Текст книги "Проклятый род. Часть 1. Люди и нелюди"

– Извиняй, но нам с тобой начальствовать придется, а потому как солнце ясную голову надобно иметь. Мы свое потом наверстаем.

Как только казаки покончили с трапезой, хорунжий обратился к своему лихому воинству:

– Конных, которые за нами второй день идут, приметили?

– Приметили, – ответил Федор.

– По всему видать, что это вражьи лазутчики. Емельян велел их захватить да выяснить, что за люди, чей приказ исполняют. Выступим, как только все улягутся, пойдем двумя ватагами. Справа от дороги ты пойдешь, – кивнул Иван Ордынцу, – а слева я. Днем они и там и там мелькали, так что поискать придется. Живыми никого не упускать, ну и пленника, хотя бы одного, а лучше нескольких надо захватить. Если татарва окажется – можете на месте их кончать, а коли шляхта попадется, то лучше к князю на допрос доставить. Пускай он сам дознание ведет, со всем усердием. Всем все понятно?

– Не сомневайся, исполним в лучшем виде, – заверил Ордынец.

– Тогда ступайте, можете вздремнуть с часок, ночь-то впереди бессонная, – распорядился Княжич.

Распустив отряд, Иван прилег возле догорающего костра и стал смотреть, как Ярославец готовится к своему первому бою. Когда тот начал заряжать старую, величиной с оглоблю пищаль, хорунжий, наслышанный о ее сомнительной пригодности к стрельбе, не сдержался. Вынув из седельной сумы запасные пистоли, он глянул на них с легким сожалением – как-никак, а память о набеге на боярский караван, о Ваньке Кольцо, и окрикнул Сашку:

– На-ко вот, возьми.

– А как же вы, Иван Андреевич? – попытался отказаться от столь щедрого подарка Ярославец.

– Бери, не сомневайся. У меня, чай, не четыре, а только две руки, – положив ладони на заткнутые за пояс кремневые пистолеты, успокоил его Княжич и начальственно распорядился. – А оглоблю эту здесь оставь. Схватка ближней будет, пищаль не пригодится, разве как дубиной ей махать.

Руководило Ванькой чувство справедливости. Показавшийся ему вначале вовсе пустяковым ночной поиск вражеских лазутчиков после здравых размышлений представился уже в совсем ином свете. Это на словах сказать легко, к утру, мол, пленников доставлю, а ты сперва попробуй, отыщи кого-нибудь в непроглядной темени ночной. Для двух столь малочисленных отрядов, разделивших степь бескрайнюю напополам, уже почти невыполнимая задача. Ну а ежели повезет найти врага – это только начало всего дела. Вряд ли кто пошлет лазутчиками глупых неуков, наверняка народец боевой и, несомненно, опытный за полком догляд ведет, да и сколько супостатов, одному лишь богу известно. Днем Иван их насчитал с десяток, однако вражеских ватаг может быть несколько, скорей всего, даже так. А главное, что они за люди, коли татарва – еще куда ни шло, но если рыцари шляхетские… Легкий холодок – верный признак приближения большой опасности, пробежал по Ванькиной спине. Так что в первый свой, по всем приметам жестокий бой, Ярославец должен пойти во всеоружии.

На какой-то миг хорунжий было порешил не брать с собою Сашку, предлог найти нетрудно, но тут же передумал. Это было б тоже не по совести. Ярославец сам избрал рисковый воинский путь, так зачем ему препятствовать. Щенков, бросая в воду, плавать учат, а людей сражения бойцами делают, другого способа просто не дано.

Вспомнив эту жестокую истину, Княжич отстегнул от пояса свою с золоченой рукоятью саблю.

– И клинок твой ржавый выкинь, хватит им народ потешать, возьми вот мой, а я Герасимов булат испытаю, нечего ему во вьюке зря пылиться.

Но от этого подарка Сашка отказался наотрез:

– Нет, Иван Андреевич. Сабля – это наша честь, ее каждый должен свою иметь, – и, смело глянув в Ванькины глаза небесно-чистым взором, смущенно, но уверенно добавил: – Я ведь все-таки не нищий, а казак.

– Ну что же, гордым быть никому не заказано. Настоящие бойцы такими только и бывают, – усмехнулся Княжич. Ярославцева строптивость его нисколько не обидела.

Сашка тоже был безмерно рад, что хорунжий правильно все понял.

Однако, обратно саблю Иван пристегивать не стал, сочтя сие дурной приметой. Он сунул ее в седельный вьюк, а взамен вынул с виду неказистый булат и колчан со стрелами.

29

На поиски врагов бойцы знаменной полусотни выступили в полночь. Провожаемые недоуменными взглядами выставленных в ночной дозор станичников, они проехали назад саженей триста и остановились.

– Ну что, браты, пора делиться, далее расходятся наши пути, – скомандовал хорунжий.

Прощаясь с Федором, он крепко пожал ему руку. Ордынцева ладонь показалась ему необычайно, почти мертвецки холодной, хотя весь вид отчаянного казака излучал безудержную лихость. По-своему истолковав пристальный взгляд начальника, Федька заявил:

– Не сомневайся, Ванька, отыщем нехристей, я их сердцем уже чую.

– Ты, Федор, будь поосторожней, больше не на лихость, а на смекалку налегай. Это на словах все просто, но, судя по всему, с шибко ушлыми людишками нам схлестнуться предстоит. Смотри, в засаду не угоди.

– Да понимаю, чай, не маленький, – Ордынец сразу сделался серьезным, напускное веселье слетело с его лица.

– Прощай, Иван, – не дожидаясь ответа, Федька двинулся со своими казаками навстречу неизвестности.

Первая половина ночи не принесла удачи. Обшарив все окрестности версты на три назад от казачьего стана, и, пройдя примерно столько же вглубь степи, Ивану с его воинами не удалось обнаружить даже каких-либо следов вражеских лазутчиков. Время шло, и безуспешность поисков начала всерьез тревожить хорунжего. Еще часок-другой и на землю опустится туман, в белесой мокрой пелене которого станет вовсе невозможно кого-то найти, тогда дай бог своих людей не растерять. Более всего Княжич злился на самого себя – надо было давеча перед старшинами куражиться да пустые обещания давать.

– Ночью тепленьких возьму, к утру доставлю…

Вот и взял черта лысого с ведьминой горы. Чтоб совсем не впасть в отчаянье, он приказал отряду остановиться и, усевшись на повлажневшую уже траву, начал размышлять.

Для начала Иван поставил себя на место врагов. Для догляда за полком вполне хватало двух-трех человек, которых никто бы вовсе не заметил, а супостаты выслали несколько, пусть небольших, но отрядов. Значит, вражьи задумки одной слежкой не ограничивались. И тут Иван припомнил, как поутру Новосильцев отправил трех дворян с посланием к московским воеводам. Скорей всего, перед лазутчиками поставлена задача не только следить за их полком, а и перехватывать гонцов, которые и среди ночи могут в путь отправиться. Получалось, что вражьи соглядатаи затаились где-то впереди, в ближайшем придорожье.

Осененный этою догадкой, хорунжий поднял казаков и, растянув их в цепь, повел вдоль дороги. Зайдя на сей раз не менее, чем на пять верст вперед от стана, он уже начал сомневаться в своем предположении, как вдруг ехавший рядом Ярославец тихо, чтоб не будоражить остальных, произнес:

– Глянь, Иван Андреевич, никак, огонь виднеется.

Поначалу Княжич ничего не увидал, он уже собрался ругнуть своего незадачливого друга, но в это время впереди не более чем за версту мелькнул красноватый всполох. Негромко свистнув, Ванька подозвал своих бойцов. Не отрывая взгляда от казавшегося павшей на землю звездочкой огонька, он радостно сказал:

– Кажись, нашли, молодец, Ярославец.

Когда приблизились на расстояние, с которого стал ясно виден вражеский костер, хорунжий вновь остановил отряд. Первым его порывом было пуститься вскачь да сабельным ударом смять вражеских лазутчиков. Будь их побольше, он, скорей всего, так бы и поступил, но малочисленность бойцов заставила Ивана действовать более осмотрительно.

Спешившись, Княжич передвинул за спину пистолеты, взял колчан, после чего полушепотом распорядился:

– Ждите здесь.

В ответ на Сашкин взгляд хорунжий одобрительно кивнул:

– Пойдешь со мной.

Когда прошли с полсотни саженей, он лег на мокрую траву и легко, как ящерица, пополз по ней. Ярославец, словно тень, последовал его примеру.

Шагов за тридцать от костра Иван поднял голову, огляделся. Возле самого огня сидел гигантского телосложения человек непонятной наружности. По его виду даже ушлый Ванька не сразу смог определить, к какой стае рода человеческого тот принадлежит. Могучее, оголенное до пояса тело в лучах костра казалось вылитым из бронзы. Большая, под стать стану, голова была брита, а оставленный на темени пучок волос свисал на ухо, украшенное золотой серьгой. Широкие глаза и курносый нос выдавали его явно неордынское происхождение, что подтверждал висевший на шее крест, православный он иль католический, хорунжий рассмотреть не сумел. Лишь углядев широкие, красного сукна шаровары, заправленные в остроносые сапоги, Княжич наконец-то догадался, что это малоросский казак. Огромные вислые усы да бритый подбородок окончательно развеяли его сомнения о том, какого роду-племени лазутчик.

Положив на колени длинную, слегка изогнутую саблю, богатырь острил ее точильным камнем. На разостланной подле него рубахе лежала пара пистолетов. В один миг они могли оказаться в могучей руке своего хозяина.

За костром виднелся еще кто-то, сквозь языки пламени хорунжий сумел лишь различить направленный прямо на него мушкет. Когда Ванькины глаза привыкли к свету, он увидел остальных врагов. Супротив обыкновенного, те спали чуть поодаль от костра, укрывшись от ночной прохлады овчинными шубами. По лежавшим рядом с ними пищалям да мушкетам хорунжий сразу понял, что это не какой-то сброд, а настоящие вояки, не расстающиеся со своим оружием даже во сне.

Насчитав их ровно десять душ, Иван уже собрался ползти обратно, как вдруг со стороны дороги раздался предупредительный троекратный свист и к костру приблизились сразу трое. По кунтушам, да видневшимся под ними редким для Московии кирасам Княжич без труда признал поляков.

– А ведь кто-то за конями еще смотрит, – с досадою подумал он. Дело принимало скверный оборот, им противостояли не вооруженные лишь саблями да стрелами ордынцы, а шляхта с малороссами. Все они имели оружие огненного боя и числом, наверное, не уступали его отряду. Плохо было также то, что, как только раздался свист, лежавшие подняли головы. Трое же из них без промедленья поднялись и отправились к дороге на смену пришедшему дозору.

– Молодцы, таких нахрапом не возьмешь, – похвалил хорунжий супостатов.

Поблагодарив всевышнего за то, что остерег его лезть на врага очертя голову, Иван оставил Ярославца следить за шляхтичами, а сам пополз обратно. Нескольких минут ему хватило, чтоб решить, чего да как надо делать.

– Тряпье добудьте, хоть штаны с себя снимите, да обвязывайте ноги лошадям, – приказал он казакам. Сделав поступь своих коней неслышимой, станичники направились к вражеской стоянке по уже проторенной тропе. Когда подъехали к Сашке, тот предостерегающе взмахнул рукой:

– Еще трое подошли, видать, из тех, что у коней несут дозор, спать не ложатся, у костра сидят.

Ощущение близости смертельной опасности, как всегда, повергло Ваньку в шальное веселье. Усмехнувшись, он беспечно заявил:

– Вот и хорошо, а то потом гоняйся за ними по степи, – и начал отдавать распоряжения. – Стойте здесь. С коней не слазить, разговоров не вести. Пистоли, пока время есть, проверьте, ежели порох на затравках отсырел – смените. Сейчас мы с Ярославцем, – заметив недоуменные взгляды казаков, Иван строго повторил: – Да, с Ярославцем, снимем тот дозор, что у дороги стоит. Потом под видом смены караула пойдем к костру. Как только шляхтичи подмену приметят и кинуться на нас – не зевать, по первому же выстрелу на выручку идите.

– Зачем такие хитрости, Иван, не проще ль их с налету в сабли взять, – предложил десятник Алешка Красный.

– А они пальбой нас встретят и сразу половину перебьют. К тому же неизвестно, может быть, не только у коней да на дороге дозоры выставлены, но и где еще, а так мы с Александром всех на себя выманим. Главное, тот миг не упустите, когда католики меня и Ярославца станут брать да в толпу собьются. Тут вы и вдарите им в спину.

– Шибко для вас рискованно все это, – попытался возразить Алексей.

– Лучше уж вдвоем, чем всей ватагой рисковать, – весело ответил – Княжич, затем уже всерьез напомнил: – О пленниках не забывайте. Коль живьем хотя бы одного поляка не возьмем, напрасно пропадут наши старания.

30

Карауливших дорогу шляхтичей удалось застать врасплох. Лишь один из них, стоя во весь рост, глядел по сторонам. Два других, усевшись на разостланные шубы, о чемто толковали, изредка кидая завистливые взоры на мерцавший невдалеке костер.

Скрытые уже начавшим оседать туманом казаки сумели подползти настолько близко, что стала слышна шепелявая польская речь. Подавая Ярославцу колчан, хорунжий шепотом спросил:

– С лука-то стрелять умеешь?

Тот лишь усмехнулся и тоже шепотом ответил:

– Получше, чем с пищалью, управляюсь.

Изумленный его спокойствием, Княжич принялся давать наставления:

– Бей в того, который стоит. Подберись еще поближе, чтоб наверняка сразить и целься в шею, она доспехом не прикрыта, да и крику не будет.

Понятливо кивнув, Александр исчез во тьме. Иван, вынув из-за голенища кинжал, стал подкрадываться к двум другим полякам.

Ярославец не подвел. Хитро оперенная стрела-игла, пущенная не более чем с десяти шагов, со змеиным шипом вонзилась в горло шляхтичу. Выронив мушкет, он молча ткнулся лицом в траву. Его собратья с недоумением переглянулись и бросились к нему. Первым был убит немного приотставший. Кинутый умелой Ванькиной рукой кинжал вошел католику прямо под затылок, перебив шейные позвонки. Смерть наступила в тот же миг. Безжизненное тело бедолаги не успело еще пасть на землю, как украшенная самоцветами рукоять заветного клинка вновь почуяла хозяйскую ладонь. Услышав за своей спиной какую-то возню, передний оглянулся. Последним, что увидел он на этом свете, был отблеск окровавленного клинка, который, словно молния, ударил ляха в грудь сквозь вырез кирасы. С дозором было покончено.

Переодевшись в снятые с убитых кунтуши и надвинув чуть ли не по самые глаза их шапки, казаки направились к костру. На ходу осматривая пистолеты, Ванька снова стал напутствовать своего, явно подающего надежды воспитанника:

– Как пальба начнется, ты на месте, Сашка, не стой, не то сразу же подстрелят. Прыгай да крутись, словно трепака отплясываешь. Война, она и есть не что иное, как пляска, только не с бабою в обнимку, а со смертью.

Когда до вражеской стоянки осталось не более ста шагов, хорунжий дважды свистнул. Наблюдая за сменой караула, он решил, что свистом лазутчики оповещают о числе пришедших за сменой часовых, но, видимо, ошибся. Малоросс, который по-прежнему сидел возле огня, встрепенулся и стал внимательно разглядывать возвращающихся раньше срока караульных. Нелепо нахлобученные шапки сразу вызвали у него подозрение. Княжич тоже понял – изображать поляков долго не придется, и зашагал быстрей, чтоб опередить Ярославца. Суровая действительность тут же подтвердила его безрадостные ожидания. Порыв ветра раздул костер, и огонь, который полыхнул сильнее прежнего, ярко осветил изрядно залитый кровью кунтуш хорунжего.

Малоросс, видать, был настоящий воин, долго не раздумывая, он схватил пистоли и пальнул одновременно и в Княжича, и в Ярославца. Много раз стреляли в Ваньку, но то ли мамкин заговор, то ли покровительство господне берегли от смерти лихого казака. Вырывая булат из ножен, он малость наклонился, и свинцовый вихрь лишь сорвал шапку с его курчавой головы. Сашка тоже уцелел. Нацеленная прямо в грудь ему пистоль дала осечку. Не зря, видать, хорунжий приказал своим станичникам поменять подмокший за ночь порох. Налетев на ошалевшего от столь неудачной пальбы врага, Иван обрушил на него град сабельных ударов, смертельных для обычного бойца. Однако не тут-то было, великан почти шутя отбил наскок хорунжего. Тем временем разбуженные выстрелом шляхтичи уже хватались за оружие, а трое тех, что сидели у костра, сразу бросились на выручку чубатому, но были остановлены вставшим на пути их Ярославцем.

Видя, что ему не устоять, Княжич, отскочив назад, вырвал из-за пояса пистолет. На мужественном лице малоросса отобразился страх. Он тоже по достоинству умел ценить врагов и понял – этот с двух шагов не промахнется. Воспользовавшись его замешательством, хорунжий застрелил одного из Сашкиных противников, затем вновь схлестнулся с великаном. Медлить было нельзя, а потому Иван решился на смертельный риск. Якобы разглядывая, удачен ли был выстрел, он сделал шаг вперед, вытянув при этом шею. Лишь ленивый смог бы устоять пред искушением, да не срубить так по-дурацки подставленную голову. Малоросс взмахнул клинком. В тот же миг Княжич рухнул на траву и уже в падении рубанул его низом по поясу. Острейшая булатная сталь развалила великана до самого хребта настоль легко, что Иван почти не ощутил своего удара. Опасаясь промаха, он откатился в сторону и выхватил второй пистолет, но, увидев, как вражеский казак пытается сдержать ползущие из чрева, словно змеи, сизые кишки, пальнул в поляка, который наиболее яростно рубился с Ярославцем. Несмотря на его окрик «Брось ляха, отходи от костра!», распаленный боем Сашка стал наседать на оставшегося в одиночестве врага.

Размахнувшись со всего плеча, он нанес ему удар, отразить который тот не смог, но изъеденный ржавчиной клинок, звякнув о сталь шляхетских лат, переломился у самой рукояти. Воспрявший духом поляк взметнул саблю, однако пущенный в бурный и кровавый поток войны щенокСашка, видно, твердо решил выплыть. Ничуть не растерявшись, он левой голою рукой перехватил – отточенное лезвие, а правой, которой продолжал сжимать предавшее его оружие, вдарил шляхтича по темени. Удар мужицкой мозолистой ладони, утяжеленной зажатым в ней железом, был настоль силен, что католик рухнул наземь, даже не вскрикнув. Вслед за ним упал сам Ярославец, сбитый с ног подбежавшим Княжичем. В тот же миг грянул залп из шляхетских мушкетов. Сашка попытался встать, но хорунжий не дозволил:

– Лежи, сейчас наши по ним вдарят. Обидно будет, ежели свои убьют.

Ванька не ошибся, казачий залп выкосил чуть не половину вражеских лазутчиков, а вылетевшие из темноты станичники принялись рубить того, кто уцелел.

– Всех не перебейте, – закричал Иван, кидаясь в гущу боя.

Но католики и малороссы оказались славными бойцами. Трое шляхтичей да двое казаков дали яростный отпор. Невзирая на призыв Ивана сдаться, они бились до конца, убив троих хоперцев. Как ни пытался Княжич удержать пришедших в бешенство собратьев, взять живьем никого не удалось. Последний лях, выронив саблю из перебитой пулей руки, чтоб не сдаваться в плен, полоснул себя ножом по горлу. Увидев это, хорунжий обложил станичников отборным матом, что означало крайнюю степень Ванькина отчаяния. Унижать товарищей было не в его характере. Но тут снова отличился Ярославец. Подойдя к всерьез разбушевавшемуся наставнику, он преспокойно заявил:

– Охолони, Иван Андреевич, не все так плохо, мой, кажись, еще шевелится.

Тот бросился к лежавшему возле костра оглушенному Сашкой лазутчику, чувствующие за собой вину казаки побежали вслед за ним.

Поляк лежал с закрытыми глазами, тихо постанывая. Хорунжий исцелил его пинком промеж ног. Взвыв от боли, шляхтич открыл глаза и сел.

– Живой, – вздохнули с облегчением станичники. Взяв пленника за подбородок, Княжич повернул его лицом к костру:

– Здорово, пан Иосиф. Да тебя прямо не узнать, на барыгу вовсе не похож, куда больше на шляхетского рыцаря смахиваешь, – с явным изумлением промолвил он.

– Здравствуй, есаул, или кто ты там теперь. Не шибко-то, гляжу, тебя в царевом войске жалуют, коль по ночам с десятком казаков по степи мотаешься, – язвительно ответил пан. Взоры их скрестились и уже не страх да скрытую улыбкой неприязнь, а откровенную лютую ненависть увидел Ванька в черных, словно уголь, глазах Иосифа.

Далее вести расспрос Иван не стал, а принялся давать распоряжения своим бойцам:

– Чего стоите? Убитых наших вон в овчину заверните да кладите на коней. Надобно похоронить, как подобает.

Не нарушая казачьего обычая, хорунжий разрешил станичникам взять добычу. Заметив, что Ярославец, в отличие от остальных, не кинулся снимать одежду и оружие с убитых, он поучительно изрек:

– Ты, Александр, не мнись, как красна девица. Коль пошел на войну, значит, исполняй ее законы. Все имущество убитого победителю его принадлежит, пленника, кстати, тоже.

С этими словами Княжич воротился к Иосифу, молча сорвал с него отороченный соболем кунтуш да перстень с сапфиром и отдал их Сашке:

– Держи на память. Мне Кольцо когда-то также вот ордынский перстень вручил, – и печально улыбнувшись, добавил: – Сапоги себе подбери, да мушкет возьми, вон – совсем новехонький валяется. Сил моих больше нет на твою обувку да пищаль смотреть, до того они позорные. Сам же говорил, что ты не нищий, а казак. Более того – знаменного отряда воин, и обличием своим должен званию соответствовать.

Сбор оружия да рухляди не занял много времени. Не отходивший от Ивана Андреевича Сашка углядел, что сам хорунжий взял лишь только крест с убитого им малоросса. Причем сорвал именно крест, а золотую цепь оставил. И вообще, Ярославец заприметил – несмотря на победу, его наставник был явно не в духе. Вряд ли только гибель казаков была тому причиной. Даже он, совсем не искушенный в ратном деле, прекрасно понимал – уничтожить вовсе без потерь почти равный им числом отряд шляхетских рыцарей было просто невозможно. Видать, что-то еще терзало мятежную душу друга.

Почуяв Сашкин взгляд, – Княжич обернулся. Кивнув на пленника, он строго приказал:

– Этого свяжи да хорошо за ним присматривай. В случае чего – головой ответишь.

Затем, еще раз пристально глянув на Иосифа, вымолвил с угрозой:

– Много у меня к нему вопросов накопилось. Думаю, и князю есть, о чем с этим оборотнем поговорить.

Положив поперек седел павших в бою товарищей, средь которых оказался и Алешка Красный, победители направились обратно в полк, оставив посреди степи неприбранные тела поверженных врагов. Недолго их подернутым смертной мутью очам глядеть на розовое утреннее небо. Птицывороны, как и станичники, не упустят свою добычу.

31

Не только Княжич да бойцы его знаменной полусотни не спали в эту ночь. Сон не шел и к Новосильцеву. Обсудив с атаманом насущные дела, князь Дмитрий отправился в уже поставленный стрельцами шатер. Сняв одни лишь сапоги, он в изнеможении прилег на укрытую ковром охапку сена. Немолодое, уставшее от длинных переходов тело требовало отдыха, но нахлынувшие мысли не отпускали в царство Морфея. А подумать ему было, о чем.

Отправляясь из царева войска на Дон, князь договорился с воеводою Михайлой Мурашкиным, что в случае успеха известит его. В свою очередь, тот обещал прислать обоз с припасами. Чтоб не держать друг друга в неведении, решили посылать гонцов раз в три дня. Появление вражеских лазутчиков очень беспокоило Новосильцева. Как и искушенный в воинских уловках Княжич, он не исключал возможности перехвата своих посланников. Что грозило в лучшем случае голодом, а о худшем можно было только догадываться.

Чувствуя, что все одно не уснет, Дмитрий Михайлович поднялся со своего лежбища, зажег стоящий посреди шатра светильник и принялся сочинять новую грамоту, задумав отослать ее на этот раз под надежной охраной. Кого отправить – порядком надоевших дворян или ватагу Княжича, которая из знаменной полусотни по сути превратилась в отряд бесстрашных лазутчиков, он еще не решил.

Писать закончил далеко за полночь, но ложиться все одно не стал. Тоскливое беспокойство заставило его выйти из ставшего вдруг тесным походного жилища. Откинув полог, князь с укором посмотрел на спящую стрелецкую охрану, и уже собрался было дать пинка ее нерадивому начальнику, как вдруг услышал где-то справа от дороги гром. Уставившись в ночное небо, он попытался разглядеть отблески молний, но их не было, а раскаты грома, только послабее, повторялись вновь и вновь.

– Уж не пальба ли это. Может, то Иван на супостатов наткнулся и ведет с ними бой…

Незнакомое доселе чувство овладело Новосильцевым. Ему до жути, до неудержимой дрожи захотелось быть не здесь, посреди тысячного полка, а там, в степи, с хорунжим и его отчаянными воинами. Видать, кровь предков дала о себе знать.

Непонятный то ли небесный, то ли все-таки земной гром вскоре стих. Пьянящий запах степной травы и ночной прохладный воздух малость успокоили князя Дмитрия. Так и не разбудив свою нерадивую охрану, он вернулся в шатер. Лишь под утро неспокойный чуткий сон сморил его.

Еще не начало светать, когда взволнованный голос Чуба разбудил государева посла. Сразу же подумав о неладном, Новосильцев крикнул остановленному стражей атаману:

– Заходи, Емельян, да заодно пинка под зад дай этим нетопырям. Ночью дрыхнут – не добудишься, а под утро усердие решили проявить.

О том, что приключилась настоящая беда, он догадался, лишь взглянув на атамана. В подтвержденье его помыслов Емельян печальным голосом сообщил:

– Плохи наши, князь, дела, ляхи казаков побили.

Выработанная долгими годами посольской службы привычка не давать воли чувствам при получении худых вестей подвела посланника царева и на сей раз. Вмиг утратив остатки дремы, он вскочил на ноги, воскликнув:

– Неужто Княжича убили?

– Что с Иваном вовсе неизвестно, от него вестей покуда нет, а вот Ордынец на шляхетскую засаду напоролся. Почти все, включая Федора, погибли, только двое ушли, – ответил Чуб и, тяжело вздохнув, добавил: – Одна покуда польза от этих поисков ночных – теперь хоть знаем, что поляки за нами доглядывают.

– Как же это все случилось, толком расскажи?

– Да подробностей я сам не знаю. Казаки вот только что прибегли, и мы сразу же к тебе отправились. Они вон, возле шатра стоят, давай вместе расспросим.

Выбежав из шатра, Новосильцев увидал двух всадников. Их лица были бледны, глаза лихорадочно блестели, а одежда залита свежей кровью, едва приметной в красном отблеске утренней зари. Из рассказа одного из них перед князем с атаманом предстала печальная картина гибели отряда Ордынца.

32

Поначалу Федору с его бойцами сопутствовала удача. Помотавшись по степи чуть больше часа, они наткнулись на табун коней, который охранял всего один шляхетского вида воин. Взять католика смогли живьем без особых трудностей. Увидав станичников, тот даже не попытался убежать. Из краткого без всякого пристрастия допроса выяснилось, что кони и впрямь принадлежат польским лазутчикам.

Обезумевший от страха лях даже указал то место, где расположились соратники. Как бы в подтверждение его слов вскоре там заполыхал огонь.

Опьяненный удачей Ордынец решил не медлить. Прихватив с собою пленника, казаки двинулись на супостатов и вскоре увидали спящих возле костра поляков. Лишь один шляхетский воин нес дозор, но и он смотрел совсем в другую сторону. Обнажив клинки, казаки понеслись навстречу, казалось бы, такой близкой воинской удаче, но не победа, а смерть поджидала их.

Случилось то, что часто происходит в противоборстве меж отрядами лазутчиков – одолела воинская хитрость. Проявивший редкую сговорчивость пленник простонапросто отвлек станичников и дал возможность своему напарнику незаметно улизнуть. Пока шли допросы да расспросы, сбежавший караульный оповестил собратьев о незваных гостях, и шляхтичи успели приготовить казакам засаду. Уложив вокруг костра свернутые шубы, они поставили над ними чучело, а сами затаились в кромешной тьме.

В последний миг Ордынец все-таки почуял неладное. Несмотря на устрашающий крик и свист его бойцов, дозорный даже не шелохнулся. Осадив коня, Федор рубанул шляхтича по шапке, та слетела, и он увидел не размозженный вражий череп, а вбитый в землю кол. Надежда на спасение еще имелась. Можно было на всем скаку преодолеть вражеский заслон, но Федька был всего лишь отчаянным рубакой, он не имел таланта принимать решения в один миг. Казаки стали сдерживать коней, сбились в кучу возле изумленного начальника, и тут из темноты ударил слаженный мушкетный залп. Сам Ордынец получил аж две пули – одну в голову, другую в грудь. В завязавшейся кровавой схватке погибли почти все. Только двое казаков сумели вырваться из вражьей западни.

33

Выслушав печальное повествование израненных станичников, царев посланник одарил их горстью серебряных монет и вместе с Емельяном воротился в свой шатер.

– Плохо, очень плохо, – усаживаясь на скамью, которая служила князю и стулом, и столом одновременно, вновь посетовал атаман.

– Отрадного, конечно, мало, но не конец же света наступил, не мне тебе рассказывать, что на войне не обойтись без потерь, – ободряюще промолвил Новосильцев, удивленный столь глубокой скорбью казака.

– Ты, Дмитрий Михайлович, еще порядки наши плохо знаешь. Думаешь, ну потеряли два десятка бойцов, эка невидаль. Для тысячного войска убыль-то и впрямь невелика. Скверно то, что в первом же бою нам воинское счастье изменило. Станичники лишь удачливых вождей почитают, только за такими готовы в огонь и в воду идти. Никогда не думал, почему Княжич в свои двадцать лет стал известным всему Дону есаулом? А потому и стал, что, сколько ни водил казаков в бой, ни разу битым не был. Теперь на Ваньку вся надежда. Ежели он сгинет – заволнуются казаки, – с печальною усмешкой сказал Чуб.

– Похоже, кто-то шибко хитрый да в воинских делах изрядно сведущий нам гадит, – задумчиво продолжил он. В ответ на изумленный взгляд князя Дмитрия Емельян лишь руками развел: – А чему ты удивляешься? Со второго дня пути как медведя в берлоге обложили. Целые отряды вертятся возле полка, да не абы кто, а настоящие шляхетские рыцари. Это ж надо было умудриться, Ордынца в засаду заманить.

– Ты думаешь, поляков кто-то о нас предупредил?

– А чего тут думать, и так все ясно. Дела такие не вершатся в одночасье. Чтобы воинов надежных подобрать да пути-дороги разведать, немалое время требуется. Ты, князь, еще в станицу не пожаловал, а ляхам о твоих намерениях, наверняка, уже известно было. Да и не следят они за нами, так понятно, что к цареву войску идем. У них, видать, задача пакостями разными казачков в смятение привести, недовольство или даже бунт посеять, а может, и весь полк, как Федьку, в засаду заманить. Поляки шибко хитрые, с них и такое станется, – заверил атаман.

Речи Емельяна если не убедили Новосильцева, что измена стала на пути Хоперского полка еще до его рождения, то заставили крепко призадуматься.

– Может, Княжича искать пойдем? – растерянно взглянув на Чуба, предложил он.

– Чего его искать, коль жив, так сам заявится. Вот Федора с товарищами надобно прибрать, эти сами никогда уж не вернуться. Пойду, распоряжусь, – ответил тот, выходя из шатра.

34

В жизни место есть не только для печали, наверно, потому она и столь желанна. Не успел еще закрыться полог за спиною Емельяна, как в походную обитель Новосильцева вбежал Кондрат Резанец. Малость отдышавшись, он сообщил: