Текст книги "На переломе"

Великая Отечественная война выявит ещё немало двуручников и перебежчиков из командного состава Красной Армии, которые пойдут по стопам Тухачевского и его последователей, вроде генерала Власова. Это был не единственный случай армейского коллаборационизма, но уникальный по своей масштабности. На сторону врага перешла целая армия. И это в обществе, которое с незначительной погрешностью можно считать социально однородным. А что будет, если, не приведи Господи, начнётся Третья мировая?.. Нынче патриотизм не в чести, само слово «патриот» превратилось в ругательное.

Часть вторая. Печали и радости сорок первого года

Я не знаю, как спал Гитлер в ночь на 22 июня 1941 года. Думаю, безмятежно. Двадцать лет он готовился к этому дню. В собственных сомнениях, в спорах со своими соратниками по национал-социалистической партии, доходящих зачастую до истерических визгов фюрера, хотя в годы целеустремлённой подготовки к осуществлению своей мечты его нервы ещё не были так расшатаны, как в последующее время, когда он уже держал её за хвостик, а потом проклятые Советы, битые и перебитые, воскресали, как феникс из пепла, и нахально вырывали этот хвостик из его рук, погружая фюрера в мрак неизвестности и заставляя его вновь и вновь обращаться к астрологам.

Незадолго до этой судьбоносной ночи Гитлер поручил рейхсфюреру СС Гиммлеру пригласить для беседы лучшего из современных немецких экстрасенсов. Гиммлер обратился для консультации по этому поводу к министру пропаганды Йозефу Геббельсу, который в марте 1938 года руководил секретным совещанием астрологов и ясновидцев в Виртбурге. Это было не первое сборище представителей оккультных наук. За два года до этого национал-социалисты устроили в Дюссельдорфе так называемый Всемирный съезд астрологов, который тоже проходил под непосредственным руководством Геббельса. Тогда Третий рейх был провозглашён ведущей страной небесного оккультизма. Тогда-то съезд заявил о том, что Гитлером «повелевают звёзды», убедив его в своём мессианизме.

Геббельс, разумеется, имел представление обо всех участниках этих мероприятий, но порекомендовал Гиммлеру в качестве лучшего ясновидца стареющего профессора из Берлина, который не принимал участия в оккультных массовках и вообще отошёл от активной деятельности. Звали его Пауль Панзген.

Гиммлер согласился с рекомендацией Геббельса и поручил начальнику кадрового управления СС, генералу эсэсовских войск Готлибу Бергеру встретиться с профессором, чтобы сделать вывод о его провиденциальных возможностях. Бергер помнил экстрасенса по встрече в тридцатых годах и разыскал архивные записи (которые велись секретно) разговора с ним. Тогда за год до начала Второй мировой войны Пауль Панзген уверенно сказал о том, что в течение ближайшего года должна начаться большая война, в которой Германия одержит ряд небывалых побед, в том числе над Англией, Францией, Чехословакией. Экстрасенс отметил, что 1939 год – наиболее благоприятное время для окончательного решения польского вопроса, но для этого нужно сделать русских хотя бы временными союзниками и поделить с ними Польшу. В дальнейшей войне русские не сумеют создать линию обороны и будут терпеть поражение за поражением.

К 1941 году многие прогнозы астролога уже осуществились. Накануне этой ночи экстрасенс, которому фюрер безгранично доверял и который знал судьбу предшествующих ясновидцев, сомневавшихся в благополучном исходе гитлеровской баталии (все они бесследно исчезли), уверенно заявил:

– Спите спокойно, мой фюрер! Победа вам обеспечена! Астральные силы на вашей стороне.

Я не экстрасенс, но, размышляя здраво, я не могу поверить в то, что Бог пошёл на поводу Дьявола. Скорее всего, старый профессор слукавил, опасаясь сказать фюреру истинную правду.

Астролог не сказал фюреру ничего нового. Он и сам верил в это. Ясновидец только укрепил его уверенность в неизбежном крахе Советского Союза.

Гитлер мог спать спокойно, зная, что основные силы вермахта, подготовленные для внезапного броска на города и сёла Советской России, уже давно сосредоточены в непосредственной близости к границам не ожидающего нападения противника, что авиация готова в любую минуту смести с лица земли страну большевиков, что звёзды благоволят ему. Общая численность вооружённых сил Германии к июню 1941 года достигла 7,3 миллиона человек. В состав действующей армии входило 208 дивизий и 6 бригад. Кто сможет противостоять такой силе, оснащённой новейшим вооружением и техникой? Готовы даже диверсанты, переодетые в форму Красной Армии, которые могут быть мгновенно заброшены в тыл врага для создания паники и нарушения управления войсками. Были задействованы и секретные оккультные учреждения для определения даты начала войны, чтобы высшие силы покровительствовали Германии. Специалисты рассчитали, что наиболее благоприятным днём начала боевых действий должно стать 22 июня – древнегерманский праздник солнцестояния. Гитлер охотно согласился с этим предложением.

– Мистический древнегерманский круг, – заявил он в разговоре с Гиммлером, – он может определить судьбы цивилизаций и жизни на земле. 22 июня указывает нам действительный путь к победе: через две руны после неё идёт руна «зиг».

Слово это в переводе с немецкого означает победу.

Сталин в эту историческую ночь, по сведениям источников, тоже спал крепко, умаявшись от суеты предшествующего началу Великой Отечественной войны дня. Ему так не хотелось верить, что Гитлер всё-таки дерзнёт на сумасбродную авантюру, чреватую невиданным кровопролитием. Он отмахивался от сообщений, что война начнётся 22 июня, считая их провокацией немецкой разведки и доверчивостью собственной разведывательной агентуры. Но тем не менее принимал меры к тому, чтобы война, если она вдруг случится, не застала страну врасплох. В последний предвоенный день в Кремле кипела работа по завершению последних приготовлений к отражению возможного нападения врага. Члены Политбюро ЦК ВКП(б) до позднего вечера находились здесь, обсуждая назревшие государственные и военные вопросы. Было принято постановление о создании ранее не предусмотренного Южного фронта и об объединении армий второй линии, выдвигавшихся из глубины страны на рубеж рек Западная Двина и Днепр под единое командование. Формирование управления фронтом было поручено Московскому военному округу, который сразу после принятия решения отправил оперативную группу в Винницу.

Политбюро заслушало сообщение НКО СССР о состоянии противовоздушной обороны и вынесло решение об усилении войск ПВО страны. Здесь же приглашённые на заседание наркомы, причастные к оборонной промышленности, получили указания о дополнительных мерах по усилению деятельности своих отраслей. Командование вооружённых сил ещё раз было строго предупреждено о том, чтобы не принимать самостоятельных решений, которые могли бы вызвать нежелательные действия со стороны подготовившегося к войне противника, и руководствоваться ранее намеченными планами.

В мае-июне советские войска находились в состоянии скрытого стратегического развёртывания на направлениях предполагаемого наступления фашистской Германии. Все действия по развёртыванию проводились в режиме строжайшей секретности. Войска западных округов выдвигались к границе ночными переходами, укрываясь днём в лесах. Войсковые соединения из центральных и периферийных местностей перебрасывались к местам будущих боёв в вагонах, заколоченных фанерой. Куда они передислоцируются, не знали даже их командиры. Резервистов призывали персональными повестками под видом «учебных сборов». Впрочем, кому надо было знать об этих мероприятиях, разумеется, получали сведения от широкой агентурной сети, заблаговременно созданной не только в приграничье, но и в местах базирования Красной Армии, и в крупнейших промышленных центрах.

Советское «правительство» тоже знало о концентрации немецких войск у границы, но никаких претензий к Германии не предъявляло, боясь спровоцировать её раньше времени, прогнозируемого разведкой.

Этим же вечером начальнику Генерального штаба Г. К. Жукову позвонил начальник штаба Киевского военного округа генерал-лейтенант М. А. Пуркаев, который доложил, что к пограничникам явился перебежчик – немецкий фельдфебель, утверждавший, что немецкие войска выходят на исходные позиции, чтобы завтра утром начать наступление. Жуков тотчас же сообщил наркому обороны С. К. Тимошенко и Сталину об этом экстраординарном событии. Сталин приказал обоим немедленно явиться в Кремль. Прихватив с собой Н. Ф. Ватутина, одного из своих заместителей, и проект директивы войскам, крупнейшие советские военачальники, по дороге договорившиеся настаивать на необходимости приведения войск в боевую готовность, явились к Сталину.

– А не подбросили ли немецкие генералы этого перебежчика, чтобы спровоцировать конфликт? – спросил он.

– Нет, – ответил за всех нарком. – Считаем, что перебежчик говорит правду.

Сталин пригласил к себе в кабинет членов Политбюро и спросил:

– Что будем делать?

Члены Политбюро промолчали. Тимошенко сказал:

– Надо немедленно дать директиву командующим приграничными округами о приведении войск в полную боевую готовность.

– Читайте! – согласился Сталин.

Жуков прочитал проект директивы. Все внимательно слушали. Но никто, кроме Сталина, не проронил ни слова. Несколько минут подумав, он заметил:

– Такую директиву давать преждевременно. Повременим, может, всё уладится мирным путём. Надо, сократив текст, указать, что нападение может начаться с провокационных действий немецких частей. И особо подчеркнуть, что войска не должны поддаваться ни на какие провокации, чтобы не вызвать осложнений.

Не теряя времени, Жуков с Ватутиным вышли в другую комнату и изменили текст директивы наркома в соответствии со сталинскими замечаниями. Вернувшись в кабинет, попросили разрешения доложить уточнённый текст. Сталин вновь внимательно выслушал текст, потом прочитал его, подредактировал и передал наркому для подписи. Директива направлялась военным советам Ленинградского, Прибалтийского, Западного, Киевского и Одесского военных округов. Копия – народному комиссару Военно-Морского Флота.

Указанным военным округам директивой приказывалось: в течение ночи на 22.6.41 г. скрытно занять огневые точки укреплённых районов на государственной границе; перед рассветом 22.6.41 г. рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе и войсковую, тщательно её замаскировать; все части привести в боевую готовность. Войска держать рассредоточенно и замаскированно. Противовоздушную оборону привести в боевую готовность без дополнительного подъёма приписного состава. Подготовить все мероприятия по затемнению городов и объектов; никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить.

Трудно поверить в то, что авторы этого исторического документа были убеждены в возможности осуществления за одну ночь столь масштабных мероприятий, на которые не хватило бы и недели интенсивного труда. Директива эта, чувствуется, составлялась не столько для реальных дел, сколько для оправдания перед современниками и потомками собственной беспечности, которая трудно поддаётся разумному объяснению. Время было упущено…

Рабочий день Сталина завершился вечерней встречей с начальником Политического управления Красной Армии Мехлисом и по совместительству порученцем Сталина по особо засекреченным делам. О чём был разговор Сталина с ним, никто не знает. Но только после этого разговора на душе Иосифа Виссарионовича стало спокойно, и он с чувством человека, сделавшего для отпора врагу всё возможное и приберёгшего для него нечто неведомое ему, покинул кремлёвский кабинет. И спал сном праведника.

Начало Великой Отечественной войны окутано клубком тайн и необъяснимых действий Верховного Главнокомандующего Советского Союза. Над их распутыванием и объяснением военно-историческая наука бьётся уже семь десятилетий. Одна из попыток истолкования бездействия советского военно-политического руководства в период, когда Гитлер принял окончательное решение о войне с коммунистической Россией и начал переброску войск к её границам, сделал автор «Ледокола» Виктор Суворов. Суть его версии о тайном замысле Сталина сводится к тому, что вождь Советского государства лелеял мечту, сходную с гитлеровской, но меньшую по масштабу. Он не замахивался на весь мир, но хотел прибрать к своим рукам Европу, нанеся упреждающий удар по фашистской Германии. Но не успел опередить Гитлера.

Ряд историков поддержал суворовскую версию, не во всём соглашаясь с автором «Ледокола» и оснастив её собственными уточнениями. Почти безоговорочно принял её Марк Солонин, опубликовавший книги «22 июня», «23 июня», «25 июня» и вернувшийся к разговору на эту тему в последней книге «Запретная правда о Великой Отечественной», вышедшей в 2013 году. Подпевая мощному хору современных десталинизаторов, проявляющих особую активность в преддверии семидесятой годовщины победоносного завершения советским народом Великой Отечественной войны, М. Солонин реанимирует суворовскую гипотезу двадцатилетней давности о коварном замысле Сталина использовать развязанную Гитлером Вторую мировую войну в своих амбициозных захватнических интересах. По мнению автора книги о «Запретной правде…», Сталин чуть ли не с пелёнок, а уж «с самого первого дня своей власти» совершенно точно готовился к войне. В августе 1939 года он «принял окончательное решение – поддержать Гитлера. Поддержать его так, как верёвки поддерживают повешенного. Сталин помог Гитлеру начать войну против коалиции западных держав (Англия, Франция и их союзники) для того, чтобы начавшаяся истребительная война разорила Европу, по пепелищу которой армиям Сталина предстояло пройти триумфальным маршем. В июне 1941 года подготовка к этому маршу была прервана неожиданным для ослеплённого манией величия Сталина вторжением вермахта».

Ради точности замечу, что война с Германией не была для Сталина неожиданной. За год до этого на торжественной встрече по случаю выпуска командиров, окончивших военные академии, в Большом Кремлёвском дворце он во всеуслышание заявил о неизбежности войны с гитлеровской Германией и даже признал, что фашистская армия лучшая и по технике, и по организации. Но предупредил, что немцы напрасно считают её идеальной и непобедимой. Непобедимых армий нет. Германия не будет иметь конечного успеха под лозунгами захватнических, завоевательных войн, под лозунгами покорения других стран, подчинения других народов и государств. Неожиданным для Иосифа Виссарионовича стал срок начала войны. Как видите, Сталин не скрывал своих «коварных» планов.

Кстати, вскоре после этого выступления Генеральный штаб начал передислокацию дивизий и корпусов ближе к западной границе – факт, который М. Солонин связывает со сталинским планом «начала вторжения в Европу», сроки которого, по мнению автора, не единожды переносились в зависимости от военно-политической ситуации. Осенью 1939 года, считает М. Солонин, Сталин не мог начать вторжение только потому, что мировая война «ещё только-только разгоралась, до полного разорения и истощения противоборствующих стран было ещё очень далеко. На этом этапе именно Германия представлялась Сталину слабой стороной конфликта, которой он оказывал разнообразную политическую, психологическую (утешал Гитлера, что ли? – В. С.), экономическую помощь, с тем чтобы война не прекратилась в самом своём начале по причине разгрома Германии». Удивительна до смешного логика дотошного историка. Ему ли не знать, что в это время Сталин пуще всего боялся именно военных конфликтов, потому что боеспособность Красной Армии находилась на низком уровне, что и подтвердила «зимняя» война с Финляндией.

Внимательно изучив архивы и не найдя в них документов, содержащих планы вторжения Красной Армии в Европу, М. Солонин весьма вольно толкует многочисленные материалы о планах наступления советских войск на западном направлении, будто не имеет ни малейшего представления о том, что наступательная доктрина по отношению к оборонительной тактике была у советского командования приоритетной. Это негативно сказалось на первых месяцах Великой Отечественной войны, когда Красная Армия, не успев сдать оборонительные позиции, тут же стремилась начать контрнаступление и несла огромные жертвы. Разумеется, советские военачальники прекрасно понимали, какую роль может сыграть фактор внезапности, и учитывали его в своих стратегических планах, но это отнюдь не значит, что Сталин собирался внезапно вторгнуться в Европу, но упустил свой шанс. Не следует отождествлять и другой основополагающий принцип военной доктрины «Бить врага малой кровью и на его территории» с захватнической политикой Советского Союза.

Не удовлетворённый тем, что военно-историческое сообщество проявляет мало внимания к версии автора «Ледокола», Марк Солонин даже разразился инвективой в адрес тех, кто отреагировал на неё молчанием, обвинив их в капитулянтстве. Молчание официальной науки, считает апологет суворовской концепции, – это не просто «знак согласия» с возмутителем спокойствия. «Это белая простыня капитуляции, свисающая с подоконника генеральских дач. Имея в своём распоряжении все архивы России, имея толпу штатных, оплаченных за счёт налогоплательщиков подчинённых, они так и не смогли за двадцать лет предъявить «народу и миру» ни одного документа, подтверждающего миролюбивые устремления Сталина». Но и приводимые М. Солониным контраргументы далеки от убедительности.

Кстати, заблуждается он и по поводу того, что за два двадцатилетия не появилось ни одной альтернативной концепции по отношению к версии В. Суворова. Появилась. И принадлежит она Евгению Резонтову, автору книги «Расшифрованный Сталин», о котором я уже упоминал. Она не содержит эпатажных заявлений в духе В. Суворова и М. Солонина, в которых Сталин предстаёт таким же ненасытным маньяком-вампиром, ни в чём по своим замыслам не уступающим Гитлеру. Да, пожалуй, и традиционна для историографии Великой Отечественной войны. Она представляет собой анализ вариантов советского вооружённого отпора врагу, разработанных в Генеральном штабе, и выбор наиболее предпочтительного из них для сохранения наибольшей боеспособности Красной Армии. Такая работа проводилась советским командованием со второй половины тридцатых годов, поскольку предполагаемый противник был известен, неизвестно было только, с каких направлений он будет вторгаться, и в соответствии с этим готовились разные варианты. Утешительных среди них было мало. В штабных играх побеждали тоже преимущественно «синие» (нападающие), а не «красные» (обороняющиеся).

По моим предположениям, решение подобных задач было предложено во время следствия и крупным военачальникам в 1937 году, арестованным по подозрению в антисоветском заговоре. Не ради того, чтобы они скоротали время до судебного процесса, а ради того, чтобы, с одной стороны, использовать их интеллектуальный потенциал (не задарма же их кормить!) и попутно выяснить, какие сведения могли они сообщить фашистской Германии и какие формы вредительства ими предпринимались и рекомендовались своим коллегам из вермахта. Во всяком случае, такие аналитические обзоры, весьма обширные, содержатся в следственных документах Тухачевского и Уборевича. Причём в этих разработках содержится и полемика по вопросам стратегии и тактики «наших» войск (так арестанты продолжают называть Красную Армию) не только между собою, но и критические замечания в адрес Генштаба.

Тухачевский решал задачку обстоятельно, с хорошим знанием территорий, прилегающих к границам Советского Союза (опыт войны с Польшей в двадцатые годы не прошёл для него бесследно), стратегии и тактических принципов ведения боёв немецкой армии, тактико-технических характеристик вооружения обеих их, прусских традиций в вермахте и многих неискоренимых недостатков командного состава советской армии. Думаю, что эти следственные материалы могли бы с интересом прочитать в нашем Генеральном штабе (если бы это было дозволено). И не только с интересом, но и с пользой для себя. Правда, за четыре года – с 1937 по 1941-й – политическая карта Европы усилиями Гитлера и в меньшей мере Сталина значительно изменилась, и не все рекомендации Тухачевского могли быть реализованы. Но его прогнозы относительно территорий, которые более всего заинтересуют в намечавшейся войне, и стратегических направлений, на которых будут наиболее ожесточённые сражения и где Красная Армия может потерпеть поражения, во многом подтвердились.

Тухачевский понимал бесперспективность войны Германии с такой мощной державой, как Советский Союз. Главная слабость нацистского государства, считал он, это отсутствие ресурсов, необходимых для длительной войны, и думал, что Гитлер начнёт вторжение с территорий, развитых в промышленном отношении, то есть, скорее всего, с Украины, хотя, возможно, и с Белоруссии. В тактическом плане предпочтительнее. А потом двинется на юг. В одной из встреч с гитлеровским генералом Рунштедтом он поинтересовался, «на каком направлении следует ожидать наступления германских армий в случае войны с СССР, а также в котором году следует ожидать германской интервенции». Рунштедт уклончиво ответил, что «направление построения главных германских сил ему неизвестно». Но он имеет директиву передать, что «главным театром военных действий, где надлежит готовить поражение красных армий, является Украина». По вопросу о годе интервенции генерал сказал, что определить его трудно.

В апреле 1936 года происходила в Москве стратегическая игра, организованная Генеральным штабом РККА, в которой Якир командовал польскими, а Тухачевский германскими войсками. «Эта игра, – признался он, – дала нам возможность продумать оперативные возможности и взвесить шансы на победу для обеих сторон как в целом, так и на отдельных направлениях для отдельных участников заговора. В результате этой игры подтвердились предварительные предположения о том, что силы (число дивизий), выставляемые РККА по мобилизации, недостаточны для выполнения поставленных ей на западных границах задач. Допустив предположение, что главные германские силы будут брошены на украинское направление, я пришёл к выводу, что если в наш (имеет в виду советский. – В. С.) оперативный план не будут внесены поправки, то сначала Украинскому, а потом и Белорусскому фронтам угрожает весьма возможное поражение. Если же к этому добавить вредительские действия, то эта вероятность ещё более возрастает.

Я дал задание Якиру и Уборевичу на тщательную проработку оперативного плана на Украине и в Белоруссии и разработку вредительских мероприятий, облегчающих поражение наших войск»[10]10
  Тухачевский М. Как мы предавали Сталина. С. 99–100.


[Закрыть].

По мнению Тухачевского, Гитлер мог добиться успеха в войне, только преследуя цель отторжения от СССР отдельных территорий, то есть в войне с ограниченной целью, теория которых и практический опыт были усвоены прусской военщиной ещё со времён Фридриха Великого. Если же Гитлер поставит перед собой задачу полного разгрома Советского Союза с походом на Москву, то его армиям целесообразнее наступать на Белорусском направлении, хотя это ему не будет экономически выгодно. Как все мы знаем, решив покорить Советскую Россию, Гитлер начал войну именно с Белоруссии, двинувшись затем в сторону Брест-Литовска для оккупации Украины. Размышления Тухачевского сопровождаются скрупулёзными подсчётами необходимого количества войск для той или иной операции, в зависимости от стратегических решений, принятых командованием. Работа в Генеральном штабе тоже не прошла для него бесследно, хотя опыт его уже не пригодился в Большой войне, по причинам преимущественно личностного свойства, о которых не имеет смысла говорить.

Варианты нашего «ответа Гитлеру», подготовленные Генеральным штабом в предвоенные годы, которые рассматривает Е. Резонтов, тоже строились на прогнозах, что вторжение вермахта начнётся на западном направлении, где преимущественно и сосредоточивались советские войска.

Опыт Первой мировой войны научил многому не столько победителей, сколько побеждённых, среди которых оказались кайзеровская Германия и царская Россия. Для последней поражение вообще привело к смене власти. Чуть позже это случилось и с Германией. Только одна страна пошла по пути развития социалистических идеалов, гуманизируя новое общество. А другая, накоротке прикоснувшись к ним, свернула на путь создания общества, противопоставившего гуманизму идеалы расизма и национализма, ведущие к дегуманизации человечества, хотя правящая партия продолжала называться социалистической. Идеология противостояния приведёт через два десятилетия к вооружённому противоборству, самому кровопролитному за всю историю существования планеты. Поэтому, когда началась Вторая мировая война, осмысленный опыт своих поражений в Первой заставил обе страны использовать новейшее вооружение и наиболее эффективные формы и средства для его применения, способствующие максимальному уничтожению не только воюющих масс, но и мирного населения. Среди средств массового поражения, помимо автоматического оружия, танков и артиллерии, наибольший «авторитет» приобрела авиация, которая, при всей её малочисленности в Первой мировой войне, продемонстрировала свою универсальную перспективность.

К началу двадцатых годов опыт Первой мировой оперативно обобщил итальянский генерал Дуэ в книге «Господство в воздухе», которая стала настольной для каждого служителя бога войны Марса. «Завоевать господство в воздухе, – писал итальянец, – значит победить, а потерпеть поражение в воздухе – значит быть побеждённым и вынужденным принять все те условия, какие неприятелю угодно будет поставить». Почти в это же время военные теоретики Германии и Советского Союза разработали стратегию и тактику тотальной и локальной войн, эшелонированную структуру наступательных и оборонительных боёв и прочие армейские премудрости, в том числе понятие «глубокой операции». В 1936 году работа Дуэ была издана на русском языке и стала повседневным учебным пособием для командиров Красной Армии. На её основе разрабатывались планы боевых операций, отдельные положения вносились в боевые уставы. На неё опирался советский генералитет, разрабатывая разные варианты встречи незваного гостя, которые анализирует Е. Резонтов, формулируя альтернативную версию начального периода Великой Отечественной войны, оказавшуюся не в пользу СССР.

По его утверждению, Генеральным штабом были подготовлены три плана, которые он называет «ужасным», «отвратительным» и «плохим» (резервным). Четвёртый, по версии В. Суворова и М. Солонина, рассчитанный на действия, опережающие гитлеровское нападение, находился то ли в замыслах Сталина, то ли был оформлен официально, но до сих пор засекречен. Я, если честно признаться, думаю, что такой – конспиративный – план мог существовать, но был известен только ближайшим сподвижникам Сталина и частично раскрыт на сверхсекретном совещании в сталинском кабинете 24 мая, то есть менее чем за месяц до начала Великой Отечественной войны, которое продолжалось несколько часов. На этом совещании были нарком обороны Тимошенко, начальник Генштаба Жуков, начальник Оперативного управления Генерального штаба Ватутин, начальник Главного управления Военно-Воздушных сил РККА Жигарев, а также непосредственные исполнители этого, так до сих пор никому не известного плана: командующие войсками, члены военных советов и командующие ВВС пяти западных приграничных округов. Никто из командующих другими специализированными войсками (к примеру, артиллерии) приглашён не был. Видимо, особая – весьма «деликатная» миссия возлагалась именно на авиацию. Отсутствовали даже секретари ЦК ВКП(б). Информация об этом совещании была закрыта и стала известна лишь из статьи Василевского, пролежавшей в архивах почти тридцать лет, в которой есть упоминание о том, что «за несколько недель до нападения на нас фашистской Германии, точной даты, к сожалению, назвать не могу, вся документация по оперативным планам была передана Генштабом командованию и штабам соответствующих округов». Оперативная была передана, а конспиративная информация, по обычаям всех разведок, могла быть изложена в устной форме. Восстановить её теперь уже некому. Так что тайна сталинского плана может быть и не раскрыта и придётся довольствоваться гипотезами…

Но бог с ней, с тайной, Верховный Главнокомандующий уже настолько дискредитирован, что дальнейшая критика в его адрес, если выяснятся какие-то новые негативные обстоятельства, уже будет порочить не столько его, сколько того, кто не может успокоиться в своём критиканстве.

До объявления Германией войны Советскому Союзу, которое случилось в день вероломного нападения, у Генерального штаба ещё были возможности выбирать варианты своего «ответа Гитлеру»: от упреждающего превентивного удара до полномасштабной войны. Сейчас выбора не оставалось, кроме обороны своей страны в расчёте на то, что она, война, может превратиться из молниеносной в затяжную, что приведёт к истощению Германией своих ресурсов и неизбежному краху. Но сколько народа в этом случае подвергнется уничтожению, а территорий опустошению. И Генштаб принял решение сочетать чисто оборонительные бои с наступательными, чтобы не просто уничтожать противника, но и выдворять его со своей территории, продолжив войну за пределами страны. Но задача эта оказалась трудновыполнимой по многим обстоятельствам.

Из них, прежде всего, следует исключить широковещательные заключения, если не назвать это откровенным враньём, Хрущёва о том, что ранний период Великой Отечественной войны был проигран по вине Сталина, репрессировавшего лучших, талантливых командиров советской армии, которых наследник вождя реабилитировал широким жестом борца за правду, невзирая на их действительно криминальную деятельность. Объективный анализ этой ситуации, которая могла бы повлиять на ход войны, но не существовала в реальности, проведённый Г. И. Герасимовым в статье «Действительное влияние репрессий 1937 – 1938 годов на офицерский корпус РККА» (Российский исторический журнал. 1999. № 1), свидетельствует о прямо противоположном результате. Вот что пишет автор статьи: «Репрессии не наложили, да и не могли наложить из-за незначительности их масштабов по сравнению с общей массой офицерского корпуса, видимого отпечатка на образовательный уровень (командного состава Красной Армии. – В. С.). Некоторое падение доли офицеров, имеющих среднее военное образование, в 1938 – 1939 годах объясняется не репрессиями, а значительным притоком в армию офицеров из запаса, из сверхсрочников и особенно офицеров, окончивших курсы младших лейтенантов. В то же время в предвоенные годы наблюдается устойчивая тенденция к увеличению процента офицеров, имеющих академическое образование. В 1941 году этот процент был наивысшим за весь межвоенный период и равнялся 7,1 процента. До репрессий, в 1936 году, было 6,6 процента. Проведённые расчёты показывают, что в период репрессий наблюдался устойчивый рост качества начсостава, имеющего среднее и высшее военное образование. Так, академическое образование в 1936 году имело 13 тыс. лиц начсостава, в 1939 году – после фактического окончания репрессий – 23 тыс., в 1941 году – 28 тыс. офицеров. Военное образование в объёме военной школы имело соответственно 125, 156 и 206 тыс. военнослужащих.