Текст книги "Беззаконная месть"

Беззаконная месть
Виталий Скворец

Встань и полую чашу налей поутру,

Не горюй о неправде, царящей в миру

Если б в мире законом была справедливость

Ты бы не был последним на этом пиру.

Омар Хайям

© Виталий Скворец, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Подонки

За рулём чёрного внедорожника, сидел крепкий тридцатилетний мужчина – Отребьев Игорь. Ждал своего брата, Вадима, который пошёл за «данью» к хозяину придорожного автосервиса.

Он курил дорогую сигарету с золотым ободком вокруг фильтра. Взгляд его был остр, как лезвие бритвы. «Тяжёлый» взгляд насильника и убийцы…

Осенний, холодно-дождливый ветер, завывал с наружи машины. А внутри, было тепло и уютно. Негромко играла музыка. Игорь увидел, что к машине приближается его старший брат Вадим. Правая рука его, была в крови.

… – Пришлось в мурло, дать козлу – радостно сообщил Вадим, устраиваясь на пассажирском сиденье автомашины рядом с братом.

Игорь выкинул сигарету в приоткрытое окошко на боковой дверце.

Вадим взял из бардачка машины чистый платок и, вытерев с руки кровь, похвастался перед братишкой:

– Так «врезал» толстому, что точно пару зубов выбил.

– Что, опять просил отсрочку? – спросил Игорь.

Вадим усмехнулся и ответил:

– Говорит – «дофига берём». Ему, видишь ли, пятьсот «баксов» в месяц тяжело платить. Скидку хотел. Вот я ему «скинул» по зубам…

– Надо было мне сходить – мрачно сказал Игорь. – Со мной он не «выёлкивается», сразу бабло отсчитывает. Если следующий раз у этого «долбаного» бизнесмена, с деньгами возникнет заминка, заберём его дочку на пару дней на дачу. «Покувыркаемся» с малолеточкой, в «два смычка», как шёлковый станет. Вадим, соглашаясь, кивнул головой.

– Обломаем рога козлу… – сказал он и добавил: – А теперь давай заедем к этому уроду Зябликову. Выставим ему челюсть на сторону, что б навеки забыл, как жалобы строчить…

Глаза Игоря, расширились от возбуждения. Он уже представлял себе, как будет пинать ногами, крушить рёбра, непокорному алкашу, который посмел «написать заяву», в районный отдел полиции. Хорошо, что оно попало в руки их родному «дяде Боре», который был там начальником.

Брат Вадим достал из-за пояса пистолет и бросил его в бардачок машины. Потом залез во внутренний карман куртки и достал кокаин, завёрнутый в фольгированную обёртку. Братья, по-братски – поровну, раздели наркотик. Снюхали остатки «кайфа» и поехали. Поехали к себе на дачу в сорока километрах от города. По пути хотели «проучить» одного непокорного крестьянина-комбайнёра по фамилии Зябликов.

На свидании с адвокатом

Адвокат Геннадий Иванович Игнатьев смотрел на своего подзащитного, понимая, что в его «простом» уголовном деле, всё не так просто. На первый взгляд, небыло ничего необычного. Простая «бытовуха». Напились, подрались, убили…

Убийство.

Даже такой «простой» случай, в котором, кажется всё предельно ясно и понятно, всё равно несёт в себе взрывной заряд негативно-извращённой энергии. Ненормально, когда на первый взгляд, здравомыслящий, устоявшийся, взрослый человек, отнимает жизнь у другого, подобного себе. Человек, убил человека…

Не бывает простых убийств.

И всякое случается в жизни.

…Например, как сейчас. Случилось так, что заслуженному комбайнёру-механизатору, Зябликову, довелось оказаться в следственном изоляторе, с глазу на глаз с выделенным ему общественным защитником – адвокатом. И теперь он должен понести наказание, только за то, что восстановил справедливость.

…Адвокат ещё раз, внимательно посмотрел на своего спокойного подзащитного. Ничем не примечательный человек. Не нервничает. На его левой половине лица громадная гематома. Левый глаз наполовину закрылся, вспухшим от удара, веком. Невысокий, седоволосый мужчина, которому можно было с одинаковым успехом дать и сорок и шестьдесят лет. Адвокат знал, что подзащитный – Иван Митрофанович Зябликов, сорока восьми лет, разведён, имеет дочь, комбайнёр-механизатор из крупного села, в сорока километрах от районного центра, алкоголик с многолетним стажем, и убийца…

Убийца, убивший одного и тяжело ранивший второго человека, о котором врачи сами говорят, что «не жилец»…

Трудно предположить, что этот простой невзрачный человечек, решился на страшное злодеяние.

Адвокат, за те несколько дней, в течение которых занимался этим делом, знал, какие причины толкнули его на это. Геннадий Иванович Игнатьев ни в коем случае, не одобрял расправы, но по-человечески понимал своего клиента. Он искренне хотел помочь Ивану Митрофановичу. Не за гонорар (какой там гонорар у общественного защитника), за совесть.

За себя самого…

…И вот теперь, гражданин Зябликов, сидит перед ним, сцепив ладони своих крупных, сильных, крестьянских рук, закованных, как положено в СИЗО, в наручники и не краснея, врёт. Врёт, демонстрируя свой деревенский диалект…

И адвокат Игнатьев, знает почему.

– …Так комнату мне и дали на втором этаже. От управления механизированной колоны. Одна комната, с балкончиком. Какое ни есть жильё! Понимаете, мой дом. А они, два здоровенных бугая, у меня дома, меня ногами пинать! Такое где видано вообще! Вот, видно, я по пьяне и завёлся… Только, что там как было, точно сказать не могу. Сильно пьян был. Состояние эффекта (Аффекта) … – Рассказывал Иван Митрофанович своему защитнику Игнатьеву, смотря на свои крестьянские руки, закованные в наручники…

Так полагалось. Человек, совершивший особо тяжкое преступление, на допросах и при свидании с адвокатом, должен был находиться в наручниках…

– Иван Митрофанович, – обратился адвокат к подзащитному: – Позвольте коротко резюмировать материалы дела, на основе которого, будет строиться ваша защита.

– Дык, конечно, господин адвокат, зюмируйте… – Согласился подзащитный Зябликов, думая о том, что хорошо бы было закурить. Но он стеснялся попросить об этом адвоката. Знал, что тот не курит…

Адвокат взял в руки бумагу и, заглядывая в неё время от времени, подвёл итог:

– Итак, седьмого сентября, сего года, братья Отребьевы, Вадим и Игорь, пришли к вам домой, в двухэтажный, ведомственный, рабочий барак, по улице Ленина дом пятьдесят семь. Они принесли с собой две бутылки водки. В результате распития спиртных напитков, возник конфликт, и они избили ВАС.

Служитель Фемиды, оторвал свой взгляд от текста и, взглянув на Зябликова, который внимательно слушал его, спросил:

– Пока всё правильно, Иван Митрофаныч?

– Всё правильно, мил человек. Сами они пришли и водку с собой принесли, а не то, что следователь говорит, будто я их позвал…

А то, что избили, дык, сами глядите, результат на лицо. – И Зябликов указал на левую половину лица, где находился синяк.

Игнатьев согласительно кивнул головой и, заглянув в листки материалов дела, которые вытащил из своей кожаной папки, продолжил:

– Вы утверждаете, что в момент драки, Вы, выскочили на балкончик и вооружились топором, погнались в подъезд и на лестничной площадке ударили обухом топора, старшего брата Вадима.

– Так, ведь там как было-то, я то, что топор схватил – не отрицаю… – попытался было объяснить Зябликов – … дылько опосля, ничегошеньки не помню. Видимо мозги совсем «набекрень» были…

Адвокат, держа в руке листы дела, строго – внушительно посмотрел на Ивана Митрофаныча и продолжил:

– Второго брата, Игоря Отребьева, вы догнали на выходе из подъезда, на площадке первого этажа и дважды ударили топором. Оба удара в голову и оба – не совместимые с жизнью. Теперь, старший из братьев – Вадим Отребьев, в реанимации и врачи говорят, что если вдруг случится чудо, и он выживет, – тут адвокат, положил листы дела на стол перед собой и закончил:

– То останется парализованным идиотом, до конца дней своих…

– Дай Бог ему здоровья, господин адвокат! – Лицемерно воскликнул Иван Зябликов. Он, уже не хотел курить. Он хотел «обвести вокруг пальца» (обмануть) следствие. И ещё, Иван Митрофаныч точно знал, – «сидеть» придётся – по-любому. Сидеть, из-за каких-то сволочных подонков, которых, положа руку на сердце, и рожать-то не следовало!

Вопрос только – сколько лет чалиться (сидеть)…

Иван Митрофаныч не отличался ни статной удалью, не мог он похвалиться и богатырским здоровьем. Так, мелковатый в росте, «безобидный» мужичёк – работяга, с расшатанным алкоголем здоровьем. Всю свою жизнь, честно отпахал на тракторах и комбайнах родного совхоза. Не считая мелкого воровства сельхоз продуктов, с полей и огородов и солярки из своей техники, был чист перед законом…

Зябликов уже выбрал для себя линию защиты, которая была очень проста и бесхитростна. Первая часть её, заключалась в словах: – «Они первые начали». Вторая часть, очень-черезчур богатая событиями, объяснялась словами – «Ничего не помню. Пьян был»… Почему-то Зябликову казалось, что если всё время стоять на такой трактовке событий, то срок будет меньший, чем, если следствию станет известна вся правда…

Иван Митрофаныч перегнулся через стол, за которым они беседовали с адвокатом и доверительно проговорил:

– Я ведь следователю вчерась говорил, что я, как топор схватил, больше ничего не помню. Не помню, как убил. Там анализ крови у меня брали на алкоголь. Оно покажет, что пьян я был. Кроме того, меня пьяного, со сна, полицаи скрутили. У них лучше спросите, я совсем невменяемый был.

Адвокат, у которого уже были эти анализы, усмехнулся:

– Да-а, там результаты зашкаливают!.. – Сказал он, неодобрительно покачивая головой.

Пожилой адвокат, «собаку съевший», зубы стёрший, полысевший в ходе судебных баталий, прекрасно знал другую «подоплёку», дела. Но его больше устраивала версия, рассказанная его подзащитным. Он думал, что если врачи-психиаторы подтвердят возможность аффекта, у его клиента, то можно смело надеяться на минимальный срок наказания, предусмотренный статьёй. Да и саму статью можно будет поменять. В таком случае, его подзащитному будут инкриминировать «превышение допустимых мер самообороны»…

В его случае, это можно будет считать победой…

Игнатьеву очень хотелось помочь Зябликову, хоть тот ему был «ни сват, ни брат». Тому были причины…

Адвокат подумал, что сейчас у него есть возможность, подсказать подзащитному одно слабое место в его версии:

– А скажите, Иван Митрофаныч, почему, вы за два дня до событий, наточили топор. Надеюсь не потому, что знали, для кого он пригодится. – Спросил он у подзащитного Зябликова. «невинным» тоном.

Иван Митрофаныч растерялся, не ожидая такого каверзно-провокационного вопроса, и запинаясь, проговорил:

– Дык, там одна знакомая баба попросила дров наколоть… Дык я что, холостой… Чё не подмогнуть…

Адвокат так же наклонился к клиенту и негромко, но чётко произнёс:

– Иван Митрофаныч, если не хотите сидеть долго и несчастливо, не рассказывайте ни о какой «бабе». На следствии «перероют» всё. Будут спрашивать и про «бабу» и про то, кто топор наточил. Кто, что сказал, кто что видел. Будет следственный эксперимент, так что Вы потрудитесь вспомнить, кто, где стоял, и что делал…

Адвокат, кивнул головой и, подняв указательный палец правой руки к потолку, словно хотел «заострить» внимание подследственного на своих словах, добавил:

– Не старайтесь Иван Митрофаныч сделать свою и без того «тяжёлую» статью – статьёй, «с отягчающими обстоятельствами». У ВАС и так «деяний» хватает. Так, что вы всегда должны помнить, что именно вы не помните. Следователь Шахов, который ведёт НАШЕ дело, прекрасный специалист своего дела…

На секунду, Ивану Митрофановичу, вдруг показалось, что адвокат знает гораздо больше, чем говорит. Он посмотрел на своего адвоката – защитника. Перед ним сидел человек лет шестидесяти. Полноватый, лысоватый. И умный. Зябликову, нужен именно такой человек.

ТАКОЙ ПОМОЖЕТ!

…После того. Как вскрылись факты «жизнедеятельности» братьев Отребьевых, адвокат, был готов защищать своего подопечного «не за страх, а за совесть». Неожиданно открывшиеся факты преступного поведения убиенных, которые «входили в избранный круг», в иерархии областного масштаба, поражал своим обилием и разнообразием. Здесь была и торговля наркотиками и сутенёрство, почти доказанные эпизоды изнасилования, рэкет, покупка и продажа оружия. Братья Отребьевы, крепкие, под тридцать парни, пользуясь безнаказанно-родственным покровительством, угрозами и физическим воздействием, организовали своё преступное сообщество.

Только полицейские нарко контроля, у которых «Братья Отребьевы», находились в «разработке» уже три месяца, знали о проделках братьев достаточно много…

Теперь, когда адвокат Игнатьев, напросился на это бесперспективное дело, он тоже знал всё. У него везде, в разных подразделениях полиции, успешно служили его ученики…

В камере

– …За что сижу?.. – Спрашивал себя один из двух сидельцев в камере. Его морщинистое лицо было негласным подтверждением теории Ломбразо, который развивал в своё время взаимосвязь между физиономией личности и преступлениями. По теории «Ломбразо», именно такое, обезьяноподобное лицо, как у говорившего, должно было участвовать в особо зверских преступлениях…

Может быть за маской неандертальца, со скошенным лбом и широкими ноздрями, с жёстко-непослушной шевелюрой на голове, скрывается нежная, легкоранимая душа? Может за решётку этого сильно-крепкого человека привела цепь каких-нибудь нелепо-случайных обстоятельств?..

Ну, что же, давайте посмотрим, так ли это.

…Сокамерник Ивана Митрофаныча – здоровенный бугай в наколках, удивлённо, как будто до сих пор не мог поверить, что оказался за решёткой, развёл в сторону руками и воскликнул:

– За что сижу? Да ни за что! Какая-то паскудная случайность!

Похоже, этого ему показалось мало и он, видимо, желая сам выговориться, «выдал тираду»:

– Прикинь, только с зоны отвалил. Ещё и две недели не прошло, как от «хозяина». Червонец от «звонка» до «звонка» отсидел. Приехал домой, ну и как водится, с корешами давай праздновать. Дней пять или шесть попили, так деньги и кончились. Я утром просыпаюсь с «бодуна». Башка трещит, чуть живой после «бухла», а денег – ноль. Ну, пошел до своей бабки. Из всей родни-то только она, в живых и осталась. Батяня с матушкой, когда сидел – померли. Пришел, прикинь, по-родственному. Попросил денег на опохмел у родной души. Всё чин-чинарём, объяснил, что если не выпью – сдохну. Потому, как «ломка» у меня после запоя. А она, старая дура, в отказ, мол, нету денег, и всё тут. Сдохни, говорит внучёк, сделай одолжение, не позорь покойных родителей…

Бугай в наколках, возбуждённо ходил по камере. Видимо, нервное напряжение, которое он испытывал на допросе, не оставляло его и после… Он остановился возле двери камеры и, повернувшись к ней спиной, продолжил свою «исповедь»:

– А я-то знаю, что недавно вроде пенсию получила. Прикинь, родному, единственному внуку отказывает! Всего-то надо – на бутылку «паленой» водки. Ну, я знал, что деньги у неё постоянно, то в вазочке, то в кувшинчике или ещё где, в серванте, так и давай шарить. Смотрю, точно – деньги в вазочке. А она, меня, прикинь, сзади своей палочкой, как долбанёт по спиняке. Маленькая бабка, плюгавенькая, а врезала так, что мало не покажется…

Ну и я с разворота, ей втащил промеж глаз. А она возьми, да сдохни! Вот вреднющая была старуха, наверняка, назло так сделала, чтобы меня опять «закрыли».

Рассказчик не переставая «мерил шагами» пол в камере. Места было мало и он «маячково маячил» из угла в угол.

– Ну, а ты что? – спрашивал убийцу в наколках, убийца Зябликов – седой слушатель, неопределённого возраста.

– Ну, что я, пошарил по хате. Так, прикинь, чё в вазочке нашел, то ерунда. Так, на пару пузырей, а вот под матрасом, видимо на похороны собирала. Я с корешами, где-то ещё с неделю бухал! Так и повязали менты по пьяне. Вот и получается, что ни за что ни про что сижу. Из-за старухи, которая вот – вот сама бы «крякнула». Из-за жадности её несусветной. А я ведь у неё, прикинь, единственный из родни остался! Вообще не хотел её трогать! Она хоть вредная была, но всё равно добрая…

– Так, а где бухал – то, что тебя менты неделю вычислить не могли? – спросил Иван Митрофаныч «собрата по несчастью», наблюдая за нервными перемещениями соседа по камере. Сам он спокойно сидел на лавке, за длинным обеденным столом. Курил ядреную русскую сигарету без фильтра.

Здоровяк – убийца своей единственно-родной бабушки, подошел к столу и присел рядом с Зябликовым.

– Так, у бабки на хате и балдели. Я её трупешник, в ванной закрыл, а дверь, прикинь, просто гвоздём заколотил. Забил, чтобы в ванную комнату «по пьяне» кто-нибудь не зашёл. Только всё равно, бабулька вонять начала. Так, либо соседи, либо кто из «кентов» сдал – не знаю. Только полицаи повязали по «бухе», так я очнулся уже в камере, ничего толком не помню. Помню только, что с ментами, вроде подрался или они сами меня «отметелили»?..

У следака на допросе, артачиться, не стал. Да и какого понту? И так, всё ясно было. Один хрен посадят. А за «чистосердечное», пару лет скостить обещали и «сопротивление при аресте» не зафиксировали. Только я на допросе сразу заявил, что не хотел я бабку «кончить». Она же одна у меня родная осталась. Дело случая…

Выговорившийся здоровяк, посмотрел на седого, невзрачного человека, от которого за километр несло сельской местностью. Ему показалось, что его сокамерник, которому максимум можно было приписать кражу гусей из сельского стада, оказался здесь случайно.

– Так, а ты за что чалишься (сидишь), дядя? – Спросил он, у Ивана Митрофаныча и ехидно добавил:

– За мужеложство крупного рогатого скота, в особо крупных размерах? – и весело рассмеялся своей идиотской шутке.

Похоже, что у него, вдруг, моментально, поменялось настроение. И искреннее раскаянье в содеянном, уступило место любопытству.

– Да, нет, мил человек, я как раз – таки « по делу сижу», за убийство. – Сказал Зябликов, смотря на зарешётчатое окно камеры.

Здоровяк ухмыльнулся, недоверчиво глядя, на невысокого, с большим синяком на лице, седоволосого мужчину.

– Так, и кого же ты порешил, бычка-малолетку? – спросил его бабуськин убийца.

– Нет, завалил, по пьяне двоих братьев. Сволочи они были. По всему посёлку от них прохода небыло. А я, тогда, со своей жинкой только развёлся. Она дочь забрала, да в город, до родителей подалась. Тут я совсем запил. Запойно. Даже, сам – падла, самогонный аппарат пропил…

Иван Митрофанович, вспоминая последние события недавней жизни, которые так откровенно – красочно предстали сейчас перед ним, тоже почувствовал, что нервничает. Он достал пачку сигарет без фильтра и, вытащив сигарету из пачки, сильными, грубыми, крестьянскими пальцами, закурил…

Сокамерник его не торопил. Он понимал состояние пожилого человека. Когда-то давно, он также впервые переступил порог камеры…

Седой мужчина – Иван Зябликов, затянулся пару раз, и выпустил дым в потолок камеры…

Приближалось время обеда. Совсем скоро, в камеру с прогулки, возвратятся другие заключенные. Тогда станет шумно и тесно. А сейчас, их в камере всего двое. Зябликов подумал, что именно в такой обстановке, с помощью «подсадной утки», «следак» и узнаёт все потаённые стороны дела…

Иван Митрофаныч, совладав, с нервами, решил на всякий случай, если его сокамерник является «ментовским агентом», ещё раз повторить свою версию совершённого им убийства:

– … Уже двое суток самогонку жрал с друганами, когда в компанию, не помню как, попали два брата, жившие не далеко от меня, по соседству. Помню только, что не на «халяву» сидели, выпивку с собой принесли. Килограмм «водяры». Помню, что именно водку, а не самогон…

Так уже ночью, когда все мои друганы – алкаши разошлись по домам, «докопались» они до меня. Там, точно не помню за что именно. Слово за слово… Короче надавали мне по мордасам так, что всего в кровь. Это у меня-то на хате! Вдвоём против одного! Вот, помню, пошли они из моей хаты к себе домой, а я хватанул топорик, что на балконе лежал и «вырубило» меня начисто. Ничего не помню. Уже после, когда более менее протрезвел, так в полиции сказали, что хорошо я проводил братьев. Догнал их в подъезде. Одному обухом по башке долбанул. Так «приложил», что он сознание потерял. Так, до сих пор в сознание не пришёл, лежит в реанимации. В коме.

А другого уже на выходе из подъезда догнал и рубанул раза два. Так этот, рубленый, сразу подох. Видимо, не захотел мучиться…

Только, думаю и второй, всё равно сдохнет, не выживет. Врачи говорят – не жилец. – С неожиданной злостью закончил свой рассказ Иван Митрофаныч.

– Так я не понял, из-за чего весь «базар», произошёл, кто кому предъявил? – Хотел уточнить собеседник, грохнувший свою родную, до некоторого момента, – любимую бабусю. Ему было интересно послушать трагедию другого…

– В том – то и дело, что не помню! Я как в хату вернулся, так, вроде бы, выпил стакан водки и вырубился. Очнулся, когда в каталажку забирали. Сразу полицаи спросили, мол, за что я их, братьев-то порешил. Но не могу вспомнить, хоть убей. И того, что живой остался, не спросишь. На ладан дышит и неизвестно выживет или нет. Последнее, что точно помню, за топор схватился, а дальше – как отрубило. Ничего не помню… – Ещё раз «подчеркнул» Иван Митрофаныч, на всякий случай.

Он не собирался рассказывать, кому бы то ни было, как зарубив братьев Отребьевых, окровавленный своей кровью и кровью своих врагов, поднялся по скрипучей лестнице к себе в комнату, на второй этаж двухэтажного барака. Как ещё несколько секунд, думал, «не самый ли подходящий момент свести счёты с жизнью». Для такого варианта развития событий, у него на балкончике была припасена крепкая верёвка. Однако Иван Зябликов не повесился. Он просто взял открытую бутылку водки и с горла, жадно, давясь горечью водки, выпил почти пол литра. В одночасье поседевший Митрофаныч хотел, чтобы, когда его забрала полиция, то констатировали сильное опьянение…

На САМОМ деле, перед убийством он выпил совсем чуть-чуть. Так, « сто грамм для храбрости».

Об истинной причине, приведшей к этой трагедии, не должны были знать правоохранительные органы.

Ни к чему…

Иван Митрофаныч уже был наслышан, что «менты» устраивают «засады» с подсадными и так, «выуживают» сведения из подследственных. Ни с кем из сокамерников, он не откровенничал, строго придерживаясь своей версии.

– Так, и что следак предъявляет? – Участливо спросил бабушкин убийца, демонстрируя интерес к судьбе сокамерника.

– Э-эх, – вздохнул убивец братьев. – Следак, хитрый, падла, на «полную катушку», раскрутить хочет. Ему, «особо тяжкое», да с «отягчающими», раскрыть хочется. За свою карьеру «печётся». А адвокат, молодчик мужик. Думаю как – никак, поможет… «Разжевал» мне, что почём. Я ведь оборонялся, один супротив двоих. Жизнь свою защищал…

– Ну и как, получается? – спросил его собеседник, который своей физиономией, подчёркивал правоту Ломбразо.

– Дык оно, с одной стороны вроде получается. Их, братьёв, двое было, на меня одного. Опять – таки, экспертиза побои зафиксировала. И они ко мне на хату припёрлись, а не я к ним. А следак, падла, всё «свою линию гнёт». «Тележит» на меня, что я спецом братьёв на хату заманил, чтобы замочить. Говорит, «отхватил по своей пьяной роже, так и сопел бы себе в тряпочку. Какого рожна в подъезде догнал»…

– Так и сколько лет тебе «светит»? – Спросил убийца бабушки.

– Дык, по-любому немало. Не знаю, увижу ли волю более. Мобыть уже закопают де нибудь, на Колыме, так и не увижу своих родных. – Ответил седой мужчина, неопределённого возраста, Иван Митрофаныч Зябликов. От открывшейся «перспективы», от жалости к самому себе, на его глаза, «навернулись» слёзы.

– Ничего, мужик! – Воскликнул расстроговавшись, добрый по натуре, здоровяк. – Не боись! Везде люди есть, везде жить можно! Я уже десятку на «хозяина» «отпахал» и ничего, живой. Щас ещё, червончик добавят. Ничего, проживу как нибудь. И ты сдюжишь…

– Да, я не боюсь, – сказал Зябликов, – пусть, сколько положено дают. Мне теперь всё одно…

Седой, пожилой мужчина, не хотел рассказывать сокамернику, что из-за этих братьев-разбойников, он и потерял семью. Из-за них, окончательно спился. И не сами Отребьевы пришли к нему домой. Не приносили они никакой водки. От них, привыкших только забирать, не дождёшься…

Это ОН заманил их бесплатной выпивкой и жрачкой, и загодя, зная наверняка, что ударит, остренько наточил топор…

Прав был опытный следователь, в своих предположениях…

ОН готовил ЭТО убийство.

ОН целенаправленно, с умыслом, совершил это злодеяние.

Не должны были ходить по земле, братья-насильники, надругавшиеся над его единственной, поздно появившейся в семье, доченькой. Суки они, конченные, отребье. Совладали два мордоворота с семнадцатилетней девочкой…

…Жена, с доченькой уехала подальше от позора, к родителям. Не захотела жить с человеком, который не мог постоять за свою семью.

По – правде сказать, она уже давно, хотела расстаться с регулярно пьющим мужем…

Но разошлись они с женой, всё же, только тогда, когда Иван Митрофаныч, ничего не сделал, чтобы отомстить братьям. В полицию, жаловаться, было бесполезно и небезопасно. У Отребьевых, везде были «свои люди».

Как он мог постоять, за честь дочери?

Сам Зябликов снедаемый горем и ненавистью к братьям, не переставая, корил себя за малодушие. Он не мог нормально спать, преследуемый ночными кошмарами. Только алкоголь давал сладостное забвение. Ночи без снов, угар беспамятства…

Не мог он отомстить… Духу не хватало…

Он безропотно развёлся с женой и продал дом и подворье. Все деньги отдал Аннушке. Своей жене, переезжающей с дочкой в город. Себе ничего не оставил.

– У меня всё есть – объяснил он жене, которая, думая, что Иван «всё равно пропьёт», не особо отказывалась от денег…

Ну, не мог он тогда отомстить Отребьевым…

Не мог, не мог… а, вот как жена с дочкой уехали, так и отомстил.

Нашёл в себе силы. Собрался с духом…

В тот момент, когда насмерть рубил второго брата – поседел на всю голову. Ему самому не верилось в тот момент, что он ЭТО делает…

И вот, праведная месть свершилась. Он отомстил за унижение дочки. И всё равно ему, соответствует ли та мера наказания, к которой он приговорил братьев, совершённому ими преступлению. Всё рано, что скажут люди, как посмотрит Бог. Всё равно, как оценит его преступление закон. Главное, что для себя самого, он остался ЧЕЛОВЕКОМ. Защитником своей семьи. Своего ребёнка…

Всё свершилось, и обратного пути нет. Не вернуть, не повернуть время. Для тех, кто привык безнаказанно совершать преступления – пришло наказание. Пришло возмездие, насильникам, откуда не ждали. От безобидно-покорного, невзрачного, «без хребетного» алкоголика…

Здоровяк в наколках, улёгся на нижний ярус двухэтажных нар и, потянувшись, равнодушно сказал:

– Эх, жалко бабусю, хорошая она была. Прикинь, в детстве, постоянно, то пирожки, то блинчики готовила. Сам не знаю, как её «пришил». Да-а-а, жалко старую.

И он, отвернувшись лицом к стене, охваченный искренним раскаянием, начал засыпать.

А седой мужчина, неопределённого возраста, смотрел на раскаявшегося в преступлении сокамерника и думал:

«– Хоть бы сдох второй брат Отребьев в реанимации. Тогда бы точно дело до конца бы довёл. И доченька бы всегда помнила бы обо мне. Хоть не уберёг, дык всё одно, отомстил, за родную кровинушку. Тут, хоть бы и сгинуть на чужбине, всё одно доченька не скажет, что её папа был беспонтовым алкашом. Скажет, что правильный был папка…

ДОБРЫЙ…»

Иван Митрофаныч, бывший алкоголик, в настоящем – убийца, абсолютно не раскаивался в содеянном им преступлении. Какое—то первобытное чувство, подсказывало ему, что он прав.

Он, ни в коем образе, не ассоциировал себя с сокамерником. Да, они оба убийцы. Но, его убийство, было «праведным», «справедливым».

Небыло жалости к братьям Отребьевым в его сердце.

Была в его сердце, боль за дочку. Она не ушла с убийством насильников. Может только чуть-чуть притупилась. А вот спать, он стал хорошо. Ушли ночные кошмары…

В коридоре следственного изолятора раздались многочисленные шаги. Это уже шли в камеры, возвращающиеся с прогулки заключённые. Все они попали сюда по разным причинам.

Кое – кто и «не за что». Кое – кто «за правду»…

За единственную, неповторимую, такую разную для всех людей «правду жизни».

Которая стоит очень дорого и ценится так дёшево…