Текст книги "Люди, ангелы и микросхемы"

– Навестишь меня, как только выйдешь из реабилитации? – спросит Нова Арья. – Можно будет выгадать пару дней… Рени ведь не знает точных сроков…

Они расстанутся на полуслове, полувзгляде. Была ли Нова Арья лучше Рени? Нет. Хуже? Тоже нет. Они обе были из настоящего. Обе реальны. И этим они проигрывали той, за кем наблюдал Туке – девушке из забытого двадцатого века.

Он прыгнет к ней в последнюю неделю лета. Вернее, прыгнет в ее эпоху – агентство лишь доставит его в сухую пустыню, где семьсот лет назад цвели апельсиновые рощи и формировался художественный центр мира. Да и о лете Туке вспомнит, только когда окажется в 1965 году. Призрак в каньоне Лорел.

Спустя века землетрясения изменят это место, поэтому агентство установит свой лагерь недалеко от бывшего водохранилища. Сознание Туке покинет реальность, покинет пустыню и мертвые земли. Переход окажется безболезненным, лишь неприятный холод заберется под кожу и долго будет вызывать зуд. Не поможет и яркое солнце прошлого, в котором очутится Туке, хотя он и станет чувствовать его жар. Вообще это будет всегда казаться ему странным – люди не видят его, он может пройти сквозь них, и они не обернутся, а вот он…

Нет, он не может прикоснуться к ним, не может вступить в контакт с миром, но вот чувства… Чувства обострены до предела. Все чувства, хотя законы прыжков в прошлое отрицают, что хронограф способен на подобное. По их мнению, можно лишь слышать и видеть – все. Психологи, как Маре Ковач, окрестили этот эффект «генетическая память». Они уверяют, что это подобно «фантомным болям», когда человек лишившись, например, руки, чувствует зуд в пальцах.

После своего первого отстранения, Туке много думал о первых хронографах, которые заявили, что чувствуют запахи, тепло солнца, свежесть ветра. История не сохранила имени первого хронографа, рискнувшего признаться в этом, но Туке думал, что это, возможно, было так же непросто, как признаться, что иногда персонажи прошлого способны замечать хронографов, как это случилось с ним. Может быть, это станет началом? Доказательство, что прыжок происходит в реальное прошлое, а не эхо настоящего.

Туке думает об этом по дороге к дому на бульваре каньона Лорел. Мимо проезжает автобус с открытым верхом. Женщина-гид с микрофоном в руке рассказывает туристам о местных достопримечательностях. «Вот бы и мне стать одним из этих туристов», – думает Туке. Идея захватывает его. А удастся ли ему в действительности забраться на платформу автобуса?

«Подобный тур может оказаться весьма плодотворным для истории», – думает Туке, продолжая идти по пыльной дороге, не оставляя следов – всего лишь призрак, который влюбился в прошлое, разочаровавшись в своем настоящем – далеком и изменившимся до неузнаваемости. Ничего общего с тем, что здесь. Словно жизнь покинула мир.

Туке восстанавливает в памяти микроавтобус «Русалок». Фотографий виллы, где на частной вечеринке выступала восходящая звезда, не сохранилось, не было и конкретного адреса – только бульвар, но Туке верил, что сможет отыскать этот дом, где, как напишет после в своих мемуарах Наоми Добс, родится идея ее самой успешной песни. Представляя этот момент, Туке всегда видит нечто особенное, почти волшебное. Даже вилла неизменно кажется ему какой-то особенной, но сейчас… Никакого волшебства нет.

Вилла выглядит сгорбленной и несуразной. На парковке теснятся старые машины. И девушка… Та самая девушка, которая должна буквально искриться светочем божественного вдохновения, впоследствии почти утраченным людьми, сейчас стоит и больше напоминает взмыленную уборщицу, чем творца и поэта. И даже ее агент, которого Туке прежде считал чуть ли не ангелом-хранителем Наоми Добс, сейчас почему-то больше напоминает торговца наркотиками, вручающего певице пару марок кислоты, требуя написать песню, которая заставит вспомнить об этой девушке семь веков спустя.

– И кто, черт возьми, придумал устроить вечеринку днем? – спрашивает певица пустоту. Или же не пустоту?

Они стоят с Туке лицом к лицу и смотрят друг другу в глаза. Прошлое и настоящее.

– Что, ангелам нравится каньон Лорел? – спрашивает его девушка.

Туке чувствует, как голова идет кругом. Ошибки нет. Наоми Добс видит его, говорит с ним. Эхо прошлого изменилось, перестав быть эхом. Второй раз. Значит это не случайность. Девушка считает его ангелом. Ее хит будет рассказывать об ангеле. Только этой информации хватит, чтобы лучшие умы настоящего сломали себе головы.

«Выходит, что прошлое так же реально, как и настоящее», – думает Туке. Еще он думает о том, как много уйдет времени, прежде чем удастся это доказать, как много хронографов будут отстранены, пытаясь рассказать правду. Да, так уж получается, что судьба избрала его первым. Ему пробираться через этот терновый куст. Но оно того стоит! Туке думает о переменах, думает о том, как потрясет подобное открытие их загнивающий, застоявшийся мир…

Он видит, как по склону каньона несется вниз сошедший с дороги туристический автобус, но еще какое-то время не придает этому значение – что значат несколько жизней в сравнении с настоящим путешествием во времени?! Да и не сможет он ничего изменить. Авария должна случиться. Или же нет? Туке пытается вспомнить сообщалось ли где-нибудь в сохранившихся источниках об этой аварии? А как же мемуары Наоми Добс? Неужели совсем ничего?

Туке входит следом за Наоми Добс в дом и растерянно смотрит на гору мертвецов, которых санитары складывают у стены.

– Почему ты умолчала об этом в своих мемуарах? – спрашивает Туке Наоми, но она не слышит его, забыла о нем.

Есть только мертвецы да еще несколько голосящих пострадавших.

– Эй, ты! – зовет санитар Наоми и поручает заботиться о раненом мужчине.

Фонтан крови из раны мужчины бьет Наоми в лицо. Она поражена, растеряна. Туке спрашивает себя, почему в ее мемуарах нет ни слова об этой аварии, когда понимает, что с водителем что-то не так. Он сияет, резонирует. Его облик выглядит так, словно физическая оболочка объединилась с проекцией хронографа, тело которого осталось где-то в будущем. Или же в прошлом? Туке уже не знает, что в этой науке неизменно, а что требует кардинальных пересмотров. В одном он уверен – мужчина на полу, рану которого Наоми Добс зажимает ладонью, не принадлежит этому времени. Не может принадлежать. По крайней мере, принадлежать полностью. Туке видит это, и видит, кажется, Наоми Добс.

– Кто… Кто ты такой, черт возьми? – спрашивает она мужчину. – Я вижу, как ты пульсируешь. Ты – ангел, да?

Глава третья

7026 год.

Кто-нибудь может представить себе, каким станет мир? А какими станут люди? Важно не забыть, что с ростом технологий и возможностей будет расти и человеческое сознание, меняться, подстраиваясь под новые сложные технологии, или же подстраивать эти технологии под себя. Если человечество выберет первое, то его ждет в лучшем случае эволюция и переход к новому уровню сознания с отказом от жизни, которая есть сейчас; в худшем – машины станут невероятно сложными, технологии будут создаваться не ради человека, а ради технологий, роль личности растворится в прогрессе, наука поднимется на Олимп жизни, свергнув человеческое и живое – настанет эра технологической инквизиции, когда ересью объявят все, что не впишется в цифровую модель катехизисов техно-мира.

Поэтому, чтобы встретить 7026 год от Рождества Христова, а не какой-нибудь 23584 цикл столкновения Вселенной Ускорения Встречных Пучков, давайте представим, что человечество развивается, понимая, что технологии призваны служить человеку, а не наоборот.

Итак, у нас уже есть примерная история до 2743 года. Общество развивается, проблемы перенаселения решены. Синтетические наркотики и продукты питания. В каждом жилом комплексе имеется по несколько центров, которые пытаются решить проблемы энергоснабжения. Скоро атомная энергия канет в небытие. Источником станет ядро Земли или энергию начнут получать из вакуума. Жилые комплексы, опреснители, возможность полной изоляции комплекса на случай войны, послужат прототипом для баз на Луне и Марсе. Да, люди всегда смотрят в небо, ибо в небе безграничный потенциал. Фантазия не знает границ. Но если небо останется черным и одиноким, то фантазия человека устремится в глубину его собственного «Я».

Снова начнется спад космических программ. Ученые будут шептаться о новом топливе, об искривлении пространства для более быстрого перемещения. Второе освоение космоса подойдет к концу. Сначала человек преодолел земное притяжение и вышел на орбиту Земли, высадился на Луну. Теперь человек построил пару комплексов на Марсе. И снова все стихло. Застой и спад вышагивают в ногу, стучатся в двери развития. Желающих переселиться на Марс все меньше и меньше. Программы сворачиваются, финансирование отсутствует. Те, кто имел глупость стать переселенцем, пытаются вернуться.

Первыми пустеют жилые комплексы на Марсе. Колонисты Луны еще держатся за счет торговли лунным водородом, который используют в качестве ракетного топлива. Но после того, как последний колонист покидает Марс, и спрос на ракетное топливо падает, пустеет и Луна. Девяносто миллиардов человек ютятся на Земле.

Кризис синтетического производства пищи требует кардинальных решений. Старые фабрики, старые технологии. Вспышка лихорадки в секторах вернувшихся с Марса переселенцев. Стремительное распространение инфекции. Жилые комплексы переведены в режим войны. Полная консервация зараженных комплексов. Томительное ожидание – перекинется лихорадка на уцелевших или нет? Заражение в центрах энергоснабжения. Правительства уцелевших жилых комплексов призывают к снижению затрат энергии на период военного положения.

Никто не знает, сколько будет свирепствовать вирус. Электричество отключают каждый час. Потом десять минут гула турбин опреснителей и снова тишина. Лишь по выходным для жителей начинается жизнь. Потом снова энергия поставляется лишь на заводы и цеха обслуживания комплекса. Продажи нейронных наркотиков бьют все рекорды. Никогда прежде люди не использовали так много нейронных модуляторов. Главное успеть зарядить батареи, когда включают свет.

Небожители ставят в пример свою жизнь. Нейронные трансляции сокращаются до одного канала, по которому демонстрируют бедствие небожителей. Но на верхних ярусах видно небо. Они не живут во тьме, не задыхаются, когда опреснители прекращают работу. И вместо того, чтобы служить успокоителем, эти трансляции становятся причиной бунтов.

Сначала восстания происходят на нижних ярусах. Затем стихийно поднимаются все выше и выше. Сопротивления нет. Но нет и электроэнергии. Революция может закончиться за пару дней, но опреснители находятся на нижних ярусах, и если отключить их, то человек задохнется менее чем за сутки.

Экстренная консервация нижних ярусов. Миллиарды погибших людей. Удушье распространяется. Появляются крысы. Использование опреснителей невозможно, потому что системы вентиляции не работают – они заполнены мохнатыми грызунами… Небожители пытаются связаться с другими уцелевшими комплексами…

Никто точно не знает, кто первым снимет защиту. Другие ждут еще месяц, надеясь, что первые смельчаки не заразятся марсианской лихорадкой. К концу эпидемии население Земли сокращается в тринадцать раз. Социологи оптимистично называют это «Чисткой бога» – большинство погибших приходятся на нижние и средние ярусы: Ад и Чистилище. Рай почти не пострадал. О тех, кто погиб на нижних ярусах, говорят пару дней, потом забывают, считая их жизни бесполезной обузой.

Теперь поднимаемся выше, считая потери. Здесь все сложнее. Социологи ропщут на несовершенство законов, оставивших некоторые научные агентства на средних ярусах, не желая затоплять обитель небожителей. Агентство прыжков в прошлое попадает в центр обсуждений, потому что его перевод на верхние ярусы состоялся за два года до начала эпидемии. Остальным повезло меньше. Погибли ученые, пропали десятки лет исследований.

Потом социологи и пресса вспомнили об агентствах вне комплексов. В основном это были центры энергетиков. Поиски новых источников питания… «Чистка бога», – решила эти проблемы. Теперь можно было заморозить большинство энергетических центров. Мир сжался, съежился. Но мир готовился вздохнуть полной грудью.

Уцелевшие ученые возрождают леса, клонируют вымирающих животных. Жизнь первого коровника транслируют по всем каналам как сериал, у которого один из самых высоких эфирных рейтингов. Нейронная сеть создает атмосферу присутствия. Запах парного молока и свежих коровьих лепешек смешивается. Директор коровника курит настоящие сигареты, но сеть не может передать этого. Без нейронных наркотиков не может.

Многие законы после эпидемии не действуют. Мир изменился и нужны новые суды и новые конституции. Пользуясь этим, появляются недобросовестные ученые и уцелевшие торговцы, которые выбрасывают на рынок новую разновидность нейронного наркотика. Его продают совершенно легально, а когда правоохранительные органы пытаются вмешаться, оказывается, что формула нового нейронного наркотика изменена так сильно, что уже не попадает ни под один из известных законов. Поэтому судам приходится отступиться.

Да и небожители не собираются давить на уцелевший мир. Вместо радикальных мер, они предпочитают не забирать у людей то, что есть, а дать им что-то новое. Дать новую жизнь, новую планету. Нейронные сети вспыхивают трансляциями о том, как добровольцы возрождают леса и выпускают на волю первых клонированных животных. Некоторые виды были безвозвратно утеряны, поэтому генетики создают флору и фауну по памяти, беря за основу данные агентств прыжков в прошлое. Эти данные вообще пользуются необычайным спросом. Прошлое – зеленое и живое. Прошлое – яркое и светлое. Прошлое – полное жизни и надежд. Нейронный наркотик, нейронный модулятор – и ты в прошлом. Но небожители уже запустили свой информационный вирус, и все больше и больше людей смотрит в сторону того, чтобы выбраться из комплексов, стать добровольцем, жить в лесах, питаться настоящей пищей.

Спрос генетиков на нейронные программы о прошлом растет, и это вдыхает новую жизнь в агентство прыжков во времени. Впервые за последнее десятилетие начинается набор хронографов. Центры агентств строятся на планете в местах, о которых сохранилось меньше всего информации. Хронографы ищут в прошлом территории, где могли быть захоронены вымершие виды животных, чтобы можно было клонировать их, использовав сохранившееся ДНК, а не лепить наудачу, надеясь, что конечный результат будет не сильно отличаться от оригинала.

Вообще многие проекты генетиков заканчиваются довольно часто неудачей. Так на свет божий появляются довольно странные виды животных. Небожители показывают их по нейронным каналам, устраивая голосование. Люди играют в Бога. Люди строят свой мир. И мир растет, зеленеет. Открытая рана под названием «человечество» затягивается.

Нет, вне жилых комплексов еще не дышится свободно. Солнце печет так сильно, что приходится носить специальную одежду, но минует несколько веков, и все войдет в норму. Люди освоятся. Они будут покидать жилые комплексы осторожно, неспешно. Континенты станут для них Новой землей, на которую когда-то давно плыли переселенцы в надежде найти лучшую жизнь. И так же, как тысячелетия назад, многие хотели остаться, сохранить и преумножить то, чего не смогли достигнуть в Старом Свете…

Позднее этот период сохранится лишь в отчетах хронографов – смутное и беспокойное время надежд. Богатства и технологии останутся в жилых комплексах. Один из них, «Galeus longirostris», становится центром Старого мира. Он курирует Новый Свет, пока тот не встает на ноги. Технологии Старого мира помогают людям, покинувшим жилые комплексы, интегрироваться в возрождающуюся природу. Не покорить ее, не победить, а именно интегрироваться. Это новый уровень восприятия, мышления, жизни.

Какое-то время «Galeus longirostris» борется за право своего последнего слова в решении проблем и принятии законов Нового Света, но потом решает оступиться. Мир разделяется на тех, кто живет на суше, и тех, кто обитает в океанских жилых комплексах. Никто не будет подписывать официальных документов. Это просто случится – и все. Случится после того, как патрульные Нового Света остановят у береговой линии судно с выловленными животными, которых тайно переправляют в жилые комплексы.

Нарастает спор о нейтральных водах. Военная мощь океанских комплексов не идет ни в какое сравнение с примитивными силами Нового Света, но никто не говорит о военной интервенции. Да и планета только что воспрянула от руин, чтобы выдержать еще одну войну. Поэтому кризис продолжает накаляться, пока ситуация не потребует радикальных мер. Тогда Новому Свету дадут свободу.

Натянутые отношения продержатся дольше века, породив новый застой. С одной стороны в мире будет человек, интегрированный в природу, с другой – человек и наука. Лицом этого периода станет незаконная торговля. Новый Свет поставляет в комплексы животных и растения, а комплексы поставляют взамен нейронные наркотики и модуляторы, использование которых в Новом Свете находится под строжайшим запретом. Ситуация выглядит тупиковой – она не рушит мир, но и не способствует развитию.

Так на свет появляется независимый альянс ученых, которых объединил крупный предприниматель из «Galeus longirostris», отправивший часть своей семьи в Новый Свет. На одном из нейтральных островов он построит исследовательский комплекс, где десятки ведущих специалистов попытаются создать нейронный модулятор нового типа, который можно было бы продавать и в Новом Свете. По замыслу проект предполагает отказ от нейронных наркотиков, но заканчивается все тем, что ученые открывают способ интегрировать в извлеченные сознания нейронные образы реконструкций. Это позволяет человеку воспринимать и видеть два мира сразу, не используя нейронный модулятор. Недоброжелатели сразу дают проекту название «шизофрения напрокат». Процесс зыбок и не работает полноценно даже в теории, но наука считает это важнейшим открытием после прыжков в след прошлого. Об этом говорят больше столетия, но затем забывают, откладывают в дальний ящик.

Новый Свет становится центром развлечений. Он интегрирован в природу, считает себя ее частью. Его ученые работают над новыми органическими источниками энергии. Союз энергетиков и генетиков рождает проект создания энергосодержащих деревьев. Десятки идеальных лесов вытягиваются к солнцу вдоль тихоокеанского побережья. Ученые работают над преобразованием в энергию естественной жары и холода. Планы заселения снежных территорий.

Новый Свет превращается в идеальный мир. Аналитики кричат об угрозе океанских жилых комплексов, о перспективах перевода этих «приплывших из прошлого айсбергов» на безопасные виды топлива.

Борьба за жару, за холод. Новый кризис. Попытка возродить космическую программу, но полеты в космос требуют много энергии.

Отделение независимого альянса ученых и торговцев.

Три ракеты отправлены на заброшенную лунную базу. Ракеты используют атомную энергию, обещая, что решат вечный энергетический кризис, организовав извлечение из лунного реголита гелия-3 и его последующую транспортировку на Землю. Они базируются на независимом леднике, недалеко от Северного полюса, но независимость оказывается условностью.

Новый Свет проводит первую в своей истории военную компанию. Океанские жилые комплексы придерживаются нейтралитета. Спустя триста лет всплывут документы, согласно которым океанские комплексы променяли свой нейтралитет на пару веков нейтралитета Нового Света касательно атомных реакторов, используемых для энергоснабжения комплексов. Но к тому времени вопрос энергоснабжения уже решен. Ледники тают, и этой энергии хватит, чтобы осветить сотню жилых комплексов. К тому же энергосодержащие леса продолжают расти, множиться.

Люди расселяются по омоложенной планете. Они меняются – те, кто перебрался на север, и те, кто остались на тихоокеанском побережье. Новое искусство, новые взгляды, только теперь в базе различий лежит энергетика. Ученые тянутся на Север. Люди искусства предпочитают энерго-содержащие леса и пляжи.

На Пиренейском полуострове, частично проглоченном в минувшем тысячелетии Атлантическим океаном, зарождается новая религия. И как люди Тихоокеанского побережья интегрировались в природу, так люди Пиренейского полуострова пытаются интегрировать себя в науку, используя древние разработки модуляторов, способных извлекать сознание, объединяя его с нейронными реконструкциями.

По сути, это все тот же проект «Шизофрения напрокат», только на этот раз сознание не возвращают в тело, вызывая конфликт иллюзии и реальности, а бросают его в эхо прошлого. Организаторы называют это «Дорогой к богу». Проект начинается с горстки фанатиков, свихнувшихся ученых, но затем, спустя столетия, разрастается в религию Нового времени, а Пиренейский полуостров становится Меккой новой веры.

Тысячи ученых работают над системой Вознесения. Большинство из них не верит в Бога, но Новая Мекка богата и может оплачивать любые услуги. Десятки тысяч верующих жертвуют свои состояния проекту. Они бросают все и ждут очереди, когда их сознание извлекут и отправят в далекое прошлое. Хронографы Новой Мекки детально воссоздают Рим и Ватикан, греческие и славянские храмы. Лживые гуру обещают путь к Богу. Установлены даже расценки. Причем славянский Бог стоит дороже Бога, живущего в Ватикане. Боги прошлого лично встречают паломников из будущего, прошедших срочный курс хронографа. Боги мудры и лаконичны. Но кто они? И где были все эти годы?

Жители океанских жилых комплексов отрицают новую веру, но религия расползается, продвигаясь на Север. Толерантное Тихоокеанское Побережье предпочитает соблюдать нейтралитет. Но иллюзия Бога, вернее, Богов, уже парит в верхних слоях атмосферы планеты. И даже прошлое, кажется, не может больше соблюдать нейтралитет. Нейронное прошлое, которое теперь может быть интегрировано в сознание каждого желающего.

Подпространство разрывается от паломников, искателей бога. Гуру Новой Мекки говорят миру, что сознание человека и есть душа человека. Северяне молчат, но смотрят в сторону Новой Мекки. Океанские жилые комплексы вводят карантин, не пропуская на таможне всех, кто когда-либо отправлялся в нейронное паломничество к Богу. А где-то среди пляжей и энергосодержащих лесов Тихоокеанского Побережья рождается новое учение, которое вместо Бога ищет себя, свою душу и свой собственный Рай.

От религии Новой Мекки они берут себе имена ангелов, пророков. Выкупленная у беглых ученых Новой Мекки технология интеграции в сознание нейронных реконструкций позволяет им создать тонкую настройку своего нового мира. Сознание не выбрасывается из реальности в Подпространство, где фоном служат пейзажи и догорающие остатки прошлого, а возвращается назад в тело. Реконструкции сбалансированы и сплетены между собой, давая людям возможность видеть одни и те же интегрированные в сознание образы. Это позволяет приукрасить зеленеющий мир Тихоокеанского побережья. Новая реальность получает название Размерность.

Размерность не выбрасывает человека из реальности, а дополняет ее, создает иллюзии, которые мозг не может отличить от настоящих. Материальный мир и мир мысли сливаются воедино. И не проходит пары веков, как это учение становится ведущим. Религия Новой Мекки еще теплится, пустив корни на Севере, но мир уже изменился.

На протяжении следующих столетий Размерность растет, совершенствуется. Жадность и праздность гуру Новой Мекки губит их Веру. Север и тот снова преклоняет колени перед своим единственным богом – наукой. Бессмертным фениксом поднимаются из пепла космические программы. Ученые планируют сжать временное поле вокруг космического корабля. Энергию, требующуюся для подобного проекта, хотят получить из замороженного исследования столкновений вещества и антивещества.

Гуру из Новой Мекки, подкованные купленными учеными, тут же выступают с лекциями о конце света. Впервые их поддерживают океанские жилые комплексы. Хронографы создают десятки реконструкций неудачных экспериментов прошлого. Настырный Север вступает в спор и, кажется, что спор этот держится исключительно на желании спора, пока северяне не проводят свои первые эксперименты.

Экономическая блокада, направленная на прекращение экспериментов, не дает результата. В ответ на блокаду Север перестает поставки энергии ледников. Одновременно с этим в районе бассейна реки Янцзы ученые проводят первый эксперимент с прыжком в эхо недалекого прошлого, чего не удавалось добиться прежде. Сознание добровольца перемещают сначала на год назад, а затем на месяц. Технология держится в строжайшем секрете, но спецслужбы уже выстраиваются в очередь, видя неограниченные перспективы слежки. Теперь агент хронограф может прыгнуть в прошлое и сообщить о ходе минувших переговоров или перечислить имена заговорщиков.

Гуру Новой Мекки пытаются использовать открытие в своих целях, заявив о существовании Бога в обратном пространстве-времени, согласно которому мир Бога и мир Людей пересекаются лишь в крайних точках, двигаясь по замкнутому кругу от сотворения к коллапсу доступной человеку реальности, где происходит новое рождение в результате столкновения жизни и антижизни. В этой точке абсолютная пустота и абсолютная материя уничтожают друг друга, рождая новую энергию и новую жизнь. Бог превратился в нечто большее, чем образ. Бог стал буквально всем, что доступно людям.

Никто так и не узнает, как Новая Мекка смогла достать технологию прыжков Бассейна реки Янцзы, но первый эксперимент с человеком, который прыгнул в минувший день своей жизни, провели именно в Новой Мекке. Гуру заявят, что в момент, когда извлеченное и брошенное в прошлое сознание достигнет настоящего, человек сможет увидеть бога, увидеть ядро всего бытия. Гуру назвали настоящее – время, а прошлое – антивремя.

Согласно этой новой, спонтанной теории, прошлое, являясь эхом настоящего, развивается в обратной цикличности, стремясь к абсолютному началу, в то время как настоящее стремится к абсолютному концу. Но сознание хронографа, брошенное в «антивремя», продолжает жить по законам своего «времени».

Тут же появились пессимисты, которые решили, что момент, когда хронограф догонит свое время, находясь в «антивремени», может стать преждевременным началом конца, тем самым коллапсом, обещанным гуру в конце пути пространства и времени.

Все эти распри и антиутопии происходят в тот самый момент, когда атмосфера между Севером и океанскими жилыми комплексами накаляется до предела. Впервые за тысячи лет люди готовы ввязаться в новую мировую войну. Новые поиски Бога, полеты в космос, экономические санкции – все спутывается в один клубок и внезапно разражается чудовищным землетрясением, в результате которого Тихоокеанское побережье уходит под воду. Разлом одной из литосферных плит приводит к таянию ледников и вулканической активности. Вместе с Тихоокеанским Побережьем под воду уходят и три жилых комплекса из восьми. Ледник покрывает территории непокорного Севера. Их ракета, из-за которой едва не началась мировая война, как памятник прошлого тянется к небу, покрывшись толстым слоем льда.

Одни обвиняют в случившемся эксперименты Севера с антиматерией, другие вспоминают Новую Мекку и их попытку увидеть Бога, догнав настоящее, третьи меланхолично качают головой и говорят, что нужно было частично поддержать космическую программу, чтобы можно было использовать спутники для анализа сейсмической активности.

Катаклизм затягивается. Выжить удается лишь тем, кто вовремя успел перебраться в уцелевшие жилые комплексы. В основном это ученые. Они бежали с Севера, бежали с территорий бассейна рек Янцзы, бежали из Новой Мекки и с Тихоокеанского побережья.

Жилые комплексы снова закрыты, как и во время вспышки марсианской лихорадки тысячелетия назад. Мирные жители превращаются в линчевателей, вздергивая спасшихся гуру, которые обещали, что прошлое, догнав настоящее, явит миру суть бытия – Бога. Бог не появился, но прошлое, кажется, действительно догнало настоящее, отбросив человечество к временам, когда марсианская лихорадка грозила поставить человека разумного на грань вымирания. Правда на этот раз нет проблем с энергоснабжением, нужно лишь сбалансировать процент смертности и рождаемости.

Синтетические продукты производятся исправно. Старый Свет снова становится Единственным Светом, принимающим вернувшихся беглецов. Особенно интегрированных с природой жителей затонувшего побережья, которые так долго развивали проект «Размерность», что забыли, что такое реальная жизнь без нейронных прикрас. Все эти добродетели с именами ангелов и святых держатся обособленно, строя планы о возвращении на континент. Они лелеют свой проект «Размерность», развивают его, потому что в новом мире бегство из реальности, вознесение над бренностью физического бытия – это единственное, во что хочется верить.

Сначала это касается только жителей затонувшего побережья, но затем Размерность начинает разрастаться. Интеграция в природу становится интеграцией в прошлое. Ускоренные курсы подготовки хронографов. Технологии прыжков уже не разрушают организм, как тысячелетия назад.

Науке особенно не из чего выбирать в замкнутом пространстве уцелевших комплексов. Совершенствуется технология химического производства пищи, прыжков в прошлое и общественных нейронных модуляторов. Политики борются за власть, меняют друг друга быстрее, чем жители успевают запомнить их лица. Выпускаются новые билли о правах. Новые запреты. И запреты запретов. Человечество замирает в меланхоличной дремоте. Подступающий ледник заставляет людей плотнее жаться друг к другу. Можно использовать для отопления энергию холода, но ледник, кажется, уже проник в сердца. От него нет спасения, кроме прыжков в теплое, радужное прошлое.

Люди отправляются в прошлое целыми семьями. Чем глубже прыжок, тем дороже он стоит. Проще всего прыгнуть недалеко, но все хотят солнца и тепла, а не льда и холода. Да и законы запрещают неглубокие прыжки, чтобы избежать слежки. Вот только когда это действительно кому-то нужно, мало кто соблюдает законы. Да и технологии не стоят на месте.

Ученые, создавшие на ушедших под воду Тихоокеанских пляжах Размерность, давно умерли, но их идеи живут в последователях. Все эти мужчины и женщины с именами святых и ангелов превращают Размерность в религию нового мира. «Рай без Бога», – таков их лозунг, после того, как молодой ученый, взявший себе имя духа земного рая – Фалет, изобретет замкнутый цикл Размерности, устранив резонансы тела и сознания, когда прошлое и настоящее встречаются в одной точке.