Текст книги "Пошатнувшийся трон. Правда о покушениях на Александра III"

Часть I
Гатчинский затворник

Глава 1. Наследство отца

Наследная пара, великий князь Александр Александрович и великая княгиня Мария Федоровна, в день 1 марта 1881 года стала венценосной и получила русский трон в полное и безраздельное пользование. Неизвестные для российской общественности причины и обстоятельства устранения царя-реформатора в Романовской семье были в общих чертах понятны, вместе с некоторыми деталями, касающимися роли генерала П. А. Черевина как самого посвященного в существо происходивших событий. Все это живо обсуждалось в салонах и дворцах Петербурга, обрастая сплетнями и домыслами. Семья Романовых восприняла происшедшее со смешанными чувствами: наследник-цесаревич Александр Александрович никогда не слыл за интеллектуала, был груб и не отесан, а его супруга датская принцесса отличалась высокомерием и склонностью к интригам. Душой романовского общества ни тот, ни другой никогда не были. Кроме прочего, за ними тянулся тяжелый хвост условной легитимности покойной матери наследника, императрицы Марии Александровны. В общем, сердечными отношениями в семье Романовых после убийства императора Александра II и не пахло.

Наиболее острый характер приняли отношения между новым императором и братом убитого царя, великим князем Константином Николаевичем, много лет занимавшим при Александре II пост председателя Государственного совета и Адмиралтейств-совета. Великий князь всегда относился пренебрежительно к наследнику Александру как малообразованному и неразвитому молодому человеку. Со временем пренебрежение переросло в открытую насмешку над примитивным мышлением племянника, которого подобное отношение бесило.

В российской историографии активно муссировался слух о причастности великого князя Константина Николаевича к покушениям на Александра II и его амбициях на российский престол. Слух этот лживый от начала до конца, до сих пор жив и составляет «тайну», которой не существует. Великий князь Константин Николаевич, являясь по своему статусу вторым человеком в государстве после императора Александра II, был, кроме всего, доверенным лицом государя и его мозговым центром. Посвященный во все секретные механизмы управления, Константин Николаевич проводил твердую политику либерализации внутренней российской жизни по европейским лекалам, в направлении внедрения парламентских принципов организации законотворчества. Великий князь отлично понимал, какой ветер свалил его брата, царя-реформатора, но предпочел покинуть политическую площадку без борьбы, потерявшей всякий смысл с потерей своего лидера. В первой семье императора, однако, столь резкая перемена власти вызвала плохо скрываемый вздох облегчения, а общая формула текущего момента «Вовремя убрали…» объясняла многое. Прозрели все и сразу: акт устранения императора тщательно готовился, и показное горе победителей только усиливало общий эффект. Награждение Александра III высшим английским орденом сразу после похорон Александра II стало для сомневавшихся последним аргументом.

В российской истории перемену власти 1 марта 1881 г. никто не называл государственным переворотом. Все заслонили собой обстоятельства гибели императора и партия «Народная воля» в качестве исполнителя убийства. Тем не менее начавшаяся чуть ли не на другой день чистка высших эшелонов российской власти говорила сама за себя. Из властных структур методично удалялись министры, сановники и мало-мальски заметные деятели, определявшие лицо власти при покойном императоре. Процедуру увольнения отдельных лиц, или, по остроумному выражению П. А. Валуева, «спуск», открыл градоначальник Санкт-Петербурга генерал-майор А. А. Федоров, за ним последовал министр почт и телеграфов Л. С. Маков вместе с упраздненным министерством. В Дневнике П. А. Валуева 25 марта 1881 года отмечено характерной записью: «Вчера, наконец, спущен Сабуров. Он замещен бароном Николаи. Далее спускается кн. Ливен и заменяется гр. Игнатьевым. Возмездие расточается свыше» [3]. Кадровые перемещения, затронувшие все заметные ведомства, действительно весьма походили на возмездие за пренебрежительное отношение к наследной чете при прежнем императоре. Тем более никто не мог предвидеть, что неприязнь между ушедшим императором и его сыном-наследником пустила такие глубокие корни. Жгучая ненависть ко всему наследию царя реформатора стала находить свое подтверждение буквально на каждом шагу: в указаниях, увольнениях и назначениях нового императора. Картина дезавуирования, с последующим удалением из Петербурга лиц из ближайшего круга Александра II, обрастала все новыми жертвами, причем назначения новых лиц на освобождающиеся места производились настолько поспешно, что случайность выбора была очевидна всем.

Для того чтобы смысл запущенного процесса не вызывал ни у кого сомнения, молодой монарх решил издать специальный манифест, который бы объяснил российскому обществу смысл происходящего. В стране не было необходимости в реставрации монархии, самодержавные порядки действовали в полной мере. Так для чего и кому понадобился Манифест от 29 апреля 1881 года? Складывалось впечатление, что удаляемые с политической сцены лица несут косвенную ответственность за убийство императора! Все, однако, было несколько сложнее. После формального суда над исполнителями убийства возникла масса слухов о заговоре, существовавшем против императора Александра II, имевшем свои корни в великокняжеской среде. Перст знающих людей прямо указывал на великого князя Константина Николаевича, брата убитого царя, как на главного заговорщика. Такой поворот общественного мнения, а тем более его тиражирование были чреваты для самого Александра III, так как великий князь был способен достойно ответить на расползание подобных слухов. Для того чтобы как-то успокоить общественное мнение, направив его в нужное русло, и была использована форма Манифеста. Под рукой у молодого монарха имелся первоклассный ортодокс славянофильской школы, занимавший пост обер-прокурора Святейшего синода, К. П. Победоносцев. Не понимая до конца, для чего это надо, Константин Петрович быстро набросал текст, сохранив основную мысль владыки-заказчика. Мысль была предельно ясна – простодушный царь-реформатор Александр II дал русскому крестьянству свободу от крепостной зависимости, справедливые суды и еще много чего, а «недостойные изверги из народа» совершили «низкое и злодейское убийство русского государя, посреди верного народа, готового положить за него жизнь свою». Манифест не объяснял, что это за «изверги из народа» и почему они подняли руку на самого царя, но его тональность органично монтировалась в предыдущий судебный процесс над злодеями «1-го Марта». Церковно-славянский стиль текста подчеркивал общую скорбь и указывал единственный для нового царя выход в создавшейся ситуации: «стать бодро на дело правления, в уповании на Божественный промысл, с верой в силу и истину самодержавной власти, которую мы призваны утверждать и охранять для блага народного от всяких на нее поползновений» [4].

Одновременно Манифест подвел черту под либерально-конституционными затеями великого князя Константина Николаевича и его сподвижника министра внутренних дел М. Т. Лорис-Меликова. Сразу после издания Манифеста последовали ключевые отставки деятелей команды Александра II: министра внутренних дел М. Т. Лорис-Меликова, министра финансов А. А. Абазы и военного министра Д. А. Милютина. На «дело управления» молодой монарх встал, избавившись, по сути дела, от всех, кто это дело осуществлял при убитом императоре. Первым подал прошение об отставке министр внутренних дел Лорис-Меликов и получил ее вместе с коротким письмом императора, где он выразил свое удивление, что прошение написано сразу после опубликования Манифеста. Осторожный Лорис-Меликов не преминул довести до Александра III, каким образом Манифест связан с его отставкой. В своем письме великому князю Владимиру Александровичу отставленный министр написал:

«Ваше императорское Высочество!

Вчерашнего числа я обратился к Государю Императору с всеподданнейшей просьбой об увольнении меня, по расстроенному здоровью, от занимаемой ныне должности. Его Величество, почтив согласием на мою просьбу и милостивым ответом, выразил, однако, как изволите усмотреть из представляемого в подлиннике письма, недоумение Свое по поводу совпадения моей просьбы со днем обнародования Высочайшего Манифеста. Ваше Высочество, со дня воцарения Августейшего Брата Вашего, изволили выказать мне настолько внимания и участия, что считаю себя в праве обратиться к Вам с моею почтительною просьбой. Не откажите при первом удобном случае доложить Его Величеству, что содержание Манифеста не могло и не может иметь влияние на продолжение моей деятельности, несмотря на совершенно надломленное здоровье мое… Но святой обязанностью считаю доложить Вашему Высочеству, что способ обнародования Манифеста, о самом существовании которого я узнал частным образом уже после того, как он был отпечатан, не мог не служить для меня видимым знаком Монаршего ко мне, как Министру внутренних дел, недоверия, и потому я признал долгом совести возобновить всеподданнейшую просьбу мою об увольнении меня от должности… Но факт совершился, и я решаюсь обратиться к милостивому участию Вашего Высочества выполнить мою единственную просьбу – второй не будет: да не сохранит Государь, расставаясь со мной как с Министром, какого-либо неудовольствия и продолжает считать меня в числе своих верных и преданных слуг.

Подлинное письмо Государя Императора благоволите мне возвратить. 30 апреля 1881 г.

Граф М. Лорис-Меликов» [5].

Разумеется, министр Лорис-Меликов со своими планами реорганизации Государственного Совета и образованием при нем некоей комиссии из выборных представителей от земств и городов был просто белой вороной в кардинально изменившейся обстановке. С другой стороны, просто убрать такую знаковую фигуру прошлого царствования не представлялось возможным по многим причинам, и в том числе из-за его осведомленности в планах убитого императора. Осведомленность Лорис-Меликова была такого уровня, что предпочтительнее было разойтись с ним миром. Лорису, в свою очередь, тоже было что терять: двое его сыновей служили офицерами в гвардейских частях, и их карьера только начиналась. Александр III и министр внутренних дел его убитого отца предпочли мирное расставание с взаимными прозрачными предостережениями. В Указе об отставке прозвучала обычная почетная формулировка:

«1881 года мая 4 Министра внутренних дел, члена Государственного Совета, нашего генерал-адъютанта, генерала от кавалерии графа Лорис-Меликова Всемилостивейше увольняем согласно прошению и по болезни от занимаемой им должности, с оставлением членом Государственного Совета и в звании генерал-адъютанта».

Уходить тоже надо уметь. Лорис-Меликов ушел умно и с достоинством.

С другой фигурой прошлого царствования было намного сложнее. Министр двора А. В. Адлерберг имел прямое отношение к активам российского трона, из-за которых и «горел сыр-бор». Кроме этого, Александр Владимирович был личным другом Александра II, они дружили с детства. Будучи еще совсем юным поручиком, Александр Адлерберг стал адъютантом наследника, и с тех пор они не расставались. Все перипетии первого брака императора были ему хорошо известны, как и имевшие место договоренности умолчания. К описанию личности такой заметной фигуры необходимо прибавить, что Адлерберг имел выдающиеся способности вникать в существо любого дела и прекрасно владел пером. Это был незаменимый референт императора по особо деликатным делам, не только личным, но и сугубо политическим. Кроме этого, Александра Владимировича отличало еще одно ценное качество – умение молчать.

Говорят, что Адлерберг был резко против второго брака Александра II и княжны Долгорукой. Наверное, лучше сказать, что, являясь другом императора, он не мог приветствовать такой рискованный шаг, который вел к острому конфликту интересов в семье монарха. Как проницательный человек, Адлерберг, разумеется, не сомневался в авторстве убийства своего друга и с этой точки зрения представлял самую высокую степень опасности для победившей стороны. Молчание такого человека стоило очень дорого. Александру III в случае с Адлербергом пришлось забыть о своем обретенном вдруг всесилии и предельно мягко и внимательно разбираться в хозяйстве Министерства двора, с его уделами, театрами и кассой. Кстати, передача министерских дел, растянувшаяся до августа 1881 года, показала еще и высокую порядочность Адлерберга как министра. На счету специальных средств в министерской кассе обнаружили круглую сумму в 43 411 128 рублей, что говорило о рачительном и экономном расходовании денег. Такой результат историки приписывают конкретному человеку – тайному советнику Карлу Карловичу Кистеру, непосредственно ведавшему контролем и кассой, но роль министра в таком чувствительном деле очевидна.

Наряду с большой экономией средств на свет выплыли серьезные личные долги Адлерберга, составлявшие от 1,5 до 2 миллионов рублей. Историки с удовольствием перетирают этот «компромат», совершенно забывая, что Александру Владимировичу как доверенному лицу императора приходилось оплачивать счета без указания источника их возникновения и брать их на себя.

Александру III хватило ума, чтобы, не поднимая шума, погасить все долги Адлерберга, которые были, в сущности, копеечными на фоне общего финансового результата кассы министерства. При всей своей антипатии к министру отца Александр III был вынужден организовать отставку Адлерберга на почетном уровне: ему «оставлено было содержание, которое он получал в размере 36 000 рублей, квартира – дом № 20 на Фонтанке, придворный экипаж и прислуга. На содержание ежегодно отпускалось 20 000 рублей» [6]. Кроме этого, при коронации Александра III бывший министр двора не был обойден в наградах, подкрепленных единовременной субсидией в 200 000 рублей.

* * *

Совершенно неожиданным было решение Александра III устроить свою постоянную резиденцию в Гатчине, в бывшем дворце Павла I, в бытность его наследником. В то время Гатчина представляла собой небольшой городок, в 40 км от центра Петербурга. Со столицей Гатчину связывала железная дорога, построенная в 1853 году. Переезд царской семьи в Гатчину был вполне объясним после бурных событий последних лет: в оторванной от Петербурга Гатчине можно было обеспечить эффективную безопасность императора и семьи. Переезд состоялся 27 марта 1881 года, когда Петербург покинули последние родственники, приезжавшие на похороны императора. Император буквально бежал из Петербурга. Картину переезда без прикрас описала супруга Александра III, императрица Мария Федоровна, в письме своей матери:

«…Первый день нашего прибытия сюда это было действительно ужасно, ничего не было приготовлено еще, у рабочих не было времени подготовить вещи, они заняли все комнаты, и к тому же было холодно и неприятно. Мы уехали очень быстро, но должны были оставить там моих маленьких детей на некоторое время, потому что маленький простудился и не мог выехать. Оставлять свой любимый, уютный дом в Аничковом для этого большого, нежилого, пустого замка, среди зимы еще, стоило мне много слез, но скрытых, т. к. бедный Саша так радовался уехать из города, который стал ему противен после всего ужаса и горя, который мы пережили там» [7].

Панический отъезд венценосной пары был несколько театрален, так как все похоронные мероприятия, имевшие место в Петербурге при большом стечении народа, прошли без каких-либо происшествий. Лорис-Меликов быстро завершил зачистку исполнителей теракта: 3 марта взяли квартиру на Тележной улице и арестовали Г. Гельфман и Т. Михайлова; 10 марта на улице схватили С. Перовскую; 17 марта на своей квартире арестовали главного динамитчика Н. Кибальчича. По состоянию на 20 марта 1881 г. император располагал достоверной информацией о полном уничтожении сколько-нибудь дееспособной группы «Народной воли». Необъяснимая опасность исходила только от ненавистного дяди – великого князя Константина Николаевича.

В Гатчину в срочном порядке перебрасывались отборные воинские подразделения, полицейские команды. Город оцепили конные разъезды и патрули. Для прохода в Гатчинский дворец были введены специальные пропуска с фотографиями.

Удаленные из правительства лица спешно покидали Петербург – кто за границу, кто в свои родовые поместья. Некоторых опальных деятелей принял Крым. Военный министр Милютин переехал с семьей в свой любимый Симеиз; рядом, в Орианде, расположился великий князь Константин Николаевич. За границу, вслед за Лорис-Меликовым, уехал отставленный министр финансов Абаза.

Продемонстрированный новым императором отказ от всего наследия отца получил широкий отклик как в российской, так и в европейской прессе. Однако при всем радикализме в своем ревизионистском порыве Александр III все же соблюдал некоторую осторожность, которая очень походила на опаску, испытываемую от всякого незнакомого дела.

Глава 2. Вдова

В самом трудном положении в эти мартовские дни 1881 года оказалась некоронованная вдова убитого императора, светлейшая княгиня Екатерина Михайловна Юрьевская. Статус ее мгновенно сошел до нулевого, так как в абсолютистской «Табели о рангах» для ее случая не было предусмотрено соответствующего положения. Пока проходили погребальные церемонии, вдове оказывали знаки сочувствия, но с окончанием прощальной пьесы все переменилось. Княгине вежливо, но настойчиво указывали ее место, отказывая в приеме, лишая привилегий и устанавливая оскорбительную дистанцию. Холодком повеяло из всех аристократических углов Петербурга. Не замечать этого было невозможно. Общение с новым императором стало затруднительно и только в письменной форме. В настоящее время стала доступной переписка княгини Юрьевской с Александром III, хотя и в сокращенном варианте, но все же весьма красноречивая.

В письме от 4 апреля 1881 года княгиня, еще находясь в плену определенных иллюзий, пишет императору:

«Милый Саша, хотя я надеюсь увидеть тебя в понедельник, я принуждена тебе написать, чтобы попросить тебя позволить мне на несколько недель переехать в Елагинский дворец, доктора настаивают, чтобы я отсюда выехала. Я не решалась ни на какие переезды, но ночью со мной сделался легкий удар нервной, и мне очень дурно. Ты мне позволишь переехать в Гатчину после вашего отъезда в Петергоф. Извини, что я так дурно пишу, но этому виновата рука, которая ужасно дрожит. Сердечно обнимаю Тебя, милый Саша, и милую Минни, и надеюсь до свидания в понедельник, около трех часов. Не забывай, что Ты во мне имеешь истинного друга.

Катерина» [8].

Светлейшая княгиня Юрьевская

Увы, желания княгини не находили отклика у императора, и тональность писем стала меняться по мере осознания ею своего истинного положения. В конце апреля, когда Юрьевскую вынудили покинуть апартаменты в Зимнем дворце и переехать на новое место жительства в малый Мраморный дворец, на Гагаринской, д. 3, она снова была вынуждена обратиться к Александру III:

«Милый Саша.

От души поздравляю Тебя, Минни и милого Жоржи и желаю счастья и утешения. Поцелуй от меня Жоржи и передай ему подарки, которые я сама хотела ему привести сегодня… Телеграмма Твоя была мною получена в ту минуту, когда я садилась в карету, и я очень сожалею, что Минни не желала видеть меня эти дни.

Мне очень много нужно было тебе передать, но в письме невозможно все это объяснять, а пока прошу Тебя приказать Адлербергу поспешить прислать копию завещания, так как это задерживает окончание моего завещания. Еще прошу тебя, милый Саша, из уважения к нашему Ангелу, позволить некоторым людям, которые при Нем непременно состояли, оставаться на коронной службе и быть причисленными ко мне, когда я перееду из дворца, и позволь мне перевести все те экипажи и лошадей, которые составляли мой штат. Это будет составлять последнюю мою просьбу к Тебе. Извини, что я тебя беспокою, но я обращаюсь к Тебе как к единственному другу, который понимает мое страшное горе и для которого память Нашего Ангела останется навсегда святой обязанностью. Обнимаю Тебя крепко и милых детей, и не забывай, что моя дружба к Тебе останется неизменным чувством.

Тебя любящая Екатерина».

Несмотря на изменившиеся отношения с семьей императора, княгиня Юрьевская демонстрировала свое достоинство и уверенность в принадлежащем ей по праву, сохраняя выдержку и элементарную вежливость.

Общение княгини с императором происходило через Министерство двора, где ей последовательно отказывали во всем, что перестало быть привилегией супруги императора. Содержание оформленного в собственность княгини малого Мраморного дворца выливалось в серьезные суммы. В целом обстановка складывалась таким образом, что жить далее в Петербурге становилось невыносимо. Возможно, ей намекнули, что не гарантируют личную безопасность. Закончив все дела по оформлению завещания, княгиня приняла решение выехать в Европу. Перед отъездом, ровно через год после гибели Александра II, она еще раз написала императору:

«Милый Саша, извините, что я Вас беспокою, но моя обязанность не скрывать от Вас то, что было дано мне и Гого Вашим отцом. 1-го января прошлого года Государь мне объявил при свидетелях, что он мне дает Орден Св. Екатерины 1-ой степени и что он записывает Гого в Преображенский полк в роту Его Величества…

Милый Саша, Вы могли сами убедиться, что я не самолюбива, и я никогда не обратилась бы к Вам с подобной просьбой, если бы мне не были бы даны эти права Вашим Отцом, тем более, что мне в жизни, вероятно, никогда не придется надевать этот орден, ввиду моей уединенной жизни, то же самое и Гого, который не перестанет носить траур, но я слишком дорожу малейшим предметом, подаренным мне Вашим Отцом, чтобы отказаться от прав, данных нам Государем. Вы, как честный сын, исполните Святую волю Отца, которую Он не успел передать на бумаге…

Любящая Вас. Екатерина».

После этого письма и формального ответа все встало на свои места, и понимание своей жизненной ситуации стало принимать реальные очертания. В пасхальные дни апреля 1881 года княгиня Юрьевская нанесла свой последний визит монаршей семье в Гатчине. Приняла ее императрица Мария Федоровна. Юрьевская оказалась среди многих представлявшихся в этот день лиц разных званий и сословий. Сама обстановка приема – скоротечная и формальная – была для нее оскорбительна и жестока.

Камерюнгфер княгини Вера Боровикова вспоминала:

«Год мы прожили в России после смерти Государя, а потом уехали за границу. Как тяжело было это время, когда готовились к отъезду. Я только и говорила, что нам не следовало бы уезжать из России, где есть святая могила Государя, да и княгине очень не хотелось ехать и покидать драгоценную могилу Государя.

Каждый день она плакала и говорила, что ей в России оставаться нельзя, что Царская Фамилия переменила к ней свое расположение без всякой причины и ее это оскорбляет…

Поехали мы в апреле, ровно через год после смерти Государя, прямо в Париж. Сопровождали нас управляющий полковник Долинский и Шебеко» [9].

Перед выездом, оформляя документы, чиновники из Министерства двора указали княгине, что она покидает Россию как частное лицо, а вовсе не как вдова императора. Понятно, что выполнялось указание Высшей инстанции… К этой мере добавилось еще и запрещение пользоваться царскими комнатами для отъезжающих на пограничной станции Вержболово. Это стало последней каплей унижения для княгини Юрьевской, которую буквально выталкивали из страны. Свои чувства негодования Екатерина Михайловна излила в письме Александру III от 26 июня 1882 года, уже находясь в Европе:

«Милый Саша.

Приказание Ваше, данное мне через Министерство Двора, не может быть мною исполнено, так как я не вправе отказаться от прав, данных мне Вашим Отцом. Раз что Он на мне женился и называл меня как перед Вами, так и перед всеми своей женой, то после смерти Его я Его вдова, и этого переменить никто не может… Министерство Двора просило мне передать, что запрещено меня впускать в Царские комнаты в Вержболово… Эта дерзость есть прямой намек на то, чтобы я не возвращалась в Россию. Если это так, то прошу Вас, милый Саша, написать мне, что Вы желаете, чтобы я не возвращалась, а не прибегать к разным мелочным придиркам и шиканьям. Убедительно прошу Вас, из любви к Вашему Отцу, прочитать его завещание, в котором Он вас просит быть нашим защитником и другом. Не в шиканьях, придирках и оскорблениях Он понимал дружбу, которую Он от Вас желал. Все ему видно с Неба, и Он не меня обвинит в чем-нибудь. Напротив того, Он, как и Вы, видите, как я себя держу, и сделала ли я что-нибудь неприятного Вам со дня Его смерти, и сколько терпения надо было мне, чтобы перенести все оскорбления.

Могу Вам сказать откровенно, что из истинной дружбы к Вам, только благодаря моему влиянию, многие мемуары (Вашего семейства) не были публикованы до сих пор. Но так как меня не щадят, я ни за кого более не отвечаю. Надеюсь, что Вы мне напишите, чего я буду ждать с нетерпением, дабы принять необходимые меры для моего возвращения или же моего пребывания за границей. Обнимаю Вас от всей души, детей тоже, и остаюсь верный друг Ваш.

Катерина».

Письмо во многом принципиальное. Министерство двора, выполняя пожелания своего суверена, явно перестаралось. Прозрачный намек княгини Юрьевской на возможность публикации каких-то материалов о семье Александра III в Европе подействовал на монарха, получившего русский трон, как холодный душ. Потребовалось срочно отрабатывать задний ход, несколько поступившись своим величием. Поражает политический ум и практичность княгини Юрьевской: оказавшись в европейской среде, она точно знала, как себя вести и каким будет ее следующий ход, после первого раунда торгов вокруг завещания Александра II. Вместе с появлением в Европе вдовы убитого императора в Париже появилась вдруг книга некоего Виктора Лаферте «Alexandre II. Détails inédits sur sa vie intime et sa mort» («Александр II. Неопубликованные подробности жизни и смерти»). Книга вышла на французском языке, но была адресована прежде всего русскому читателю. Так случилось, что русский читатель смог прочитать эту книгу в русском переводе только в 2004 году [10]. Какие антииздательские усилия надо было предпринимать, чтобы достичь такого феноменального результата!

Разумеется, книга была известна в России, и ее прочел всякий, кто мало-мальски владел французским языком. В России книгу сходу объявили бессодержательной, то есть малоинтересной. Такие заявления были сделаны как на академическом, так и на политическом уровне. В целом властям удалось дезавуировать книгу. Это удалось сделать в основном только по причине полного незнания российской общественностью исторического контекста, который служил идейной основой книги. В России книга появилась чуть ли не на следующий день после ее публикации в Париже. Из записей за май 1882 года в Дневнике бывшего военного министра Д. А. Милютина понятно, по каким каналам книга поступала в Россию:

«13 мая. Четверг. В среду приехал в Орианду великий князь Константин Николаевич, проживший в Париже всю зиму;

14 мая. Пятница. Ездил в Ялту и оттуда в Орианду к великому князю Константину Николаевичу. Он показался мне более спокойным, чем был в прошлом году, как будто примирился со своим положением; доволен своим пребыванием в Париже; намерен и впредь проводить там зимы, пока обстоятельства не изменятся, а в Крым приезжать на летнее время;

21 мая. Пятница. Ездил в Орианду поздравить именинника великого князя Константина Николаевича, который пригласил меня отобедать запросто в сюртуке… Великий князь дал мне для прочтения полученную им только что вышедшую книжку “Александр II. Неопубликованные подробности жизни и смерти” Виктора Лаферте. Говорят, что она написана по рассказам самой княгини Юрьевской» [11].

Несмотря на повсеместный негласный запрет книги в России и меры, принятые по ее дезавуированию, книгу прочло много людей, в том числе знающих политический и исторический контекст. Хотя в аристократических кругах Петербурга имя княгини Юрьевской склонялось как имя исключительно алчной и недалекой особы, книга, ею написанная, говорила сама за себя: избранницей убитого царя была умная, политически грамотная и информированная женщина. Мало того, что она долгие годы была гражданской женой Александра II и матерью его детей, ей удалось стать его помощницей в делах государственного управления. Несостоявшаяся русская императрица полностью разделяла планы своего супруга по дореформированию российского общества на конституционной основе.

Советских историков труд Екатерины Юрьевской вообще никогда не интересовал, как, впрочем, и многое другое, выпадавшее из тесных рамок «освободительной борьбы народов России». Сейчас книга о последних днях и часах императора Александра II не только возвращает нас в то время, но, как картина, отодвинутая во времени, вместе со многими нюансами дает представление о накале борьбы за трон и трагедии проигравших. Текст, написанный, несомненно, самой Юрьевской, прошел небольшую литературную обработку, но сохранил авторский стиль, сравнимый со стилем ее эпистолярного наследия. Не входя во многие детали, можно выделить из двенадцати написанных княгиней глав некоторые принципиальные моменты, имевшие, бесспорно, документальную базу. Так она вполне адекватно оценивала свое положение при государе-императоре:

«Женившись на княгине, император совершил действие, противное господствующим в России правительственным законам; однако союз этот вовсе не был мезальянсом, ибо своим происхождением вдовствующая княгиня восходила к святому Владимиру и к Рюрику, основателю Российской империи и родоначальнику великих русских князей. Доказательством этому является тот факт, что первый князь Юрий Долгорукий приходился восьмым сыном Владимиру Мономаху, жившему в двенадцатом веке. Этот-то князь Юрий и основал город Москву и стал первым великим князем Московским, став во главе наиболее значительного и обширного княжества того времени. Александр II придавал большое значение знатному и древнему происхождению своей жены… Свое отношение к ней он старался сделать явным и желал, чтобы она присутствовала на всех семейных приемах и воскресных обедах, куда допускались только члены императорской фамилии и где не появлялись морганатические супруги. Звание светлейшей княгини Юрьевской, дарованное Александром II своей второй жене, имело под собой серьезные и законные основания: это имя носил митрополит Филарет, в миру Федор Никитич Юрьев. Он был боярином при дворе царя Федора Иоанновича, в конце XVI столетия. Выбор такого имени для жены был оправдан двумя причинами: родом супруга, восходящим к XVI веку, и родом супруги, восходящим к XII веку через Юрия Долгорукова».