускорялось, вскрикивания становились громче, яростнее. Наконец, метательные копья и впрямь полетели в артистов, изображающих дичь. Они принуждены были спасаться бегством.

Опьянение пляской увеличивалось, пот лил ручьями, рев участников разносился далеко по ущельям гор.

Неожиданно разъяренная толпа ринулась к пленникам, окружила их пестрым вращающимся колесом. На греков устремились острия копий, над ними засвистели топоры, сверкнули кинжалы.

Перекошенные лица горцев мелькали, как в бреду.

Греки застыли в страхе, ожидая немедленной смерти.

– Конец нам, конец! О великий Зевс!..

– Не в добрый час началось наше путешествие!..

Аристид сидел с отвисшей челюстью и водил перед собою ладонями, как бы стараясь защититься от ударов. Орик обхватил руками колена и, упершись в них подбородком, закрыл глаза.

Никто из пленных не получил ни одной царапины. Смертельный вихрь прошумел над ними и улетел прочь. Плясуны отхлынули, подобно морской волне. Раздеваясь на ходу, молодые тавры бросались в воду, вплавь добирались до «Евпатории» и продолжали свои упражнения на палубе. Голые пятки гулко стучали по деревянному настилу.

Фарзой со своим дядькой сидели поодаль, наблюдая за происходящим. Получалось впечатление, что среди пляшущих нет отдельных людей, что это извивается какая-то невиданная химера, вся состоящая из рук, ног, голов, ревущих ртов и сверкающих глаз, спаянная в единое целое страстью к убийству и разрушению.

За выполнением пляски следил Агамар. Вождь удовлетворенно кивал головой, когда воины хорошо выполняли ритуальные движения, его радовал их молодой азарт, но он тут же начинал сердиться, если танец терял свою напряженность. Младшие вожди и старые воины-воспитатели все время получали от него указания в виде едва уловимых жестов и тотчас передавали их юношам.

У ног вождя устроился Пифодор. Заметив, что Однорукий со всей серьезностью отдается руководству танцем, грек не выдержал, чтобы не задать ему вопрос:

– Скажи, великий вождь: разве так важно, если воины будут делать такие прыжки, какие хочешь ты? Почему ты не позволишь им развлекаться самим? Пусть они скачут, как молодые петухи, а мы с тобою лучше выпьем вина!

При этих словах родосец показал тавру на амфору и два фиала, стоящих рядом. Вождь с трудом понимал ломаную скифскую речь чужеземца. Подумав над сказанным, он изумленно поднял брови.

– Что ты говоришь, эллин?… Воины не развлекаются. Они творят важное дело. Исполняют заветы предков. Они пляшут, как плясали наши отцы и деды. Никто не может изменить ни одного движения в танце, не накликавши беды на весь народ. Ведь духи предков незримо следят за нами и не простят нам отступления от их заветов. В танце происходит соединение душ предков с живущими сейчас. В пляске воинами овладевает дух храбрости и жажда битвы. Кто взялся бы вести в бой воинов, которые не сплясали накануне общего боевого танца? Много-много раз нужно молодым воинам исполнить танец, чтобы стать достойными звания мужчин. Мужчины, не воспитанные в общем танце, не воины, а большие глупые дети. Они вялы, они чужды единому общему духу, без которого нет сплоченности в бою, они робки, ибо не чувствуют близости умерших, их поддержки.

Грек в свою очередь удивился. Слова вождя сделали для него понятным скрытый смысл таврского дикого игрища, школы военных упражнений, укрепляющих тело и дух воинов.

Он налил оба фиала.

– Пей, вождь!.. Твоя мудрость и обычаи твоего племени поражают мою душу. Я уже жалею, почему я не тавр! Ты прав, молодежи нужна пляска, но поверь мне, что тебе очень кстати глоток этого вина. Пей!

Бесцеремонная настойчивость грека делала свое дело. Агамар вздыхал, мялся, хмурился сурово, но не мог не глядеть на темно-красную пахучую жидкость, действие которой он уже достаточно изведал.

Крякнув, он неловким жестом взял чашу, осторожно пригубил и глоток за глотком вытянул ее до дна.

На лице родосца появилась едва заметная ухмылка, как у сатира, соблазняющего дриад.

– Вот это достойно воина! А ну еще!

Через полчаса оба собеседника говорили с большим оживлением. Тавр старался что-то растолковать греку, причем незаметно для себя перешел на язык своего племени. Пифодор внимательно слушал и поддакивал, хотя не понимал ни слова.

– Правильно, правильно, старина! Когда выпьешь, всегда на душе становится лучше и сам словно молодеешь! Эх, с тобою да с твоими ребятами оснастить бы заново «Евпаторию», вот тогда можно было бы потеребить купеческие корабли!

Говоря так, Пифодор имел вид мечтателя. Пробовал растолковать свою мысль Агамару, показывая при этом на судно, но вождь вдруг потерял свою суровость и превратился в пьяного смеющегося старика. Он что-то бормотал, обнимал грека, пробовал петь пьяным голосом. Видя безуспешность своих переговоров, Пифодор влил в горло старому тавру еще одну чашу вина, уложил его на меховой плащ и побрел к своим хозяевам.

– Ты, кажется, напоил Агамара? – спросил его Фарзой с укоризной.

– Он сам напился и сразу стал мягким, как свежая лепешка. Теперь мне ясно, что если тавры научатся пить вино, они будут побеждены любым врагом. Вино для таких, как тавры, хуже змеиного яда!

– Вино не в меру вредно всем, – ответил князь. – Напрасно ты поил Однорукого, это может уронить его в глазах воинов.

– Ничего, он скоро проспится. Слушай, Марсак, растолкуй ты таврам, чтобы они «Евпаторию» оснастили заново, проконопатили и осмолили.

– Это зачем же?

– Ах, господа мои! Никогда не плохо иметь в запасе такую посудину. Мало ли что может случиться. Она еще пригодится нам. Ведь скифы не имеют своих кораблей, а это судно неплохое.

– В твоих словах есть смысл. Скилур всегда говорил, что скифам не обойтись без мореплавания, если они хотят быть сильными.

– Вот видите, сам царь Скилур так говорил!.. Кроме того, если пришлось бы нам спасаться от врагов, мы могли бы бежать сюда к таврам и воспользоваться этим кораблем.

Марсак сделал жест крайнего удивления и досады.

– Что за вздор ты говоришь?… Мы скоро будем у себя на родине – и какой злой дух заставит нас спасаться на море? У каждого человека первое спасение на родной земле, а не на этом проклятом мере!

– Как знать, как знать, мой друг! Никто не может предугадать будущее, кроме оракула… А корабль следует сохранить! Да!

Праздник воинственных плясок был закончен. Юноши купались в морской воде, усталые, но веселые и бодрые. Их молодые тела были сильны и упруги.

Марсак вздыхал. Его удручало, что они не могут немедленно продолжить свой путь в Скифию, проводят время попусту…

Агамар проснулся поздно вечером, когда в небе начата загораться звезды. Он хмуро огляделся вокруг. Что-то сообразив, отдал приказание своим подручным и снова улегся спать.

К скифам подошел Гебр и сообщил, что завтра они тронутся в путь по направлению к Белому Городу, главной резиденции тавров.